Танец Хаоса. Поступь бури

- Я не понимаю, почему они тянут время, старшая, - устало вздохнула Эней, пятерней взъерошив волосы. – Прошло уже две недели. За это время можно решить, что угодно. - А я говорила тебе, дитя мое, что именно так и будет, - в ответ улыбнулась краешком губ Нэруб, даже и не глядя на нее. Она смотрела только на свою работу – быстро-быстро двигались узловатые пальцы, сновала туда-сюда игла. Нэруб вышивала на белой ткани символы всех Небесных Сестер и Их Великой Мани, а потом дарила такие платки всем, кто просил у нее благословения. У Эней тоже такой был, лежал за пазухой у сердца. На мгновение остановившись и оглядев получившиеся стяжки, Нэруб вновь вколола иглу в ткань и заговорила: - Она будет тянуть время ровно столько, сколько понадобится, чтобы, в конце концов, царицы были вынуждены избрать ее. Чтобы никакой иной альтернативы у них не осталось. - Мне все же кажется, старшая, что Лэйк не стала бы так делать, - заметила Эней, чувствуя, как внутри нее борются подозрение и недоверие, сражаются друг с другом, и пока никто из них не может взять верх. На память пришел ровный прямой взгляд единственного ледяного глаза, открытое лицо, широко развернутые плечи. Такие, как Лэйк, сражались, а не плели интриги, и Эней было очень тяжело представить себе ее борющейся за власть. Вскинув голову, она взглянула на Нэруб с ожиданием. – Она – одна из самых честных людей, каких я знала в жизни. Она – оплот справедливости. - А знаешь ли ты, как она пришла к власти? – безмятежно поинтересовалась Нэруб, пропуская иглу сквозь плотную ткань с тихим гулом. - Победила свою предшественницу, - пожала плечами Эней. - О, несомненно! – рассмеялась Нэруб, покачала головой с таким видом, будто знала что-то, о чем Эней и понятия не имела. Впрочем, скорее всего так и было – старшая действительно была кладезем информации, и игнорировать это не стоило. - Ты знаешь что-то, о чем неизвестно мне? – спросила Эней, смиряя едва заметное раздражение, вспыхнувшее внутри. В конце концов, Нэруб действительно была куда опытнее, мудрее и старше нее самой, и не имело смысла злиться на это, нужно было учиться у нее. – Расскажи мне правду. - Правду? – Нэруб вновь качнула головой, тихонько посмеиваясь. – Что ж, расскажу, коли ты просишь. Правда обязательно рано или поздно становится известной всем, как бы ни скрывали и ни прятали ее, что бы ни делали для того. Серый свет короткого осеннего дня проникал в дом через занавешенные тюлем окна, выхватывая из полумрака квадратную комнату с простой обстановкой. Эней была неприхотлива в быту с учетом стольких-то лет, проведенных в экспедициях вместе с Натар дель Раэрн, и для комфортного существования ей требовалось совсем немного. Кровать с жестким матрасом и одеялом, сундук для вещей, стол, служащий и для умывания, и для работы, и для еды. На единственном стуле сейчас сидела старшая со своим вышиванием, отставив его как можно дальше от растопленной печи. Свой дом она и вовсе не топила, считая холод, голод и пост признаками глубокого смирения и преданности Великой Мани, о чем не уставала напоминать Эней. Быть может, в чем-то она действительно была права. Пустое брюхо давало легкость и чудесную прозрачность мысли, это Эней знала по собственному опыту в дальних переходах, где не всегда удавалось подстрелить дичь среди пустынных вершин. Но спать в холоде она не могла, как бы ни старалась, так и не научилась за все эти годы. Хорошо было отвлечься на беседу, хоть на какое-то время отвлечься от бумаг, заваливших стол. Эней с души воротило от всего этого – бесконечных отчетов, распоряжений, прошений и планов, которые обязательно должна была просматривать та, что правит другими. Когда-то все эти бесконечные бумажки встали стеной между ней и ману, и дозваться ее сквозь эту стену было практически невозможно. Оттого в том числе и не хотела Эней этой власти, не хотела тратить свою жизнь на бессмысленную бумажную волокиту, способную высосать из человека все силы и само желание жить. Но больше некому было это делать, некому было вести анай. Так говорила старшая, и в глубине души Эней верила этому, наверное. Вы же хотели, чтобы я стала чем-то большим, чем простая разведчица, вы всю жизнь требовали этого от меня. Так и случилось, пусть и не в том смысле, как вам того хотелось бы. Порой внутри мелькала позорная мыслишка о том, как было бы проще, если бы Совет цариц избрал Великой Царицей Лэйк дель Каэрос, а Эней смогла бы со спокойным сердцем уйти прочь к далеким вершинам и нехоженым тропам. И жизнь вновь была бы молчаливо простой, тихой и суровой, не тревожимой больше ничем. Только камни, небо, ветра и немногословные сестры, которым и дела не было до того, как ее