Сложные дети

      Когда Йола и Сеньор, задыхаясь, добежали до побережья, их встретил могильно тихий корабль с трепыхающимися на ветру лоскутьями парусов. Пиратка со страхом вглядывалась в массивную фигуру судна, бегала по палубе глазами, пока облегчённо не выдохнула: около фальшборта стоял Лао Джи и отдавал шестёрке приказ. Живой!.. В этот момент ей показалось, что с плеч рухнули гири…       Вероятно, их заметили, потому что от брига отделилась шлюпка, которая бодро поплыла в сторону берега, чтобы забрать людей на борт. Гребущие матросы исподволь рассматривали Сеньора, который сидел так ровно, словно проглотил штык, и прижимал к себе спрятанную под изодранным пиджаком папку с документами. Стоило только Йоле, доламывая каблуки и ногти, забраться на палубу, как она бросилась к Лао Джи. — Живой!       Издёргавшаяся за последние пятнадцать минут непрерывного бега пиратка была готова броситься давнему другу на шею и разрыдаться, но сдержалась, брезгливо обходя редкие неподвижные тела. Пяток шестёрок сейчас с плеском сбрасывал их за борт, освобождая залитую кровью палубу от тел. Задумчиво смотря на эту совершенно не эстетичную картину, она поинтересовалась: — Что здесь произошло? И где малышня? — Напал Дозор, джи! Стандартная команда: капитан, два младших офицера и семьдесят матросов, — дал короткую справку Лао Джи, после чего обменялся с Сеньором приветствиями и продолжил: — Фортуна в глубоком обмороке в лазарете, ей Мэб занимается. А Ганс прощается со своим у-джи-ном.       Офицер мотнул подбородком в сторону перевесившегося через борт мальчишки. Того рвало. Йола хотела было уже спросить, но Лао Джи ответил и без этого: — Он отлично держался, джи! Молодой Господин по достоинству оценит его мастерство стрельбы.       Явно желая высказаться по поводу её ранения, Лао Джи уже открыл было рот, но услышав недовольный фырк, промолчал. Развернулся в сторону лестницы вниз и, немного пошатываясь, пошёл туда, увлекая за собой Сеньора под предлогом помощи с такелажами. Йола в последний раз обернулась к острову, ища глазами Доффи, но песчаный берег был пуст.       Заставив себя успокоиться и не грызть многострадальные ногти, она перевела взгляд на брошенную шхуну Дозора. Интересно, Лао Джи с остальными перебил всех прибывших флотских, или оставшиеся в живых просто сбежали? Если второе, то скоро в морях появится ещё одна пиратская команда: после подобных провалов дозорные либо дезертируют, либо отправляются в тюрьму.       Отвернувшись, она подошла к дрожащему мальчишке, чья спина блестела от липкого холодного пота. — Первая кровь? — вполголоса спросила пиратка.       Ганс судорожно закивал головой, пытаясь успокоить взбесившийся желудок. Йола его сейчас прекрасно понимала — её первое убийство пусть и произошло при иных обстоятельствах, но самочувствие у девушки тогда было идентичное. Отвлечь бы его сейчас хорошенько… Взяв подростка за плечи, Йола настойчиво повела его внутрь корабля, заговаривая зубы: — Расслабься, почти все через это проходят. Где стрелять научился? Сам или учителя были? — Мама научила. Она была снайпером… Хотя вернее будет сказать — киллером, — потерянно ответил он, даже не следя за потоком информации.       Тихо присвистнув, Йола вошла в медблок, где Мэб молча колдовал над Фортуной. К чести этого человека, он прекрасно знал, когда его шутки неуместны, поэтому сейчас лишь ровно спросил вошедших: — Ранены?       