Аэропорт — это такое место, где всегда, в любое время года и суток, очень шумно и множество людей. Йошики знал это не по наслышке, бывали у него такие времена, когда ему казалось, что он как минимум треть жизни проводит в этих просторных залах ожидания. Вот и сейчас он стоял в центре переполненного терминала, наблюдал, спрятав глаза за чёрными очками, за информацией на табло прилёта и слегка морщился от громкого гула, забивавшегося в уши.
Йошики маялся тут с восьми утра, у него почти никогда не получалось чётко рассчитать время с учётом часовых поясов. Лос-Анджелес и Токио, противоположные концы земного шара, семнадцать часов разницы! Подумать даже страшно, просто ужас. Хиде позвонил ему вчера, часов в шесть вечера, и сказал, что уже сидит в лайнере, и вылет вроде как не задерживается, так что всё в порядке, и они скоро увидятся. Вообще лететь куда-то в последние дни декабря — не очень-то хорошая идея, всем известно, что авиакомпании и аэропорты не справляются с таким наплывом пассажиров, и у них постоянно то задержки, то и вовсе отмены рейсов… Подумав об этом, Йошики даже скрепя сердце попытался отговорить возлюбленного, дрожащим голосом предложив остаться в Токио, с родителями, братом и племянником. Конечно, перспектива и дальше сидеть неопределённое время в одиночестве абсолютно его не радовала, но Йошики очень не хотел, чтобы Хиде попал в какие-нибудь неприятности. Однако Хиде, здорово обозлённый тем, что «командировка» так затянулась, и ему не удалось прилететь на свой день рождения и даже на Рождество, слушать его не стал и твёрдо сказал, что как бы там ни было, обязательно вернётся до тридцать первого — дома он уже побыл, а по Йошики очень соскучился, да и «что значит «оставайся с родными», а ты для меня кто? Живём вместе, значит, ты для меня такая же семья, как мама с папой и Хироши». Прозвучало очень трогательно, Йошики едва не прослезился и больше не пытался отговаривать его. А про себя подумал — у кого после этого лучший возлюбленный на свете?
Только вот табло с расписанием прибывающих рейсов не сулило ничего хорошего. Мелкие буковки мерцали красным и сообщали, что рейс задержан, и ориентировочное время прибытия пока неизвестно. Йошики даже несколько раз подходил к информационной стойке и слышал от тяжело вздыхающей девушки в бело-красной форме только одно: ничем не могу помочь, никакой информации не поступало, ждите. И до чего же томительным становилось это ожидание. В конце концов Йошики надоело маячить посреди терминала, и он устроился за столиком в ближайшем кафе. Динамики висят повсюду, он услышит, если что. Официантка принесла на подносе дымящуюся чашку, и Йошики улыбнулся ей. К кофе он не притронулся, несмотря на то, что почти всю ночь не спал — не хотелось. Хотелось курить. Бездумно глядя в панорамное окно, он слегка морщился и поправлял уложенные русые волосы.
В таком увлекательном рассматривании парковки за стеклом прошло ещё почти два часа. И когда из динамиков раздалось долгожданное:
— Внимание, совершил посадку самолёт компании «Japan Airlines», следующий рейсом номер… — Йошики подскочил и чуть не опрокинул на себя чашку. Но срываться с места он не стал и полез в сумку за бумажником. Ещё паспортный контроль и багаж, раньше чем через полчаса Хиде вряд ли появится. Однако телефон в кармане тёмно-синего пальто завибрировал уже спустя двадцать минут. Йошики мельком глянул на определитель и поспешил обратно в зал. Хиде он увидел почти сразу — гитарист, одетый в ярко-жёлтую куртку с пушистым капюшоном, стоял возле стойки информации, смешно насупившись и зарывшись носом в высокий воротник.
— Опаздываешь, принцесса, — без всякого недовольства протянул он и слегка сдвинул на кончик носа очки. Светло-карие глаза весело блеснули.
— Кто бы говорил, — усмехнулся Йошики, — я тут с утра торчу, между прочим. И вообще, Хидето, — он слегка оттопырил губу, — разве так надо приветствовать любимого человека, с которым не виделся пару месяцев?
— Конечно, нет. Ты прав, не с того я начал, — Хиде весело захихикал, потёр рукой затылок и быстро клюнул его в щёку. — Привет, я очень скучал. Так лучше?
Йошики быстро обнял его за шею. В зале было слишком много народу и шумно, никто не обращал на них никакого внимания, а прижать его к себе очень захотелось.
— Привет. Я тебя заждался… — он погладил возлюбленного по щеке и, отстранившись, окинул его внимательным взглядом. В руке Хиде держал небольшую дорожную сумку, за спиной у него висел чехол с гитарой, а никаких чемоданов поблизости не наблюдалось. — Решил путешествовать налегке, а?
Хиде улыбнулся.
— А я никогда не любил много вещей с собой таскать. Зачем? Только время терять, чтобы получить багаж… А гитара, естественно, летела со мной.
Пианист фыркнул, застёгивая пальто. Ну ещё бы. Хиде свою любимицу никогда в багажный отсек не сдаст, лучше будет сам сидеть на этом чехле.
— Тогда пойдём в машину. Пора домой.
— Ты даже не представляешь, что вчера произошло…
Уткнувшись в возникшую на выезде «пробку», Йошики позволил себе слегка осесть в кожаном кресле и нарушить повисшую в салоне тишину.
Хиде, мирно дремавший на своём сидении, дёрнулся и медленно снял очки.
— И что же?.. Тебе стукнуло в голову, и ты написал новую песню о любви на расстоянии? — он явно пытался пошутить в своей манере, но вышло не очень.
Йошики сжал пальцами руль и покачал головой.
— Не совсем. Вечером, как только я закончил с тобой разговаривать, мне позвонил Тоши.
— Что?! — Хиде, начавший было опять клевать носом, разом проснулся и уставился на него ошарашенным взглядом. — Ну ничего себе, что это на него нашло такое?
— Сам не знаю, — пианист бросил на торпеду очки и слегка округлил глаза. — Я уж начинал думать, что больше никогда его не услышу и не увижу… Понятия не имею, где он раздобыл мой номер телефона.