зовут. Но могла ли она оставить свой народ в руках Лэйк? Теперь – могла ли? Вот и послушай, что скажет Нэруб, да сделай выводы, злорадно прошептал внутри нее тихий голосок, и Эней только тяжело вздохнула. - Думаю, ты в курсе, что во время Великой Войны на бой в Роуре вышли представители всех каст, потому что Великая Царица призвала их к тому. И что Способные Слышать тоже присоединились к битве, хоть им и запрещено было до того использовать свою силу как оружие. - Это все знают, - кивнула Эней, ожидая продолжения. - Зато мало кто знает, что это Лэйк дель Каэрос заставила Великую Царицу принять такое решение. Это была цена за то, что Лэйк проголосует на Совете цариц за ее избрание. Они договорились о том с Великой Царицей заранее, за несколько минут до голосования. – Нэруб говорила тихо и спокойно, будто эти слова ничего не значили, а Эней буквально замерла, прислушиваясь к каждому слову, глотая их целиком и чувствуя, как ледяными гвоздями вонзаются они в ее сердце под ударами безжалостного молота - голоса Нэруб. – Как и о том, что Старица станет ее женой, кстати. Лэйк манипулировала Великой Царицей и другими первыми, чтобы получить то, чего ей так хотелось – чужаков в наших рядах. Что ж, она своего добилась. - Но откуда ты знаешь это, старшая? – подалась вперед Эней, глядя на нее широко распахнутыми глазами. – Это очень тяжелые обвинения, очень серьезные. Нужен веский повод, чтобы выдвигать их. - Знаю, дитя мое. - Нэруб на мгновение оторвала взгляд от своего шитья, и зеленая стрела обожгла Эней тяжестью ледяного щита над промерзшим до самого дна горным озером. – Многое открыла мне Великая Мани, нисходя ко мне, говоря со мной. Коли не веришь моим словам, спроси о том Лэйк дель Каэрос. Все без конца твердят, что она никогда не лжет, вот и поглядим, правда ли это. Словно онемевшая сидела Эней, хмуря брови и разглядывая собственные ладони. Царица Каэрос приходилась ей родной теткой, часто бывала в становище, и Эней уважала ее. Любить – не любила, для того маловато они общались, но не испытывать уважение и почти что благоговение к суровой и непреклонной Волчице было просто невозможно. В Роще ее считали чем-то почти таким же сакральным, как и первые первых, за ее силу духа, за ее подвиги, крылья за ее спиной и Последнюю Епитимью, которую она выдержала ради своего народа. А теперь выяснялось, что эта женщина изворачивалась и лгала, чтобы получить свое? Впутала в свои игрища даже ману, и это при том, как справедлива была ману и как честна? - Мне очень сложно в это поверить, старшая, - покачала головой Эней, глядя на Нэруб и не желая кривить душой перед ней. – Я верю твоему слову и взгляду, ибо ты честнее и лучше большинства людей, каких я знала, но в случае с Лэйк дель Каэрос мне очень сложно. Это не та женщина, что стала бы так вести себя. - Возможно, ты просто не слишком хорошо знаешь ее, дитя. Или, возможно, это и не ее план был, а Держащей Щит Саиры дель Лаэрт – уж у нее-то для таких вещей хитрости хватит. Но в любом случае, ты не обязана верить каждому моему слову. Я же не Великая Мани и не Дочери Ее, я всего лишь глупая старуха, напридумывавшая себе невесть чего, - поджала губы Нэруб. - Ну что же ты говоришь, старшая! – вздохнула Эней, чувствуя раскаянье. – Я не говорила, что ты придумала что-то, говорю лишь, что это не похоже на Лэйк. На Саиру – да, с нее станется, тут я спорить не буду. И скорее всего, это и впрямь ее рук дело. – Помолчав, она ощутила усталость от всего этого и махнула рукой: - Да и какое дело нам до тех событий? Коли не вышли бы на бой все касты, мы бы проиграли войну, с какой стороны ни посмотри. Другого выхода не было, иначе смерть. - Да я же разве говорю, что был другой выход, дитя? – улыбнулась Нэруб, глядя на нее, будто по-доброму журящая наставница. – Я лишь о том, что Лэйк не так проста, как тебе кажется, и у нас уже был шанс в этом убедиться. По собственному ли почину или по наущению своей жены она плела интриги, уже неважно. Главное – она может это сделать снова и делает прямо сейчас. – Нэруб подалась вперед, настойчиво глядя на Эней. – Помяни мое слово, всеми правдами и неправдами она будет оттягивать голосование о выборах Великой Царицы, пока ситуация не обострится настолько, что дальше тянуть будет уже некуда. И другие первые будут вынуждены выбрать ее и поставить над собой. И тогда нами будут править вельды и низинники, девочка моя, уж поверь мне. Звери, кровные враги и неверные – вот ее союзники, убийство всего нашего народа в Танце Хаоса – вот ее цель. Ослепленная своей гордыней, она верит, что ее ведут Небесные Сестры, оттого и тащит своих людей на верную смерть, как когда-то – царица Ларта. Этот порок безумия сражает всех их – гордых