Ганс заторможено помотал головой, щурясь от слишком яркого света, и, неуклюже упав на свою койку, замер. Йола молча стащила испорченный жакет и полезла за медикаментами: собственное простреленное предплечье уже начинало откровенно болеть. Когда она закончила возиться со своей рукой, Мэб попросил её: — Осмотри Ганса-я на всякий случай. У него может быть шок, — с громким чавкающим хрустом он вправил Фортуне сустав на плече и, рвано выдохнув, продолжил: — Вколи стандартную дозу метоклопрамида от тошноты. И седативное… любое. Чтобы расслабиться смог. Потом займусь твоей рукой.       Йола понятливо кивнула и, пока врач туго перебинтовывал опухшее плечо своей пациентки, начала искать необходимые медикаменты. Ганс так и сидел, ни на что не реагируя, пока подготовившая инъекцию медсестра не заявила: — Кончай заниматься самокопанием и ломать себе голову, — удивившийся мальчишка поднял на неё рассеянный взгляд, и Йола пояснила: — У тебя на лбу написано: «Имею ли я право убивать?» Даже не пытайся найти ответ: его не существует. Убил — хорошо, не убил — тоже хорошо. А может быть и наоборот.       Упрямый подросток попытался отмахнуться от ненужной философии, но Йола вколола лекарство, продолжив свою мысль: — Никто не заставляет тебя устраивать геноцид, но защитить свою жизнь и жизни членов Семьи ты отныне обязан — это твой долг как члена команды. Считай, что сегодняшняя ночь была своеобразной проверкой на доверие и навыки, и ты её успешно прошёл. — Я… — неверяще начал он, — смогу войти в команду?       Йола закатила глаза, будучи уверенной в том, что настолько элементарные вещи не требуется проговаривать. Однако увидев плещущуюся в зелёных глазах надежду, выдохнула и с нажимом подтвердила: — Думаю, да, но окончательное решение всегда за Молодым Господином. Как-никак, будущему Королю Пиратов нужны лучшие кадры в своей команде.       Сбоку послышался хмык, но его перебило восторженное восклицание мальчишки: — Так!.. эм… Молодой Господин хочет найти Ван Пис?! Мы отправимся на Гранд Лайн?       Минуту назад потухшие глаза сейчас сияли, как две неоновые лампочки. Бросив на оживившегося пациента взгляд, Мэб как бы невзначай поинтересовался: — Йола-я, что ты ему вколола? Ты перепутала успокоительное с героином?       Женщина зашипела, но старый врач продолжил, на этот раз обращаясь к дрожащему от возбуждения Гансу: — Господин Дофламинго действительно желает отправиться на Гранд Лайн, но не сейчас. Ближайшие лет пять там делать нечего. — Это ещё почему?! — возмутился ничего не знающий подросток. — Все хотят найти Ван Пис! А если не успеем? — услышав смешки взрослых, он зло воскликнул: — Да что я не так сказал?! В моём городе половина парней хотела стать пиратами и отправиться бороздить моря! — Вот именно поэтому мы туда сейчас и не поплывём, — устало проговорила Йола, но, не увидев и тени понимания в наивных глазах, произнесла: — Ганс, ты даже не представляешь, что именно последние десять лет творится на Гранд Лайн. Золотого Роджера ненавидят не просто так: из-за его последних слов в море вышли все кому не лень. — Что в этом плохого? — резко возразил собеседник, до сих пор не улавливая главной мысли. Йола желчно произнесла: — Думаешь, в море вышли исключительно толпы романтиков, которые героически путешествовали по островам Гранд Лайн, спасали принцесс в беде, искали древние клады и дрались с плохими дяденьками-дозорными?       Романтично настроенный мальчишка смущённо кивнул, а Йола жёстко оборвала его: — Были и такие, но они встречались редко и в большинстве своём подыхали в самом начале пути. Сразу же после казни Золотого Роджера в море вышли все, кто только умел грести, но дальше Реверс Маунтейн и первого острова уходила от силы десятая часть из них. Дальше Гранд Лайн наводнили бывалые моряки и преступники, которые больше напоминали сорвавшихся с цепей голодных тварей.       