— Может, кого из наших общих знакомых потряс. Так, и? — подозрительно протянул Хиде. — Что ему было нужно? Сомневаюсь, что он позвонил тебе потрепаться о хорошей погоде.
У Йошики вырвался тяжёлый вздох.
— Конечно, нет, при чём тут погода… Он сказал, что развёлся с Каори и что с сектой покончено. Встретиться хотел, даже готов вроде как был специально для этого прилететь…
Хиде фыркнул и, пробормотав:
— Жарко стало, — стянул тёплую шапку. На плечи хлынул водопад мелко завитых малиново-чёрных кудряшек, и гитарист слегка потряс головой, окончательно растрёпывая их. — Ну, и как ты отреагировал?
— А как ты думаешь? Естественно, я согласился.
— Вот как… — Хиде зевнул и откинулся на спинку кресла. Йошики дёрнулся — ему показалось, или в голосе прозвучало явное разочарование? — А мне казалось, что ты его до конца жизни не простишь…
— Старею, видать. Сентиментальным становлюсь, — Йошики хихикнул. — И потом, если он завязал с этой дрянью и сам предложил помириться, что в этом плохого?
— Ничего, — равнодушно бросил Хиде и принялся теребить пальцами мех на своём капюшоне. — За исключением того, что ему мозги промыли, и я вовсе не уверен, что это всё тот же Тоши.
Йошики слегка нахмурился и, увидев, как погасли стоп-огни у стоящей впереди машины, осторожно придавил педаль газа.
— Слушай, я поступил так, как считал нужным. Уж извини, что я с тобой не посоветовался. Не забывай, я с Тоши общался гораздо дольше, чем ты, я почти не помню того времени, когда не знал его. Естественно, я хочу с ним помириться. Если ты не хочешь, так и скажи, я тебя заставлять не стану. А вообще, Хиде, ты медленно и верно превращаешься в ворчуна. Становишься как Тайджи.
Хиде тихонько застонал и потёр рукой лоб.
— Прости, Йо. Конечно, я рад, что он одумался… Просто я очень плохо себя чувствую. Я последнюю неделю почти не вылезал из студии, в самолёте сразу отрубился, и теперь голова трещит.
Йошики мельком взглянул на него. В терминале он не заметил, а вот сейчас, когда дневной свет бил в лобовое стекло, видел, что Хиде выглядит очень уставшим. Без привычной чёрной подводки его глаза казались какими-то потускневшими, вокруг них виднелись красные ниточки полопавшихся сосудов, а под нижними веками проглядывались сероватые синяки.
— Да по тебе видно, глаза все красные. Ты когда спал последний раз?
— Не помню, — угрюмо протянул Хиде.
Пианист только вздохнул и опять уставился на дорогу.
— Кончай уже над собой издеваться. Тебе не двадцать лет, в конце концов, чтобы торчать в студии без сна и отдыха.
— Не напоминай мне про возраст… — простонал Хиде. — Ну да, мне не двадцать, а сорок три, и что? Намекаешь, что мне пора накрываться бетонной плитой и ползти на кладбище?
— Нет, что ты. Но следует всё-таки чуть более внимательно относиться к своему здоровью… — Йошики слегка опустил уголки рта и, протянув руку, потрепал его по волосам. — Ну не дуйся. Я же за тебя волнуюсь, ты мне живым и здоровым нужен.
Его и вправду по понятным причинам очень беспокоило здоровье возлюбленного. Йошики слишком хорошо знал, что Хиде, когда работает, может легко забывать про сон и еду — за эти годы уже пару раз случалось такое, Хиде болел от усталости. А у Йошики сердце кровью обливалось при виде его страданий. Не для того Йошики с таким отчаянием его спасал из петли, чтобы сейчас позволить себя угробить усталостью.
— Как мило, — Хиде кривовато улыбнулся. — Тебе когда-то врачи тоже запретили за ударные садиться без шейного корсета и велели беречься, что, ты перестал играть? Всё нормально, меня из-за разницы во времени плющит… Знаешь, лететь вроде бы всего десять часов, а из-за этой разницы кажется, что целые сутки в самолёте проводишь. У меня такое ощущение, — он зевнул, — что я готов спать до самого конца света…
Йошики по себе знал, что после такого перелёта, даже бизнес-классом, плохое самочувствие на ближайшие два дня точно будет обеспечено. Ну да им спешить некуда — сегодня только двадцать девятое декабря, Хиде ещё успеет прийти в себя, чтобы они могли нормально встретить Новый год. И хорошо ещё, что он хотя бы научился со временем честно жаловаться Йошики на своё состояние, а то раньше он, даже когда болел, весь красный от высокой температуры, шмыгающий носом, кривящийся от боли в плече и подступающей тошноты, рвался работать и сдавленным голосом шептал, что чувствует себя великолепно и готов к свершениям, а Йошики почти силой запихивал его в кровать и кормил лекарствами.
— Ну ничего, — пианист мягко улыбнулся. — Сейчас приедем домой, залезешь в душ, а потом в кроватку. И завтра будешь как огурчик. А там уже, на свежую голову, вместе подумаем, как быть с Тоши. Он всё равно пока в Токио, и мы говорили только о том, что неплохо было бы встретиться, без всяких конкретных дат.
Хиде качнул головой и откинулся на спинку кожаного кресла. А Йошики переключил внимание на дорогу.
Наконец-то дом перестал казаться таким тихим и пустым. В последние годы Йошики всё чаще ловил себя на том, что ему очень некомфортно, когда Хиде нет рядом; вроде бы всё было как обычно, но чего-то как будто всё-таки не хватало, привязанность Йошики к возлюбленному со временем становилась только крепче. Как назло, Хиде почти постоянно мотался между Лос-Анджелесом и Токио, старался уделять внимание обоим своим главным проектам, но, к счастью, он не улетал очень надолго — обычно на неделю-две. Такое, что он улетел и застрял в Японии аж на два месяца, случилось впервые за долгое время, и Йошики весь извёлся.
