Танец Хаоса. Поступь бури

До поместья лорда до’Майена Мефнут добиралась раздражающе долго. Сначала пришлось дойти до южной оконечности Рамона, обогнув крепостную стену по внешней стороне, чтобы не соваться в людскую толчею в городе, от которой ее уже с души воротило. Потом ее ждал переход до рощицы, где они оставили лошадей этим утром, и там их, естественно, не оказалось. Только перекопанная копытами земля да свежая цепочка следов, ведущая в обратную сторону. Естественно, Лайам даже не подумал о том, как ей возвращаться обратно в лагерь. А может, наоборот, подумал и из мести увел лошадей. С него сталось бы в обоих вариантах. Потому Мефнут вздохнула и пошла в обратный путь пешком, бросая сокрушенные взгляды на чистое голубое небо над головой. Будь оно сейчас затянуто хотя бы мелкими облачками, можно было бы взлететь туда и добраться напрямик за какие-то минуты, но нет. Золотые копья света низкого негреющего солнца пронзали прозрачный воздух насквозь, выделяя контуры холмов, высвечивая каждое дерево, каждую травинку, застывших в установившемся безветрии, и небо почти что рушилось на голову, просматриваясь огромными голубым куполом во все стороны. А Данка не хотела выдавать свое местонахождение врагу. Пусть тот и так прекрасно знал, где она находится, все равно. Так что к тому времени, как Мефнут добрела до загородной усадьбы милорда до’Майена, ноги у нее уже гудели, а желудок урчал от голода, будто и не кормили его этим утром вкуснейшей яичницей, беконом и колбасками. А за бокал ледяного пива она сейчас готова была бы полжизни отдать. А еще без конца тянуло и тянуло в груди нарастающей тревогой, и Мефнут морщилась, непроизвольно прибавляя шагу и потирая дар Роксаны кулаком. Как зверь, чующий приближение бури, металось все внутри нее, тянуло в сторону, подгоняя, не отпуская. Что-то случилось у Аватары, и Мефнут сейчас должна была быть рядом с ней. Что-то случилось, она чувствовала, но сколько бы ни пыталась сконцентрироваться на Данке и попытаться узнать, что именно, а все ничего не получалось. Данка была в ней, непреклонная, как громада солнечного света, рушащегося с высоты, монолитная и бестрепетная, и ни на одну попытку Мефнут слиться для обмена ощущениями не отвечала. В конце концов, на подступах к усадьбе она уже бежала легкой трусцой, равномерно вдыхая и выдыхая, чтобы подольше сохранить темп и силы. Что-то случилось или должно было вот-вот случиться, и Мефнут чуяла его приближение каждой своей клеточкой. Ее встретила суета, и она лишь кивнула самой себе и своим ощущениям. Подтверждение ее новому знанию не требовалось, но каждый раз получая его, Мефнут ощущала удовлетворение. Знание, которое даровала Великая Мани, никогда не подводило ее, и благодарность за это сложно было переоценить. Слуги в спешке метались по открытому двору перед центральным входом в двухэтажное, выкрашенное кремовой краской здание усадьбы. Конюхи выводили из-за угла здания лошадей, приносили какие-то узлы и тюки, складывая их на широких ступенях ведущей к резным входным дверям лестнице. Мимо Мефнут, едва не сбив ее с ног, промчался верхом на тонконогом легком жеребце узкоплечий мальчишка посыльный, почти что улегшись горизонтально на его спину и погоняя так отчаянно, будто за ним попятам гнались оголодавшие волки. Все выглядело так, будто Аватара в спешке покидала поместье до’Майена, не хватало лишь ее самой. Впрочем, Мефнут чувствовала, как она приближается, и не удивилась, когда Данка вышла из особняка навстречу ей как раз в тот момент, когда сама Мефнут ступила на лестницу. - Что случилось? – сразу же выпалила она, с тревогой оглядывая Данку с ног до головы. Хвала Артрене, та выглядела целой и невредимой и совершенно спокойной, несмотря на бурю, что бушевала под ребрами у Мефнут. Несмотря на спешку, с которой двигалась. Одета она была в белоснежное теплое пальто Спутницы, густые рыжие кудри перевязала лентой на затылке. Ножки в высоких зимних сапогах энергично сбегали по ступеням, взгляд серо-голубых глаз был сосредоточенным. - Ты как раз вовремя, Мефнут, - улыбнулась ей Данка, почти сразу же посерьезнев. – Нужно ехать. - Куда? – Мефнут притормозила на месте, пропуская ее мимо себя и пристраиваясь рядом. - В Деран, это соседний город к северу отсюда. Неподалеку от него видели Рабов несколько дней тому назад, так что нам нужно спешить. Мефнут кивнула, ощутив, как на сердце становится теплее, будто кто-то взял его в ладони и покрыл невесомыми