Ганс, шокированный новыми подробностями о Великой Эре Пиратов, обоснованно поинтересовался: — Откуда вы всё это знаете? Вы были там в то время? — Нет, к счастью, не была! — открестилась пиратка. — Большую часть я знаю со слов Лао Джи, который в то время служил в Морском Дозоре в Раю и своими глазами всё это видел. Именно из-за принятого тогда Правительством решения он и ушёл в отставку… — У него сейчас голова взорвётся, Йола-я, — вполголоса прервал её Мэб, начав работать с ногой бессознательной пациентки. — Да и незачем ему про ту мясорубку знать. В команде одного ребёнка, выросшего в ней, более чем достаточно. — Вы там тоже были?..       Мэб лишь коротко усмехнулся и спокойно ответил: — Да. В первые годы Эпохи было столько раненых, что всех активных правительственных медиков перевели в военно-полевые штабы. Поверь, увидел бы ты своими глазами то, что творилось в Раю, ты бы проклял Золотого Роджера за его длинный язык, недальновидность и полное равнодушие к мирному населению.       Замолчав, помрачневший хирург полностью сосредоточился на операции и больше ни на что не отвлекался. Йола впервые слышала о том, что Мэб когда-то был полевым врачом. Теперь понятно, откуда у него такой огромный хирургический опыт… Засыпающая на ходу женщина собиралась вернуться на палубу, чтобы продолжить ждать Доффи, поэтому, со щелчком повернув ручку двери, вышла вон. С той стороны она услышала лишь тихий вопрос: — Почему всё так получилось? С Ван Писом?..       Раздался тяжёлый старческий вздох и печальный ответ: — Потому что чистая мечта о сказочном кладе далеко не всем интересна, Ганс-я. Золотой Роджер поставил весь мир на уши, громко заявляя, что на другом конце света спрятал целые груды сокровищ, а тот, кто их первым найдёт, обретёт «богатство, силу и власть»! Хех… Ты хоть представляншь, как у людей амбиции взыграли? Конечно же, в моря ломанулись все кому не лень, в том числе и романтичные искатели приключений. Вот только выжили сильнейшие, а больше всех пострадали мирные жители.       Отпустив ручку двери, Йола обняла себя за мёрзнущие плечи и тихо пошла по тёмному коридору в сторону верхней палубы…

***

      В каюте медленно светлело. Ганс лежал на своей койке, сжавшись в комок, и уже третий час пытался уснуть, но не мог. Просто не мог. Сердце продолжало стучать в голове, перед зажмуренными глазами вновь и вновь падали человеческие фигурки. Они падали на деревянную палубу и больше не шевелились. Скольких он сегодня убил?       Мэб уже давно ушёл, с тихим вздохом закончив оперировать разодранную в клочья ступню Фортуны. У него ещё было много работы, и чья-то бессонница была наименьшей из проблем. Вскоре после ухода из медблока Йолы вернулась остальная команда, громко ругаясь и осматривая корабль, который к тому моменту уже слегка подлатали. Не тратя ни минуты, Молодой Господин отдал приказ выходить в море, чему оставшаяся на ногах Семья была безумно рада.       Невольно прислушиваясь к тихим всхлипам плохо спящей Фортуны, которая сейчас была слишком похожа на простого ребёнка, Ганс никак не мог этого принять. Откуда такая детская ранимость? Для него эта бесшабашная малявка была вечно хохочущей психопаткой, которая плевала на боль и оскорбления, в любой ситуации оставаясь весёлой и беспечной. Так почему сейчас она плачет?.. Что ей снится?       