Он скучал по Хиде, да, но дело было даже не совсем в этом. Основной проблемой Йошики все эти годы являлся страх. Воспоминания о петле и гибели возлюбленного всё ещё крепко сидели в голове, и пианист частенько ощущал себя как на бомбе замедленного действия, которая в любой момент может рвануть под ногами и убить. Он боялся надолго оставлять Хиде одного, боялся, что он напьётся, и с ним опять что-нибудь случится. Хотя надо сказать, что Хиде примерно с того же самого времени, когда они помирились, постепенно перестал так злоупотреблять алкоголем — организм уже был не тот, не мог так стойко сопротивляться отраве, наутро после пьянок Хиде чувствовал себя просто ужасно, мучился головной болью и изжогой. Нескольких раз хватило, чтобы он, нервно усмехаясь, стал отворачиваться от бутылок.
Йошики очень хотел верить, что всё самое жуткое позади. Но, похоже, страх этот теперь будет преследовать его до конца жизни, он невольно стал параноиком.
Висящая на окне гирлянда из мелких звёздочек мягко моргала своим беловатым светом. Хиде мирно сопел, укутанный в тёплое одеяло. Он отключился почти сразу, едва голова коснулась подушки; влажные после душа кудри рассыпались по ней и падали на лицо, а он спал так, что даже не пытался, как обычно, сдуть волосы. А Йошики жался к нему, зевал и очень старался не заснуть, ему ещё было о чём подумать.
Тоши и в самом деле позвонил ему вчера вечером; правда, разговаривал он слегка странно, заторможенно и сдавленно, будто боясь неосторожно ляпнуть что-то. Ну, или Йошики с непривычки так показалось. А перед глазами у пианиста проскакивали обрывки воспоминаний о петлях, то, как Тоши каждый раз оказывался рядом с Йошики, утешал его и пытался удержать на краю пропасти, и как именно он в итоге открыл Йошики глаза на причину. А Тоши, понятия не имевший о его мыслях, тем временем каялся в совсем уж страшных вещах: секта на самом деле — филиал ада на земле, все эти годы он жил в постоянном ужасе и мучениях, а сейчас уже не выдерживает таких психологических пыток и очень хочет вырваться, часто вспоминает об «X» и ребятах. Йошики внимательно слушал его и кусал губы, чувствуя, как откуда-то из глубины души поднимается застарелая злость — вот только уже не на Тоши, а на тех, кто промыл ему мозги. И одновременно ощущал, как внутри разливается некоторая горечь от осознания того, что у них тогда был шанс сохранить свои отношения. Ведь если бы они поговорили по душам, если бы Тоши уже тогда рассказал, в какой кошмар влип, Йошики бы нашёл способ помочь ему, подключил бы и остальных ребят, вместе они бы придумали, как вытянуть его из ямы, и настучали бы по головам этим сектантам, чтоб не повадно было. А они тогда говорили лишь о группе — вернее, Йошики орал и бесился, требуя объяснить, в чём причина ухода, а Тоши упрямо сцепил зубы и молчал, изредка бросая фразу «я так хочу, это что, не причина?»… В итоге оба посчитали друг друга за отъявленных эгоистов и окончательно разругались на этой почве.
Опять Йошики возвращался к мыслям о том, что молчать в таких ситуациях нельзя ни в коем случае.
Забыв обо всём, они проговорили несколько часов. А потом Тоши сообщил, что собирается лететь в Лос-Анджелес, хочет оказаться подальше от Токио — уж слишком болезненные воспоминания навевает. И робко спросил, могут ли они встретиться. Естественно, после такого расчувствовавшийся Йошики отказать ему не смог.
А вот Хиде, похоже, эта перспектива воссоединения «семьи» не очень-то обрадовала. Это в некотором роде удивляло: да, Хиде и сам злился на Тоши, перед распадом напрыгивал на него с воплями «какого хрена ты ведёшь себя так, будто «Х» — только твоя жизнь, а к нам это никак не относится?!» и не подпускал его к Йошики… Но ведь потом, едва Йошики начинал кипеть по этому поводу, Хиде мгновенно кидался защищать Тоши, говоря нечто вроде «Йо, он так решил, и мы ничего не можем с этим сделать. У него своя голова на плечах есть». И он не раз со вздохом признавался, что до сих пор тайком надеется, что Тоши одумается.
Йошики тихонько хлюпнул носом и уткнулся в плечо Хиде. Все они в этой истории хороши, однако — что Тоши с сектой и нежеланием рассказывать о проблемах, что сам Йошики, думавший лишь о группе и о том, что с уходом Тоши всё покатится к чертям, что Хиде со своим нытьём прямо под руку взбешённому возлюбленному и вот этой злостью. Такой клубок напутали, что теперь вообще непонятно, как его разматывать и можно ли как-то срезать эти нехорошие узлы. Но как бы то ни было, Йошики хотел помириться. Очень хотел. И думал лишь о том, что если Тоши сейчас понадобится какая-то помощь, Йошики сделает всё, чтобы окончательно выдернуть его из лап секты. С такой бедой нельзя бороться один на один — раздавит.
Перепутав день с ночью, Хиде проснулся около десяти вечера. Йошики как раз закончил раздумывать над очередным текстом и пошёл на кухню пить обезболивающее — рука, даже перетянутая медицинским бандажом, буквально изводила его после игры на рояле. Доставая с полки банку с таблетками, он почувствовал, как его резко и крепко обняли со спины, дёрнулся и от неожиданности чуть не уронил лекарство.
— Ну, ну, не пугайся. Уже так отвык от меня? — Хиде тихонько засмеялся ему в ухо.
— Вовсе нет, — пришедший в себя Йошики развернулся в его руках и хитро прищурил глаза. — Просто ты не изменяешь своей привычке подкрадываться ко мне и пугать.
— Ты уже мог бы к этому привыкнуть, между прочим, — Хиде слегка обиженно оттопырил губу. — Я же всегда тебя так обнимаю, а ты каждый раз пугаешься, как впервые, — он подался вперёд и уткнулся носом в щёку возлюбленного.
Йошики обнял его за шею и улыбнулся.
— Ты нарочно ведь это делаешь. Но знаешь, я не против. Ох, мне так этого не хватало целых два месяца…
— Я и сам не ожидал, что всё так затянется… — Хиде устало вздохнул и мотнул спутанными волосами. — Думал, до Рождества десять раз успею вернуться.
— Забудь, всё нормально, — Йошики погладил его, убирая с лица чёлку. — Я всё равно выступал двадцать четвёртого вечером, домой приехал никакой, мне уже не до Рождества было. Правда, вот ёлку мне всё-таки пришлось наряжать самому.
