Танец Хаоса. Поступь бури

- Этот человек лжет, и я могу это доказать. Странно, ей казалось, что в зале кричали, что он буквально разрывался от криков, полнился ими так, что едва окна не вылетали от вибрирующих волн человеческих голосов. Возможно, так и было мгновения назад. Но что-то в ней переменилось, переместилось, что-то в ней стало иначе, отделяя ее нерушимой стеной от времени, шума, хаоса бессмысленной суеты, поставив ее лицом к лицу с необъятной ширью, в которую она гляделась, будто в зеркало. И оттуда на нее смотрело ее же собственное отражение в неземных глазах Гаярвион, зацелованное ее же собственными губами. Не было нужды даже руки тянуть к ней, чтобы обхватить ее и прижать к собственному пылающему сердцу, потому что им она и была. Моя орлица. - Хаянэ жива, она вернулась из-за Черной Стены и прямо сейчас бьется со всей мощью Врага, которую бросил он на штурм ущелья Кьяр Гивир. А вместе с ней сражаются анай и вельды, которых прислала на помощь Бреготту Аватара Создателя. Что-то поколебало разлитый вокруг нее покой, золотое море света, недвижимое и стремительное, будто океанические валы, обрушивающиеся из-под самого неба на податливо раскидывающий им объятия берег. Что-то прошло по самому краю, вызвав лишь легкую рябь, и Милана отстраненно разглядела свечение вокруг жрецов, что теперь стояли по обе стороны от Эльгара Антира и Авелах. Наверное, они что-то делали, направляли на нее свою силу. Но разве же эта сила могла тронуть ее сейчас? Тишина вокруг уплотнилась, наполнившись солнечным теплом. Милана улыбнулась, отдавая ему всю себя без остатка, позволяя ему хлестать через себя срывающим плотины половодьем, рушиться ураганными ливнями со стонущих от облегчения небес. - Вам солгали, заявив, что королевну подменили в Гиблой Земле. Злонамеренно или нет – не мне судить. Это ваша земля и ваши законы, это ваши обычаи и клятвы, которые сегодня нарушает вот этот человек. – Милана взглянула на Эльгара, и он как-то ссутулился, вжал голову в плечи, часто заморгал, будто не мог выдержать ее прямого взгляда. А ей самой показалось, что между ними двоими не осталось больше пространства. Что он придвинулся к ней, встал прямо перед ней, пусть их и разделял длинный коридор между рядами скамей, какие-то люди, заслоняющие его собой жрецы… Все это было неважно. Эльгар стоял прямо перед ней, смотрел ей в глаза и боялся ее, растеряв большую часть своей былой наглости и самоуверенности. Пристально глядя ему в лицо, Милана продолжила: - Хэлла Натиф сказала тебе, что я верну Хаянэ из-за Черной Стены, сказала, что Мембрана у Кьяр Гивир рушится, и что Враг намерен напасть на Вернон Валитэ. Она попросила у тебя времени, чтобы помочь в спасении наследницы трона, и защиты, чтобы ты возглавил войска в ее отсутствие и встал стеной перед ущельем, не дав Врагу прорваться в Бреготт. И что же ты сделал, мальчик? Бросился в Озерстраж короноваться, стоило законной наследнице лишь на миг отвернуться. - Я сделал то, что должен был! Страна не может остаться без короля во время кризиса! – почти что выкрикнул Эльгар, осматриваясь по сторонам затравленными белыми глазами. Кто-то из пришедших сюда в его поддержку заворчал трусливой псиной из толпы, но Милана даже не поглядела в ту сторону, глядя лишь на Антира. - Короля, которого нет там, где он должен быть? Короля, который будто самый слабый волк в стае скалит зубы и тявкает в отсутствие вожака, ушедшего на охоту, но первым ползет на брюхе к нему навстречу, ластится и скулит, чтобы не получить заслуженной взбучки? Ты – трусливый щенок, позарившийся на чужое, и достоин того, чтобы тебя проучили за наглость. Всем телом ощущала она правильность своих слов, силу, что текла сквозь ее уста, верша закон, уравновешивая мир, неся с собой порядок. Почувствовал ее и Антир. Он не заорал во всю глотку, не принялся спорить и махать руками, хоть именно того от него все и ожидали. Он молча сглотнул в ответ, глядя на нее в страхе, и это сказало Милане куда больше тысяч слов и объяснений. А еще это значило, что для мальчишки еще не все было кончено. Он ощутил то, что горело в Милане, он подчинился тому, значит, сердце его сгнило не до самого дна, и коли так, шанс для него у этого мира еще оставался. Как ты поступишь с ним, моя Хаянэ? Отрубишь голову или простишь? Ей самой больше не хотелось вырывать мальчишке глотку, она чуяла, что он сдался и опасности больше не представлял. В отличие от своей названной мани. - Вы слышали? – вскричала Авелах, обращаясь к толпе, и все взгляды обратились к ней. Милана и сама посмотрела, ощутив, как внутри что-то болезненно дрогнуло, но не позволив этому чувству овладеть собой. Теперь ей владела целиком и полностью, безраздельно и бесконечно лишь одна женщина и одна сила, разницы между которыми не было. А значит, ничто иное больше не могло ни причинить ей боли, ни сломить ее. Но Авелах не сдавалась, она тоже шла до конца сейчас, иного выхода у нее не было, как и у всех, кто собрался здесь. Время, чтобы все решить раз и навсегда, настало, вот теперь битва за Бреготт по-настоящему началась. – Эта женщина, сгубившая нашего дорогого короля и обожаемую наследницу, сейчас еще и плодит ложь, возводя напраслину на моего любимого невинного сына, на вашего будущего сюзерена! Неужели же вы позволите ее змеиным устам и дальше извергать из себя яд лжи? Я взываю к чести Бреготта сегодня, взываю к вашим сердцам, бьющимся правдой и силой! Я умоляю вас: защитите Бреготт! Защитите нашу родину от нечестивых захватчиков! Ропот поднялся в зале, на этот раз куда сильнее, чем раньше. Лорды вскакивали со своих мест, что-то кричали. Милана видела, как открывались их рты, слышала звук, который исторгался из них черной волной, видела, как его волны разбегаются во все стороны, наталкиваются друг на друга, мешаются. Только лиц их не видела – они все слились в одно серое невнятное пятно без индивидуальных черт. Что-то начало происходить с ее глазами, пока золотое свечение защищало ее и стоящего рядом Рудо от стражников, пытающихся добраться до них, броситься на них, ударить. Свет не подпускал их близко, и от его прикосновений менялось ее зрение, показывая ей то, что на самом деле происходило в этом зале. Серое марево людей колыхалось, будто гнущая ветки в муке изнеможения роща под ударами ураганного ветра, все лица сливались в одно, искаженное в ярости и безумии, и даже лицо Эльгара Антира растворилось среди остальных, потеряв для Миланы четкость и яркость. А вот стоящая за его плечом Авелах наоборот эту яркость обрела. Ночь клубилась за ее плечами, обхватывая все ее тело, и на фоне этого мрака даже белоснежные языки пламени Источника, побежавшие по ее коже, казались тусклыми и безжизненными. Глаз на ее лице не было больше, лишь два черных провала в саму бездну с беспрестанно меняющим форму краем. И из этой бездны на Милану смотрело что-то ужасное, первородное и преисполненное пороком, отчего больше всего на свете сейчас ей захотелось омыть лицо ключевой водой Рощи Великой Мани. Авелах, кажется, атаковала ее. Во всяком случае, Милана видела, как от нее вперед устремляются белоснежные языки пламени, складывающиеся в какой-то жуткий узор, похожий на рыбацкую сеть. Только он рассыпался, едва дотронувшись до оберегающего ее света, развалился на нити и опал, сгорев в воздухе. А Авелах зло оскалилась в ответ, и лицо ее исказилось, смазалось, раздвоилось. Милана видела ее человеческое лицо – красивое, влекущее, порочное, а прямо из него прорастало другое – с этими жуткими провалами глаз и искаженными чертами, вытянутыми, острыми, с какими приходят в сны самые страшные человеческие кошмары. Раздвоенный язык хлестнул между ее тонких почерневших губ, и вокруг Миланы еще сильнее потемнело, будто ночь пробила витражные окна зала, ворвалась внутрь, туша свечи, жадно пожирая каждую крохотную крупинку света. Кроме того сияния, что окружало саму Милану – ему Авелах ничего сделать не смогла. Темнота натолкнулась на свет, что лился из ее сердца, из золотого узла их с Гаярвион нитей, сплетенных в одну теперь, и отскочила назад, будто обжегшись. В следующее мгновение стало светлее, в помещение вернулся звук и свет, а Авелах покачнулась, отступая на шаг назад и зло глядя на Милану. - Достаточно уже твоей лжи, Авелах! – твердо проговорила Милана, глядя ей в лицо, и она вновь дрогнула, а ее второе, тонкое лицо зашипело разъяренной гадюкой, скаля ядовитые клыки. – Покажи себя! – приказала она, чувствуя, как золото из сердца вливается в горло, заполняя его целиком, вырываясь наружу из губ беспрекословным повелением. – Покажи им свой облик, пусть видят, за кем они идут! Что-то кричал Эльгар, бесновалось вокруг человеческое море, но Милана ничего этого не слышала и не видела на самом деле. Она смотрела лишь на Авелах, смотрела и давила, обрушивая на нее свою волю сквозь пламенники глаз, больше не принадлежавших ей. Одна Роксана знала, кто сейчас смотрел через Милану – может, Великая Мани, может, Вольторэ, Великая Царица анай или кто-то еще, да и имело ли это значение? Милану переполняла неописуемая мощь, которой ничего невозможно было противопоставить, оборачивающая пеплом любую попытку сопротивляться, любую мысль о противодействии. Не смогла того и Авелах. Ее тонкое лицо с черными глазами и змеиными клыками, искаженное и яростно шипящее, как будто вдавливалось под взглядом Миланы в ее физические черты, слипаясь, сливаясь с ними. Громкий потрясенный вздох разнесся по залу, когда Дэлая Антир прямо на глазах собравшихся обратилась одной из Эвилид с провалами вместо глаз и чернотой, обволакивающей все тело. - Мама… - растеряно прошептал Эльгар Антир, глядя на нее широко распахнутыми глазами. - Это колдовство! – взвыла Авелах, отступая на шаг и заслоняя рукавом лицо, будто свет от кожи Миланы физически обжигал ее. – Она насылает на меня морок своими ужасными колдовскими силами! Она заодно с нашим Врагом! - Покажи им, Хэлла! – Милана перевела взгляд на толпу, в которой будто янтарь среди ила полыхало внутренним