поцелуями, и обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть улыбающуюся ей Авьен, легко спускающуюся по ступеням. Изящная и хрупкая на фоне шагающего рядом с ней Ликарда она казалась лунным лучом, заблудившимся среди шумящих на ночном ветру камышовых стеблей, пуховым перышком, с которым заигрался бродяга-ветер, первой снежинкой приближающегося снегопада. Глаза цвета укутанного в туман осеннего леса взглянули на Мефнут, лучась лишающей сил нежностью, и на одно мгновение сердце в груди замерло, больно-сладко ёкнув. Только потом она увидела Рольха и Истель’Кан в темно-серых плащах-балахонах, выходящих из темноты за ними следом, трех молодых мелонских Спутников, только-только принесших присягу, княжича Ханавана, Батару дель Лаэрт в компании остальных ведьм. Вся эта уйма людей выливалась из дверей поместья следом за Аватарой, и не хватало лишь Лайама с Касселем да Мейры Тан’Элиан, что, впрочем, нисколько Мефнут не удивило. Обернувшись к Данке, Мефнут спросила: - А что с Расаном до’Альдером? - Сейчас это не важно, Меф. Я разберусь с ним позже, - мотнула головой Данка. Взгляд ее был рассеянным, направленным куда-то внутрь. – Боюсь, что мы можем потерять Деран, и если это произойдет, остановить заражение Мелонии будет уже очень сложно. - Все настолько плохо? – нахмурилась Мефнут. - Плохо, Меф, - вздохнула Данка. – Лорд Вагдан получил новости около получаса назад. Его соглядатаи пишут, что к северу от Дерана в трех деревнях бушует какая-то болезнь, и что дело плохо. Сначала думали на чуму, но симптомы странные – все тело чернеет, да и нарывов нет. Послание было коротким, большего я не знаю, но и того достаточно. - Похоже на то, - кивнула Мефнут в ответ, сжимая зубы. Тревога в груди все продолжала разрастаться, будто разверзающаяся под ногами бездна. Спутники выстраивались на площади перед усадьбой, разбиваясь на группы. К Аватаре направились Анкана и Батара дель Лаэрт, едва ли не в припрыжку подбежал Ханаван, энергично зашагал в ее сторону Ликард. Мефнут вздохнула: естественно, у всех у них были вопросы, и как всегда, найти на них ответ могла только Данка. Как ты, должно быть, устаешь от этого. Ближе всех к Аватаре оказался Ликард, потому и обратился к ней первым среди всех остальных: - Будут ли какие-то распоряжения, нерожденная? Чем мы можем помочь вам в ваше отсутствие? - Если милорд до’Альдер проявит желание встретиться, поговорите с ним от моего имени, Ликард, - заглянула ему в глаза Данка, и тот слегка выпрямился, явно удивленный этим. – Выясните, что ему нужно, что он хочет, какие условия предлагает. И сразу же известите меня – вместе решим, что ему ответить. - Вы хотите, чтобы я от вашего имени вел переговоры? Я ведь даже не Спутник, - заметил Ликард, внимательно разглядывая ее лицо. - Да, но вам не все равно, что будет с Мелонией, Ликард. Я уверена в вас, - мягко ответила Данка, и мелонец, моргнув, твердо кивнул: - Благодарю за доверие, нерожденная. Я все разузнаю и сразу же свяжусь с вами. - Спасибо, Ликард, - улыбнулась ему Данка. Следом за ним к Аватаре шагнула Истель’Кан, но Мефнут не услышала, о чем они заговорили с Аватарой, потому что ладони коснулась теплая рука Авьен, переплетая пальцы, и бывшая белая жрица потянула ее в сторону. - Меф, можно тебя на два слова? - Конечно, - кивнула та, с трудом сдержавшись, чтобы не назвать Авьен при чужих нежным личным словом. Эта красота и эта тайна принадлежали лишь им двоим, и Мефнут было неприятно, когда другие видели их счастье. Народу на улице прибавилось, вокруг царила сутолока, и остаться совсем уж наедине у них не получилось. Авьен просто отвела ее в сторонку шагов на десять от Аватары и настойчиво вгляделась в ее глаза. - Я тебя очень прошу, будь осторожней, - без предисловий заговорила она, сжимая двумя руками ладонь Мефнут. – Аватара встревожена, пусть и не показывает этого, и я тоже чувствую что-то очень плохое. Там, в Деране, будет дурное, я сердцем чую. Ты должна мне пообещать, что не будешь подвергать себя опасности! - Ты так говоришь, как будто не едешь с нами, - нахмурилась Мефнут, вопросительно глядя на нее. - Еду, но мы будем позже вас, Меф. Мы же не можем лететь и поедем верхом, потому отстанем. Вы на крыльях доберетесь куда быстрее. - На крыльях? Данка хочет лететь? – удивленно выпрямилась Мефнут. Видать, дела и впрямь обстояли совсем худо, раз она пренебрегала безопасностью. - Да, вы с анай полетите, а остальные Спутники поедут верхами, - нетерпеливо