***
Переезд на Сабаоди занял несколько месяцев. Для гражданских переправа через Калм Белт была дикой морокой с невыносимой бумажной волокитой, кучей разрешений и покупкой билетов, которые стоили целое состояние. Стоя у борта огромного пассажирского лайнера, Наоки в пол-уха слушал тоскливый рассказ корабельного экскурсовода о двух огромных сетях из кайросеки, которые создавали небольшой пролив, соединяющий остров Черепахи в Норд Блю и архипелаг Сабаоди, и об их важности. — …Вот уже почти десять лет, благодаря этой и трём подобным артериям, обеспечивается бесперебойное сообщение между четырьмя морями и Гранд Лайн, — вещала худосочная женщина в вязаной кофте. — Лучше всего это сказалось на экономике и политике, которые получили возможность стать поистине мировыми! Что же касается торговли и туризма, то за последние полгода они достигли невиданных прежде высот, и всё благодаря поимке Золотого Роджера! Толпа радостно закудахтала, обсуждая грядущую казнь Короля Пиратов, которую Дозор намеренно затягивал, желая привлечь побольше наблюдателей. Конец Эры, победа Дозора над пиратством и всё такое… Говорили, что цены на корабли в Ист Блю взлетели до небес, а в Логтауне люди уже буквально на головах друг у друга сидели. Экскурсовод пыталась вновь привлечь внимание слушателей: — Мировое Правительство заявило, что профинансирует проект по массовому созданию подобных сетей. После его осуществления вместо одного пролива на каждое из морей, будет создано четыре, а то и пять проливов! — восхищённо выкрикнула эта морщинистая вобла. — Подобное развитие коммуникаций!.. Наоки сонно зевнул. Лучше бы про Морских Королей рассказали. Почему взрослых так волнует эта экономика и политика?..***
Двухмесячное плавание прошло на диво скучно. По приезде папаша тут же отправил Наоки на пробы в Дозор – как-никак сыну пятнадцать лет исполнилось. Да парень и сам не против был. Пора было начинать думать, что со своей жизнью делать. Вот он и сделал: пожил в казармах полгода, начесался кулаками в своё удовольствие, заработал вшей и с радостью свалил оттуда. Его досье, в принципе, выглядело нормально, если не брать в расчёт пустующую графу об образовании и худшую психологическую группу. В то время его это мало волновало. Зря… Наоки так и не понял, хочет он отправляться служить или не его это? Гранд Лайн сейчас был спокойней Калм Белта, а после того, как завтра Королю Пиратов отрубят голову, вообще будет красота. Чем плоха жизнь военного в мирное время? Да ничем! С ленцой думая об этом, парень смотрел себе под ноги, загребая траву. Руки отвратительно саднили, особенно костяшки пальцев, которые он сбил себе до мяса. Дойдя до аккуратного домика и пнув дверь ногой, Наоки вошёл внутрь. Было поразительно тихо: раньше отродье орало часами, но теперь почему-то молчало. Померло, что ли? Или спит? Сняв ботинки, грязь с которых отваливалась пластами, он поднялся вверх по лестнице и зашёл к Ханако. Сводная сестрица сидела в своей комнате и расчёсывала такую же черноволосую, как и она сама, куклу. Как обычно, одетая с иголочки Ханако манерно отложила игрушку и только потом обратилась к упавшему в кресло брату, тут же запачкавшему его уличной пылью: — Мамочка уссла в гости. — Да я так и понял, что она ушла, — хмыкнул он и ненароком спросил. — А чего так тихо? Кармен спит? Пожав плечиками, затянутыми в тугое ситцевое платье в мелкий цветочек, сестрица бездумно ответила: — Не знаю. Я её давно не видела. Она теперь всегда молчит. — Ясно. Ладно, играй тогда, — произнёс