Ганс слышал о том, что Фортуна выросла на Гранд Лайн и с самого раннего детства плавала на пиратском корабле. Приблизительно представлял себе, что там творится, но никогда даже не задумывался о масштабах. Нет, он знал, что где-то там идут сражения, кто-то голодает, кто-то умирает, а бескрайние моря бороздят страшные и злые пираты. Но это было где-то там. Там… Далеко. Он весьма смутно представлял себе, что, опять же где-то там люди убивают друг друга из оружия, созданного его отцом, а мама, опять вернувшаяся домой уставшей, хладнокровно лишила кого-то жизни. Для домашнего ребёнка, никогда не видевшего ужасов мира, это было таким далёким. Словно ненастоящим…       В чём он точно не сомневался, так это в том, что очень скоро мир изменится, а над дворцами тиранов взметнётся пожар революции! Что очень скоро наступит новое завтра, без тенрьюбито и Мирового Правительства! Он знал, что отец создаёт оружие массового поражения для нужд Революционной армии, скрываясь под личиной часовщика, а мама работает киллером, устраняя неугодных людей.       Через несколько лет он бы и сам вошёл в ряды Революции, следуя точно по стопам родителей, но теперь об этом можно было забыть. Да и, по правде, не хотел он туда вступать. Политика ни капельки не интересовала его, в отличие от возможности бороздить моря и искать приключения. Раньше он втайне сбегал в порт вместе с приятелями, чтобы посмотреть на настоящих морских волков и урвать хоть кусочек их невероятных рассказов. Разумеется, ему попадало от отца, если тот вдруг узнавал об очередном прогуле сына, а мама в те дни заставляла его корпеть над скучными учебниками часами. Жизнь текла неспешно и ровно… Ганс даже никогда не задумывался о том, что в ней — отлаженной и чёткой, словно хороший механизм — может что-то измениться.       Но изменилось всё… — Ганс, поторопись! — раздался в тот день за дверью его комнаты мамин голос. — Да, я уже бегу!       Чёртов галстук вместо того, чтобы образовать гладкий узел, спутался в комок и больше напоминал изощрённую удавку. Подросток нервно его дёргал, разом кляня и школу, и школьную форму, и тех, кто всё это безобразие придумал. — Опоздаешь к первому уроку! — настойчиво кричала мама, а Ганс просто сорвал измятую ленту, бросая её на кровать, схватил сумку и выбежал из захламлённой комнаты. Надо будет сегодня же убраться.       Отбарабанив новыми, жмущими ноги ботинками по лестнице, он вбежал на кухню. На стенах тикали десятки часов самых разных форм и размеров: отцу нравился этот звук, да и «профессии» стоило соответствовать. Мама стояла за плитой, готовя яичницу, а отец читал свежую газету. К своему счастью, Ганс не почувствовал этой удушающей атмосферы, которая в последние месяцы всё чаще и чаще появлялась в их доме.       Оторвав взгляд от ровных буковок текста, Помпей Гримм бросил взгляд на заметно занервничавшего сына и ровно поинтересовался: — Где галстук? — на самом мужчине был строгий костюм с иголочки, на котором не было ни малейшей складки. — Я… — сглотнув, Ганс присел на краешек стула перед столом и ответил: —Я в школе его надену. Он в сумке. — Хорошо.       Поправив круглые очки, отец вернулся к газете, а подросток тихо выдохнул. Внезапно раздалось продолжение: — Надеюсь, ты сегодня не собирался вновь прогулять черчение, чтобы пойти на стрельбище? — Нет! — Ганс буквально выкрикнул ответ, не понимая, как отец мог догадаться.       Мужчина одобрительно кивнул, как внезапно его лицо озарила счастливая улыбка. Ганс знал, что она означает. В конце концов, только одна новость была способна порадовать отца… — На Тинтаро Революционная армия одержала победу! — ядовито-зелёные глаза отца фанатично засияли. — Виктима, ты слышала?! Ещё одна победа!!! — Да, конечно, дорогой, — мама повернулась лицом к семье и печально улыбнулась. — Мне ещё вчера Карасу об этом сообщил, но я не хотела портить тебе сюрприз. Очень много наших ребят погибло… — Это же замечательно! — казалось, мужчина даже не понял, почему его супруга вздрогнула. — Они умерли за правое дело. Они – герои. Отпразднуем сегодня, да, Ганс?       