Паучья пряжа

“Клинок и тень, безмолвие и смерть — вот моё искусство”, — говорит о себе Дженасса. Данмерская наёмница, прекрасная и смертоносная… Она обещает творить искусство для всякого, кто заплатит, но им с Айрилет без надобности вести расчёты. То искусство, что они творят друг для друга, не продаётся и не покупается — даже в домах велотийского благочестия. Верь Айрилет в чудеса — как тогда, в полузабытом детстве, когда желала себе птичьих крыльев, тело, не знающее голода или жажды, и сердце из стали, — она бы хотела вытянуть из Дженассы всю злость, вымарать из её памяти все обиды, залить золочёным шалковым клеем все трещины, что в ней оставили пережитые невзгоды... Это не в её власти: Айрилет и сама — слишком зла, слишком обижена и слишком надтреснута. Безмолвие и смерть идут за ней по пятам; клинки и тени — сплетаются в паутину и стелятся за спиной, как плащ. В этом они с Дженассой похожи — и равно прокляты. Они не ищут покоя — и потому им не найти покой в объятиях друг у друга. Обеим хватает мудрости, чтобы не требовать того, что они не способны дать — и не надеяться на то, что удержать не удастся. Согласно Кодексам Мефалы, нет разницы между убийством и сексом; у Прядильщицы — чёрные руки, а у Айрилет — разум, выкованный при Храме. Она умеет любить смерть и убивать, любя, и с Дженассой у них — всё именно так, обнажённо и неприрученно. Не будет для них ни дома за аккуратной оградой, ни разделённого на двоих “долго и счастливо”. Но разве это делает их любовь менее настоящей? Разве “здесь и сейчас” — недостаточно? "Считайте только счастливые часы”, — призывал данмери когда-то... пророк-мефалит. Для смертных их слишком мало, и потому Айрилет идёт дальше: не считает даже, просто живёт для себя и собой, пока может. Паутина уже совсем скоро затянет её обратно.