Наоки, поднимаясь. Он не знал, о чём можно поговорить с трёхлетней сестрой. Не о куклах же. Выйдя из комнаты, он глянул в сторону второй детской и уверенно пошёл туда. Дверь в полутёмную комнатушку открылась со скрипом, словно ей редко пользовались. Из стоящей посередине кровати не доносилось ни шороха, а больше из мебели здесь ничего и не было. Разве что комод с бельём, притулившийся в углу. Подойдя к кроватке, Наоки наклонился и цокнул языком. Отродье лежало неподвижно и только разевало огромный рот, словно в немом крике. Поняла, что звать бесполезно? Что её никто не услышит? Она заметно исхудала с того времени, как Наоки в последний раз появлялся дома. Видимо, после отплытия папаши на миссию Мадре решила в эту комнату вообще не заходить. Предпочла попросту отгородиться от самого факта существования этого чуждого ей создания. Её дело. Наоки ткнул отродье в восковую щёку, которая у Ханако в этом возрасте была бело-розовой. А ещё у Ханако были перетяжки на ручках-ножках и пухлое тельце, а у этой лапки тоненькие, а живот вздулся пузырём. Голодная. Наоки помнил, как у Мадре после родов налилась грудь, напоминая полные бурдюки, как мачеха туго перебинтовывала её и с руганью сцеживала жирное молоко, надеясь, что оно скоро кончится. Новорожденной из того молока не досталось ни капли. Со скукой смотря в люльку, Наоки не шевелился. На его движения отродье никак не отреагировало, только прозрачные глаза смотрели на него в упор. Смотрели, не мигая. Оловянные пустые глаза. А потом они закрылись. — Эй! — Наоки испуганно схватился за щёки и с силой потянул их. Раздалось тихое нытьё. Убрав руки, он ещё несколько секунд смотрел на безжизненно лежащее в кроватке хлипкое существо. Спустился в кухню, где неуверенно нагрел молока. Зачем он это делал? Он не знал. Только с лёгкой улыбкой смотрел, как малявка, натужно кряхтя, жадно сосёт из бутылочки, а, наевшись досыта, засыпает, мурлыча, точно котёнок.***
— Отставить! Отставить, я сказал!!! — надрывал глотку командир, выкатывающимися глазами глядя, как Наоки в четыре руки отдирают от его спарринг-партнёра. — Ты его прикончить хочешь?! Наоки молчал, разочарованно смотря, как окровавленного Сэма уносят на носилках в лазарет. Подумаешь, руку сломал да пару раз по голове ударил. Они здесь тренируются или в куклы играют? — Отвечать!!! — плевался слюной командир прямо в лицо проштрафившемуся матросу. — Нет, командир, — бесстрастно ответил Наоки, механически отдавая честь. Вернее, просто прикладывая руку к голове. — Тогда почему ты бил в подбородок?! — почём зря разорялся тот. — Ты понимаешь, что после такого удара у Сэма может быть разрыв позвоночника?! Какого дьявола ты так бил?! — Вадо уже явно несло. — Сила есть — ума не надо?! Это тренировочный бой!!! Тре-ни-ро-воч-ный!!! Со стороны шушукающихся матросов, которые обсуждали последний спарринг, показался кто-то из юнг. Малец подошёл к старшему по званию и дрожащим голосом отрапортовал: — Мне приказано передать чёрный конверт, — на плацу стало тихо-тихо. Мёртвая тишина. — Кому?.. — с болью в голосе спросил командир, отворачиваясь, наконец, от провинившегося подчинённого. — Старшему матросу Наоки. Командир посмотрел на остолбеневшего парня с нескрываемой жалостью и бросил ему напоследок: — Раз так… Ладно. До вечера свободен. Не доводи больше бой до такого. До какого, до такого? Наоки тупо пялился в утрамбованную землю, слушая краткие и сбивчивые пояснения юнги. — Точно? Ну, в смысле на этот раз окончательно? — зачем-то переспросил он, хотя всё было и так