Тот согласно кивнул, а слабо улыбающаяся мама подошла к сидящему отцу и, обняв его за шею, негромко спросила: — Помпей, если в тот день, когда я умру, Революция свергнет Мировое Правительство, ты… Ты очень… Каким этот день будет для тебя?       Мужчина ласково улыбнулся своей покрасневшей жене. Бережно взяв её за тонкую руку, он обвёл любимую вокруг стула и, усадив себе на колени, приблизился губами к её губам. Ганс слегка отвернулся, не желая смущать родителей… — Это будет самый счастливый день в моей жизни.       Прикоснувшись к бескровным губам супруги, он услышал едва различимое: — Когда ты так изменился?.. — М-м-м? — порядком удивлённый отец слегка приподнял брови и легко ответил, — я не менялся, душенька. Просто раньше ты была так влюблена, что ничего вокруг не замечала.       Подняв затихшую женщину со своих коленей, Помпей обратился к попытавшемуся незаметно уйти сыну: — Запомни, сын: цена никогда не имеет значения. Есть только цель, а каким образом ты её добьёшься — не важно.       Ганс, знающий эту непреложную истину с пелёнок, легко кивнул головой и решил убрать всё со стола, желая помочь опечаленной матери. На кухню вновь опустилась та непередаваемая тяжесть семейного разлада. Сколько ещё родители проживут вместе? Ганс не знал и даже думать об этом не хотел. Он слышал о том, что мама вступила в ряды Революционной армии только из-за отца, хотя раньше была вольной наёмницей.       Однако любовь слепа, а брак, рождённый из одной только любви, непрочен.       Глава семейства, как ни в чём не бывало, вернулся было к газете, рассчитывая узнать подробности произошедшего, когда из его рабочего кабинета раздался звонок. На мгновение все в кухне замерли.       Отец подскочил из-за стола и помчался в сторону кабинета! Отброшенный стул с деревянным грохотом упал на пол, а шелестящая сухими листами газета накрыла его сверху. Переглянувшись с матерью, быстро вытирающей мокрые руки, Ганс пошёл следом за отцом. Миновав маленький светлый коридорчик, он замер перед закрытой дверью и прислушался, но не смог разобрать ни слова.       Вышедшая из-за его спины мама просто подошла к двери и беззастенчиво прижалась к ней ухом. — Чего т… — начал было Ганс, но мать на него шикнула и, тихонько усмехнувшись, показала ему рукой, чтобы он не мешал.       Тишину прорезал рычащий крик! — Ты смеёшься надо мной, Тэрри?! — отец орал так, что его было слышно даже за дубовой дверью. — Полчаса?! Что? Конечно!!! Не к тебе же через полчаса придут адмирал и Сайфер Пол!       Измождённое лицо матери посерело. Из её горла вырвался лишь сиплый вздох: — Ганс, иди на кухню, домой посуду… — заметив, что сын даже не сдвинулся с места, она прошептала: — Ганс, пожалуйста!..       Нехотя кивнув заходящей в кабинет матери, парень пошёл на кухню, не понимая желания мамы лишить его информации. Будто бы это его не касается. Да и почему посуда? Ему бы в школу поторопиться, к началу первого урока он уже и так опоздал. — Нет!!! — мамин крик прервался грохотом мебели и резким вскриком. — Я тебе не позволю это сделать! Слышишь? Я! Я-я-я!!! — У тебя есть другие идеи?! Я не собираюсь отдавать G.I.F.T. Правительству! Легче его посланников прикончить! — ответ отца больше напоминал рык. — Да причём здесь Правительство?! На острове три миллиона человек! — перепуганный голос матери срывался. — Три миллиона гражданских! Кто будет виновен в их смерти?! Ты!!! Ты ведь их всех на тот свет отправишь заодно с военными! А им нет никакого дела до революции! Нет!!! — А мне нет никакого дела до них! — дверь громко хлопнула, и отец вихрем ворвался на кухню, бросая замершему около раковины сыну. — Ганс, марш в школу! — Не вздумай никуда уходить! — завизжала мама, с трудом поспевающая за отцом, который уже взбегал по лестнице.       