истинным светом лицо маленькой ведьмы. – Ты же можешь сделать это. Покажи им битву за Кьяр Гивир! Сейчас, Милана! – торопливо отозвалась ведьма. Милана улыбнулась, чувствуя, как распускается внутри нее наслаждение контакта. Хэлла Натиф сказала это вслух, но Милана не смогла бы услышать эти слова за ревом и криками, что наполняли зал над беснующейся толпой. Но она услышала эти слова внутри самой себя по связи между Спутниками Аватар, которая теперь позволяла ей и это тоже. Сколько еще чудес откроется нам теперь? Сколько волшебных секретов Твоих, Великая Мани, явившая Себя в мир через них? А потом в воздухе над центром зала и аккурат под гигантской тяжеловесной люстрой, безвкусно убранной цветами, открылось окно. Оно было похоже на те спиральные отверстия переходов, которые создавала для них не единожды Хэлла Натиф, только теперь вместо вкручивающегося в само себя пространства Милана видела иное. Огромное окно прямо в серое небо над черными склонами гор, от которых повеяло безнадежным ледяным отчаяньем. Только теперь оно выглядело совершенно иначе, не таким, каким помнила его Милана. От дрожащей и рябящей на ветру Мембраны не осталось и следа. Небо над ней выглядело странно и неестественно – в бесконечном полотне туч, что укрывали Хмурые Земли, зияла огромная прореха с ровным, будто вырезанным или выжженным краем, сквозь которую таращили глаза на происходящее внизу серебристые лики звезд. По южному склону горы, образующей Кьяр Гивир, вниз ползло алое, чадящее чернотой пламя, превратив всю гору в огромный дымящийся факел. В его свете Милана сумела разглядеть, что острой как пика вершины, что венчали всю Черную Стену, у южной горы теперь не было, а ее обломки частично перегородили ущелье и пылали точно так же, как и весь склон сверху донизу. А еще это ущелье шевелилось. Сквозь брешь в нем вниз, к подножию гор текла черная масса, издали больше всего похожая на подтеки крови земли, хлещущие из открытой раны разлома, что иногда образовывались в Данарских горах после особенно сильных землетрясений. Все внутри Миланы окоченело, когда она поняла, что представляет собой эта масса – дермаки текли из-за Черной Стены на запад будто кровь из вскрытой раны. И встречали их по эту сторону объединенные союзные войска. В отсветах пылающего склона мелькали глянцевые тела макто, которые сверху вниз бросались на врагов, хватая их когтистыми лапами, расшвыривая в стороны, давя тяжестью своих тел. Анай стояли внизу – видимо, расстреляли все стрелы и лишились преимущества в воздухе, - и рубились с дермаками грудь в грудь, заходя с южного фланга. А с северного наступали конные бернардинцы, и сердце Миланы на миг пропустило удар, потому что даже в этой многотысячной толпе, больше похожей на огромную медленно ползущую по склонам гор лавину, она разглядела всего одну крохотную фигурку, которую просто не смогла бы не разглядеть. Верхом на рыжем жеребце в первых рядах своей армии со знаменосцем за правым плечом Гаярвион рубила дермаков наотмашь, нанося один удар за другим, и Милана ощутила, как слезы гордости наворачиваются на глаза. Нет, не все низинники были трусливыми, жадными и равнодушными бхарами. Потому что сейчас она смотрела на то, как сражаются за свою родину бернардинцы, как сражается за свой народ и весь мир она, гордая, несговорчивая, несгибаемая Орлица Бреготтская, и видела иной народ и иную битву, и иную жертву, и иную силу, но все ту же, ту же самую. Вечная и Наполняющая все Великая Мани являла Себя в тысячах тысяч ликов, но сквозь них все проступал один, и имеющий глаза не мог не увидеть того и не пасть ниц в великом благоговении перед этой мощью. Не сводя глаз с маленькой фигурки на боевом коне, что грудью встречала всю черную лавину смерти, хлещущую с востока, Милана заговорила, и голос ее разлился по залу, заполняя его до самых потолочных балок, звеня торжествующими лучами рассвета: - Смотрите на свою Хаянэ сейчас, дети Бреготта! Три тысячи лет стоят стены вокруг вас, три тысячи лет борется Бреготт против страшного старого Врага. Три тысячи лет кровь вашего народа проливает Хмурые Земли, напитывая их жизнью своей, так глядите же, какие всходы дала она сегодня! Как взошли они на пепелище наперекор самой смерти, как встали против нее нерушимой стеной! Степной орел Бреготта повержен, но вот же его дочь, поднявшая меч своего отца и знамя своего рода! Из самой смерти возвратилась она, чтобы заслонить своим пылающим сердцем этот край, чтобы весь Этлан взвалить на свои плечи и держать его, не сдавая ни пяди земли своей врагу! Не за союзы, не за деньги, не за славу, не за честь, но за саму жизнь стоит Гаярвион против всей мощи Врага! И пусть обман не смутит ваши сердца, пусть ложь и предательство не прорастут больше в них, пуская свои всходы! Не позвольте своим душам пасть на сторону Тени и сдаться сегодня, не позвольте, потому что она до сих пор стоит за всех вас. И будет стоять, сколько понадобится, чтобы защитить свою страну. Честь и слава тебе, Хаянэ! Честь и