ясно. Юнга неловко пожал плечами и вновь попытался всунуть плохо соображающему Наоки чёрный конверт. Никто не любил приносить эти конверты. Оно и понятно… Значит, папаша уже не вернётся? Зря они его ждали, получается? И на кой чёрт он так рвался это проклятое повышение получить? Будто бы сам не знал, что Рай теперь куда больше напоминает Ад. Тогда Наоки не понимал этого. Не понимал. Взяв, наконец, шершавый конверт, он бездумно поплёлся в сторону казарм, где у него находится маленький ден-ден муши. Надо позвонить Мадре… Сказать, что отец погиб. Что-то ещё надо сказать… Наоки потёр лицо, пытаясь понять, что ему дальше делать. Всё вокруг словно расплывалось… Зайдя в казарму, матрос подошёл к койке и рухнул рядом на пол. По уставу — садиться на койку в дневное время не положено. Находиться в казармах днём вообще не положено, но его ведь, кажется, отпустили. Отпустили ведь?.. Запустив пальцы в коротко стриженый ёжик волос, Наоки со скрипом думал, что ещё ему необходимо сделать. Что делать… Да, что делать. Оборвать общение с мачехой? Забыть об этой глупой сороке, о сёстрах. Ему ведь уже шестнадцать — он совершеннолетний, да и работа имеется. Будет жить как-нибудь на свои гроши, пить дешёвый моряцкий ром за сто белли стаканчик, а завтра или послезавтра сдохнет на миссии, и его останки, как не имеющего родственников, сбросят в братскую могилу. И всё. Приплыли. От этих мыслей парень поморщился и с силой сжал уже и так порядком измявшийся конверт. От папаши даже тела не осталось… Хоронить нечего. И Наоки было страшно. Было страшно до мелкой дрожи в жилистых руках… Было страшно умереть на кровавой заре начавшейся Эры, умереть ни за что. Было страшно остаться одному. Страх. Он был повсюду. И в начинающей болеть голове пульсировала одна мысль. Дурак ты, папаша… Дурак… Зачем ты умер?***
— В повышении отказано. С этими сухими словами пухленький кадровик выразительно начал копаться в бумагах, больше не обращая внимания на неверяще замершего старшину. — Могу я узнать причину? — голос Наоки слегка подрагивал, рука на перевязке ныла, а в голове была какая-то каша. Кадровик трубно высморкался в накрахмаленный носовой платочек, после чего принялся тот усердно складывать. В этот момент он выглядел настолько сосредоточенным, будто бы во всём мире не было занятия важней, чем сложить этот треклятый платочек, и сложить непременно треугольничком. — Мне-то откуда знать? — наконец сказал он и, убрав платочек в нагрудный карман, поднял на усталого старшину свои водянистые подслеповатые глазки. — Ты может и хороший боец, но ведь даже читать не умеешь, да? Вот повысят такого необразованного деревенщину, как ты, а он даже приказ прочитать не сумеет. Кому такой в офицерах нужен? Это был удар под дых. Резкий и оглушающий. Не умел Наоки ни читать, ни писать. Матушка была из рыбацкой деревни и образование считала блажью, а папаша о воспитании своих детей вообще не думал. Живы, здоровы, накормлены и одеты. Что ещё нужно? Что ещё?.. Мысли в голове Наоки никак не могли оформиться во что-то полноценное. Сломанную руку простреливало болью, а в голове был туман от непроходящей свинцовой усталости. От круглосуточных бессмысленных учений, сменяющихся кровавыми банями морских побоищ. От нескончаемых выпинываний из военного госпиталя в полусобранном виде, потому что боеспособных дозорных не хватало. От бездумно орущих командиров. Ночных кошмаров. Изо дня в день всё повторялось по кругу, не давая ему и мига передышки… — Так и будешь здесь стоять? Наоки моргнул и поднял