Мысли Ганса спутались, но, зная своих родителей, которые в припадках злости могли перевернуть дом вверх дном, он предпочёл отойти от мойки с нетронутой посудой и пойти вслед за ними на третий этаж. Там располагалась мастерская отца, а заодно и его лаборатория. Тихо поднявшись по высоким ступеням, он вошёл в помещение, заваленное недоделанными часами. Их стеклянные циферблаты отражали солнечный свет, льющийся из окон. Аккуратно обойдя их, подросток замер перед выдвижной стеной, которая сейчас была не закрыта. Благо голоса родителей были слышны и оттуда. — Дай хотя бы нам с Гансом время уйти! — в голосе матери уже сквозила истерика. — Или тебе и на родного сына плевать?! Пусть и он помирает, да?! Конечно! Ведь он умрёт героем!!!       Плач мамы оборвала пощёчина и грохот падающего тела. Женские крики сменились рыданиями.       Кулаки с трудом дышащего парня крепко сжались. Да что на отца нашло?! Ганс уже едва сдерживал себя от того, чтобы не ворваться в лабораторию, куда ему строго-настрого запрещали даже нос совать. Кто звонил отцу? Тэрри, Тэрри… Разведчик, который? Значит, на Утреннюю Звезду плывут войска, чтобы забрать последнюю отцовскую разработку?! Вот чёрт! — Не позорься, Виктима, — рычал отец, звеня пробирками с реагентами. — Дьявол, если бы я только не проболтался обо всём Цезарю!.. Кто ж знал-то, что этот рогатый урод из Правительства?! Не дай море разработки окажутся у этого недо-учёного в руках. Ну, ничего. У меня найдётся для наших гостей достойный подарок!.. — Я ухожу.       Спокойный голос матери прервал словесный поток отца, растёкшись липкой тишиной. В ней завязло даже бряцанье отцовских ядов. — Как хочешь, — шипящей щёлочью разлились слова отца. — У тебя есть… тринадцать минут.       Но ответом ему была тишина. — Что-то не так? — удивлённо спросил мужчина. — Уходи, Виктима. Я не держу тебя. Ты свободна. — Зачем ты всё это делаешь?.. Неужели нельзя иначе? — голос матери словно треснул. — Душенька, — это ласковое обращение казалось издёвкой после всего произошедшего. — Через тринадцать минут у меня в руках будет один из трёх адмиралов, пять сотен дозорных и полный отряд Сайфер Пола. Ты считаешь, что я должен упустить возможность уничтожить их всех одним разом, ради спасения чьих-то жизней? — Чьих-то?.. Жизни твоей жены и твоего единственного ребёнка для тебя просто «чьи-то жизни» Пожалуйста! Пожалуйста, Помпей, скажи!.. Ответь, любимый...       Казалось, мама только сейчас поняла весь ужас происходящего. Казалось, сегодня она впервые увидела своего любимого мужа настоящим. Тот раскол, что зрел между ними уже несколько месяцев, сегодня превратился в пропасть. Казалось, это её сломало. — Цена никогда не имеет значения, — повторил отец свои утренние слова. — Есть только цель, а каким образом ты её добьёшься — не важно.       Ганс, выучивший это чуть ли не младенцем, не понимал, почему из его глаз покатились слёзы. Разве отец не прав?.. Тогда почему так больно? — Ясно… — голос мамы выцвел. — Прощай, любимый.       Слова сменились тишиной горчащего поцелуя и спокойным ответом, к которому примешалась ничего не значащая забота: — Прощай, душенька.       Вышедшая из лаборатории мама ничего не сказала Гансу. Она лишь молча взяла его за руку, словно боялась потеряться среди зарослей часов, отмеряющих время до мига их смерти. Резко сжав запястье матери, Ганс помчался вниз, чуть ли не таща хрипло усмехнувшуюся женщину на буксире.       Надо уходить. Уходить. Уходить! Эта мысль билась в голове Ганса в тот миг, когда они вдвоём выбежали на широкую улицу из затихшего дома.       Надо уходить. Уходить. Уходить!       