Паучья пряжа

Даже покинув храм, Айрилет не перестаёт быть мефалиткой. Вера стала тем основанием, на котором она собирала себя из крови, пепла и разбитого вдребезги детства; отречься — значит по доброй воле вырвать себе хребет. Жить за пределами храма, быть за себя в ответе… странно — после стольких лет под крылом у жрецов, — однако не ново. Выживать и бороться Айрилет из Блэклайта умеет — и не видит ничего зазорного в том, чтобы выставить свои навыки на продажу, раз уж Гильдии и Госпоже они не пригодились. Морровинд растревожен и ранен, и наёмные мечи — как никогда в цене. Айрилет — мефалитка, но чтит и других трибунов. В Перчатку ей не зазорно славить Владыку Интриг — так же, как предки-велоти славили этого князя много тысячелетий назад, в другой земле и под другими звёздами. Дорога судьбы, петляющая под ногами, выводит Айрилет к Чейдинхолу — второго Заката солнца, на празднество в честь Боэтии; се — знак, на который не следует закрывать глаза. Данмеров в этой земле было и до Красного года вдосталь; сейчас — и подавно... Латная Перчатка Князя-Воителя держит весь город в крепкой, эбонитово-чёрной хватке, и Айрилет не пытается с ней бороться — пьёт, и поёт, и участвует в поединках. Ей недостаёт ни зрелости, ни злости, чтобы стать Чемпионкой, но право зваться Бойцом она выкупает кровью. Ночью Айрилет, разгорячённая, вместе с недавними поединщиками собирается у костра, где они жертвуют пламени кровь и делят друг с другом суджамму. Танец, змеино-мягкий, захватывает их всех почти сразу, и мыслей — о неудачах, несправедливостях, несовершенствах… — не остаётся боле. Есть только “здесь” и “сейчас”: барабаны, бьющие в ритме Сердца, и тело, лёгкое, словно тень, и темнота Забвения, струящаяся по венам… Молись же, достойный, проси торжества над врагами! Молись же, верный, молись Боэте во славе её!.. Айрилет спотыкается, выходит — почти вываливается — из круга: транс рассыпается вмиг — и дарит не только усталость тела, но и чудесную, долгожданную ясность мысли. Улыбка Первого из Ниспровергателей застывает у Айрилет под веками, и она держится за неё, а поутру вырезает дорожку змеиного танца на коже — чтобы не забывать. Сердце Мира — и прежде, и впредь — бьётся в её груди.