затуманенный взгляд на кадровика, который нервно стучал карандашом о стол. Тук-тук! Тук-тук! Откашлявшись, старшина произнёс: — Вы не знаете, есть на архипелаге образовательные курсы? — А ты учиться, что ли, хочешь? — недоверчиво переспросил кадровик, глядя на закивавшего старшину. — Хе, ну, попробуй. В шестидесятой роще что-то такое было. Туда в отпуск сходи, а теперь свали отсюда, мне работать надо. В ближайший же отпуск Наоки принялся за учёбу. Чтение. В первую очередь газеты. Сначала читал по складам, а затем всё легче и быстрее. Письмо. Свободный счёт. Основы географии и истории. Жизнь превратилась в нескончаемую череду бессонных ночей за учебниками и тетрадями, которые сменялись дневными подработками в судостроительных доках. Наоки не знал, что легче. Усталость стала спутницей жизни. Верной и преданной. Тогда ему казалось, что надо только потерпеть и всё наладится. Вот только ничего не налаживалось. Денег в семье отчаянно не хватало. Разорвать отношения с Мадре он не мог. Не мог он вот так просто взять и бросить мачеху одну с девчонками! Они — его семья. Пусть и… вот такая, но другой у Наоки не было. Они его хоть как-то на плаву держали, не давали окончательно с ума сойти. Очутиться одному в этом мире среди крови, грязи и страха. Всё, что Наоки мог, это сжимать зубы и впахивать как конь, надеясь на повышение да надрываясь во время редких отпусков. Не хватало ни физических сил, ни моральных. Порой ему казалось, что он и не живёт вовсе. Что жизнь проходит мимо, а он просто тлеет… На службе была нескончаемая мясорубка, а дома — учёба, подработка в доках и корявая забота о малой, заставить заниматься с которой родную мать было попросту невозможно. В итоге младшая сестра росла как сорняк, впитывая всё то, чем щедра улица. Живя практически бесконтрольно и не находя дома ничего, кроме абсолютного равнодушия, она по ночам начала сбегать, а когда немного подросла, стала пропадать целыми днями. Учитывая её сложности нахождения на солнце и то, что по ночам жизнь кипела лишь в далёких туристических рощах и соседних рощах Беззакония, Наоки мог лишь догадываться о досуге малой. Наоки убеждал себя, что всё это временно. Что вскоре он получит офицерские погоны, а вместе с ними нормальную зарплату и возможность ухаживать за обеими сёстрами по-настоящему. Чем он хуже других? Ведь в Морском Дозоре все равны. Он продолжал, продолжал вкалывать как проклятый под низким свинцовым небом, видя перед собой светлое и безоблачное будущее! В семнадцать лет будущее только таким и может быть — светлым и безоблачным…***
— Рубите канаты!!! — низкий голос кого-то из команды потерялся среди лязганья железа и истошных криков раненых. Дыхание вырывалось с надрывом, мышцы горели. Залитая свежей воняющей кровью палуба была скользкой и даже склизкой. Вспоров очередного пирата от паха до рёбер, Наоки глянул на перекошенное от боли лицо врага и бессильно выдохнул. Пятнадцатый… Это был пятнадцатый. Перед глазами плясали цветные пятна, в ушах шумело… Их команда уже восьмой час без передышки сражалась с пиратами, отправляя их на тот свет. Силы с обеих сторон таяли на глазах. — Поднажмите ребята!!! Их осталось всего две сотни! — надрывался знакомый голос с другой стороны, но Наоки даже не мог понять, чей он. Голова кружилась… Его качнуло в сторону. С криками на него помчался ещё один! Встряхнув головой, Наоки насадил нападающего на широкий тесак по самую рукоять. Пират, выблевав полный рот крови прямо мичману на грудь, рухнул на палубу, заливая доски очередной