кивнула Авьен, будто это не имело значения. - А почему, коли она так спешит, вы не пройдете сквозь пространство по переходу? – не дав ей продолжить, вновь спросила Мефнут. - Они еще не на том уровне, чтобы суметь построить переход с помощью Черного Источника, - покачала головой Авьен, тревожно хмурясь. – Батара до сих пор не смогла его коснуться, как и Истель. Остальные хоть и делают успехи, но пока еще слишком медленно, чтобы использовать такой сложный рисунок. Мы рискуем не выйти из-за Грани, если полезем туда с такими знаниями. - Ну что ж, значит будем действовать по старинке, - кивнула Мефнут и лукаво взглянула на Авьен. - Может, полетишь со мной? Я унесу тебя, мое сердце, ты ведь легенькая, как пух. - Мне бы очень этого хотелось, Мефнут, правда, - длинные ресницы мазнули тенью по стальным глазам, взгляд которых был печальным, как осенний дождь. – Но Аватара хочет, чтобы я осталась с теми Спутниками, что поедут по земле. Чтобы я защитила их в случае чего, чтобы была на связи. Никто, кроме меня этого не сделает, сама знаешь. Как бы я ни хотела вновь оказаться у тебя в руках, - на последних словах в тоне Авьен прозвучала почти что тоска, и Мефнут ощутила нестерпимое желание обнять ее как можно крепче. - Тогда будь осторожнее, мое сердце, - хрипловато попросила она, с трудом удерживаясь оттого, чтобы притянуть ее к себе. – Обещаю тебе: совсем скоро мы уже увидимся. - Это ты будь осторожна, любовь моя! Ты же окажешься там раньше нас, да еще и вместе с Аватарой. Не лезь на рожон, прошу тебя, - Авьен тревожно вгляделась ей в глаза. – Не подвергай себе опасности, пожалуйста! - Обещаю, Авьен, со мной ничего не случится, - успокаивающе улыбнулась ей в ответ Мефнут и все-таки, не сдержавшись, добавила: - за исключением того, как сильно я буду тосковать по тебе, мое сердце. Авьен не улыбнулась в ответ, только приподнялась на цыпочках и обняла ее обеими руками за шею, прижимаясь всем телом так крепко, будто они расставались навсегда. О таком Мефнут даже думать не хотелось, потому она изо всех сил гнала прочь противную тревогу, истянувшую нутро. - Береги себя, родная моя! – прошептала Авьен ей в ухо, удерживая ее затылок в ладонях. Несколько мгновений она еще оставалась в руках Мефнут, маленькая и теплая, будто птичка в ладонях, а затем выпорхнула из объятий, оставив лишь сожаление и медленно отступающее прочь тепло. Наградив ее последним долгим взглядом, Авьен отступила куда-то в сторону, размыкая переплетение их пальцев, и Мефнут только сейчас очнулась, будто ее холодной водой окатили. Конюхи уже навьючивали сумки на лошадей, Анкана сидели в седлах, проверяя подпруги, недовольно поглядывая на Аватару. В седла карабкались и трое молодых мелонцев с вытянувшимися от тревоги лицами, и обиженный Ханаван, надувшийся из-за того, что его не брали с собой в небо. Мефнут моргнула, глядя, как легко взлетает в седло миниатюрной серой в яблоки кобылки Авьен, как подбирает поводья и смотрит, смотрит, не отводя глаз. И отчего сейчас они так долго и мучительно больно прощались? В груди кольнуло неприятным предчувствием, которое Мефнут старательно гнала прочь, не желая слушать и верить. Не желая знать. - Мефнут! Пора! – позвала Данка, и она, в последний раз улыбнувшись бывшей белой жрице, разорвала зрительный контакт и направилась к Аватаре, непонимающе хмурясь. И отчего было это ужасное чувство расставания? Отчего было так больно? Какой-то слуга подбежал к ней и почти что силой всунул в руки вещмешок. Мефнут оглядела его, не сразу поняв, что это были ее вещи – кто-то собрал их вместо нее, да еще и принес ей. Она вскинула глаза, отыскивая взглядом Данку, и увидела ее как раз вовремя: в тот миг, когда Аватара распахнула крылья. Потрясенный вздох пронесся над приусадебной площадью, золотые всполохи побежали по земле отсветами от крыльев Данки. Она ударила ими один раз, другой, взметая с утоптанной в камень земли пыль, а затем легко оттолкнулась и взлетела. Мефнут подпрыгнула следом за ней, открывая крылья и поднимаясь по спирали в небо. Ушли резко вниз фигурки суетящихся людей, ржущие в нетерпении кони, крытая черепицей крыша загородной усадьбы, украшенная крутящимися на ветру флюгерами и солнечным светом. Да только Мефнут смотрела лишь на одну женщину, глядящую, запрокинув голову, ей вслед. На одну единственную, все гадая и гадая, отчего же в груди было так больно. Ведь прощались они всего-то на какие-то пару дней. *** Мир замер в