и горячих кровью властолюбцев, живущих лишь для того, чтобы оставить след по себе в человеческой памяти. И неважно им, каким этот след будет, лишь бы остался. - И впрямь, похоже на то, что делала Ларта, - пробормотала в задумчивости Эней, вспоминая рассказы о царице – предшественнице Лэйк. – Та ведь тоже верила, что ее ведет Роксана. - Вот-вот, дитя мое, о том я и твержу, - закивала Нэруб. – Желание слиться с Небесными Сестрами и стать проводниками Их воли чисто и прекрасно, никто не будет спорить с этим. Но когда люди слепы и не могут этой воли понять, они сходят с ума и губят все, что окружает их. Мы не можем позволить Лэйк стать Великой Царицей и погубить собственный народ. Великая Мани не позволит этого, дитя мое, точно тебе говорю. - Но как это сделать? – вздохнула Эней, потирая ладонями лицо. В глазах саднило, будто туда песка насыпали. – Доступа к Совету цариц у меня нет, все они на другой стороне Эрванского кряжа, я с ними и поговорить не могу. Да и будут ли они слушать? – Она даже усмехнулась собственному предположению и покачала головой. – Магара станет голосовать за себя саму, она давно хочет стать первой и обойти Лэйк. Царица Аруэ сделает все, что угодно в пику Магаре, - они друг друга ненавидят еще со времен войны, - поэтому будет голосовать за Лэйк. А для того, чтобы стать Великой Царицей, двух голосов уже будет достаточно. - Ты не учитываешь Руфь дель Раэрн, дитя мое, - напомнила Нэруб, склонившись над вышивкой. - Какой смысл ее считать? Она сделает то, что сказала мани, а та назвала своей кандидатурой Лэйк, - махнула рукой Эней. Нэруб только покачала головой и улыбнулась, тепло поглядывая на Эней с нежностью, с какой раньше смотрела лишь ману. - Ты недооцениваешь силу Великой Мани, дитя мое, Ее правду. Царица Руфь слышит сердцем, она действует, согласно велению высшей воли, так всегда было. И в нужный момент она примет верное решение, уж поверь. Иначе она просто не сможет поступить – Великая Мани не допустит. Эней не слишком верила в такое развитие событий – больно невыполнимым оно выглядело. Великая Мани, несомненно, являла Свою волю в мир, но делала это чаще всего с большим запозданием и далеко непоследовательно, в чем у Эней уже было огромное количество возможностей убедиться. Та же смерть ману – разве была она угодна Той, что в ней воплотилась? Скорее уж стоило говорить о глупости мани, чьи ненадежные опасные эксперименты в конце концов убили ту, кем она так отчаянно дорожила, а ее саму свели с ума. И если на то была воля Великой Мани, то Эней уж точно не понимала Ее замысла. Но с учетом сказанного Нэруб о Лэйк и ее роли в возвышении ману Эней следовало думать о другом. Прежде всего, о том, как остановить Лэйк, пока та не уничтожила весь свой народ. - Как ты думаешь, что она предпримет дальше, старшая? – вскинула голову Эней, глядя на Нэруб. – Лэйк дель Каэрос, я имею в виду. Что она планирует, и как нам ее остановить? Несколько мгновений женщина молчала, обдумывая ее вопрос, а затем задумчиво заговорила: - Здесь нужно очень хорошо подумать, дитя мое, очень хорошо, потому что она хитра, куда хитрее, чем ты думаешь. И если ты еще сомневаешься, то вот тебе пища для размышлений. Последняя Боевая Целительница с вестями прибыла к нам три недели назад, сообщив о войне на востоке, и с тех пор больше ни одна не приносила весточки, а все те, кого мы отправляем туда, не возвращаются. Как и Способные Слышать. Что это говорит нам? Что Лэйк дель Каэрос не хочет, чтобы мы знали правду о происходящем. И что, скорее всего, Старица специально объявила Источник Рождения загрязненным – чтобы прервать обмен новостями с ушедшими войсками, обрубить связь с ней. Если нельзя пользоваться энергией Белого Источника, значит, нельзя и использовать рисунок перехода, и Лэйк может творить что угодно безнаказанно. А весь этот треп про лучшую кандидатуру – попытка прикрыть ее. Способна ли была на это мани? Эней закрыла глаза, чувствуя невыносимую усталость. Все шло не так, совершенно не так, как должно было идти в ее жизни. Почему так сложилось? Почему она не могла быть просто обычной живой женщиной, не обремененной происхождением, долгом, особой судьбой, о которой ей все без конца твердили? Почему она все время должна была выбирать между тем, чего ей по-настоящему хотелось, и тем, что от нее хотели другие? Потому что тебя избрали для этого. Пусть даже ты сама об этом не просила. Это они были виноваты, ведь они произвели ее на свет. Если бы они по-настоящему выбрали бессмертие, думали ли тогда о детях и продолжении рода? Эней криво усмехнулась. Какой смысл был винить их сейчас за то, что они дали ей жизнь? Как и смысл думать о том, какие еще интриги плела ее мани, чтобы добиться