Паучья пряжа

В те времена, когда крылья драконов ещё не изрезали небосвод, расцвела среди каменного Виндхельма Сванхвит Буревестница. Знатного рода, с богатым приданым, искусная в рукоделии и в домоводстве — уродись она страшной, как карга-ворожея, и даже тогда бы от женихов отбоя не знала! Но Сванхвит была красавицей: высокая, ладная и — не врало имя! — лебяжье-белая, с синими бездонными глазами и румянцем что маков цвет. Стоит ли удивляться, что дядя сосватал ей ярла — и услал не куда-нибудь в Винтерхолд или Морфал, а в славный Вайтран? Не только богат был и знатен у Сванхвит жених, но и пригож, и благородно щедр, и нравом любезен. Полюбился он ей с первого взгляда, да и она ему вскорости полюбилась. Жить бы да радоваться, благодаря богов за такую удачу, но омрачала замужество Сванхвит тень мёртвой соперницы — не первой женою стала она для супруга. Как отогнать от себя беспокойные думы, мышью скребущиеся по глухим углам? Думала Сванхвит: сумеет ли освободиться и выйти на свет? Быть не заменой, не той, кого сравнивают и судят, но полновластной хозяйкой этих земель? Примут её вайтранцы, и ярлова челядь, и пасынок с падчерицей, осиротевшие в малолетстве? Сможет ли Сванхвит не вытравить память о “первой жене”, но не позволить ей, этой памяти, погубить своё счастье? Да, непростой выпал жребий на долю Сванхвит! Но она была не из тех, кто опускает руки — и показала себя доброй, благочестивой женщиной и рачительной хозяйкой. Как ни ищи, не нашлось бы в ярловом чертоге ни единой живой души, что относилась бы к молодой госпоже без приязни. Её привечала даже эльфийка-хускарл, что родом была из тёмных восточных земель — и она же по ярловой просьбе вручила Сванхвит ключи от всех до единого залов и кладовых чертога и объяснила, что каждый из них отпирает. Хорош был её рассказ, но неполон — не утолил голодного любопытства. — А где же дверь, что ведёт в дальнюю кладовую? — спросила, всё выслушав, Сванхвит. — Та, что сразу за кухней — резная двустворчатая? Хускарл покачала в ответ головой и молвила прямо: — Прости, госпожа, но не по тебе эта дверь. Ярл отдал тебе ключи от оружейных да от сокровищниц, а от неё ключей не проси и не ищи туда входа. Не будет тебе добра, коль шагнёшь за порог. Мало радости в том, чтобы тебе так залётные эльфки на место указывали! Да была тогда Сванхвит в тягости, и не хотелось искать ей ссоры. Тяжёлое то было время, и старые страхи снова подняли серые крысиные головёнки. Будет ли место ребёнку Сванхвит в Вайтране — подле старших, рождённых от другой матери? Будет ли — в сердце отца? — Не печалься, славная, — утешала её хускарл. — Как городская казна богата златом и серебром, так и добрый муж богат своими детьми, и каждому знает цену. Ярл не обделит любовью и младшего. Но три — святое число, то помнят в моей земле. Твой ребёнок будет особенным, госпожа. Не изводи себя понапрасну. Взмахом руки не прогнать в одночасье тревогу, но Сванхвит была не из тех, кто предаётся унынию. В хлопотах девять месяцев промелькнули как девять дней, и в срок разрешилась она от бремени. Тяжкими были роды — Сванхвит едва не сгорела в горячке. Чудилось ей, что тысячи тысяч маленьких паучков ползают у неё в волосах да на коже, а один — огромный, с телёнка размером, — вьётся возле кровати и всё норовит впиться роженице в шею. Только одно спасло Сванхвит, застрявшую в паутине кошмара — не подпускала к ней чудище лишь хускарл, оружная и доспешная, а ярл всё твердил вполголоса: — Нет, не было на то уговора… Нет, уходи, нет у тебя над ней власти... — Как пожелаешь, — нежно, по-девичьи откликнулась ему тварь, когда Сванхвит разрешилась от бремени. — Только не будет тебе добра, коль шагнул за порог. Тяжкими были роды, но пережили их мать и дитя — мальчик, здоровый и славный, Нелкиром наречённый. Счастлива была Сванхвит, баюкая сына, но чёрная тень вновь заслонила солнце. Занозой засело под сердцем то, что привиделось во время родильной горячки, и злые слова про порог бередили душу. Недолго держалась Сванхвит — сон-травой опоила мужа, нашла в его связке ключей тот, какого ей не досталось, и, выкрав, нырнула в ночи во чрево чертога. Шла она вниз, через кухню, к заветной двери — тихо, сторожко шла, ни на кого по пути не наткнулась. Дрожали у Сванхвит руки, когда она отпирала замок, дрожали у Сванхвит ноги, когда шагнула вперёд, и сердце, дрогнув, рухнуло в пятки, когда в то же мгновение дверь захлопнулась наглухо…. а когда разглядела кости да черепа, разложенные вокруг алтаря, то выронила факел. Зацепенела Сванхвит, забыла, как думать и как дышать, и не заметила, когда распахнулась заклятая дверь, и переступила порог подруга-хускарл. — Зря не послушалась, госпожа, — сказала та, но Сванхвит не обернулась. — Зря не послушалась, — повторила хускарл и, взяв с алтаря клинок чёрный, как кровь земли, вонзила его Сванхвит в сердце...

***

“...Что же ты, Нелкир, запомнил этот урок?” — голос вливается в мысли, минуя уши... мокрым пером скользит по хребту и туманит, вьюжит… — Да, госпожа Прядильщица, — отвечает он, едва размыкая губы. Рано, ещё слишком рано… Нелкир уходит — он найдёт другой способ. Следы от ногтей, с недетским упорством вгрызавшихся в древесину, издалека почти не видны.