оглушительной тишине предчувствия, и вместе с ним замерла Данка, будто схваченная внезапно ударившим морозом вода в тисках холода. Темная и гладкая, видимая до самого дна толща, успевшая лишь выдохнуть весь воздух, что пузырьками так и застыл в ее теле, не успев добраться до поверхности. Колкая, твердая, ждущая. Закатное солнце стремительно падало в алое зарево по самому краю земли, а небо над ее головой уже начало наливаться ледяной темнотой с первыми загорающимися колючками звезд. Осень пятилась прочь, будто напуганная матерым волком дворовая собака, и по ночам зима уже почти безраздельно вступала в свои права, сжимая острые иглы морозных когтей над этим теплым и щедрым краем. Наступало время, которое Данка любила всей собой: время задумчивой тишины, прячущей черные глаза среди засыхающих стеблей волнующейся под ветром прошлогодней травы, смотрящей, смотрящей оттуда в самое сердце. Время долгих ночей, освещенных бледным глазом хищной луны, время ледяных зубов измороси на оцепеневших до весны травах. Время Седой Виры, Владычицы Ночи, всех самых страшных сказок, всех самых жутких историй, рассказанных в неверном свете дрожащего фитилька свечи, пока за заиндевевшими окнами крадется на мягких лапах косматая опасная ночь. Время мертвых. Здесь, в этом изнеженном краю теплых долгих дождей и медленно тянущегося лета, холодные когти морозов казались еще далекими и совсем не опасными. Но их уже чуяло стылое небо и птицы, покинувшие эти края в извечной своей погоне за солнцем, их уже ждала обессиленная земля, нечесаная от засохших трав, измотанная от бесконечных листопадов. И вздувшиеся от секущих кожу ледяных дождей реки, в ярости своей подмывающие берега да срывающие с них кусты и корни, почернели от холода, покрылись грязной пеной собственного гнева, рыча на перекатах в ожидании того мига, когда их своим дыханием скует мороз. Ждала и Данка, пусть и иначе. Без мольбы, без нетерпеливой тревоги, без томительного, изводящего ожидания. Полная безропотного принятия, полная предвкушения зимней ярости и бурь, ждала она на самом краю зимы, не желая поддаваться на мягкую тягучую сладость осеннего золота, так щедро разлитого вокруг. И видела в рисунке, что плела Безжалостная Неумолимая Пряха, стальные, бритвенно острые нити, прячущиеся под мягкой пряжей и нежным шелком. Деран пугал ее. Не так сильно, как Латр, при мысли о котором все ее существо выворачивалось наизнанку в конвульсиях ледяного ужаса, у которого и причины-то объективной не было, но достаточно, чтобы сжимать зубы и дышать прерывисто и судорожно, чтобы слышать собственное сердце, проламывающее грудную клетку, и чуять ледяную противную слабость в ногах. Стоило ей только услышать название этого города, первого города Мелонии, в котором начиналась настоящая эпидемия, - потому что все эти мелкие вспышки заразы в деревушках, которые им уже удалось подавить, назвать началом эпидемии у нее язык не поворачивался, - стоило только прозвучать этому названию, как все внутри нее сжалось, и ледяное дыхание зимы коснулось затылка. Так звери чуют капкан, только приближаясь к нему, так они за мгновение до удара знают, что их ждет – острые железные зубы, алая боль, липкий сводящий с ума страх. И вроде бы не с чего было ей испытывать всю эту первородную лютую жуть. Потому что в донесении, пришедшем из Дерана лорду Вагдану, значилось лишь подозрение на заражение, лишь слухи о происходящем в деревнях к северу от него. Точно такие же слухи о точно таких же деревнях приходили и раньше, послание ничем не отличалось от всех предыдущих, полученных ими за последние месяцы. Значение имели вовсе не они, значение имел сам Деран. Именно там все началось. Там оставила мани Данки, Лиару Светозарную, ее мать когда-то, потому что ей предсказали страшные беды для всего мира, если она поступит со своей дочерью как-то иначе. Именно оттуда начала свой путь Лиара, чтобы встретить в Латре ману Данки, Раду Черного Ветра, уйти вместе с ней на запад, преодолеть легендарные Семь Преград и в землях анай родить будущую Аватару Создателя. В Деране завязывался первый узел, с которого началась вся эта история, и Данка чувствовала его узлом на собственной глотке. Небесная Пряха никогда ничего не делала просто так, никогда не сплетала ничего, лишенного смысла. Даже самые крохотные штрихи в Ее узоре были зачем-то нужны, и Данка не верила, что сейчас ее возвращали в начало лишь затем, чтобы просто напомнить о нем. Затем, чтобы она