порцией крови. Минус ещё один. — Поджигайте корабль! — орал капитан, глядя на дохнущих как мухи подчинённых. — Отправим этих дьяволов в Ад!!! Получив миг передышки, Наоки вытер заливающий глаза пот рукой, размазав по лбу кровь. Теперь бы… Сзади!.. Боль была резкой. Засипев, он провернул тесак в руке и вслепую ткнул им назад! Железо с громким хлюпаньем вошло в чьё-то брюхо. Нос защекотал едкий дым, а свинцовое небо окрасилось копотью. Слезящимися от чада глазами Наоки пытался разобрать, что происходит вокруг, но не мог. Всё окрасилось багрянцем пламени и чернотой копоти. Люди, словно мрачные тени, плясали вокруг. Их силуэты были огромны! Они расплывались, кружились, взвивались ввысь!!! Они плясали в диком танце Смерти! Они кричали от боли, когда их живые тела завоёвывало пламя!!! И они не могли остановиться. Не могли. В тяжёлом воздухе витал прогорклый запах тлеющего человеческого мяса и железа. От него кружилась голова… Кружилась-кружилась-кружилась!.. Наоки поднёс руку к лицу, но в шоке увидел кровь. Кровь… Это ведь его кровь. Едва что-то видя перед собой, Наоки вцепился в ванты и из последних сил пополз наверх, желая выбраться из этого ада, желая увидеть чистое небо!!! Чистое, безоблачное небо! Пальцы скрючивались, тонкие верёвки впивались в руки. Пожранные пламенем, они истлевали прямо на глазах. А Наоки мог лишь ползти вверх. Плакать от дикого страха, от того, что языки огня лижут его ноги… Он мог лишь цепляться за эти тонкие острые нити, убивать тех, кто полз за ним в жалкой попытке выжить самому. В жалкой попытке освободиться. Вот только сверху было лишь закоптелое чёрное небо… Тонущий в пламени Ад кончился только через сутки. Корабль мертвецов мерно качался на волнах. Пепел дотлевающих парусов чёрными хлопьями кружился в воздухе, застилая всё вокруг своим саваном. Наоки больше не боялся. Нет, он не боялся… Он тихо лежал пластом на пропитавшихся кровью и сажей досках и смотрел в мёртвые глаза валяющегося рядом обгорелого трупа. Из этих глаз словно вытекли чернила. Сил встать не было… Ни на что сил не было. Даже на жизнь. Так и не показавшееся за день солнце медленно плыло в небесных хлябях. Через восемь часов к ним прибыла команда фельдшеров, которая наспех залатала раненых. Ещё через полчаса они получили приказ, чтобы оставшаяся в живых часть команды плыла на следующую зачистку. Догорал тусклый, словно бы разбавленный закат. Темнота же получилась кромешною.***
— В повышении отказано. — В повышении отказано. — В повышении отказано. Отказано, отказано, отказано, отказано, отказано. Почему? — Предоставьте ваш диплом. Нет у него диплома. — Возможно, у вас есть кто-нибудь из верхов, кто замолвит словечко. Подумайте. Повспоминайте. Нет у него блата. — Кхм!.. С вашей небольшой поддержкой я мог бы положить ваши документы на рассмотрение в благоприятный день лояльному вице-адмиралу. Нет у него денег на взятки. Да. Нет… Это началось, когда ему исполнилось восемнадцать. Реальность рухнула надгробной плитой, придавив его своим неравенством. Тогда Наоки на собственной шкуре узнал, что такое "стеклянный потолок". Он застрял на высшей матросской должности, упёрся в невидимую стену, проломить которую был попросту не способен! Будь он хоть трижды талантлив и силён, но дальше путь был закрыт. Не хватало толкового образования. Не было полезных знакомств и связей. Не имелось громкого имени, родственника или наставника с громким именем. Не было денег. Ничего не было. Ни-че-го. Ярость была звериной!!! В первые недели осознания Наоки