слава, Бреготт! - Честь и слава, Хаянэ! – закричал во всю глотку Айрен, вскидывая руки над головой и потрясая сжатыми кулаками. Милана так ярко видела сейчас его лицо во всей этой серости! Будто золото изнутри подсветило его черты, наполняя глаза, заставляя их сверкать невыплаканными слезами нерушимой веры и гордости. - Честь и слава, Бреготт! – выбросил вверх кулак Брайгель Трехпалый, хрипло крикнув из дальнего угла, и его клич повторили пришедшие с ним Наемники Запада. Его лицо сияло куда меньше, чем у молодого лорда Гведара, но и его Милана видела гораздо четче, чем все остальные лица в толпе. - Честь и слава! – крикнул лорд Марвин Айягел, поднимая руки, и к нему присоединились стоящие рядом Вардар Суон и Вилаф Эвион – с ними Милану знакомил Бернард в самом начале, она смутно помнила их лица. - За Дом Антир! За Алмазную Звезду! – закричал какой-то человек с перекошенным от ярости лицом, которого Милана видела очень смутно. Он стоял неподалеку от Авелах, и тьма, что расходилась от нее, обнимала его плечи непроницаемым плащом. Выхватив из ножен кинжал, он поднял сверкающее лезвие к потолку. – Это морок, а Спутница лжет! Защитим правду, братья! Вырежем ей язык! А следом за этим начался хаос. Заскрежетала сталь выхватываемых из ножен клинков, люди бросились друг на друга, будто голодные, яростные до бешенства цепные псы, сцепляясь в слепой злобе уничтожения. Раздались первые крики, первые капли крови пролились на пол, стражники бросились в сторону Антира, стоящего посреди коридора с каким-то потерянным видом и опущенными слабыми руками, глядящего на созданное Хэллой Натиф окно в потолке во все глаза. А Авелах… - Осторожно! – крикнул Рудо, бросаясь к Милане, но его голос исчез, растворившись среди общего грохота и хаоса, среди начавшейся предначертанной битвы, которая наконец-то развернулась вокруг. А Авелах просто шагнула вперед, сквозь пространство, проходя насквозь через людей, преграждающих ей путь, через кипящую битву, через ослепительное сияние, что окружало Милану. Чернота вокруг нее полыхнула, коснувшись этого света, загорелась, будто имела твердость и полноту, и все тело Авелах окружило пламя, не касавшееся почему-то ее кожи. Две бездны глаз смотрели на Милану из этого пламени, а следом за ними вытянулась вперед рука, которую она так ненавидела теперь, мягкая женская рука с пухлыми ямочками на запястье, с длинными острыми ногтями на тонких пальцах. Сквозь пламя и свет прошла эта рука, хватая Милану прямо за горло, сжимая его так, что она задохнулась, захрипев от ее прикосновения. Черные бездны взглянули ей в душу, черные губы раздвинулись в улыбке, обнажая отвратительно мокрый провал рта. - Ты считаешь, что ты победила, моя цепная сука? Что ж, давай я покажу тебе, кто на самом деле победил. А заодно преподам урок, который ты, видимо, усвоила еще недостаточно хорошо. Ничего, у нас с тобой теперь будет много времени на учебу, обещаю тебе. Теперь-то уж я займусь тобой по-настоящему. Страх вновь поднял узкую тонкую морду внутри, заскулил, завизжал, в панике раня ее хребет острыми иглами-зубами. Милана поняла, что задыхается под цепкими пальцами Авелах, а золотое сияние вокруг нее меркнет, тускнеет, с каждым мгновением теряя силу. Ее же собственный страх вытеснял его, гнал прочь, подменяя серым дрожащим маревом слабости. Обеими руками вцепилась она в запястье Авелах, пытаясь оторвать его от своей глотки, но ничего-то не смогла сделать. Пальцы хватали ее руку, оплетенную горящей тьмой и белоснежным светом, будто тройным щитом, пальцы даже не могли дотронуться до ее кожи, а затем резкая боль заставила ее захрипеть, когда когти Авелах врезались прямо в плоть, прорывая насквозь ее кожу и жилы под ней, вцепляясь в ее глотку намертво. - А теперь прекрати сопротивляться. – Это был приказ, произнесенный спокойным, почти деловым тоном. Точно таким же, как вчера, когда она заставляла Милану ползать перед собой по полам, когда она… Она заскулила, чувствуя, как трещит по швам ее защита, как рассыпается она грудой осколков, как рушится все, что она с таким трудом выстраивала в последней попытке защититься. Авелах повела рукой, и золотое пламя, все еще каким-то чудом окружающее Милану, отступило, сжимаясь до очертаний ее тела, вдавливаясь под кожу и становясь едва видимым. Огонь, что плясал на тьме за плечами Авелах из-за соприкосновения с этим золотом, почти полностью померк, теперь все ее тело сияло белизной, как у соединившейся с Источниками Белой Жрицы. Эта белизна окружила их двоих непробиваемым коконом, сквозь который не могло проникнуть ничего со стороны. Милана видела Рудо, который что-то кричал и рвался к ней, бился о невидимые стенки купола, видела битву, кипящую за его спиной, каких-то Теней, мечущихся под потолком зала. И не видела ничего, кроме черной бездны глаз Авелах. Судорожное дыхание вырывалось сквозь стиснутые зубы, а тело стало слабым будто у котенка и испуганным до самой последней клетки. Она была в полной власти Авелах, и ей хотелось