своего. Внутри застонало, заныло болью и ощущением глубокого раскаянья, которое в последние дни не давало ей спать по ночам, отчего она, наверное, и чувствовала себя такой утомленной. Подло было выгонять ее из собственного дома, в котором она прожила столько лет, подло и неправильно, и Эней прекрасно это знала. Но ее новый статус не позволял ей больше там находиться, и анай тоже не хотели того – Дочери Мани, Нэруб, все остальные только о том ей и говорили. Старшая и вовсе уверяла, что так будет куда лучше для мани – оставаться вдали от дел, окруженной заботой и вниманием приставленных к ней сиделок. Что она уже выполнила свой долг перед кланом сполна и заслужила достойную старость и отдых, и Эней соглашалась с ней… Если бы это была действительно старость. Да только мани была эльфом, и она сама выбрала собственную смерть, могла оставаться молодой сколько угодно, а выбрала это – дряхлость, неспособность, болезни. Может, это и есть твой урок, мани, последний урок для меня? Может, ты показываешь мне, как все это закончить раз и навсегда? - Все самые патовые ситуации можно вывернуть в свою пользу, дитя мое, - говорила Нэруб, и Эней слушала ее, чувствуя, как слова ее плывут на фоне темных размышлений и усталости, глодающей тело и душу. – Это в нашу пользу – что сообщения с ними больше нет. И ложь об Источнике – тоже в нашу пользу, если мы сумеем воспользоваться этим правильно. А мы сумеем, потому что на нашей стороне Великая Мани, и Ее воля движет нашими поступками. Вот как мы сделаем, дитя мое, и это будет верно. – Нэруб утвердительно кивнула самой себе и подняла глаза от вязания, глядя прямо в лицо Эней, бестрепетно и бесстрашно. – Для того, чтобы состоялся Совет цариц, необходимо присутствие и благословение представительниц всех каст. А с ними нет Ремесленниц и Жриц. Если они хотят провести Совет – что ж, пожалуйста. Но для этого пусть прибудут сюда, в Рощу. Отошли послание ко всем Держащим Щит, раз не можешь отправить его на восток, через горы. Яви волю Длани, что замещает первых на их священном посту, напиши, что выборы пройдут здесь, в твоем присутствии с санкции старших жриц Рощи и только тогда, когда все царицы и Держащие Щит кланов соберутся здесь. И Лэйк окажется в ловушке. Коли она получит эти сведения сразу же от своей Саиры – значит, сообщение между ушедшими войсками и Данарскими горами есть, и нам врут о том, что Источник небезопасен. А коли послание пойдет обычным путем и достигнет ее, когда выборы уже состоятся – значит, они будут признаны недействительными, и мы назначим перевыборы. В любом случае это даст нам время подготовиться и сделать все правильно. - Что ты имеешь в виду, старшая? Что сделаем? – Эней чувствовала, что в голове у нее все мешается, что слова Нэруб вроде и входят в голову, а только их смысла она до конца не понимает. Она потерла лоб, чувствуя себя отвратительно, попыталась сосредоточиться на дальнейшем разговоре. - Разоблачим их ложь, разумеется, мое дитя, и подготовим все для того, чтобы власть над анай в свои руки взяла ты, как того и требует Высшая Воля. - Нэруб смотрела на нее с состраданием и нежностью, с такой благодарностью в глазах, что от этого голова кружилась. – Не беспокойся о том, я все сделаю для тебя. Мои дочери Способные Слышать уже изучают Источник и продолжат его изучать, чтобы найти доказательства лжи Старицы о его загрязнении. Мои дочери Воины охраняют твой сон и твой покой от любых посягательств и сделают так, чтобы ничто не мешало тебе трудиться во благо своего народа. Мои дочери Ремесленницы молятся за тебя и твое благополучие, направляя к тебе все силы и всю веру, что горит в их сердцах. У тебя все получится, дитя мое, Длань Небесных Сестер и Их Великой Мани. Ты возглавишь анай, покараешь грешников и одаришь праведников в день возвращения великой славы нашего народа. И никакие преграды на твоем пути не помешают тебе этого сделать. Словно оглушенная сидела Эней, слушая ее, и слова старшей достигали самого сердца, тревожили его, сжимали непрошенной сладостью предвкушения. Никогда не хотела она власти для самой себя, но все вокруг просили ее о том, чтобы эту власть принять. Так имела ли она тогда право отказаться? Имела ли она право отвернуться от них и уйти в забвение, бросив свой народ на произвол судьбы? - Я знаю, как тебе сложно, дитя мое, - говорила Нэруб, и голос ее успокаивал, утешал, прогонял прочь сомнения. – Я знаю, как тяжко брать на себя ответственность за других, какое это невыносимое бремя. И все они идут за советом к тебе, за помощью, так неужели же ты не протянешь им руку в ответ? Неужели не поможешь? Власть – это подвиг и служение, это великая жертва, потому что ты позволяешь другим поставить