буквально на стены лез! Он волком выл от дичайшего разочарования!!! Не было перед ним светлого будущего! Никого не было!!! Он сдохнет, как собака, не на следующей миссии, так через одну! Не в бою, так в госпитале, где для матросского состава не хватало даже медсестёр! А не сдохнет, так с ума сойдёт, даже во снах видя перед собой горы разодранных трупов!.. Так, как он напивался тогда, он больше никогда не пил. Из горла, кашляя и давясь, бутылку за бутылкой! Да чем он хуже других? Чем хуже?! Все его бывшие сокомандники уже либо кормят рыб, либо стали офицерами! Он ведь старался. Он работал. Учился! Так чем он хуже других?! Чем?! И что-то внутри униженно твердило: ничем. Просто не судьба. Через несколько месяцев острая боль притупилась, и вернулась сонная муть сознания. Застарелая усталость вновь укутала его своей дырявой шалью. Получив от капитана базы разрешение на отпуск, Наоки бессильно побрёл домой, где в последний год появлялся урывками. Привычно пнув дверь, он пригнулся, чтобы не удариться об низкую притолоку, и вошёл внутрь. Прихожая, почти сразу же переходящая в гостиную и кухню, встретила его запахом свежей домашней еды и звонким смехом Ханако. Этой осенью её отдали в подмастерья к вышивальщице из туристической зоны — Мадре это казалось прекрасной карьерой для любимой дочери. — Наоки, это ты? — простуженный голос мачехи перебивался шкворчанием сковороды. — Ты кого-то другого ждёшь? — он, не глядя, стащил обляпанные грязью ботинки и вошёл в кухню, стягивая потёртую куртку. Около плиты стояла Мадре, готовящая сразу несколько блюд. Статус вдовы мало подходил этой красивой женщине, которой только-только исполнилось двадцать три. Наоки знал, что ей пару раз предлагали замужество, но, узнав о том, что Мадре работает в прачечной и имеет на шее малолетних дочерей, женихи куда-то резко пропадали. Видимо, тоже думали, что не судьба. Ничего не ответив на колкость пасынка, женщина сняла суп с плиты и достала три тарелки. — А Кармен есть не будет? — сразу же спросил Наоки, трепля по волосам подбежавшую обниматься сестрицу и бросая ей: — Я тоже рад тебя видеть, Ханако, — ему это проявление братской любви казалось достаточным. — Она… будет, — задумчиво хмурясь, пробормотала Мадре и начала разливать обед по тарелкам. — Суп на костях, поэтому потом съешь яичницу. — Я схожу завтра на рынок, куплю продукты, — слегка сдавленно ответил он, ощущая свою вину за то, что семья питается чёрт знает чем. Сзади раздались неуверенные шаги. Повернув голову в сторону звука, Наоки увидел пятилетнюю малую, которая держалась за стену и прислушивалась к происходящему. Мадре на появление младшей дочери никак не отреагировала, продолжив разливать суп. — Иди сюда, — прошептал он и протянул руку в сторону сестры. Та вздрогнула, но, осознав, кто с ней говорит, разулыбалась и подошла к Наоки почти вплотную. Отросшая чёрная чёлка теперь полностью закрывала её глаза и служила единственной защитой от света: на очки Кармен больше не соглашалась. Памятное красное платье, полинялое и сплошь усыпанное заплатками всех возможных форм, цветов и материй, напоминало половую тряпку. Наоки уже не раз пытался стянуть с малой это безобразие, но не мог, нарываясь на жалостливый рёв, которому не был способен противостоять. Потрепав привычно молчащую сестру по волосам, Наоки помог ей залезть на высокий стул и придвинул тарелку к ней поближе. Сама ведь не возьмёт. Обед прошёл в неспешных рассказах Мадре о работе в прачечной, о скромном быте, об уборке, о необходимости ремонта, об