кричать от ужаса. - Вот теперь все хорошо, - удовлетворенно проговорила Эвилид, с легкостью удерживая ее на вошедших в плоть когтях. – И пора нам с тобой начать настоящее представление. Думаешь, этими глупыми фокусами твоей недоучки-ведьмы можно остановить меня и ту силу, что стоит за мной? Я покажу тебе, что это не так. Белые жгуты энергии ударили во все стороны бросившимися атаковать змеями. Милана могла только в ужасе наблюдать за тем, как они оплетают созданное Хэллой Натиф окно в пространстве, как срывают его с того места, на котором оно находилось, и оно начинает плыть в их с Авелах сторону по воздуху, а картинка за ним с каждым мгновением увеличивается, приближая все крупнее и крупнее происходящее внизу. Нарастал и шум битвы по ту сторону, становясь все громче, и в нем потонул отчаянный крик боли Хэллы Натиф, вновь заставивший Милану заскулить, будто избитое, насмерть перепуганное животное. Все громче пели трубы, все сильнее грохотал, сшибаясь, металл, человеческие и дермачьи крики заполнили все. Отчаянно ревели лошади и макто, грохот копыт по земле мешался с ревом пламени в пылающем ущелье, с тяжелой поступью каких-то странных паукообразных тварей, тут и там мелькающих в море сражающихся. А изображение все приближалось и приближалось, стремительно падало прямо на Гаярвион, будто Авелах хотела показать Милане именно ее. Бордовый плащ на плечах поверх темно-серой кольчуги, стальной боевой обруч на русых, забранных в косу волосах, с двумя орлиными крыльями и носовой стрелкой, залитая кровью правая рука с окровавленной хищной катаной, что падала раз за разом вниз, на головы окружающих ее дермаков. Милана видела ее бешеные белые глаза со сжатым в маковую росинку зрачком над закрывающей все остальное лицо полоской вахра, покрытой влажными пятнами чужой крови. Видела и тряслась всем телом от ужаса, не понимая, что Авелах собиралась сделать с нею прямо сейчас. - Посмотри на нее еще раз, моя цепная сука. Загляни ей в глаза в последний раз перед тем, как я позову того, кого никто из вас остановить не сможет, - змеей прошипела Авелах в ухо Милане, заставив ее задрожать в хватке, будто полотнищу на ветру. А затем голос ее зазвучал иначе, загремел, как бывало, когда кто-то из первых анай усиливал свой голос при помощи энергии Источников, и Гаярвион резко обернулась за этим импровизированным окном в пространстве, глядя прямо в глаза Милане. А Авелах заговорила: - СЫНОВЬЯ И ДОЧЕРИ БРЕГОТТА! ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ СЕЙЧАС! ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ! Атмосфера в помещении изменилась неуловимо и страшно, когда что-то темное и холодное шагнуло в нее. Будто сквозняк вкрадчиво приоткрыл со скрипом ржавых петель ветхую дверь, и через черную щель между ней и косяком дохнула в мнимую безопасность дома беспросветная ночь. Милана ощутила, как что-то близится, как шагает что-то из дали, спускается откуда-то из беспросветно темного неба, что-то неотвратимое и страшное, как прокалывающий плоть тонкий клинок. Оно вышло из тьмы там, на востоке, оно остановилось где-то между небом и землей над кипящей у подножия Кьяр Гивир битвой. И обрушило вниз тонкие-тонкие стальные нити. Они упали копьями тоньше солнечного луча, пронзая небо и твердь, впиваясь в сердца сражающихся людей и заключая их в кокон своей власти. Единый громкий вздох разнесся над армией Бреготта, и окно с лицом Гаярвион отдалилось, поднялось выше, расширяясь, чтобы захватить не только ее, но и сидящих рядом с ней в седлах бернардинцев, анай и вельдов, сражающихся рядом с ними в черном шевелящемся море дермаков. Но Милана все равно смотрела лишь на свою орлицу, не в силах оторвать взгляда от ее стальных глаз. Воя от страха глубоко внутри себя и видя, как прорастает в этих глазах сорная трава сомнений. Тысячи глаз обратились к Авелах, держащей ее за глотку, и, казалось, на мгновение сама битва прекратилась, когда время по воле одной из Эвилид замерло. - ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ, СЫНОВЬЯ И ДОЧЕРИ БРЕГОТТА! ЭТА ЖЕНЩИНА ПРЕДАЛА ВАС! – закричала Авелах, до слепоты стискивая пальцами горло Миланы. – ЭТО ОНА НА САМОМ ДЕЛЕ УБИЛА КОРОЛЯ БЕРНАРДА, СДАВ СЕТИ’АГОНУ ЕГО МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ! ОНА ПРИВЕЛА ВАС НА ВЕРНУЮ СМЕРТЬ! ОНА ЗАСТАВИЛА ВАС ПОВЕРИТЬ ЭТИМ ВЫХОДЦАМ ИЗ-ЗА ГОР, КОТОРЫЕ ВЫВЕЛИ ВАС ИЗ НАДЕЖНОГО И НЕРУШИМОГО РВА НА РАВНИНУ, ЗАВЕЛИ В ЛОВУШКУ И СЕЙЧАС ВЫРЕЖУТ, УНИЧТОЖИВ ВСЕХ ДО ЕДИНОГО! ОНИ УДАРЯТ ВАМ В СПИНУ С МИНУТЫ НА МИНУТУ! АТАКУЙТЕ ЖЕ ИХ! НЕ ДАЙТЕ СЕБЯ ОКРУЖИТЬ! Глаза Гаярвион расширились, становясь все больше, больше, и знакомая печать боли появилась в них, проступая изнутри, как из ила проступают выбеленные жадными рыбами кости давно утопшего зверя. - Гаярвион! – придушенно прохрипела Милана, извиваясь в хватке Авелах. – Гаярвион, не верь ей! Не верь! - Поздно! - захохотала Авелах, удерживая ее с унизительной легкостью, будто только что рожденного щенка. – Ты ничего не сможешь