Паучья пряжа

Айрилет ведёт учёт каждому часу, счастливому и не очень, и видит, как меняется мир вокруг. Может быть, неды и правда живут торопливее меров, но дело не в этом — по крайней мере, не только в этом. Время не стоит на месте, пока Айрилет пересекая северный Тамриэль от края до края: Великая война перекраивает карты, стареют и оседают, обзаведясь потомством, знакомцы-люди — да и не только люди... Одно неизменно: наёмные мечи — в цене, и Айрилет не сидит без работы. В Солитьюде её нанимает некая Альфидия Целелия: девица хочет отыскать фамильный щит, который её двоюродный дед якобы зарыл возле Башни Белой Сосны, когда оттуда бежал имперский гарнизон. Одного охранника госпоже Целелии кажется мало, и в напарники Айрилет она вербует мальчишку-норда. У этого Балгруфа неплохие рекомендации — и густая русая борода, которая очень мешает понять, сколько ему, на самом-то деле, лет. Айрилет думает: не больше четверти века, и то с натяжкой. Хитрит этот Балгруф, не говоря о роде: глаза у него чистые-чистые, и кожа — тоже; всю жизнь сытно ел и вдосталь спал, такое понятно сразу… Но щеня знает, с какой стороны ему браться за меч и как обустраивать лагерь, и может занять Целелию разговором, когда та скучает — а большего и не нужно. Двигаются неспешно, к добру или к худу — потому что уже на второй день пути природа решает испытать их на прочность. Небо вмиг заволакивает облаками, облака — наливаются чернотой, а с елей, встревоженных ветром, пучками сыпется хвоя. Уже через полчаса бушует такая буря, что на два локтя вперёд с трудом можно что-то видеть. Дождь льёт стеной, а потом начинается град — крупный, почти с кулак... Не иначе как чудом Айрилет удаётся разглядеть вход в пещеру, и их небольшой отряд залетает внутрь. Целелия от холода и испуга бледная, как полотно, но всё равно пытается пошутить и просит проверить, не придётся ли им делить укрытие с волком или медведем. Но пещера пуста, лишь у дальней стены шоркают занесённые ветром листья... Каменный мешок, маленький, узкий, но глубоко уходящий в скалы — град, слава богам, не залетает. Здесь почти уютно — аккурат до того момента, как с грохотом сходит лавина, и груда мёрзлого камня намертво блокирует вход. Следующие часа три, пока они с Балгруфом и Целелией пытаются разобрать завалы, Айрилет запоминает на всю жизнь — как и рухнувшее на плечи отчаяние. Когда щеня, поджав хвост, сдаётся и отползает к дальней стене, Айрилет не удивляется: имперка, сбив пальцы в кровь, сдулась намного раньше. Но потом Балгруф бухается на колени, ворошит треклятые листья и, выругавшись вполголоса, принимается лапать камень, как застоявшийся девственник — чудом уступившую девку. — Ты что творишь? — Это берёзовые листья, — отвечает Балгруф — так, будто это всё объясняет. — И что? — огрызается Айрилет, не пытаясь сдержать раздражения. — Здесь вокруг ельник. Берёзы нигде не росли. Откуда тогда здесь листья? Если только… Балгруф осекается — срабатывает нажимная плита, и, грохоча и поскреживая, стена… раздвигается на две половины. Замаскированный ход? Лезть туда у Айрилет желания мало, но выбора нет — приходится пробираться, а потом и прорубаться вперёд. Норды, изобретательные вы твари… Выбравшись на поверхность — к берёзовой рощице, Балгруф угадал верно, — Айрилет отряхивает с щеки кусочек драугрского мозга и думает: лучше бы медведь, чем… это. Целелия падает на колени и извергает завтрак на подмороженную траву. Наёмники деликатно отводят глаза, смотрят в небо: распогодилось, солнце почти слепит... Дорога предстоит долгая.