себя над ними, потому что ты берешь на свои плечи их нужды и их труд, потому что ты решаешь за них, снимая с них тяжесть выбора и маяту неуверенности в завтрашнем дне. Только избранница Великой Мани может выдержать все это, и потому ты, Длань, одна единственная, кто в итоге поведет всех нас. Что ж, она была права, в каждом своем слове была права. Эней смотрела на свои ладони и ощущала стыд, а отчего – сама не знала. Разве же стыдно было стать той, кто грудью закрывал всех остальных от беды? Разве же неправильно было решать за других, коли они сами просили ее об этом? Негромкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть и резко обернуться. Нэруб осеклась, опуская свое вязание, а в дверь просунулась Афаль дель Лаэрт. - К тебе пришли, Эней, - хрипловато сказала она, сверкнув черными глазами и обнажив в улыбке изрядно проряженные зубы. – Молоденькая жрица, а с ней клыкастая девочка, что раньше крутилась с нимфой. - Впусти их, - кивнула Эней, внезапно ощутив, как сжалось все внутри от непрошенного волнения. Она давно уже не видела Ильяни, с той самой ночи после отречения мани от власти. Сальважья женщина почему-то избегала ее, и сколько бы Эней ни изыскивала возможности увидеться с ней и переговорить, а все не получалось. - Впущу, - ухмыльнулась Афаль, вскользь касаясь костяшками пальцев лба – так все они теперь делали в ее присутствии, будто и впрямь уже считали ее первой меж собой. – А ты по старой дружбе позови меня, коли сама не справишься с благословением. Я б подсобила с удовольствием. Шутки у нее всегда были злыми, но отчего-то сейчас впервые за долгие годы задели. Эней деревянно кивнула, поднимаясь с топчана и зачем-то рассеяно одергивая на себе форменную куртку. И отчего эта беловолосая дикая женщина с пронзительными глазами вызывала в ней все эти смутные, мечущиеся, непонятные чувства? Смотрела с осуждением, прямо в глаза смотрела, не играя, не изворачиваясь, то ли ожидая от нее чего-то, то ли обвиняя, а в чем – Эней и знать не знала. И возле нее все время она чувствовала себя виноватой, будто очень сильно ошибалась в своих решениях, а оттого злилась и сердилась, и все никак не могла найти слов, чтобы убедить Ильяни в своей правоте. Как с ней нужно было говорить, чтобы она поняла, почему Эней стала такой? Как ей можно было показать правильность собственных поступков? Нэруб не двинулась за ее спиной, и Эней вдруг очень сильно захотелось, чтобы она ушла, чтобы не видела ее смятения, волнения, чтобы не слышала их разговора. Захотелось стать просто разведчицей, которая беседует со знакомой, которой не нужно следить за каждым своим словом, не нужно думать о долге и судьбе, не нужно ничего решать. Я ведь и не хочу того на самом деле. Хочу просто жить и все. Дверь распахнулась, и в комнату, игнорируя хищный оскал Афаль, прошли Нави и Ильяни. Эней ощутила, как что-то дрогнуло в груди, болезненно сжалось, а следом за этим пришла радость. Так хорошо было видеть их! Нави улыбалась, и ее доброе, открытое, абсолютно чистое лицо светилось обезоруживающей нежностью, перед которой хотелось склонить голову. Вот уж кто и впрямь был рожден для того, чтобы танцевать Небесным Сестрам, так это она. И в отличие от ее родителей, сердце ее было чистым, будто горный хрусталь – в том Эней не заставило бы усомниться ничто. Из-за ее плеча зыркнула Ильяни, исподлобья, внимательно, и опять – обвиняюще. Посмотрела, как смотрят звери, когда не знают, можно ли подойти к руке или пришло время бежать прочь. Чудные у нее были глаза, странные, и Эней загляделась на них, позабыв обо всем остальном. Такого цвета бывает лед на изломе зимы, когда Роксана с хохотом мечет с неба на землю нестерпимо сияющие солнечные копья, и в последний раз снег искрится в силе и славе холода перед тем, как растаять без следа, уйти в землю. И одна обломившаяся да торчащая к небу льдинка на самом краю покрытого белой шапкой бревна ловит в себя капельку неба и становится вот такой – прозрачно голубой и невыносимо прекрасной. - Светлого утра тебе, Эней! – поздоровалась Нави, протягивая к ней тонкие руки, обнимая за плечи совершенно беззастенчиво, как могли делать только жрицы. - И тебе, светлоликая, - не удержавшись от улыбки, отозвалась Эней, пока Нави целовала ее в обе щеки и еще один раз в лоб, в качестве благословения. Она еще не была полноправной жрицей и пользовалась даже большим почитанием, чем те, кто уже прошел свое посвящение. Потому что стала Невестой Аленны – девственницей, чистой телом и душой, предназначенной Богине и оттого сакральной. И благословение от нее действительно считалось животворящим, даже Эней, пусть и не верила во все эти вещи, а все же ощутила его. После прикосновения прохладных губ ко лбу стало как-то легче, и тяжесть дурной ночи, усталость от груза на плечах померкли, отступая прочь, как и тупое озлобление после рассказов Нэруб. Ильяни ничего не сказала, только кивнула ей в приветствии, а затем воззрилась на Нэруб остановившимся взглядом, и верхняя ее губа непроизвольно дернулась, будто она хотела оскалиться и зарычать. Эней постаралась не думать о том. Отчего-то сальважьей женщине не нравилась старшая, но это были их дела, Эней они нисколько не касались. - Приветствую тебя, светлоликая! – церемонно проговорила Нэруб, поднимаясь из кресла и склоняясь в низком поясном поклоне. – Да будет светел твой день, да будут нежны с тобой ветра, пусть земля баюкает твои следы, а дождь целует лицо! - Приветствую и тебя, старшая, и благодарю за все твои добрые слова, - улыбнулась ей Нави, а затем пытливо поглядела на Эней. - Мы пришли к тебе по делу, Эней. Нужно поговорить с тобой. Можно? – Тон у нее был застенчивым, взгляд скользнул в сторону Нэруб и почти сразу же вернулся обратно. - Конечно можно, - кивнула она, отчего-то ощущая облегчение из-за того, что это была невысказанная просьба Нави – отослать Нэруб. Обернувшись через плечо и буквально обжегшись о долгий взгляд Ильяни, она попросила: - Старшая, не оставишь ли нас? Благодарю тебя за твои советы и помощь, но я притомилась и хотела бы немного отдохнуть от дел. - Разумеется, Длань, как прикажешь, - скромно опустила глаза Нэруб, подбирая свое вязание с края стола. – Как только я понадоблюсь тебе, позови, и я буду здесь. - Спасибо тебе! – еще раз с чувством поблагодарила Эней. Это тоже нужно было – чтобы Ильяни увидела, постаралась понять, как сильно помогала ей эта женщина, сколько она сделала для Эней. Негоже, чтобы они ссорились, это было неправильно. Нэруб вышла из помещения, и когда дверь за ней закрылась, Эней как будто стало легче. Проведя рукой по лицу и сгоняя наваждение прочь, она улыбнулась гостьям: - Садитесь! У меня немного места, но в ногах правды нет. Хотите чего-нибудь? – она обернулась к остывающей печи, на которой стоял сиротливый полупустой чайник и одна единственная, ее собственная чашка, и смутилась: - Я могу попросить Афаль принести что-нибудь… - Попроси ее помолчать, - вдруг буркнула Ильяни, зыркнув на Эней острым взглядом, а потом уселась на топчан, подтянув под себя грязные, мокрые после улицы сапоги. – Она много говорит вещей, которые не нужно говорить. Глупая двуногая! Эней смутилась, не зная, что ей на это ответить, и как попросить убрать с кровати грязные сапоги. Она все-таки здесь спала, но Ильяни, похоже, в силу своей природы просто не задумывалась о таких вещах или не придавала им значения. - Ничего не нужно, спасибо, - отмахнулась Нави, и на щеках ее заиграл румянец. – Сегодня и еще два дня вперед я держу пост во имя Аленны. Ей угодна тишина сейчас. - Как скажешь, светлоликая, - кивнула Эней, стараясь не смотреть на то, как растекается грязное мокрое пятно под сапогами Ильяни на шерстяном покрывале. – Вы хотели поговорить со мной о чем-то? – она вопросительно поглядела на них обеих, задержав взгляд на Ильяни. Чудные у нее были глаза, совсем не человечьи. - Да, Эней, о Морико, - кивнула Нави, и Эней помрачнела. Вот уж о ком она говорить не хотела, так это о ней. Эта женщина, похоже, вбила себе в голову, что Эней стала ей врагом, и не собиралась отказываться от этой мысли. Она не выехала из дома, в котором жила, а у Эней язык не повернулся попросить ее об этом. Она демонстративно продолжала называть мани Держащей Щит, хоть та уже перестала таковой являться. Она без конца переругивалась и спорила с Дочерьми Мани, и Эней почти целыми днями выслушивала жалобы о том, как Морико ведет себя, просьбы унять ее, поговорить с ней. Одним словом, всеми правдами и неправдами Морико отрицала сложившийся порядок вещей, власть Эней и бросала ей вызов каждым своим словом и делом. Да только что Эней могла с ней сделать? Вызвать ее сюда и отчитать за подобное поведение? Только это ей и оставалось, но это стало бы самой большой глупостью из всех возможных в сложившейся ситуации. Все анай были свободны и все имели право говорить открыто, смещение Держащей Щит с должности этого никак не отменяло. Выгнать ее из дома, где она жила, Эней не могла – не было такого закона, потому что построенный ее ману дом не являлся официальной резиденцией Великой Царицы в отличие от той же пещеры, в которой жила сейчас мани. Как и снять с Морико должность охранницы Великой Царицы – она имела право стать охранницей следующей, когда та будет избрана, или вовсе уйти прочь, вернувшись в свое становище, но пока еще ни одного из этих желаний не изъявила. Не говоря уже о том, что один вид открыто осуждающей ее поступки