собственными глазами поглядела на место, в котором выросла ее мани. Это было бы слишком просто и слишком неизящно для столь совершенного узора, создающегося у нее на глазах и вокруг нее. Она почти видела его проблески во всем, будто золотые нити, проглядывающие из темноты, из сути, из самого сердца вещей, поминутно просверкивающие зарницами на предначальном горизонте, еще не видевшем рассвета первого дня. Все дороги вели ее сюда с самого первого вздоха, который она сделала среди белоснежных вершин Данарских гор. Дороги, тянущиеся из памяти крови ее родителей, вросших корнями в эту землю, прорастающих из нее в свое будущее, дороги, тянущиеся из памяти ее собственной души прошлого, в эту землю ушедшей, погубленной именно здесь, на полях пепла и ярости, среди криков муки и рыданий пощады. Деран не был точкой боли прошлого для нее – в те времена, когда она жгла и топтала эти земли, его здесь и не существовало даже. Деран был точкой боли будущего – Данка чуяла, как вяжется эта точка, как она формируется. Будто золотая нить ее пути пошла петлями, начала путаться, смешиваться, стягиваться, формируя узел. Не потому, что Данка уже что-то сделала для этого, а лишь потому, что таков был закон. Дороги, которыми Ты ведешь нас, Великая Мани, всегда просты. Каждый поворот на них – наше решение, каждый тупик – возможность, каждая яма – повод для рывка вверх, каждый подъем – преддверие неминуемого падения. Мы сами идем по тем дорогам, мы сами закладываем их витки из прошлого в настоящем, а Ты движешься нам навстречу из будущего, сплетая их до самых наших ног. Чтобы дать нам возможность исправить ошибки, которые мы натворили, чтобы помочь нам выбрать правильный поворот, чтобы довести кратчайшим путем туда, куда мы так стремимся попасть. И я знаю, что впереди меня ждет неминуемая боль, которая нужна мне, чтобы исправить то, что я оставила позади, чтобы соединить конец и начало – только так можно расплести этот узел. Но мне страшно, Мани моя, очень страшно. Не стыдишься ли Ты меня за то? Данка вскинула голову, глядя на бескрайние звездные тропы над собой. Всходила на небо тяжелыми шагами, сверкая поясом из звезд, Роксана Небесная Охотница, натягивая Свой лук и целясь золотыми стрелами в вечность, а у ног Ее щетинили спины верные Псы. Тянула тяжелый плуг Трудолюбивая и Радушная Артрена Хлебородная, перепахивая черную гладь, чтобы сеять в ней серебристые семена душ. Остальных Двух еще не было видно, но Они тоже ждали, тоже тянули к ней Свои руки, посылали свет, чтобы вселить храбрость в ее сердце. Они тоже были здесь, тогда могло ли быть так, что от нее отвернулись? Что стыдились ее? Золотые крылья мерно взмахивали за спиной, и ледяной ветер целовал ее щеки, наполнял холодом вдыхающую его грудь. Под ногами тянулась черная спина земли, испещренная густыми изгибами рощ, перечеркнутая полосами стальных вен-рек, широко распахивающаяся объятиями бескрайних полей. Мигала окошками редких деревенек и городов, где люди прятались от голой ледяной истины тьмы у зыбкого неверного огонька свечей и ненадежного тепла собственных надежд и иллюзий. Данка закрыла глаза. Она не имела больше права на то, чтобы утешать себя ложью. Она не могла больше уклоняться от встречи с прошлым, баюкать сладкое невежество боли, жалкое презренное желание избежать ею же самой подготовленной волчьей ямы. Узор требовал от нее занять в нем то место, которое она сама для себя определила. Узор вынуждал ее следовать нитью, которую она сама для себя спряла, и выйти лицом к лицу с самой собой, пусть лицо это казалось в неверных тенях окружающего неведения искаженным, отвратительным и наводящим ужас. Данка закрыла глаза. Я открываю глаза и вижу пепел, кружащийся в воздухе, будто снег. Вижу обожженные древки изодранных знамен, заляпанных сажей. Вижу изрубленные тела, истекающие скованной морозом кровью. Вижу землю, что никогда не даст плода, небо, что никогда больше не родит солнце. Вижу старую боль, прячущуюся под новой тканью, все ту же боль, слишком знакомую, зовущую меня по имени. Вот же она – в остекленевших глазах мертвых, глядящих на меня из глубины моей памяти, вот же она – кружится пеплом над головой да оседает на руки. Вот же она, тянется за спиной моей кровавой нитью до самого скончания времен, в ту точку, с которой все началось, к клубку, из которого все это связалось, чтобы раскинуться полотном во все стороны, чтобы улечься на землю складками времени, шелестом горечи, тишиной