Эти слова набатом бились внутри черепа, пока две фигурки, подворачивая ноги, неслись в сторону пристани. Если отец решил заплатить жизнями всех людей вокруг ради собственной победы, это не значит, что ему нет дела до Ганса с мамой. Это просто цена желанной цели. Тогда почему так больно? Почему?!       Наконец, послышался крик чаек и громкие голоса портовых моряков. На море как всегда был абсолютный штиль: остров почти вплотную прилегал к Калм Белту, из-за чего вода всегда была гладкой, словно зеркало. В ней то и дело показывались Морские Короли, которых порой удили местные рыбаки. В детстве Ганс вместе с другими мальчишками часто наблюдал, как проходит процесс экстремальной «рыбной ловли».       Тут мама, недавно обогнавшая его, встала как вкопанная. Ганс, чуть не врезавшись в неё, проследил за её взглядом и увидел, как к острову плавно причалил огромный линкор Морского Дозора. Не успели. Они не успели выжить.       Был спущен широкий трап, и на нём встал адмирал: худой, сильно ссутулившийся мужчина с неожиданно резкими и отрывистыми телодвижениями. По замершей пристани разнёсся его зычный голос, которым он отдал чёткий приказ, чтобы ни одно судно не смело выйти из порта до его прямого разрешения. Большинство моряков, недолго повозмущавшись, ушло вглубь города, желая повеселиться, раз уж они тут застряли на неопределённое время.       Мама, услышав этот приказ, дёрнулась, как от удара хлыста, но, незаметно достав один из своих револьверов, передала его Гансу. Тот на автомате спрятал его за поясом. В голове было пусто. Упрямо толкнув его в сторону семейного катера, мама уже почти подбежала к нему, когда дорогу загородил дозорный. — Фрау, вы слышали приказ? — спросил он жёстким тоном, но женщина не растерялась: — Да, разумеется, герр! Да! Я всего лишь хотела починить наш катер, чтобы к моменту, когда адмирал Куросасори откроет порт, мы с сыном могли без задержек выйти в море.       Однако дозорный продолжал гнуть свою линию: — Боюсь, это невозможно. Мы не можем пропустить вас на судно.       За спиной слышалось, как десятки сапог барабанят по железному трапу, высаживаясь на берег. Не оборачиваясь к дозорным, мама с безумным весельем продолжила: — В таком случае пусть Вик сам всё сделает! Он уже не маленький, всё знает, всё умеет. Да, сынок? А я пока погуляю по пристани. Вас устроит подобный вариант?       Флотский офицер лишь молча покачал головой. Улыбка мамы на секунду дрогнула, но потом она, как ни в чём не бывало, произнесла: — Что ж… Я всё понимаю, герр. Мы дождёмся приказа. Вик, — обратилась она к заметно нервничающему сыну. — Не переживай ты так. Мы успеем… Или ты успеешь.       Кивнув, дозорный настойчиво попросил их отойти от края причала, а сам продолжил наблюдать за другими людьми. Глаза мамы были словно стеклянными. Ганс хотел спросить, что она задумала, но женщина лишь ласково поправила его лезущую в глаза чёлку и положила ледяную ладонь на щёку сына со словами: — Будь хорошим мальчиком… — от этих слов Ганс заледенел. — Найди своё место в мире… — дрожащей рукой он вцепился в запястье матери, но та лишь мягко отцепила скрюченные пальцы и, глядя в полные ужаса глаза, мягко продолжила. — Мы любим тебя. Мы оба, оба любим тебя. Всегда помни это… И береги себя.       Ганс почувствовал лишь, как в грудь резко ударили сильные руки, отталкивая его к катеру! В руках матери блеснули револьверы! Раздалась серия выстрелов, и подстреленные дозорные повалились на грязные доски. Момент, когда Ганс свалился в катер, слился с падением его убитой матери…       Ничего не соображая, кричащий подросток извернулся и вдавил педаль газа в пол! Катер сорвался вперёд!!! Сзади слышалась пальба и вопли дозорных, но пробить толстые железные стенки катера они не могли.       