Морико вызывал у Эней изжогу, и лишний раз смотреть своей старой воспитательнице в глаза Эней не желала. Впрочем, слышать ее имя каждый божий день ей уже тоже обрыдло до невозможности. - Что она сделала? – вздохнула Эней, складывая руки на груди и мрачно глядя на Нави. - Да ничего особенного, - пожала плечами та. – Просто вступилась за сестер, которые пришли охранять дом первых в их отсутствие по собственному желанию, а выставленные тобой стражницы попытались прогнать их. Я хотела урезонить их, примирить всех, но они и слушать ничего не стали. Потому я пришла к тебе, чтобы ты вразумила их. - В чем конкретно? – уточнила Эней, склоняя голову набок. - Нет ничего дурного в том, что охранницы первых продолжают в их отсутствие стеречь их дом. Они могут делать это наравне с выставленными тобой стражницами, разве же нет? – Нави захлопала глазами, глядя на нее так открыто и честно, что Эней ощутила вновь разгорающийся внутри стыд. – Они просто хотят почтить память первых и стоят свою стражу у крыльца. Что дурного в том, чтобы охранниц было четверо, а не двое? Чувствуя настоятельную необходимость успокоиться, Эней отвернулась от Нави и прошагала к печи. Чайник, стоящий на самом краю конфорки, уже почти остыл, а чай в нем заварился до щиплющей язык горечи, но это было даже хорошо. Налив себе в чашку и глотнув, Эней ощутила, как горит внутри. Нисколько это не помогло успокоиться, а ей сейчас нужна была трезвая голова. Нужно было без эмоций, без криков и ярости объяснить, почему все оказались в такой ситуации. В такой идиотской ситуации, что с каждым днем только накалялась. А все потому, что Дочери Мани без конца трещали о святости первых, о нисхождении на них силы Великой Мани, с которой другим смертным опасно контактировать. И сколько бы Эней ни пыталась втолковать им обратное, ничего не слушали. Она-то всю жизнь прожила возле первых, и ничего с ней не случилось. Нэруб на это, улыбаясь, шептала, что это оттого, что Эней – Длань Небесных Сестер, а значит, для нее эта сила безопасна. То же бубнили и остальные, глядя на нее круглыми восторженными глазами. Отрицать это у всех на виду было глупо, так сказала Нэруб. Они не будут слушаться, говорила она, они должны верить в чудо. И Эней чувствовала себя полной дурой, загнанной в угол и неспособной оттуда выбраться, когда все они насели на нее со всех сторон и настояли на том, чтобы отселить мани в старое жилище первых, к ее дому приставить охрану и не пускать туда никого. Только для безопасности, уверяли они, и Эней скрежетала зубами, но поделать ничего не могла. И сейчас перед ней стояла Нави, жрица Нави, для которой никакой проблемы святость первых не составляла, и которая уж точно разбиралась в обычаях и традициях анай побольше Дочерей Мани, ее ведь этому всю жизнь учили. Но с другой стороны, она была ребенком нового времени, рожденной уже после Великой Войны, когда ману и мани своей волей изменили старые законы и ввели свои собственные. Так кто же тогда был прав? Зачем я вообще вернулась сюда? – в который раз уже подумала она, мрачно глядя в пустую чашку с мелкими чаинками на дне. - Ничего дурного нет, - наконец проговорила она со вздохом, опуская чашку обратно на стол и оборачиваясь к гостьям. На Ильяни она почему-то смотреть не могла, потому взглянула на Нави. – Но стоять там будут только те стражницы, которых я туда поставила. И больше никто. - Но почему? – удивленно захлопала густыми ресницами Нави. – Почему эти люди не могут почтить память первых, выполнить свой долг? Чем это мешает тебе, я не понимаю? - Она боится, вот чем, - вдруг подала голос Ильяни, исподлобья глядя на Эней, и когда та обескуражено посмотрела в ответ, повторила: - Ты боишься, Эней дель анай. Боишься, что эти безумные набросятся на тебя и разорвут на клочки, если ты им воспротивишься. И потому позволяешь им безумствовать. Но так и будет, Эней дель анай, если ты продолжишь им позволять. От бешенства нет исцеления, только смерть и ничего больше, ты и сама это знаешь. - Ты называешь бешеными женщин, всем сердцем преданных своим Богиням? Опомнись, Ильяни! – Эней было горячо, а еще ноги почему-то вдруг стали неуверенно слабыми. Нужно было ответить ей сейчас правильно, так, чтобы она поняла, чтобы услышала – это почему-то казалось очень важным. Но еще так обидно было от ее слов, будто по лицу кнутом хлестнули. – Они преданы своей вере и своему народу! Своим обычаям! - Пфф! – фыркнула та, закатывая глаза, и мстительно добавила: – Глупости - вот, чему они преданы. Они безумны, и коли был бы у тебя волчий нос, ты бы чуяла это. - А коли была бы ты анай, ты поняла бы, что здесь происходит! – не сдержавшись, рявкнула в ответ Эней. – Ты не знаешь ни наших законов, ни