— Ой, ёлка!
Хиде подскочил и пулей вылетел из кухни; Йошики только глазами хлопал. А спустя пару минут на лестнице опять раздался топот, Хиде вернулся, держа в руках две маленькие звёздочки на тонких шёлковых лентах.
— Вот, — запыхаясь, сказал он и прикусил губу. — Это… Это мама передала. Сказала, они на удачу.
Йошики осторожно взял у него одну из игрушек. Стеклянная звёздочка, покрытая розовато-бежевой эмалью и обсыпанная белыми блёстками, заискрилась в свете ламп, и пианист невольно залюбовался — ему всегда нравились подобные безделушки, он с удовольствием разглядывал их на витринах магазинов и потом на ёлке.
— Такие красивые… — он поднял глаза на Хиде. — Пойдём повесим?
Хиде радостно закивал. Они переместились в гостиную, и Йошики принялся осторожно пристраивать игрушку на веточку. Хиде подал ему вторую звёздочку, обнял его за талию и устроил голову на плече, с умилением наблюдая за всеми движениями.
— Очень трогательно со стороны твоей мамы, Хиде…
— Она тебя очень любит. Иногда кажется, что даже больше, чем меня, — Хиде весело захихикал. — Даже рассердилась на меня, что я тебя не привёз. И я пообещал, что в следующий раз обязательно возьму тебя с собой. Ну, если ты сам захочешь, конечно.
Йошики покачал головой. Пару лет назад Хиде осмелился рассказать родителям о том, что на самом деле связывает его с Йошики, до этого в курсе был лишь Хироши, которому Хиде об этих отношениях сообщил почти сразу и который клятвенно пообещал старшему брату хранить секрет. И хранил все эти годы. Те восприняли такую новость на удивление спокойно, а Мацумото-сан и вовсе сказала, что Йошики ей всегда нравился и нравилось то, как Хиде изменился под его влиянием. А Йошики тайком даже позавидовал смелости возлюбленного; он по непонятным самому себе причинам так и не мог признаться маме и каждый раз вздрагивал, когда она со вздохом сетовала, что внуков ей, видимо, не дождаться, сыну сорок два, а он всё ещё не женился.
— Какое совпадение, я маме пообещал навестить её в январе. Я вообще хотел, чтобы она прилетела сюда, но ей уже тяжело, конечно… И я её понимаю, сам после этих перелётов никакой.
— Значит, будет повод слетать в Токио вместе со мной, — весело воскликнул Хиде и обнял его за спины. — Устроим каникулы.
Йошики накрыл его ладони своими, разглядывая ёлку. Звёздочки так и переливались в свете гирлянд, играли разноцветными огоньками, и из-за этого походили то на какие-то удивительные цветы, то на бабочек…
— Так что там по поводу Тоши? — вдруг спросил Хиде, нарушая установившуюся в гостиной тишину. — Ты и в самом деле хочешь с ним помириться?
— Очень, — со вздохом отозвался Йошики, протягивая руку и бездумно трогая пальцами мягкие, совсем не колючие иголочки. — Он рассказал, что секта была для него тем ещё кошмаром, и что из группы ему они велели уходить, говорили, что такая музыка злая, дьявольская…
— Такое себе оправдание, если честно, — констатировал Хиде. — Мне всегда казалось, что Тоши слишком умный, чтобы поддаваться такому влиянию.
— Его Каори втянула. Сейчас он думает, что она на момент их знакомства уже состояла в этой секте, — пояснил Йошики подрагивающим голосом, понимая, что в чём-то Хиде прав, не тянет такое на оправдание. — А ты же помнишь, как он влюбился, женился на ней очень быстро… Идеальный момент был, чтобы мозги прочистить. В любом случае, это уже неважно. Я бы сам ни за что не стал к нему лезть, я и не знал, где он, но это же он позвонил мне с повинной. Смело с его стороны, уже вполне стоит того, чтобы дать ему шанс.
Хиде медленно хлопнул ресницами.
— И потом, — продолжал Йошики, — я после его звонка поразмышлял обо всём и понял, что моя вина в этом тоже есть. Мы ведь столько времени были вместе, а я в итоге так разозлился на него, что даже не увидел, что ему на самом деле плохо и как никогда нужна помощь. Может, если бы я поговорил с ним тогда, мы вместе бы его вытащили… Что я за лидер такой после этого, а? И что за друг?
— Вот только давай без самобичевания, ладно? — Хиде поцеловал его в висок. — Что было, то было. А то я тебя знаю, как начнёшь себя грызть, в итоге мозг вынесешь и себе, и окружающим.
Йошики погладил его ладонь.
— …Я вот думаю, может, если он прилетит, предложить ему Новый год вместе встретить? — Хиде в ответ слегка вскинул брови. — Ну, а что? Можем вообще собраться всей компанией, как в старые времена, я бы этому только рад был…
— Йо, — Хиде улыбнулся и легонько потянул его за волосы, поворачивая к себе голову и целуя в уголок губ, — чтобы было как в старые времена, нам надо всей компанией Новый год встречать в «Токио Доум». Тем более, насколько я знаю, и Пата, и Хис сейчас в Японии, так что всей компанией точно не получится, раньше надо было спохватываться…
— Ну тогда на троих, — не сдался Йошики, — устроим такой междусобойчик с шампанским. По-моему, очень мило, когда у нас такое было? — он слегка изогнулся и, приподняв руку, погладил возлюбленного по щеке. — Как думаешь? Или тебе хочется обязательно идти в ресторан и сидеть там ночь напролёт?
— Нет, — Хиде повёл плечами, — ты же знаешь, я за то, чтобы такие праздники проводить дома с родными. Просто… Если честно, я не очень представляю, как мне разговаривать с Тоши и вообще себя вести в такой ситуации, вот и всё.
Йошики прикусил губу. Хиде выглядел так, будто был в серьёзном замешательстве — а учитывая то, что он всегда и ко всему ухитрялся находить правильный подход, состояние было явно странным. Пианист слегка улыбнулся, повернулся и обхватил его лицо ладонями.
— Я тоже не представляю, Хиде. Придётся импровизировать. Но мне кажется, что если хочешь с кем-то поговорить по душам и помириться, лучше варианта просто не найти.
Хиде упёрся лбом в его лоб, внимательно глядя в глаза.