Всего через миг раздался взрыв, настолько громкий, что Ганса оглушило, но ему было плевать. Он взахлёб рыдал!!! Кричал, срывая глотку! Но уже всё было бесполезно. Неподвижное женское тело осталось лежать сломанной куклой на окровавленных досках.       За спиной прокатился многоголосый вопль боли. Настолько единодушный, что дрожащий юноша на миг затих и, подняв свинцовую голову, взглянул в боковое зеркало: на острове разверзся ад… Механически обернувшись и невольно сбросив скорость, Ганс неверяще смотрел на огромный пламенный столб, из которого с чудовищной скоростью расплывалось багряное облако, медленно опускавшееся вниз.       Люди, крича, помчались к кораблям и лодкам! Десятки катеров первыми сорвались с места! Кто-то так полез в море! Хоть уплыть, как угодно выжить!!! Давка на пристани, люди бегут друг по другу, сбрасывают зазевавшихся в воду! Тормозят боты, отбирают их, тучами лезут в крошечные лодчонки!!!       К застывшему посреди моря катеру приближались суда Дозора. Рёв мотора, в лоб Гансу целится винтовка. Его собственная рука потянулась за пояс к револьверу.       Дикий вопль заставил вздрогнуть!!! Облако достигло причала и с катастрофической скоростью поплыло над морем, словно кровавый туман.       Потрясённый мальчишка отдёрнул руку от оружия! Бросился к педалям, вдавливая их в пол и кляня себя за любопытство! В голове билась только одна мысль: быстрее-быстрее-быстрее!!!       Справа катер Дозора!       Мыслей нет! Их нет!!!       Одна рука за руль, вторая — к револьверу! Выстрел, плеск, катер тряхнуло!       Ганс даже головы не повернул, даже не посмотрел в сторону убитого! В сторону убитых. Не до этого сейчас…       Пули вылетали из барабана, летели бесконтрольно! Между руками и головой связи не было! Всё происходило на таком автомате, что её и не требовалось!.. Отработанные движения, отработанные часами, днями, годами!       Итог — вокруг него не осталось никого. В живых не осталось никого.       Катер летел на пределе своей мощности, как внезапно Ганс закричал от одуряющей боли! Казалось, что спину облили кислотой!.. В зеркалах он видел, что прямо за ним стояла непроницаемая завеса, чьи ядовитые пары превратили спину в сплошной ожог.       Марево обогнало катер, оставляя беглеца в своём кровавом плену, из которого не было выхода. И не было сил сопротивляться. Конечности Ганса резко ослабли… Сил держать руль и давить на педаль у него больше не было. Левый глаз словно вытек, покрывшись кровавой сетью лопнувших капилляров… А вокруг была лишь кровавая пелена, багряной взвесью парящая над тихими водами.       Ноги подкосились, и он рухнул на дно, мечтая умереть и избавиться от собственного, горящего заживо тела. Кожа с тихим шипением и чавканьем лопалась… Катер, постепенно замедляясь, продолжал двигаться вперёд, как вдруг в невидящие глаза ударил ослепительный луч солнца. Ганс поднял руку, желая укрыть глаза от льющегося света. С его запястья соскользнул почерневший лоскут кожи, оставляя под собой лоснящиеся обваренные мышцы. Всё предплечье покрывали огромные, налитые кровью волдыри…       Теряющего сознание Ганса накрыла огромная тень. Глухо зазвучал плеск вёсел, и вскоре послышались чьи-то голоса: — Аккурат… кожа вся сгорела… Я думал, не успеет… — Фу-фу-фу, ты видел, как он?.. Всех на тот свет отправил, а сам выкарабкался! Вот это жажда жизни!.. — В таком состоянии… Не глядя, столько народу перестрелять… Впечатляет. — Вот именно. На борт его!       Сознание кануло в багряную пропасть, наполненную воплями и плачем, когда изувеченное тело рывком подняли на руки, — а юношеская мечта об уничтожении Небесной Знати обратилась то ли горькой насмешкой, то ли неотвратимым будущим.