Нежность

День обещал быть жарким и, чтобы успеть по холодку, Ральф встал пораньше. Накануне вечером он позвонил Рексу и предупредил, что задержится в городе ещё на день, соврав, что заменяет кого-то из коллег в отпуске. Последнее время он как-то много и, главное, легко врал Стервятнику. Будто они поменялись местами, и теперь Рекс — въедливый воспитатель, допытывающийся до истины мотивов и поступков, а он — подросток, скрывающий свои мелкие грешки. Надо было ещё подхватить по пути Януса, а на обратном пути закинуть его в больницу. Старый Паук, в отличие от самого Ральфа, действительно работал за всех отпускников своего отделения. Эти памятные визиты он старался совершать каждый год и только последние несколько лет действительно мог поехать на кладбище в годовщину смерти своих воспитанников. Пока он работал в Доме, к этой дате все уезжали в санаторий, но и там, как старожилы, они собирались с Янусом на поминальный вечер. И сначала в молчании пили, аккуратно подбирая слова и тяжело вздыхая, заново проживая события той кровавой ночи. А потом кто-нибудь вспоминал особо наглую проделку, и это прорывало плотину, они наперебой рассказывали друг другу разные случаи, вспоминали клички и спорили о деталях, составляли картину произошедшего с разных ракурсов и ржали как кони, до слёз. Самое удивительное, что чем дальше были события того выпуска, тем больше вспоминал Ральф.       — Это время, — вздыхал Янус и тёр платком очки. — Медленно, но отпускает, психика восстанавливается. Ты принимаешь случившиеся и вспоминаешь всё больше и больше.       — А ты? — спрашивал Ральф.       — И я. Так оно и было. Вдруг, будто луч рампы высвечивал какой-то случай, сюжет и дальше уже всё событие раскручивалось, как в кино, отматывая ленту назад. Он как-то очень хорошо помнил последнее лето в санатории у моря, а вот учебный год до сих пор был разбит на отдельные фрагменты. Подвальная дискотека, конфликт в столовой и хруст разбитых тарелок под ногами, очередь раненых на предмогильной площадке и разъярённый Щепка, орущий ругательства. Или вот он совершенно четко помнил как он, Щепка и Лось идут по коридору и, наверное, единственный раз всерьёз обсуждают существование Ходоков и Прыгунов. И что на проверку им попался Сфинкс, тогда ещё Кузнечик — мальчишка с вихрами золотистых волос. И, как обычно, очередная попытка Ральфа убедить коллег, что все эти шепотки и многозначительные разговоры жителей Дома не выдумка, обернулась провалом. Безрукий мальчишка в белой жакетке и понятия не имел, о чём его спрашивают, на тот момент не имел.       — Времени в обрез, — Янус нырнул в уже прогретый солнцем салон и сразу закрутил ручку, опуская стекло. — Операционный день, так что я с тобой только туда и сразу обратно. Ральф кивнул, прибавляя газа по пока ещё пустому городу. Старое кладбище, где похоронили большую часть, умерших в ту ночь. Пройдёт ещё лет десять — пятнадцать и его снесут, сроют, выстроив очередной жилой комплекс — братья-близнецы Расчёсок маячили в городском мареве совсем рядом. Удивительно, что и смерть не примирила стаи Мавра и Черепа, будто специально разделив их и посмертно, положив по разные стороны аллеи. Ральф, помнится, даже узнавал, кто так распорядился, кто решил, но так и не добился внятного ответа. Просто так получилось, враги навсегда.       — Ты тоже про это думаешь? — спросил Янус, они вдвоём стояли у могилы Мавра, заросшей и неухоженной. Никто не приезжал сюда, чтобы оборвать траву, подмести и положить хотя бы сорванный у дороги лютик.       — Про что? — Ральф начинал считать спрятанные в траве холмики и всё сбивался, получая каждый раз разное число. Но отчего-то это казалось ему важным. Сосчитать и убедиться, что все на месте.       — Про то, что они, возможно, не так уж и были не правы, выбрав такой финал.       — Это ты сейчас к чему? Слепого вспомнил?       — Не только. Ладно, поехали. Высадив Януса у больницы, Ральф развернулся, решив вернуться на кладбище, с которого они только что уехали. Он и с самого начала предпочёл бы побыть там один, просто не смог отказать другу в просьбе. Солнце уже припекало во всю, но здесь, под разросшимися деревьями, было хорошо. Он ещё раз прошёлся вдоль аллеи, влез в заросли травы и нашёл покосившиеся, а кое-где и упавшие столбики с табличками имён. Всё-таки он забывал, сидел на корточках читал имя и фамилию и не мог с уверенностью сказать, кто это — Кабан или Гиббон? А вот имена Черепа и Мавра он помнил чётко, как и места их упокоения. Если есть тот свет, интересно, вожди Чёрных и Красных помирились или так и продолжают свою вражду? Или теперь, получив желаемое, они могут снова стать друзьями как когда-то давно, в детстве. Возможно ли такое в принципе? Могилы домовской Маты Хари здесь не было, Ведьму похоронили где-то в области. Её тело, одно из немногих, забрали родители и увезли, Ральф никогда не навещал её, потому что не простил. Не её, а себя. Ему нечего было сказать этой девушке как, впрочем, и нечего было вспомнить о ней, кроме широкополой шляпы и длинных тёмных волос. Она не была ни какой-то красавицей, ни заводилой или лидером, или той, по которой сходило с ума большая часть парней. Тёмная тень, за спинкой трона лилового вождя. Но именно она стала камушком, сломавшим весь механизм. Или её назначили таковой, ища повод устроить резню. В этом вопросе у него тоже были разногласия с одним человеком, к нему он тоже не ездил, но вспоминал и до сих пор спорил больше всех остальных. Лося он всегда навещал самым последним и только ему покупал по дороге какой-нибудь скромный букетик цветов. Зачем? Это была его мелочная и абсолютно бессмысленная месть. Он так и не простил любимца всех детей Дома, голубоглазого ловца детских душ. Не простил слепоты и дурацкой веры в прекрасные, нежные души больных детей. И всё, что он мог сделать, — это положить свой чахлый букетик на гранитную плиту и ,преодолевая ком в горле, прошептать: «Ну, теперь-то ты понял, старый дурак?» Лось был похоронен на новом кладбище, которое за эти годы разрослось до огромного города и каждый день прирастало новыми жильцами. Эти новые могилы, уходящие за горизонт памятники и ряды крестов, каждый раз сбивали его с толку. Вот и в этот раз он сначала кружил по подъездным дорожкам, так как из-за ремонта на трассе пришлось заезжать с другой, непривычной стороны. Потом, не желая мешать похоронам и прощающимся родственникам, ему пришлось сделать крюк, в целый квартал. И вроде бы он дошёл до нужного ему участка, но вот уже минут двадцать бродил и никак не мог найти могилу Лося. Особенная, тяжкая кладбищенская тишина гасила все сторонние звуки. Тут даже птицы не пели, правилами была запрещена посадка каких-либо кустов или деревьев, только зелёный дёрн и цветы, которые плохо приживались на бесплодном песке. И яркими зелёными покрывалами могли похвастаться только свежие захоронения. Ральф третий раз вернулся к могиле, которая служила ему ориентиром — двойное захоронение семейной четы. От неё он держал путь на необычный валун красного камня, установленный на могиле какого-то авторитета, потом надо было свернуть налево и пройти пять ровненьких, ухоженных захоронений с одинаковыми оградками, шестое — одинокий покосившийся крест над осевшим горбом земли, а за ним и будет последнее пристанище Лося. Он проделал этот путь ещё раз, бубня себе под нос шаги, как умалишённый, и даже зажмурился, подходя к углу, выкрашенной в белый оградки. И ничего. Вернее, совершенно незнакомая могила какой-то благообразной старушки в платочке и, судя по порядком проржавевшему кресту, и успевшей в обход запрета прорости крохотной сосенки, она здесь давно.       — Чертовщина какая-то, — Ральф сел на скамеечку, уже подвявший букет печально качнул головками цветов. — Бабка, ты откуда? Он огляделся вокруг, всё тоже самое. Всё те же могилы, что и раньше, знакомые лица с памятников, только Лося не было. Где-то рядом возились люди, кто-то красил — тянуло масляной краской, через несколько рядов от него две женщины убирали выцветшие венки и тихонечко переговаривались. Обычный день, обычные дела. Можно было сколько угодно зажмуривать глаза, трясти головой, сделать ещё один кружок, лавируя между могил, но факт оставался фактом — Лося не было. Причём не было так, будто его не было здесь никогда. И можно было бы списать все странности на дефицит мест и перезахоронение, на запущенных участках. Только за могилой Лося ухаживали и навещали, Ральф не знал кто, но, приезжая раз в год, видел и новые цветы, и убранный мусор, и поправленные покосившееся лавочку и столик. Ральф дёрнулся за телефоном, но трубку он оставил в машине. Страх хрустальными иголочками прошил позвоночник. Кладбищенские чайки детскими голосами плакали в вышине, высматривая оставленное угощение.