противопоставить хасатре. Они превыше мира всего! Превыше самих Молодых Богов! И они служат мне и моему господину! Нельзя было сдаваться! Нельзя было! Гаярвион! Милана скосила глаза, глядя на круглое окно, висящее в воздухе, которое теперь стремительно отодвигалось назад, открывая ее глазам все более объемную картину. Ряды дермаков, что стояли, опустив оружие и заворожено глядя на окно посреди неба. Ряды бернардинцев верхом на лошадях, которые застыли, глядя туда же, не сводя глаз с Миланы, висящей в хватке Авелах. Тишина легла на засыпанные пеплом войны Хмурые Земли, что за мгновение до этого кипели в ярости и боли сражения. Тишина сковала перекошенные черты лица Гаярвион, ее стальные глаза, что смотрели прямо в самое сердце Миланы и полнились мукой. А потом кто-то в ярости закричал, нанося удар. Всего один голос в оглушительной тишине, всего одно сердце, что дрогнуло на миг, и этого мига хватило. Сталь ударила в незащищенную спину, хриплый стон сорвался с губ анай, не ждавшей удара с той стороны, земля с глухим стуком приняла ее тяжело рухнувшее тело, взметнув пыль, укрыв ее ею, будто саваном. Милана закричала, жмуря глаза и пытаясь не видеть того, что сейчас происходило, моля об этом всех, кто только мог ее услышать. Потому что движимые чужой злой волей, неотвратимой злобой одной из хасатр, бернардинцы развернулись и ударили по анай, и яростный устрашающий рев тысяч глоток наполнил ночь безумием и жаждой крови. Гаярвион смотрела вверх, дыша тяжело и рвано, жадно, глотая разгоряченным ртом ледяной воздух над мертвой равниной. В груди заходилось в грохоте стука сердце, заливая все ее тело тяжелой жаркой усталостью. В горле пересохло так, будто она полными пригоршнями глотала песок, даже не смотря на предохраняющую лицо вахра. Ни единой мысли не было в ее голове, только кровь горячо пульсировала в висках, пока над головой ее разверзалось, быстро увеличиваясь в размере на половину неба, странное окно, за которым виднелся Большой зал крепости Озерстраж. Гаярвион узнала его сразу же даже под аляповатыми рисунками на стенах, вычурными лозами цветов, разноцветными тряпками с символом Дома Антир, которыми завесили Орла ее собственного Дома. И в этом зале шла битва. Она видела людей, которые набрасывались друг на друга, слышала грохот стали и отдельные выкрики, вспышки взрывов и молний, раздирающих воздух. И не видела при этом ничего, кроме лица Миланы. Дэлая Антир держала ее за горло цепко и властно, и Милана как-то странно висела перед ней в воздухе, выгнувшись всем телом. Должно быть, жрецы скрутили ее с помощью энергии Источников, другого объяснения, почему ее тело находится в такой неестественной позе, у Гаярвион не было. Не понимала она и того, почему Дэлая так легко удерживает ее одной рукой. Ведь в жилах анай бурлила волчья кровь, и силы в ней было едва ли не как в троих взрослых мужчинах… А потом Дэлая Антир заговорила, и странное оцепенение сковало все существо Гаярвион. Что-то покрыло ее кожу тонким слоем, что-то холодное и липкое, почти прозрачное, будто прикосновение паутинки, только оно не исчезло, стоило ей ощутить его, лишь приникло еще ближе, облепило ее со всех сторон. Холод стянул кожу, мясо под ней, добрался противными пальцами до самых ее костей, выворачивая все нутро наизнанку. Могло ли быть так, что она и впрямь сдала Бернарда? Могло ли быть так, что ты убила моего отца? Голова шла кругом, ей было так сложно думать, так тяжело. Гаярвион нахмурилась, вглядываясь в глаза Миланы по ту сторону диковинного небесного окна. Казалось, она смотрит прямо на нее, смотрит прямо ей в душу, и лицо ее искажено гневом, болью, страхом. Она кричала что-то – Гаярвион видела, как шевелятся ее губы, но не слышала звука. Почему она кричала? Чей-то крик разрубил тишину вокруг нее одним коротким сильным ударом, рассек ее напополам, и обе половины хлестнули ее по лицу, отскакивая прочь. Гаярвион оглянулась, приходя в себя, как от пощечины. Ее люди кричали вокруг нее, направляя своих лошадей против стоящих в их рядах анай и вельдов. Ее люди атаковали союзников. Грохот стали, рев и крики заполнили ночь вокруг нее. Анай кидались на бернардинцев тугими комками ярости, отвернувшись от дермаков и разя своих клинками и крыльями, бернардинцы в ответ рубили их с седел и пытались растоптать копытами своих коней, подминая под себя. - ПОДНЯТЬСЯ В ВОЗДУХ! ВСЕМ НЕМЕДЛЕННО ПОДНЯТЬСЯ В ВОЗДУХ! – проорал над ее головой такой ненавистный, такой знакомый голос, и Гаярвион будто пьяная с трудом вскинула глаза, пытаясь сфокусировать расплывающееся зрение. Она вообще не понимала, что происходит. Сколько бы ни пыталась понять – не понимала. Лорд Гренел возле нее с бессловесным рыком погнал коня на какого-то вельда, из-за спины которого вырастала гигантская фигура макто. Вельд оскалился ему в ответ, поднимая копье, но дракон успел быстрее. Подчиняясь воле наездника, он ударил, хлестнул головой, будто гадюка, прихватывая челюстями коня Гренела за нагрудную пластину, таща его в