— Десять лет… — вдруг пробормотал он и густо сглотнул. — Ты веришь?
— А «X» было бы уже двадцать в этом году… — Йошики тяжело вздохнул, опустив ресницы. — Время летит, да. Но, — и он шутливо боднул возлюбленного носом в щёку, — это не повод грустить.
***
Тридцатое декабря в этом году Йошики гордо назвал «днём лени». Сначала он думал, что обязательно вытащит Хиде погулять в центр, но от этих планов в итоге пришлось отказаться. Погода оставляла желать лучшего: с самого утра с серого неба сыпалась какая-то смесь дождя и снега, мелкая и противная, дул ветер, и из-за этого казалось, что очень холодно. Конечно, зима в Лос-Анджелесе, определённо, была теплее, чем в Токио, но сырость делала своё дело и отбивала охоту идти гулять. Да и Хиде всё ещё не очень хорошо себя чувствовал, он проспал почти до полудня. В итоге им обоим не захотелось вылезать из тёплого дома.
Замечательное это чувство, когда у тебя нет чётких планов, и можно долго валяться в кровати в обнимку с возлюбленным, потом всё-таки встать, потянув его за собой, позавтракать, болтая обо всём на свете, поиграть немного вместе в музыкальной зале… И всё это неспеша, даже лениво как-то, сонно. Такое времяпрепровождение для активного Йошики было непривычным, но оно ему, определённо, нравилось, думалось, что время от времени надо и полениться. А Хиде и вовсе казался абсолютно счастливым, особенно вечером, когда Йошики уже жался к нему, укутываясь в заботливо наброшенный возлюбленным край пледа, грелся и почти дремал под мирное бормотание телевизора. Верхний свет был потушен, в гостиной царил приятный желтоватый полумрак, а наряженная ёлка мерцала разноцветными огоньками, которые сливались перед глазами в одно пятно.
— Холодно, — фырчал Йошики, зарываясь носом в воротник огромного свитера возлюбленного.
— Может, тебе тоже следовало бы надеть что-нибудь потеплее? — Хиде улыбнулся и поцеловал его в лоб.
— Не-а, — упрямо протянул пианист, тряхнув головой и скрывая лицо за длинными волосами. — Не люблю я эти свитера, они кусаются. Ты в качестве грелки меня вполне устраиваешь.
Осторожно, чтобы не потревожить его, Хиде потянулся к журнальному столику, взял за ручку кружку и поднёс к губам возлюбленного.
— Тогда пей какао, — Йошики усмехнулся краем рта, но всё же осторожно погладил его пальцы и прихлебнул обжигающий напиток. А гитарист, наблюдая за ним, улыбнулся: — Чёрт, ну до чего же мило… Ты как ребёнок.
— Ага, — пианист фыркнул и поднял на него глаза, — бутылочки с соской не хватает.
Хиде засмеялся и поцеловал его в лоб.
— Ну нет, это будет уж слишком. Если ты вздумаешь чмокать из бутылочки, я точно умру от излишнего умиления.
Йошики испуганно дёрнулся при слове «умру» и, пытаясь скрыть замешательство, опять прижался губами к краю чашки. Он так и не мог ничего с собой поделать, каждый раз вздрагивал, когда Хиде говорил нечто подобное, даже в шутку. Он-то понятия не имел, что Йошики пришлось множество раз наблюдать его смерть собственными глазами. А у пианиста перед взглядом тут же вставала картинка опустевшей токийской квартиры и неподвижного возлюбленного на руках — потускневшая, но не ставшая от этого менее страшной.
— Чувствовать себя ребёнком иногда бывает так здорово, правда? — Хиде явно почувствовал его нервозность и улыбнулся.
— Правда, — качнул головой Йошики. Повисла неловкая пауза; чтобы нарушить её, он решил всё-таки задать один беспокоящий его вопрос. — Хиде, а ты… Ты жалеешь, что у тебя нет детей?
Хиде поперхнулся и уставился на него круглыми глазами:
— Это что ещё за провокационные вопросы?
— Просто так спросил. Так что, жалеешь? — Йошики слегка прикусил губу. — Я просто чего-то стал вспоминать, как ты всегда возился со своим племянником, подумал вдруг, что ты был бы чудесным папой…
— …и стал в своей манере грызть себя непонятно за что, — Хиде поморщился и притянул его к себе. — Хватит уже. Если бы я хотел семейной жизни, я бы на тебя и не запал никогда, женился бы на какой-нибудь подруге детства в итоге и жил с ней до старости счастливо. Но увы, — он ухмыльнулся, — я слишком рано понял, что меня парни привлекают гораздо сильнее. Когда Таск появился. И я принял это. Как-то даже слишком легко получилось, знаешь, я совершенно не мучился мыслями типа «о боже, у меня встал на парня, какой кошмар, меня мама убьёт». А насчёт детей… Мне вполне хватало того, что Хироши давал мне со своим сыном понянчиться. Род на мне тоже, слава богу, не прервётся, и родители могут быть спокойны. Так что я не жалею, абсолютно, мне очень хорошо с тобой. И не терзай себя такими мыслями.
Йошики улыбнулся. С племянником Хиде всегда возился с огромным удовольствием: едва тот научился ходить, даже вытаскивал его на сцену, с позволения брата, естественно. И всегда очень баловал, за что, как помнил Йошики, Хироши на него даже изредка сердился, но Хиде только отмахивался. И даже сейчас, когда племянник уже вырос, их с Хиде отношения оставались очень тёплыми. У Йошики возникали порой мысли о том, что в лице Хиде, возможно, кто-то потерял замечательного папу. И от этих раздумий становилось по-своему горько. Раньше это особо не занимало голову и не ранило, но, став старше, Йошики на многие привычные вещи начал смотреть иначе.
Ближе к ночи раздался звонок мобильного. На том конце провода ожидаемо оказался Тоши; он уже куда более бодрым голосом сообщил, что стоит на паспортном контроле в аэропорту Лос-Анджелеса. Обрадованный Йошики тут же рассказал ему о предложении встретить Новый год вместе. Тоши слегка замялся, сказал, что на всю ночь остаться, скорей всего, не сможет, а вот встретиться вечером было бы здорово. На том и порешили.