непрощения. Смогут ли они простить меня? Смогу ли я простить себя? Есть ли прощение в этом мире, и если да, то где оно, скажи же мне, Господи? Данка открыла глаза, чувствуя, как по щекам льются две горючие, соленые, раскаленные дорожки. Отчего она плакала сейчас? От того, что сделала, или от того, что должна была сделать? Порой ей казалось, что Элонор стоит прямо за ее спиной и глядится ей в затылок, холодит дыханием кожу, а потом поднимает руки Данки, будто бы привязанные ниточкам к ее собственным рукам, и взмахивает ими, будто руками марионетки. И не видит, что ее собственные руки тоже привязаны к рукам женщины, что стоит за ее спиной и холодит дыханием кожу, той, которую Данка помнила уже смутно-смутно. Замшелые камни и мотыльки в ночи, запах болот и черное небо, глаза Вель напротив, отражающие странные, непонятные символы. Это было так давно, что больше ничего Данка уже вспомнить не могла – только ночь. А ведь были и еще, еще многие и многие лица ее самой, вот так же пристально вглядывающиеся через ее собственные глаза в будущее, дергающие ее за руки нитью, что уходила в глубокую тьму прошлого. Была она сама, слишком усталая, слишком древняя, слишком бесконечная в этом равнодушном жестокосердном времени, вновь и вновь заставляющем ее брести вслепую во тьме следом за слабым отсветом собственной судьбы, что маячил где-то впереди, рано или поздно обращаясь переломанными копьями, замерзшей кровью и то ли пеплом, то ли снегом, то ли обрывками солнца, наконец-то догоревшего до самого своего донышка и исчезнувшего навсегда. - Нет! – Данка поняла, что вскрикнула это вслух, решительно отбрасывая прочь череду мрачных, затягивающих в пучину отчаянья видений, когда голос летящей рядом Мефнут тихо окликнул ее: - С тобой все в порядке, Дань? Она повернула голову вправо: золотые крылья во тьме выглядели светлячками, кружащими над истощенной отчаяньем грудью земли. Светочем во тьме, упрямо не желавшим гаснуть. Как не желало гаснуть и ее собственное сердце, раз за разом начинавшее свой неутомимый бег в новой груди, но все то же самое, упорное, огненное, полное любви сердце. Созданное для того, чтобы любить Вель, любить все вечности, наперекор смерти и отчаянью, наперекор тьме и одиночеству, наперекор всем невозможностям и всем бесконечным глухим «нет» в основе всего. В Мефнут это тоже было – золотые искры во тьме, упрямые, пробивающиеся из тлеющего в самом центре существа угля, что никак не желал гаснуть. Из того солнца, что сияло в любой темноте, какой бы непроглядной эта тьма ни была. И свет этого солнца поджигал пожаром ее темные в ночи глаза, заставляя звезды стыдливо отворачивать свои слабые, едва теплящиеся лики прочь, меркнуть в торжестве своих лучей все иные светочи. Остальные летели дальше за их спинами, здесь и сейчас они вновь были плечом к плечу, и Данка смутно помнила, как это было раньше. Уже было. Только лицо было другим, тысячью лиц, калейдоскопом проходящих сейчас по тем чертам, что обрело в этом рождении. Данка видела эти лица и смутно узнавала, так и не успевая до конца разглядеть, и сквозь всех них прорастал один и тот же взгляд, слишком знакомый для нее, слишком родной. - Ты помнишь свое прошлое, Мефнут? – тихо спросила она, глядя в ее глаза и улыбаясь от хлынувшей в грудь легкости. – Ты помнишь свою золотую нить? Во тьме было плохо видно выражение лица Мефнут, но Данке уже и не требовалось его видеть, чтобы ощутить внутри себя ее изумление. И еще – задумчивость, подобную тихому летнему сумраку, опускающемуся на поросшие ельником берега лесного ручейка, ни единожды не ощущавшего на себе сминающую мох и оставляющую после себя след поступь человека. - Не помню, - тихо проговорила Мефнут, но Данка знала – она не договорила, потому не стала нарушать тишины между ними, давая ей время. И спустя несколько прогоревших без следа искорок его Мефнут добавила: - Иногда мне кажется, что я чувствую что-то… Какую-то связь с ним. В снах, например, или когда переживаю касание Великой Мани, но четко не помню ничего. - А я помню тебя, - засмеялась Данка, и это было хорошо, так славно было – смеяться, наперекор всему тому отчаянью, что так стремилось заполнить ее, да не смогло. Сквозь тьму вглядывалась она в укрытое ночью, упрятанное в тенях лицо Мефнут и видела ее куда ярче, чем на ослепительном свету. – Ты всегда была рядом с нами, каждый раз иначе, разумеется. Мужчинами и женщинами, что следовали за нами, Спутниками, всегда – Спутниками. В последний раз – мужчиной. Кажется, капитаном моей стражи, одним из самых преданных и верных. – Данка расслабилась, позволяя воспоминаниям заполнить себя. Внутри поднялось облачко золотых спор из раздавленного ногой солнечного трутовика, сложилось в лицо с глазами Мефнут, но другими чертами. Твердый подбородок, выступающие височные кости, тяжелые надбровные дуги, темные волосы. И печаль, все та же печаль, которую она так хорошо знала, переполненная золотыми искрами стремлениями. Данка нахмурилась, пытаясь припомнить ярче. - Я вот только не помню твоего имени. Лицо помню, ощущение помню, даже отзвуки голоса где-то глубоко-глубоко во мне еще звучат, но имени никак не могу вспомнить. Она замолчала, переживая потрясение Мефнут, которая летела сейчас рядом с ней, преданность человека, которым она когда-то тоже была. Что-то было в ней, в той преданности, что-то, что сплетало их куда крепче, чем до того. Что держало их на одной дороге, навеки вросших друг в друга, навеки связанных. - Кажется, это было здесь. Ты была откуда-то отсюда. – Данка почти не моргала, едва чувствуя, как ледяной встречный ветер режет роговицу. Видения прошлого поднимались внутри бесформенным туманом ощущения, оседали на золотом стержне ее памяти, обретая расплывчатые очертания, в которых все никак не желали проступать знакомые формы. – Я чувствую твою связь с этим местом. Ты родился здесь две с половиной тысячи лет назад. - Ох, Милосердная… - едва слышно прошептала рядом Мефнут. Данка почти и не слышала ее, скорее по дрожанию воздуха на ее губах, по вибрации звука имени в ее горле ощущала, кого сейчас зовет Мефнут. Это было не так важно, потому что не было нужды звать Ее. Она всегда была здесь. Она и была этим самым здесь. Перед внутренним взором всплывали картины, обретая все большую яркость, все большую значимость и плоть. Тени прошлого напоминали краску, струи которой вертикально вниз рушатся в прозрачную воду, образуя фигуры, образуя движущуюся картину. Алое зарево пожара, белое лицо с черными углями вместо глаз, хрупкие, похожие на сухую солому седые патлы. …Я принимаю тебя в качестве своего Спутника… - Я вижу, как ты присягаешь мне, стоя на коленях, чувствую, как подносишь свою душу. Твои дети мертвы, как и твоя суженная, у тебя никого не осталось. Одних унесла хворь, другую – марь. Ты хочешь мстить за свое сердце, сгоревшее в ее груди, когда Рабы забрали ее к себе. Ты отдаешь мне себя, потому что у тебя не осталось ничего, что еще можно хранить. Она сощурилась, вглядываясь вглубь, в самое сердце узора из движущихся фигур. Знамена, знамена в сером, затянутом дымом небе, сломанные древки и изрубленные тела, истекающие застывшей на морозе кровью. Образ, что и породил все это, место, где все началось. - Ты сражался за меня в Танце Хаоса. Сражался в Мелонъяр Тонал против своих собственных соплеменников, не желавших признавать меня Аватарой Создателя. - Как ты видишь все это? – потрясенно спросила Мефнут, но Данка едва слышала ее. Было что-то еще, что-то, что мучило и терзало, что не давало ей покоя. Боль и печаль сплетались в ней в колючую лозу, обвивающую, сдавливающую кровоточащее из-за впивающихся в живое шипов сердце. Глаза полные ярости. Руки, покрытые кровью. Губы, с которых слетают проклятья. Данка слишком хорошо знала их. - Я… Она не сумела договорить, потрясенная проносящимися перед внутренним взором обрывчатыми картинами. Черная женская кисть, застывшая и огрубевшая навсегда. Седые, будто измазанные пеплом перегоревшие пряди, ломающиеся от касания, будто сухая трава. Черные угольки вместо глаз. Глаза полные ярости. Ледяной клинок вонзающийся прямо в мягкий живот с ожесточенной силой и острая боль, приправленная куда более острым сожалением. Перед глазами помутилось, она обвалилась в воздухе на несколько метров и едва сумела остановить падение, услышав крик Мефнут и кое-как вернувшись в себя. Теплые надежные руки обхватили ее за талию, поддержали. Данка откинула голову назад, уперевшись затылком в твердое плечо. Над ухом прозвучал встревоженный громкий голос Мефнут: - Снижаемся! Привал! Немедленно! Кто убивал кого? Кто кого ранил? Глаза полные ярости. Боль от ледяного ножа в животе была будто настоящая, она ощущала собственную беспомощность, чувствуя, как он входит в плоть. Перед глазами совсем поплыло, и Данка потеряла сознание. *** Они садились в спешке на какое-то поле – Мефнут видела внизу под собой ровную черную