сторону. Гренел с ревом ударил по бронированной чешуйчатой шее мечами раз, другой, но тут его конь со страшным ревом подломился, падая на землю, когда острый клюв макто вырвал ему левую переднюю ногу. Гренел с криком исчез из поля зрения Гаярвион. - ПРЕКРАТИТЬ АТАКУ! – надрывалась над ее головой царица Лаэрт Магара – так ее звали. – ВСЕМ НЕМЕДЛЕННО ПОДНЯТЬСЯ В ВОЗДУХ! ВЗЛЕТАЙТЕ, БХАРЫ ПРОКЛЯТЫЕ! ВЗЛЕТАЙТЕ ЖЕ! Резкая боль в правой ноге заставила ее вскрикнуть и наконец-то вернуться в себя. Рыжий шарахнулся в сторону, она едва не выпала из седла, закричав от боли, инстинктивно вскинула руку, заслоняясь мечом как раз вовремя. Искривленная вороненая сталь ударила в бордовую от крови катану Праматери Навайин, и дермак зарычал ей в лицо, тот самый дермак, что еще мгновения назад едва не отрубил ей ногу. Внезапно со всей ясностью осознавая, что происходит прямо сейчас, Гаярвион рубанула дермака катаной раз, другой, третий, и на последнем ударе все-таки достала, снеся острым лезвием ухо вместе с щекой. Он заорал, отдергиваясь назад, и отбегая куда-то, а она, воспользовавшись секундной паузой, сорвала с пояса рог и затрубила в него отступление, выдувая ноты во всю силу своих легких. Какое-то помешательство навалилось на бернардинцев и их союзников, заставив их напасть друг на друга, и Гаярвион была уверена, что причиной тому – Эвилид. И, воспользовавшись их безумной кровопролитной яростью, дермаки пошли в атаку. - ХАЯНЭ! ЭТО ГРОТАН КРАВОР! ЭТО ТОЧНО ОНИ! – проорала над ее головой Магара, и ее как будто ледяной водой с ног до головы окатило. – ТО ЖЕ САМОЕ БЫЛО В АСФЕЕ, КОГДА ПО НАМ УДАРИЛО ОТЧАЯНЬЕ! ОТВОДИ СВОИХ ЛЮДЕЙ НАЗАД! НЕМЕДЛЕННО ОТВОДИ! Гаярвион и рада была бы крикнуть ей, что именно этим она сейчас и занимается, да не могла. Изо всех сил раз за разом она трубила приказ отступать, а сама погнала рыжего прямиком на лорда Неварна, который развернулся, чтобы атаковать повергшего Гренела вельда. Белые глаза Неварна виднелись из-за края бордовой вахра, он прижался к седлу, воздев меч, но рыжий успел, не дав ему броситься в самоубийственную атаку. Сгруппировавшись, рыжий ударил его чалого в бок, тот оступился, Неварн Лэйн покачнулся в седле, едва не вывалившись из него. Но Гаярвион продолжала жать до тех пор, пока чалый Неварна не повиновался ее рыжему, не пошел в бок, уходя по дуге прочь от вельдов. Мелькнули обезумевшие глаза Неварна из-под тяжелого шлема в виде львиной головы, с ревом он замахнулся на нее мечом. - Неварн! Во имя всего святого, остановись! – крикнула Гаярвион, неловко вскидывая руку с зажатым в ней рогом, чтобы хоть как-то защититься от удара. Но его не последовало. Глухо охнув, Неварн опустил руку, и взгляд его немного прояснился. - Хаянэ?.. – хрипло вскрикнул он, глядя на свой меч со смесью ужаса и непонимания. - Труби отступление! – прокричала Гаярвион, вновь поднося к губам рог. – Это ловушка, Неварн! По нам ударил Гротан Кравор! Несколько мгновений он пытался понять смысл ее слов, потом, кажется, все-таки осознал, что она от него хочет, рывком сорвал с пояса рог и затрубил в унисон с ней. В небе над ними надрывалась Магара, вновь и вновь приказывая своим сестрам отступить, и, кажется, до кое-кого из них она все-таки сумела докричаться. Потому что ночь вновь расцветили разноцветные пятна крыльев, отсветы их побежали по земле, расцвечивая ее волнами. Не отрывая от губ рога и продолжая трубить отступление, Гаярвион привстала в стременах. Куда бы ни глядел ее взгляд, всюду были дермаки. Воспользовавшись смятением и атакой бернардинцев по своим, они почти полностью окружили союзников, и с каждым мгновением все уплотняли и уплотняли строй, выстраиваясь так, чтобы отрезать всадникам возможность для маневра. А вдалеке глаза Гаярвион уже видели светящиеся во тьме крупные точки, приближающиеся странными плавными рывками, и она знала, что это означает. Пастыри Ночи призвали Свору, и огромные одноглазые Псы пробивали себе путь сквозь ряды дермаков, прыжками приближаясь к всадникам. В отчаянье она вскинула голову, отыскивая так и застывшее в небе окно, за которым где-то там, далеко-далеко отсюда, была Милана. Чтобы успеть еще раз взглянуть ей в глаза перед тем, как… - Открой глаза! – властно проговорил над ухом голос Авелах, и Милана подчинилась ему, само тело подчинилось ему, боясь новой порции боли и унижения, которая обязательно следовала за неподчинением. Слезы текли из глаз, но сквозь них она видела, как в безумии ярости набросились друг на друга анай, бернардинцы и вельды. Как хлынула кровь человечья на землю, как сшиблись ряды и посыпались один за другим те, кто должен был сейчас все силы свои бросить против дермаков. А эти самые дермаки развернулись и ударили по ним с тыла, дорезая остальных. - Видишь? – вкрадчиво шептала Авелах, довольно посмеиваясь. – Я говорила тебе: ее судьба предрешена. Я говорила тебе, она избрана моим господином, значит, она не справится. Говорила тебе, что ты поставила не на ту. Разве я соврала? Милана слышала