Паучья пряжа

Их блудный товарищ задерживается ещё на два дня: за то время, что приходится его ждать, Дженасса и Айрилет успевают вдоволь насытиться друг другом. Когда же Телдрин всё-таки добирается до Брумы — третьего дня, примерно за час до полудня, — они отправляют его в баню. Порою в порыве страсти можно и пренебречь некоторыми неудобствами, но если условия позволяют блюсти телесную чистоту, то ни к чему уподобляться н’вахам. В конце концов, мало приятного в том, чтобы перебирать пальцами засаленные волосы, ласкать языком запылённую кожу, вдыхать кисловатый, прилипчивый запах пота и любоваться чужим несвежим бельём. Хотя бы из уважения к партнёру стоит о себе позаботиться — а Телдрин их с Дженассой по-настоящему уважает. — Что, соскучились по лучшему копью Морровинда? — с усмешкой интересуется он, запирая за собой дверь. От Дженассы Айрилет отстраняется с преувеличенной неохотой, запечатлев напоследок сдержанный поцелуй на уголке припухшего рта — и не спеша поднимается с кровати. — А ты уверен, что твои навыки копейного боя сегодня придутся к месту? — лениво тянет она, скрестив на груди руки. Язык у Телдрина хорошо подвешен, во всех смыслах — однажды Дженасса, разгорячённая его умелыми ласками, так забылась, что ненароком сломала любовнику нос, — но сегодня, пожалуй, и он не придётся к месту. Телдрину не довелось получить особого храмового образования, но с Айрилет и Дженассой он держится на равных: богатый опыт, изобретательность, наблюдательность и готовность идти навстречу многое сглаживают. Горячие головы, зацикленные на себе и своих удовольствиях, долго в наёмниках не держатся — живыми, — а Телдрин Серо рассчитывает прожить очень долгую жизнь, равно как и его подруги. Он красив, этот строптивый редоранский шалк: высокий, отменно сложенный, с резкими, но выразительными чертами... Языком Айрилет вырисовывает у Телдрина вдоль позвоночника литеру “мехт”, дышит им — свежий древесный запах его притираний смешивается с его собственным: мускусным, терпким, — и толкает его на кровать, ставит на четвереньки. Почти невесомо она очерчивает ногтями поджарые ягодицы и подбирается ближе, ходит кругами, дразнит; вводит ему первый палец, потом — второй... Дженасса, не желая остаться не у дел, пристраивается сзади: одной рукой мнёт Айрилет грудь, другой — ныряет ей между ног и тоже — дразнит, едва-едва, одними кончиками пальцев лаская, распаливая… задавая невольно ритм, с которым орудует пальцами и сама Айрилет, раздразнивая и Телдрина, дирижируя их двухголосыми, слаженными стонами… Она отстраняется на несколько бесконечно длинных мгновений — чтобы подать Айрилет их излюбленную игрушку из сглаженной, до блеска отполированной моржовой кости, — и Телдрин, пусть и растянутый, хрипло воет, когда костяной уд подменяет пальцы, и через несколько резких, коротких толчков изливается на простыни. Айрилет идёт за ним следом, разгорячённая азартом и властью — благо, Дженасса перестаёт играть, и хватает пары умелых движений, чтобы весь мир, застыв на мгновенье в объятиях чёрных паучих рук, взорвался под веками жгучими рыжими искрами. Придя в себя, Айрилет помогает подруге: их пальцы сталкиваются, скользят почти наперегонки, и Дженасса, никогда не отличавшаяся терпением, насаживается резко и зло. Телдрин, опомнившись, присоединяется тоже: метит тягучими поцелуями плечи, прихватывает ногтями соски, рисует круги по поджарому животу — и вскоре Дженасса вскрикивает, сжимается у Айрилет вокруг пальцев...

Вечер начался великолепно.