обычаев, ни традиций и отрицаешь все это, считая ерундой. Поверь, точно такой же ерундой я считаю вой на луну и безумные скачки по лесу в поисках дичи! Ничем не лучше ваш народ, чем наш, и это вы забыли то, кем были, обросли мехом, встали на четыре лапы и отбросили разум, превратившись из великого когда-то народа в обычных зверей. И не этим зверям учить меня, что такое безумие! Эней поняла, что кричит, но все же выпалила последнюю фразу, не сумев удержать за зубами. А затем схлопнула челюсти, мрачно глядя на Ильяни и чувствуя, как все пылает внутри. Она не имела права так говорить, не имела права называть Эней трусихой! Она ничего не знала и не понимала, она ходила среди анай с важностью и всех наставляла, что им делать и как жить, хоть ее никто о том и не спрашивал! И уж тем более она не смела, просто не смела вот так обвиняющее смотреть на Эней, будто та сделала что-то дурное. Но почему же тогда было так больно? Почему обида в этих синих глазах так глубоко, так жестоко ранила? А они сощурились, обратившись в две льдинки, полные ярости, и тонкие бескровные губы почти что прошипели вместе с прорывающимся между них рычанием: - Зато мой народ помнит Песню, которую вы знали, но потеряли. Которую ты потеряла, Эней дель анай. И ты ее уже не вернешь, как бы ни старалась это сделать. – И пока Эней моргала, не зная, что сказать в ответ, Ильяни сердито поглядела на Нави и поднялась с кровати: - Пойдем, Нави, она не слышит нас. Она такая же глухая, как и все остальные здесь. Нет смысла тратить на нее время. - Кто еще глухой, - буркнула Эней, чувствуя себя совершенно глупо, и от обиды защемило в горле, перехватив дыхание. - Подожди, Ильяни, - мягко проговорила Нави, не сводя с лица Эней долгого взгляда. А потом зачем-то подошла к ней, протянула руки к ее щекам и мягко коснулась их ладонями. Эней попыталась отдернуться, но тонкие совсем слабые руки с удивительной нежной силой не дали этого сделать. Глаза светлоликой были совсем рядом, смотрели на нее расстроено, искренно и с такой надеждой, что хотелось оттолкнуть ее, ударить, прогнать. И ничего этого она не могла. – Послушай меня, Эней, - тихо и удивительно твердо прошептала для нее одной маленькая Нави, и та не смогла сопротивляться, буквально скованная ее голосом по рукам и ногам. – Никто здесь не хочет тебе дурного, и никто из нас не враг тебе. Как и твоя мани. Все, что сейчас происходит в Роще, что затеяли Дочери Мани, во что они втянули тебя – все это неправильно, и ты знаешь это. – Эней попыталась вывернуться, но ладошка Нави легла ей на грудь, а глаза слишком доверчиво заглянули в самую душу. – Вот здесь, в своем сердце, ты знаешь, что это все дурно. И что не должно было гнать Держащую Щит. Не должно так обращаться с Морико, которая любит тебя как родную дочь. И уж точно не должно было кричать на нас сегодня. Не потому, что ты причинила боль нам, но потому, что ты причиняешь ее себе. – Взгляд ее стал удивительно серьезным и печальным. – Я услышала твое решение и очень огорчена им, но это – твое решение. Мы сами делаем свой выбор и сами платим за него, таков закон Милосердной. Я не буду переубеждать тебя, не буду просить, не буду останавливать, пока Она не потребует этого от меня. Потому что каждый должен разбираться сам, а не учить других, как это делать, иначе толку не будет. Но помни, Эней, я не враг тебе, как не враг Ильяни, Морико и твоя родная мани. И мы всегда здесь для тебя, в любой момент, когда бы мы тебе ни понадобились. Договорились? Своими чистыми глазами и словами, слишком искренними, слишком личными словами Нави разворотила ей все нутро, и Эней не нашла в себе больше никаких сил, кроме как кивнуть ей в ответ. И поглядела на Ильяни, будто невидимая сила схватила ее глаза и потянула вверх. Та стояла у двери и молча смотрела, с осуждением, с обидой, с болью. И почему я все время приношу другим боль? Почему я не могу делать их счастливыми, как делает Нави? Почему каждый мой шаг – это чьи-то слезы? - Приходи ко мне, когда захочешь поговорить, - прошептала Нави, тихонько нагнув ее голову ладонью и коснувшись лбом ее лба. – Я буду ждать тебя в любое время. А потом они ушли. И дверь за ними закрылась, отрезав от Эней эти обвиняющие синие глаза, такие нужные, такие невыносимо зовущие ее. Она поняла, что смотрит на дверь и хочет одного – кричать во всю глотку от отчаянья, а почему, и сама не знала. И ты ее уже не вернешь, как бы ни старалась это сделать. Фраза Ильяни так и звучала в ее голове, повторялась и повторялась, и Эней уже не знала, чей голос ее говорит, и кого именно он имеет в виду. Смутными были ее дни, тревожными ночи, и что ей одной было делать в этом темном, враждебном мире? Что ей было делать?