собственный вой, прорывающийся сквозь стиснутое ее когтями горло, хриплый и надорванный, совсем не похожий на звук человеческого голоса. Но – и не слышала ничего при этом. Сквозь застилающую глаза пелену слез смотрела она сквозь окно в пространстве на то, как крушат друг друга бернардинцы и анай. На то, как Гаярвион поднимает меч, замахивается… Сверкнула багровая от крови сталь, обрушиваясь на голову дермака, и Милана охнула, не веря собственным глазам. Безумная ее, отважная, неуправляемая как лесной пожар, неудержимая как горные бураны, женщина дорезала напавшего на нее дермака, сорвала с пояса своего боевой рог, приставила его к губам и затрубила, привставая в стременах. И Милана знала этот звук – звук сигнала к отступлению, а не к атаке. Авелах тоже услышала его, капризные гнутые брови ее нахмурились, изламываясь у переносицы. - Это не имеет значения. Это все равно ничего не решит, - без особого удовольствия почти что проворчала она, брезгливо, будто от насекомого отмахивалась. И на этот раз она тоже была неправа. Страх никуда не делся в итоге, как не делись боль, ожоги унижения, чувство сломленности и жалости к самой себе. Да и разве же они могли хоть когда-то теперь исчезнуть без следа? Шрамы вообще не рассасывались, как бы ни корпели над ними ведьмы. Они все равно оставались на теле, а коли не на теле – так в памяти. Когда-то мани сказала ей, что помнит каждое свое ранение, и каждого, кто эту рану ей нанес, и что тело ее порой болит в тех местах, пусть ведьмы без следа зарастили мясо. Милана не поняла ее в тот день, но поняла сейчас. Тысячи рубцов могли остаться на ее теле и душе, но разве же имело смысл оплакивать тот факт, что они остались? Не лучше ли было просто принять это и смириться с ним? Потому что не было в мире ничего неуязвимого и ничего вечного, кроме одной единственной силы, и Милана знала ее имя. И оно было – не Авелах. Выпростать крыло из-за спины было очень сложно, тело сопротивлялось, тугое, чужое и неподатливое, перепуганное до полусмерти и усталое. Но оно сделало, потому что помнило, как это делать, даже несмотря на всю боль, которую ему причинили, и Милана возблагодарила его за эту память. Вывернув его из-за плеча, она хлестнула по ненавистной руке, что держала ее, и Авелах зашипела от боли, когда золотые переливы силы Небесных Сестер все же достали ее. - Ах ты бхурза! – выругалась она незнакомым словом, и Милана ощутила, как рушится на нее что-то белое и страшное, что обещало боль. Но не остановилась. Боль пришла, невыносимая и страшная, боль, о которой Авелах и впрямь знала все. Но, в конце концов, она была точно такой же, какую Милана уже знала и терпела, ведь сильнее она быть просто не могла. И крыло вновь ударило по ненавистной руке, а заодно – и по ее обладательнице. Ударило раз, за ним еще один и еще. - Немедленно прекрати! – взвизгнула раздраженная Авелах, и черная Тень вывернула из-за ее спины свою уродливую голову, протянулась вперед, будто змея, чтобы перепоясать грудь Миланы. Но это тоже уже с ней делали, и это она уже тоже умела терпеть. Золото полыхнуло, опаляя черную силу, отбрасывая ее прочь, и жгуты отдернулись за спину Авелах, возвращаясь в ту же черноту, что и породила их, а сама она в досаде едва не зарычала. Помогите мне сейчас, Мани мои Небесные! Помогите и укройте! У нее не было слов, чтобы умолять, не осталось никаких сил, чтобы просить. Только последнее рвущее жилы неистовое усилие, уперевшееся в глухую стену. Чтобы Гаярвион выжила, Милана должна была убить Авелах. Не имело никакого значения как, она просто должна была это сделать. Не веря собственным глазам и не в силах отвести взгляд в сторону, Гаярвион смотрела на нее. На то, как в неистовом усилии дрожала ее правая рука, поднимаясь по сантиметру, по крохотному рывку, преодолевая немыслимое сопротивление. И как эта рука наливалась золотом, будто под кожей Миланы горели светильники – тысячи крохотных свечей, прогревающих ее изнутри. Напротив нее стояла женщина с лицом Дэлайи Антир и глазами, в которые Гаярвион смотреть не могла – черными провалами с рваным краем, что все время менялся, шел волной, как озерная гладь в непогоду. Именно она держала Милану за горло, и именно по ее руке хлестали раз за разом золотые крылья за плечами Миланы, которые она неудобно вывернула вперед, нанося ими короткие неловкие удары, будто пойманная птица. Но почему крылья были золотыми? Ведь раньше за ее плечами разливалось пламя… Как завороженная смотрела она на то, как рука Миланы все-таки поднялась, дотянулась до глотки женщины, что держала ее, и сомкнулась на ее горле. На то, как лицо женщины изменилось, и черные провалы глаз расширились, а черты изломались, придав ему выражение, отдаленно напоминающее страх. На то, как золотое сияние разгоралось все ярче на теле Миланы, окружая ее мягким солнечным ореолом, который вдруг высветил глубокую лежащую за плечами ее соперницы тьму. А затем все полыхнуло солнечным светом, и окно в небе исчезло, схлопнувшись само в себя.