успехах Ханако в вышивке. Ни слова о втором ребёнке. Словно пустое место. Словно Кармен просто не существовало. Только тело, которое надо было кормить и одевать, а за это можно было получать небольшие, но так необходимые деньги. Наоки слушал, порой поддакивая ссутуленной женщине, смотрел на Ханако, которая порой встревала в их разговор, чтобы показать симпатичную вышивку на рукавах своего платья или рассказать о том, что она уже осилила счёт до двадцати. Будущее глупышки было прозрачней воздуха. Так и не проронившая ни звука малая тихо отодвинула от себя тарелку и, стараясь не издавать ни звука, вышла из-за стола и ушла из кухни. — Спасибо за еду, — поблагодарил Наоки, бросая громко звякнувшую ложку в тарелку. — Я буду наверху. Устал. — Иди, конечно, — Мадре встала из-за стола и, пригладив свои буйные кудри, пошла вместе со своей единственной дочкой в гостиную. Как обычно. Наоки побрёл в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Там он, проигнорировав свою пустующую спальню, пошёл в маленькую затемнённую детскую. Дверь тихо скрипнула. — Чего ты такая грустная? — спросил он у сидящей на грубо сколоченной кровати малой. Та что-то невнятно пробормотала. — Громче! — Я есть? — Чего? — Наоки непонимающе глянул на сестру, которая щупала свои щёки. — Говори яснее. Малая перестала осматривать своё лицо и тихо хлюпнула носом. Наоки поморщился. Только слёз ему здесь не хватало. Он понятия не имел, как успокаивать маленьких детей. Особенно девчонок. Смотря на всё чаще и громче хлюпающую носом малую, он максимально терпеливо произнёс: — Не реви. Не реви, я сказал, — и, не видя реакции на приказ, рынул: — Не реви, а то получишь! — Я не реву… Я не существую! — с этими словами малая разрыдалась и, поджав острые коленки к груди, тихонько заскулила. Наоки со стоном упал на колченогий стул и мрачно произнёс: — Слёзы никому не нужны. Запомни это. Плач резко оборвался, сменившись тишиной. В ней раздавались лишь резкие жалостливые всхлипы… Чёрт… Ну не был Наоки воспитателем. Он был военным. Рубакой. Головорезом, который сутками напролёт вытряхивал из людей потроха. — Лучше скажи, чем без меня занималась. Кармен последний раз всхлипнула и, растерев по лицу слёзы, сползла с кровати. Подойдя к обшарпанному столику, она стащила с него листок бумаги и, неуверенно подойдя к брату, протянула его со словами: — Это ты. И кораблик. И море. Ему прямо в нос сунули корявый рисунок с судёнышком и человечком на нём. В усталую голову Наоки пришла мысль, что, будь это настоящий корабль, он пошёл бы ко дну в первую же секунду плавания, забрав человечка на дно. Хотя дети редко нормально рисуют. — А это что? — спросил он у держащей его за грязный рукав малой, показывая ей на каракули в краю рисунка. — Это буквы! — Это не буквы. — Нет, это буквы!!! — затрясла сестрёнка кулачками, безуспешно стараясь его переубедить. — Буквы-буквы-буквы! Наоки на всякий случай ещё раз всмотрелся в червеобразных кракозябр, но не нашёл там и намёка на привычные буквы. Вот чёрт… От осознания печального факта ему хотелось стукнуть себя по лбу, но вместо этого он поинтересовался: — Ты же у нас читать не умеешь, да? — малая закивала болванчиком. — И алфавита не знаешь… Не надо! Не кивай, голова отвалится. Задумчиво глядя на сестру, он нахмурился и уверенно приказал: — Бумагу тащи. — А? — рот Кармен удивлённо приоткрылся, что только ударило по его нервам: — Бумагу, говорю, тащи!!! — Наоки схватил девчонку за круглое ухо, так что она привычно запищала. — У меня в комнате иди