— Вот и замечательно, — зевнул Хиде, чуть-чуть разомкнув веки, когда Йошики отложил телефон. Он уже засыпал, вжавшись головой в подушку.
— Мне завтра с утра надо будет съездить на одну съёмку, — пробормотал Йошики, листая странички ежедневника, — но, надеюсь, к полудню я освобожусь, и там уже окончательно всё решим… Не хочешь, кстати, поехать со мной в качестве моральной поддержки? — он обернулся и легонько толкнул уже похрапывающего возлюбленного в бок. — Хиде, а ну не спать! Ты хоть слышишь, что я тебе говорю?
— Слы-ы-ышу, — проворчал Хиде, не открывая глаз. — Не знаю, Йо… Если я смогу с утра встать, то, может, и поеду. Вот тебе, кстати, будет и прогулка по центру, которая сегодня сорвалась…
— Да, точно. Купим на обратном пути вечно мёрзнущему тебе новый тёплый свитер… — Хиде вздрогнул, приоткрыл глаза и опустил на возлюбленного взгляд. А Йошики улыбнулся и вжался щекой в его шею. — Я видел в одном магазине очень красивый, хотел его купить, но решил, что лучше тебе самому сначала его увидеть. А то у нас с тобой вкусы в одежде не совпадают от слова вообще. И… Если честно, я всё ещё надеюсь, что ты когда-нибудь перестанешь кутаться в эти безразмерные кофты.
— А я всё ещё надеюсь, что ты покрасишься обратно в рыжий и опять отрастишь волосы до пояса, — Хиде фыркнул. — Мы оба надеемся на несбыточное, заметил?
— Это вызов? — вскинулся Йошики. — Да легко. Один поход в салон — и я рыжий. А если не буду стричься, волосы до пояса за несколько месяцев отрастут. Хочешь? — он сощурил глаза.
Хиде начал кашлять.
— Да шучу, конечно. Времена уже не те, да и мне нравится, как ты выглядишь. Впрочем, раз уж ты проявляешь такое рвение, — он перевернулся на спину и с наслаждением потянулся, — так и быть, я сделаю тебе приятное и завтра надену рубашку, а не свитер.
— И кожаные штаны не забудь, — фыркнул Йошики и легонько надавил пальцем на кончик его носа, как на кнопку.
— Договорились.
Хиде усмехнулся и, притянув его к себе, зарылся носом в волосы.
***
Утренняя запись для одного из телеканалов закончилась даже раньше, чем Йошики предполагал — около одиннадцати утра. Хиде уже чувствовал себя гораздо лучше и всё-таки согласился составить ему компанию. Всю съёмку он сидел тихонько на кожаном диванчике и, чуть прищурив глаза, слушал и наблюдал, как Йошики, весь в белом, с тщательно уложенными волосами и подкрашенными глазами, в окружении камер играет «Лунную сонату». Хиде всегда любовался им в такие моменты, смотрел, как заворожённый. Йошики даже порой думал, что именно этот восторг в глазах и привлёк его к Хиде в своё время.
На обратном пути из студии Йошики всё-таки затащил его в бутик посмотреть на свитер. Хиде засопротивлялся было, но пианист почти силой поволок его к примерочным. Свитер и вправду был очень красивый — длинный, свободного покроя с толстым воротником, такой, какие всегда и нравились Хиде, связанный из мягкого ярко-синего кашемира. И он очень шёл Хиде, удивительным образом гармонично сочетался с его светлой кожей и малиновыми мелкими кудряшками. Да и самому гитаристу он явно понравился. В итоге, конечно, уйти без вещички так и не получилось. И уже пора было возвращаться домой.
До назначенного часа оставалось не так много времени, Йошики удовлетворённо оглядел украшенную гостиную, поднялся на второй этаж и заглянул в спальню.
— Аргх, так облипает… Как же непривычно.
Хиде ворчал перед зеркалом, придирчиво оглядывая себя со всех сторон и дрожащими пальцами пытаясь завязать галстук. Он выполнил данное вчера обещание, натянул на себя тонкую тёмно-красную рубашку и кожаные брюки. Йошики слегка прикусил губу при виде такого зрелища, подошёл к нему и перехватил руки.
— Тебе идёт. А галстук завязывать необязательно.
— А мне хочется, — Хиде улыбнулся краем рта и опять принялся дёргать узел. — Вот ведь… Я последний раз галстук надевал на конференцию по поводу роспуска группы. Вроде как серьёзное мероприятие, надо было прилично выглядеть. А теперь чего-то вот не могу, разучился…
— Дай я.
Йошики выхватил у него концы и принялся осторожно затягивать ленточку. Хиде слегка наклонил набок голову и, протянув руку, поправил его старательно уложенные русые волосы.
— Ты прямо как примерная жена, Йо, — с усмешкой констатировал он. — Поправляешь мне галстук…
— Ага, и нянчу тебя, — язвительно отозвался Йошики, оставив в покое узел и уставившись ему в лицо хитро сощуренными глазами. — Ты мне и вместо мужа, и вместо ребёнка капризного временами.
— Кто бы говорил, — Хиде потянул его за подбородок и поцеловал в губы; почувствовав, как Йошики дёрнулся, усмехнулся и обнял его за талию. — Не бойся, я аккуратненько. Я давно уже научился тебя целовать и не смазывать помаду при этом.
Пианисту на помаду было плевать, поэтому он абсолютно не возражал, вполне охотно отвечая на поцелуй и прихватывая его губы в ответ. Обоих отвлёк мелькнувший за окном свет фар. Йошики торопливо глянул на себя в зеркало, поцеловал возлюбленного и поспешил вниз. Накинув на плечи пальто, чтобы не простудиться, он выскочил на крыльцо. Тоши как раз выбирался из такси, зябко закутываясь в кожаную куртку и пряча нос в тёплом сером шарфе. Он постоянно странно оглядывался по сторонам, будто ожидал какого-то нападения, и поминутно ощупывал карман. Но, когда Йошики, запыхаясь, подскочил к нему, улыбнулся и, показалось, растерял всю напряжённость.
Пианист думал, что сможет держать свои эмоции под контролем, но от детского желания обнять друга в итоге так и не удержался. И от того, что Тоши уткнулся носом ему в плечо и так же крепко сжал в ответ, на душе разом стало как-то тепло.
— Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, Йо…
Он пытался что-то сказать, но получалось путано, и Йошики, улыбнувшись, слегка отстранил его от себя.
— И я рад, что ты всё-таки смог приехать. Пойдём в дом, чего на улице мёрзнуть. У нас ещё будет время наговориться.
Хиде, решивший не высовываться на улицу, ждал их в гостиной. Тоши, увидев его, тихонько кашлянул, а гитарист поспешно встал с кресла. Они явно напряглись при виде друг друга, со стороны это было очень заметно. А Йошики невольно вспомнил укоризненный и сердитый взгляд Хиде на финальном лайве и прикусил губу. Впрочем, он уже выяснил, что Хиде на самом деле умеет долго обижаться; то, что ему хочется забыть, он выбрасывает из головы, но есть вещи, которые даже ему сходу простить очень сложно.
— Хиде… — слегка сдавленно протянул Тоши и тут же широко улыбнулся. — Вот чертяка, вообще не изменился!
— Это был комплимент или не очень? — Хиде рассмеялся и вытянул руки. — Иди обниму.
Йошики тихонько выдохнул с облегчением. Хотя он видел, что глаза у Хиде, несмотря на смех, остались очень напряжёнными.
Вечер пошёл своим чередом. Какое-то время они провели за столом, непринуждённо болтая о разном и старательно обходя нехорошие темы вроде секты и распада «X». В этих разговорах всё же чувствовалась некоторая натянутость, Йошики впервые за долгое время ловил себя на том, что он просто не знает, о чём разговаривать. Тем более с Тоши — сколько он помнил себя и их отношения, у них никогда такого не было, темы для обсуждения находились всегда, и им не бывало скучно во время этой болтовни. Теперь же он старательно улыбался, но чувствовал какой-то незримый барьер, прямо как тогда, с Хиде — стеклянная и хрупкая, а стена, которую надо как-то разрушить. Тоши, впрочем, тоже заметно нервничал. Один только Хиде, нахлебавшись шампанского, развеселился и то и дело дёргал их обоих, подбрасывая новые темы.
— Йо, Йо, а расскажи ему про ту музыку! — подпрыгивал гитарист, поблёскивая глазами. Йошики слегка вскинул брови, не понимая, о чём он, и Хиде округлил глаза: — Ну помнишь, ту, которую ты написал, когда мы помирились. Ты пообещал поберечь её для Тоши!
Тоши удивлённо кашлянул и посмотрел на друга:
— Ты написал для меня песню? Серьёзно?
Йошики слегка нахмурился, вспомнив тот разговор.
— Я её для себя написал, — сказал он наконец. — Собирался вообще её оставить без слов и исполнять на рояле. А потом как-то так получилось… И Хиде сказал, что никто её лучше тебя не споёт.
Тоши прикусил губу и отвёл в сторону глаза, а Йошики повернулся и принялся отнимать у Хиде десятый по счёту бокал шампанского.
— Ну-ка, дай сюда, тебе уже хватит.
Пианист уже отвык постоянно следить, чтобы Хиде не напивался — тот вроде бы сам относительно научился себя контролировать — и в итоге упустил момент, когда возлюбленный опьянел. Хиде ещё не был в хлам, но что-то слишком уж он развеселился и разболтался.
— Ну-у-у, верни, изверг! — Хиде обиженно надулся и вцепился пальцами в ножку фужера. — Это же просто шампанское, от него плохо не будет!
— Ты даже от него пьянеешь почти мгновенно, — отрезал Йошики, — и ещё как плохо будет, голова станет болеть весь день.
Хиде фыркнул, но всё-таки позволил ему забрать бокал и потянулся к бутылке с колой.
— Да ладно тебе, Йо. Сегодня есть все поводы напиться, — Тоши вдруг улыбнулся.
— Вот! — обрадованно воскликнул Хиде, уставившись на него осоловелыми глазами. — Спаситель мой, дай поцелую, — и в ту же секунду полез обниматься; Тоши даже не успел шарахнуться от него в сторону, и Хиде повис у него на шее. Йошики поймал его совершенно беспомощный и растерянный взгляд и ухмыльнулся — растерял выдержку, дорогой, скорость реакции уже не та, а Хиде по-прежнему шустрый, и от него не так-то просто увернуться, тем более когда он пьяноватый.
— Поводы-то есть, — делано спокойно произнёс он, наблюдая, как Тоши, нервно посмеиваясь, всё-таки пытается отцепить от себя гитариста, — только сейчас это чудо напьётся, а завтра весь день будет лежать, охать, жаловаться на головную боль и действовать мне на нервы. Знаю, проходили уже.
— Какой же зануда временами, а, — мученически вздохнул Хиде, отстранился и принялся прихлёбывать колу. — Постоянно меня воспитывает, представляешь, Тоши?
Пьяный и надувшийся Хиде со стороны выглядел так забавно, что Йошики невольно прыснул со смеху, а за ним и Тоши.
— Кое-какие вещи никогда не меняются, — констатировал он со смехом. И, вдруг разом посерьёзнев, опять посмотрел на раздражённо приложившегося к своему фужеру Йошики. — И всё-таки, та песня…
— Хочешь её послушать? — Йошики улыбнулся. — У меня есть запись альбома, могу поставить. Или, если хотите, — он глянул на Хиде, — можем пойти в залу, сыграю.
Гитарист чуть подрагивающими пальцами приподнял его закреплённую бандажом кисть и тревожно напомнил:
— Йо, у тебя же рука болит. Ты эти дни только и делаешь, что таблетки пьёшь…
— Ерунда, — со вздохом отозвался Йошики. — Если бы меня это волновало, я бы не играл уже давно. От одной мелодии хуже не станет.
— А что, рука так и не восстановилась? — подал голос Тоши, молча наблюдавший за ними. — Я думал, ты уже давно что-то с ней сделал…
Йошики мотнул головой.
— Как видишь, нет… Да и со спиной по-прежнему неприятности. Инвалид я, что уж говорить. Делать-то со всем этим что-то надо, даже не что-то, а операцию, серьёзную, но я всё никак не могу решиться, надеюсь тайком на чудо. Ладно, ни к чему аппетит портить разговорами о моих болячках. Пойдёмте.
