Нежность

Кладбище оказалось совсем рядом, десять минут неспешной ходьбы через поселок и ещё десять через маленькую рощицу. Дорога была хорошая, и помощь в доставке на машине отклонили все, даже колясники, желая прогуляться и проветриться. Крёстная подхватила внука под локоток, и теперь они вышагивали во главе всей разномастной колонны. Публика была тихая, то ли от предстоящего скорбного мероприятия, то ли после всех вчерашних возлияний. Ральф не спеша шёл сзади, уже при свете дня разглядывая всех гостей. Девчонки держались одной кучкой, Мертвец пылил по обочине, сунув руки в карманы, ссутулившись и сплёвывая под ноги, Рыжая катила коляску Лорда, натянув на руки рукава куртки, и больше смотрела по сторонам, чем следила за дорогой. Лорд недовольно шипел, когда колеса коляски в очередной раз подпрыгивали на выбоине или камушке, она не отвечала. Ангел и Дорогуша походили на актеров дешёвого варьете, сбежавших со сцены в костюмах, которые сияли при свете софитов, а на солнце выглядели полным убожеством. Рыжий трусил подле жены, потирая небритую щеку. Сквозь ржавую щетину вытатуированная роза смотрелась лишайным пятном. Среди всех только, пожалуй, эта женщина улыбалась и ветреному дню, и редкому солнцу, бодро шагая, выставив шар живота вперед.       — Всё ещё пасёте наше стадо? — Сфинкс поотстал ото всех, чтобы идти с ним вровень.       — Привычка, — Ральф неопределенно пожал плечами. Он ведь и сейчас работал воспитателем, так что навыки контроля групп детей при перемещении в нём уже срабатывали неосознанно, автоматически.       — И зачем он её тащит? — Сфинкс кивнул в сторону Рыжего. — Она чужая, зачем ей это?       — Вместе в горе и радости, — ответил Ральф. Он тоже не очень понимал желание молодой женщины сходить на похороны постороннего человека, тем более находясь в положении, но, с другой стороны, это не его дело. И ничего предосудительного она не делала; была подле мужа, вот и всё.       — Вам звонил Янус? Ральф отрицательно покачал головой, всё ещё не отводя глаз от жены Рыжего. Круглый живот, обтянутый алой тканью платья, казалось, бросал им всем вызов новой жизнью, что росла и зрела там. На фоне этого таинства они все выглядели как-то по особенному ничтожно. Старуха, устраивающая приём в честь своего внука — хранителя рода, на котором этот род и закончится. Стервятник, как воплощение скорби и аскезы, отказа от мирских радостей в угоду вечной памяти. Он сам на пороге того возраста, когда вдруг остро осознаешь, что вся жизнь ничто, если не оставил после себя продолжения, что вот не будет после тебя кого-то, у кого будут твои глаза или нос. И почему-то это окажется действительно важным, единственно по-настоящему значимым.       — А тебе? — Ральф улыбнулся и кивнул, когда жена Рыжего обернулась и вопросительно посмотрела на него, почувствовав взгляд.       — Я звонил сам. Он сказал, что без изменений, но в случае Слепого — это даже пока хорошо.       — Но ты так не думаешь?       — Я думаю, что без изменений — это то, что Слепой просто лежит и тает до состояния мумии, сколько бы они его не питали через вену.       — Ну хорошо, допустим. Итак, Слепой умирает, и что тогда? — со Сфинксом можно не деликатничать, не плести кружева слов, пряча истину. Они наконец дошли до кладбищенских ворот, Стервятник с Крёстной уже шагали по центральной аллее, идущей в горку. Кладбище было старым, но действующим. Впереди за кронами деревьев маячил купол то ли церквушки, то ли часовни, аллеи с выстроенными вдоль них захоронениями разбегались лучами в разные стороны.       — Если Слепой умрёт, — Ральф дёрнулся на голос Сфинкса, на металлические нотки, зазвучавшие в словах, — вернее будет сказать, когда он умрёт… Сфинкс рассмеялся и неловко махнул протезом, зацепив пальцем шарф. Смех был столь же неуклюжий, как и его пластиковые пальцы.       — Так вот, когда это случится, возможно, окажется так, что и все остальные, на ком есть метка Дома, долго не протянут.       — И ты? — пора бы уже научиться не вестись на такие уловки, но Ральф всё равно продолжал заводиться на всю эту таинственную муть, сказанную пророческим тоном.       — А я особенный, — улыбнулся Сфинкс, задирая голову на карканье кладбищенских ворон, приветствующих их процессию. — Меня это не коснётся, как и Рыжего, например. На нас, если хотите, каинова печать. Но с Рыжего взятки гладки, он всего лишь беглец, и Дом был одним из его убежищ, как сейчас все эти грядки с теплицами. А я предатель совсем другого сорта, я останусь, чтобы помнить всё и жить до глубокой старости. Ральф принюхался, такие разговоры хорошо вести хорошенько выпив, только сейчас у него было ощущение, что Сфинкс уже конкретно пьян, а сам он непозволительно трезв.       — Да бросьте вы эти воспитательские замашки, — буркнул Сфинкс, сражаясь с шарфом. — У нас был план, и он не сработал, пора уже это признать. Глупо было думать, что если мы опять втащим вас в свою орбиту, а вы опять спасёте Стервятника, что-то где-то щёлкнет, колесики закрутятся и жизнь наладится. Но это было лучше, чем смотреть на то, как он днями сидит в углу и жрёт побелку, а потом белыми пальцами рисует круги на полу! Ральф слушал очень внимательно, потому что Сфинкс озвучивал все его мысли, которые сам он просто не произносил вслух, не желая никого лишать надежды. У него-то как раз не было никакого плана, потому что он даже приблизительно не знал, с чего начать и что вообще он может сделать?!! Все уже скучились вокруг большого участка с шестью крестами и посеревшим от времени ангелом с воздетым крестом. У скорбящей статуи был отбит нижний край крыла, а в глазнице расцвела розетка мха, превратив её в одноглазого пирата. Работники похоронной службы уже ждали их на месте с гробом, установленным на специальные опоры. Ральф подумал, что Стервятнику тоже нужна сейчас опора, а у него даже нет трости. Ему было не видно лиц, Рекс с бабкой стояли спиной, и Крестная что-то беспрестанно говорила внуку. А Ральф видел, читал по напряженной шее, затылку, сжатым за спиной рукам, как невидимая нить, прочная, как стальная струна, тянет голову Стервятника к разверстой пасти могильной ямы, и как он сопротивляется.       — Ты смотри, старуха расщедрилась на гроб, — к ним подошёл Рыжий с глумливой улыбочкой на губах, что никак не вязалась с печальным выражением глаз, не прикрытых зеркальными очками. — Могли бы и урной обойтись, что там осталось-то за пять лет? Транжирит старая напоследок денежки. Надеюсь, открывать не будут. Можно бы было одёрнуть Рыжего, но эти же самые мысли вертелись в голове у самого Ральфа. Как будто весь этот сволочной цинизм и гнусные шуточки утверждали их в жизни, давали им отсрочку, напоминали о том, что всё поправимо, ведь у них есть ещё время.       — Ну а ты чего? — спросил Сфинкс. — Не пойдёшь проводить дружка, твоя же территория? Рыжий и правда вёл себя странно, стоял спиной ко всем и к могиле, будто не желая ничего видеть. И жена, Ральф оглянулся по сторонам, её тоже не было ни в группе собравшихся у ограды участка, ни на одной из лавочек у соседних могил.       — Хуятория, — огрызнулся Рыжий. — Мне этого дерьма в Доме хватило, теперь с этим покончено.       — Себе-то не ври, — хмыкнул Сфинкс.       — А что ты хочешь услышать, я не понимаю? — Рыжий завёлся неожиданно легко, будто только и ждал замечания в свой адрес. — Про вот это представление? Так я тебе скажу, не поможет.       — Почему? — Ральф вмешался, не столько потому, что его интересовало мнение Рыжего, столько для того, чтобы заставить говорить потише.       — Потому что вот он, — Рыжий ткнул пальцем через плечо, — придумает себе новый повод страдать. Почему я не посмотрел на брата, побрезговал, или вот теперь я знаю, куда и я лягу в свой час. Да вообще любая фигня в этом духе.       — Я серьёзно, — Сфинкс смотрел на Рыжего с таким выражением, что Ральф, давно изучивший их всех, очень ясно понял: если сейчас Рыжий не прекратит паясничать — будет драка.       — Голодное место, — Рыжий плюхнулся на железную оградку, нахохлился, как замерзающий голубь, всё так же избегая смотреть на происходящее у гроба, больше интересуясь мысками своих кроссовок, — ему хочется свежатинки, а не тухлые кости. А мы тут притащились, кандидаты через одного — выбирай не скупись. Надо сворачивать этот балаган и уходить побыстрее, пока оно не принюхалось. «А вот Рекса я не отдам! — со злостью подумал Ральф, неожиданно для себя поверив в слова Рыжего. — Пускай забирает кого угодно, да хоть всех разом, но не его». Стервятник обернулся, будто услышал его, или просто искал поддержки, потому что могильщики уже начали опускать затянутый бежевым сатином гроб в яму.       — Не ходите, — голос Рыжего стал тусклым и бесцветным, будто весь свой запал он растерял, выговаривая мистическую абракадабру. — Вы не сможете все время быть рядом и подкладывать подушечку под задницу.       — Могу и буду, — сквозь зубы процедил Ральф, уже лавируя между собравшимися. Спица удивлённо оглянулась на него, услышав эти слова. Мельком глянув на лица ребят, стоявших на дорожке, он отметил, что на всех написана скука, в лучшем случае вежливое участие. Даже на лицах работников похоронной службы было больше сочувствия, пусть и напускного, профессионального. Кто-то откровенно зевал, Кролик читал имена и даты на памятниках, шевеля губами, высчитывал годы жизни, Лорд, похоже, дремал, Рыжая курила, отойдя подальше, Москит пытался достать языком до прыща на подбородке и выглядел полным придурком. Никому не было дела до этих похорон, никого не волновали переживания и душевная боль Стервятника, как и мотивы, которыми руководствовалась Крёстная. Все просто отбывали повинность, как когда-то слушали нудные речи Акулы в актовом зале: неприятная процедура, которую просто надо перетерпеть, чтобы потом получить конфетку. Да и кто помнит Макса? Разве что только те, кто жил в Третьей, могли как-то сопереживать своему вожаку, но насколько это сострадание искреннее? Даже в Доме Ральф не мог со стопроцентной уверенностью сказать, действительно они чувствуют горе Стервятника, как своё, или умело подражают, копируя вожака в мелочах, вплоть до количества серёжек в ушах. Сфинкс, Рыжий, Мертвец — кто из них дружил с Тенью? Со Сфинксом Сиамцы были в одной стае, созданной Волком, но друзьями? Нет, слишком уж они были разными. Выколоть глаз щенку, морить голодом раненого скворца, чтобы выяснить, сколько дней он так протянет, наблюдать за тараканами в закрытой банке, ожидая, пока останется один — это было из репертуара хромоногих братишек, у Волка не терпели насилия и пустого издевательства над слабыми. Поэтому они и разделились, братья ушли, собрав под свое крыло всех «не таких, неправильных и странных», они тоже были своего рода защитники, только тех, кем брезговали все остальные, условно "нормальные". Всей подоплёки Ральф не знал, просто наблюдал и делал выводы. Но сейчас даже бывшие Птицы выглядели скучающими и разочарованными, как будто ожидали, что «шоу» будет ярче. Ральф, не церемонясь, пихнул в плечо Дорогушу, прошёл за оградку и встал рядом с Рексом. Сзади зашушукались, заскрипели шины по песку. Наконец-то «программа» стала интереснее. Стервятник нервно сглатывал, острый кадык беспрестанно ходил верх-вниз по шее. Ральф взял его за руку, переплетая пальцы, ладонь Стервятника была ледяная, безжизненная. Крёстная наклонилась первой, зачерпнула голой рукой красноватой глиняной земли и кинула в яму. Комья ударили в крышку, пачкая светлую обивку, прокатились с сухим треском и скатились вниз. Стервятника передёрнуло.       — Ты не…       — Должен. Не выпуская его руки, Стервятник тоже ухватил ком земли и бросил в яму. В один миг перед Ральфом мелькнула картинка, как Рекс с диким криком, так памятным ему по той ночи, когда не стало Макса, бросается вниз, а Крёстная отдаёт команду, и могильщики начинают кидать лопатами землю. А Стервятник так и останется изломанной Птицей там, рыдая и умирая от горя. Крёстная стояла с отрешенным лицом, не сводя глаз с памятника — чёрной мраморной плиты без фотографии или барельефа, только имя, даты рождения и смерти. Семьдесят два года, сколько же самой Крёстной? Или муж был значительно старше?       — Дайте пройти, — просипел Мертвец. Ральф посторонился, уводя за собой и Стервятника. За Мертвецом потянулись и остальные, земля загрохотала вниз. Сфинкс подошёл одним из последних и вопросительно посмотрел на Стервятника, неуверенный, что сможет совладать с протезами. Рекс кивнул, разрешая, и Сфинкс, подцепив мыском ботинка землю, стряхнул её в яму. По сигналу Крёстной могильщики сноровисто закидали яму, в несколько приёмов оформив аккуратный холмик. «Ну вот и всё, — подумал Ральф, — покойся с миром. И отпусти его, пожалуйста, даже если он сам не может тебя отпустить. Ты, Макс, освободи его, дай ему жить». Ветром принесло несколько берёзовых листьев и сосновых иголок с ближайших деревьев, и они оказались единственным украшением на сиротливо голой земле. Ни у кого из них не было цветов или венка, а покупать кислотных оттенков искусственные подобия живых цветов у предприимчивых старушек при входе казалось кощунством.       — Вот, у меня есть, — жена Рыжего возникла будто из ниоткуда с букетом поздних астр и каких-то пушистых жёлтых метёлочек, растущих везде; и в садах на клумбах, и вдоль дорог. Как же Ральф был благодарен этой женщине, именем которой даже не поинтересовался. Этими скромными цветами и простотой, с которой она отдала их, она мгновенно оживила их всех, изменила этот механический ритуал иссушенной скорби на человеческое участие и соболезнование. За слёзы, что всё-таки выкатились из глаз Стервятника, когда он наклонился, укладывая цветы и присыпая стебли сырой землёй, чтобы они подольше оставались свежими, Ральф был готов нести её на руках. А она, почувствовав его невысказанную благодарность, улыбнулась, и по дрожащим её губам он понял, что она соболезнует этому неизвестному ей парню, и, наверное, только она одна из всех присутствующих.       — Нам пора, — голос Крёстной чёткий и звонкий. — В доме накрыт второй завтрак или поминки, кому как нравится. Спасибо всем, кто приехал. Первый автобус уходит в город через час сорок, следующий будет через два часа. Она отсекала отработанный «материал» легко и без сожалений. По-своему этим нельзя было не восхититься: целеустремленность и отсутствие пустых, мешающих сантиментов. Оставалось только пожалеть, что внук не унаследовал хоть малую толику бабкиной выдержки.       — Рекс, нам нужно побеседовать в присутствии юристов, они уже нас ожидают. Стервятник снова взял его за руку, то ли нуждаясь в поддержке, то ли демонстрируя бабке, что он не один, у него есть друг и защитник, и отпускать Ральфа он не собирается.       — Распоряжаться вами... — она слегка прищурилась, как бы улыбнувшись ему глазами. «Я не имею права», — мысленно продолжил Ральф.       — ...Я не в силах, — закончила фразу Крёстная, опять удивив его.