пашню, подготовленную к зиме. Руки оттягивала тяжесть тела Данки, она, похоже, отключилась совсем, безвольно обмякнув всем телом. И ее присутствие в собственной груди Мефнут теперь ощущала как-то приглушенно, расплывчато. Ноги опустились в мягкую, пушистую землю, утвердились в ней, и Мефнут закрыла крылья за плечами. Сразу стало темнее, и с каждым мгновением свет будто утекал прочь в землю, когда рядом с ней опускались анай, тоже закрывая крылья за своими спинами. - Что с ней случилось? – ворчливо спросила Батара дель Лаэрт, первой проталкиваясь через остальных Спутниц с таким видом, будто действительно могла что-то сделать. На деле-то от нее толку не было никакого: все уже овладели умением Авьен соединяться с Черным Источником, одной только Батаре оно все никак не давалось. И это было вполне объяснимо: расслабляться эта женщина просто не умела, а к этому времени уже даже Мефнут знала, что соединение с Черным Источником требовало расслабления. - Понятия не имею, - буркнула Мефнут, разглядывая Данку. Тревога внутри нее осталась все той же, не увеличившись ни на йоту, и отчего-то Мефнут казалось, что с нынешним обмороком Данки она никак связана не была. - Элия, ну-ка погляди, - не терпящим возражений тоном приказала Батара, встав над Мефнут и уперев руки в бока с грозным видом. Руки Элии дель Нуэргос задвигались над бесчувственным телом Аватары, и Мефнут пришлось держать ее несколько минут до окончания осмотра. Остальные анай вокруг суетились и лезли ей через плечо, чтобы поглядеть на Аватару, едва носом в нее не тыкались, пока Батара не рявкнула на них, приказав разбивать лагерь, и впервые за все это время Мефнут была ей искренне благодарна за крутой нрав. После всего услышанного, после долгого утомительного дня еще и чужие носы, сующиеся под руку, она уже выдерживать была не в состоянии. А еще через несколько минут удовлетворившаяся осмотром Элия обеспокоенно проговорила, отводя от Данки руки: - Насколько я могу судить, с ней все в полном порядке. Если бы она была человеком, я бы сказала, что она уснула. - Утомилась, должно быть! - с благоговением выдохнула так и не отошедшая в сторону Натаб дель Раэрн, все это время крутившаяся рядом с Мефнут с видом разведенной бурной деятельности по обустройству лагеря, но под руку Батаре старавшаяся не попадаться. Коснувшись костяшками пальцев лба, она склонилась перед Данкой едва ли не пополам. – Великая Мани щедро проливает на нее Свою силу, оттого нерожденная и утомлена! - Да-да. Иди-ка, дочь моя, приготовь нам поесть лучше, - отмахнулась от нее Батара, повернувшись на Мефнут и пристально вглядываясь ей в лицо. – А ты, Мефнут дель анай, расскажи-ка мне, о чем вы там говорили перед тем, как Аватара потеряла сознание. Я видела, что вы беседовали. - О чем говорили – это наше дело, зрячая, - твердо сообщила ей Мефнут, и когда Батара раздула щеки в возмущении, добавила: - Захочешь – спросишь Аватару, когда очнется. А до того лучше будет нам всем отдохнуть и набраться сил. - Ты, кажется, совсем забыла о приличиях в этом краю, Мефнут дель анай! – сверкнула на нее глазами Батара, вскидывая вверх подбородок. – И очень зря! Тебе бы следовало помнить, откуда ты родом и к какому народу принадлежишь! На это Мефнут не нашлась, что ответить. Невольно Батара попала по больному – слова Данки разбередили все нутро, заставив ее ощутить в себе какое-то глухое, смутно знакомое беспокойство. Вроде бы и хорошо было услышать, что Мефнут была с ней тогда, в прошлом своем рождении, хоть и звучало это само по себе дико. А в то же время какая-то тяжесть зашевелилась в груди от ее слов. Дети, которых унесла хворь, суженная, которую забрала марь. Мефнут содрогнулась, на одно мгновение представив себе гибель Авьен и сразу же двумя руками оттолкнув страшную мысль. Неудивительно тогда, почему она так панически боялась Рабов, хоть все остальные Спутники реагировали на них более-менее нормально. Сама она ничего из рассказанного Данкой не помнила, да и не хотела помнить, но внутри все равно болело. Решительно отбросив все мысли прочь, она мягко опустила Аватару на землю, неловко подсунув ей под голову свой вещмешок. Жить нужно было настоящим, днем, в котором все они находились сейчас, ради будущего, что ждало их впереди. Разве то, что происходило с ними обеими когда-то давным-давно, не просто вчера, а в их прошлых жизнях, о которых они и не помнили ничего, могло как-то на них влиять? Мефнут в этом очень сильно сомневалась.