Они перешли в музыкальную залу. Хиде и Тоши устроились на диванчике, а Йошики сел за рояль, одёргивая рубашку. Поднял крышку, положил пальцы на клавиши и закрыл глаза. Сколько раз он уже играл эту мелодию, как дома, так и на своих выступлениях? Он уже и не помнил. И Йошики всё ещё считал её одним из лучших своих произведений, хотя играть каждый раз было просто невыносимо тяжело. Она переполняла его воспоминаниями, по большей части пугающими и печальными — каждый раз, скользя по клавишам пальцами, Йошики вспоминал петли, вспоминал мёртвого Хиде, безвольно лежащего у него в руках, вспоминал эту пустоту внутри, в которой, делая судорожные кульбиты, затихало его собственное сердце. Но одновременно она и окутывала душу любовью, такой светлой, тёплой, и при этом такой сильной, затмевающей неприятные чувства; его собственной любовью, любовью к Хиде, которую он в полной мере осознал, лишь пройдя через весь этот ад. Может, это было ему необходимо? Кто же теперь знает…
Он играл легко и свободно, больше не чувствуя сковывающих руки кандалов. Так увлёкся, что даже не заметил, как Тоши тихонько встал и приблизился к нему. Йошики только дёрнулся, вдруг почувствовав его пальцы на своих плечах; вскинул голову и улыбнулся.
— Может, хочешь составить мне компанию? Я дам тебе слова.
— Не знаю… Я уже столько времени не пел, — Тоши покачал головой, — наверное, все навыки растерял.
— Не прибедняйся! — крикнул с дивана Хиде. — Давайте уж, раз взялись, мне надоело самому на эту тему фантазировать!
Йошики засмеялся, подобрал лежащий сбоку листок и протянул другу.
— Мы не на концерте и даже не на записи, чтобы так волноваться по этому поводу. Давай попробуем. Мне и самому интересно, я никогда не слышал её со словами. Хиде отказался её исполнять.
Тоши заколебался, но потом всё же несмело кивнул и осторожно забрал у него листок, быстро пробегая по нему глазами, а Йошики вновь положил руки на клавиши. Он видел, что друг внимательно следит за ним; кивнул легонько в нужный момент, и он запел…
Йошики даже вздрогнул: голос у Тоши ничуть не изменился с тех самых времён, несмотря на полное, как он говорит, отсутствие практики. Всё такой же сильный, высокий, эхом откатывающийся от стен и, по ощущениям, пускающий по комнате вибрацию. Только звучать он стал чуть-чуть более глухо, но это было абсолютно не критично, даже придавало какой-то особый шарм, изюминку. Он пел, а у Йошики перед глазами опять появился переполненный стадион; вновь в ушах зазвучали громкие выкрики, вновь он увидел заплаканного Хиде с гитарой, сидящего возле ножки рояля. Эмоции охватили его, как вихрем, на глазах выступила предательская влага, а руки задрожали.
Хиде отложил свою гитару в сторону и встал с дивана. Подойдя к ним, присел рядом с Йошики на скамью и прижался к его плечу. И пианист улыбнулся, быстро прикоснувшись губами к его виску. Чувствительный, понял, что что-то не так, и решил успокоить.
— Знаете, у меня есть одно желание…
Включённый телевизор демонстрировал прямую трансляцию с Таймс Сквер. Шар времени уже почти достиг нижней точки, это давало понять, что до полуночи оставалось меньше минуты — самое время загадывать желание. И Йошики с улыбкой рассматривал пузырьки в бокале.
Тоши улыбнулся, а Хиде, успевший слегка протрезветь, обнял возлюбленного за плечо и прижал к себе, утыкаясь губами в лоб.
— …правда, оно довольно большое, это желание, — продолжил пианист, покачивая головой, — но, может, если мы загадаем его все вместе, оно точно сбудется?
— И о чём же наша принцесса мечтает? — мягко спросил Хиде.
Йошики пару секунд помолчал, собираясь с духом.
— Давайте за этот год возродим «X», — Тоши распахнул глаза, а Хиде кашлянул. — Заставим её взлететь ещё выше, чем перед распадом. И следующий Новый год, — Йошики улыбнулся, — встретим всем составом на сцене «Токио Доум».
— Йо… — Тоши растерянно тронул его руку и прикусил губу. — Слушай, я помню, что ты мечтатель, но это уже какое-то безумие… Ты хоть представляешь, как это сложно? Серьёзное дело, боюсь, года на такое просто не хватит.
Пианист на секунду сжал его пальцы и тихонько фыркнул:
— Ты и тогда мне это говорил. Когда я ещё только загорелся идеей создать группу, помнишь? — Тоши медленно кивнул. — Тоже безумием казалось, причём всем, и в итоге получилось. А помнишь, что я вам говорил, как только мы собрали первый постоянный состав и твёрдо решили пробиваться?
Тоши растерянно глянул на Хиде, тот скорчил гримаску и притворно развёл руками. Хиде-то точно помнил, он тогда ловил каждое слово Йошики.
— Доверьтесь мне, — с улыбкой произнёс Йошики и приподнял бокал. — Просто доверьтесь полностью. И я сделаю всё, чтобы наши мечты воплотились. Почему бы сейчас не сделать это ещё раз?
— А почему именно сейчас? — Тоши покачал головой, в глазах всё ещё читалось замешательство. — Если ты так хочешь вернуть группу, почему было не сделать это раньше?.. Не думай, что я не хочу, хочу, даже очень, просто не понимаю…
Йошики раскрыл было рот, но Хиде его опередил.
— Потому, Тоши, — он слегка прищурился и отбросил со лба волосы, — что «X» без тебя не «X». Мы это обговаривали, не один раз. Но решили отложить до лучших времён, верили, что ты вернёшься.
Тоши улыбнулся и приподнял руку, прикрывая глаза широким рукавом чёрной рубашки.
— …Вот чёрт, — сдавленно прошептал он, — а я-то думал, что меня уже ничем не удивишь и не проймёшь… Ребята, вы самые лучшие.
Из телевизора уже слышались радостные выкрики, и звон бокалов замечательно дополнил эту картину.
— С Новым годом, — с улыбкой сказал Йошики. — Мы всё ещё «X». И пусть в этом году у нас всё получится. Ведь одно желание на троих, загаданное в новогоднюю ночь, просто обязано сбыться.