возьми! Быстро! Быстро-быстро-быстро!!! Подгоняя малую громкими хлопками в спину, он ждал, пока худющая фигурка не скрылась за дверью. Наверное, он перегнул палку, как обычно, но круглые сутки среди рекрутчины и строевой подготовки сделали его излишне требовательным. Ну да ничего… Наоки запрокинул голову и прикрыл горящие глаза. Разучит за отпуск с малой буквы — хотя бы от собственных проблем отвлечётся. Может, потом даже в школу её отдаст… Кто знает. Заканчивая рисовать на жёлтых листах большие буквы, Наоки услышал тихий вопрос: — Ты потом купишь мне книжку? О животных. — Были бы деньги, солнышко, — устало ответил он и сложил использованную бумагу стопкой. — С деньгами человек может позволить себе всё, что хочет, поверь. Отпуск оказался неожиданно длинным, так что они успели не только выучить алфавит, но и счёт до двадцати, и названия частей корабля, и то, как правильно стрелять из револьвера. Наоки был свято уверен, что в их время на Сабаоди каждому необходимо уметь держать в руках оружие и убивать. В тот день, когда малая с перепугу застрелила своего первого человека, оказавшегося пьяным вором-карманником, и разревелась, Наоки купил ей шоколадный кекс, который она так давно хотела, и одобрительно потрепал по жёстким от краски волосам. Брошенные в подготовленную землю семена грозились дать плодородный урожай. Требовался лишь подходящий уход.***
— У тебя паранойя, Риф! — уверенно вынес диагноз Пикаро, стараясь перекричать других посетителей пивнушки. Наоки лишь фыркнул. Со стуком поставив допитый стакан эля на столешницу, он вытянул свои длинные ноги вперёд и парировал: — Это не паранойя, а предусмотрительность и трезвый взгляд на мир. В пять лет у детей уже достаточно мозгов, чтобы случайно не застрелиться и уметь держать язык за зубами. — Я не об этом, — махнув рукой, ответил контрабандист и, не глядя на недоверчиво скривившегося дозорного, пояснил. — Вот ты когда последний раз по-человечески отдыхал? От выпитого на пустой желудок алкоголя в голове Наоки шумело, но он упрямо попытался вспомнить. Нарастающий гул вокруг тоже не способствовал его умственному процессу. — Три недели назад отпуск был… — Я не про отпуск тебя спрашиваю! Твои «отпуски» я и так знаю, — Пикаро обернулся к подошедшей подавальщице и ласково протянул. — Принеси ещё бутылку, цветочек. Да чего-нибудь поесть, а то этот доходяга прямо здесь с голодухи копыта отбросит, — мотнул он плешивой головой в сторону худощавого собеседника. Фигуристая девица стрельнула глазками в сторону молодого симпатичного мужчины, но, увидев застиранную рубаху, неделю не мытые спутанные волосы и отсутствующий взгляд, разочарованно поджала губки и, качая бёдрами, убралась выполнять заказ. Наоки было плевать. Почти. — Посмотри, до чего ты довёл себя, Риф! — продолжал разоряться Пикаро. — Ты уже даже ба-а-абу не хочешь! Вот когда ты в последний раз хорошенько драл?!.. — Заткнись и не дави на больное, — оборвал его усталый как чёрт мичман и разом осушил ещё один стакан. — И прекрати меня так называть. — Как прикажете, капитан, — съязвил преступник, но, увидев потемневший взгляд, мигом поправился. — Служба, работа, забота — я всё понимаю! Кстати, видел недавно ночью твою!.. — Кого? — навострил уши Наоки, но этот плут махнул рукой и, как-то криво ухмыльнувшись, замял тему: — Не важно. С этими словами он, наконец, заткнулся и дал собеседнику передышку. Наоки устало выдохнул. Достало… А ведь этот чёртов пройдоха прав. Когда он последний раз отдыхал? По-настоящему чтобы. Наоки уже и правда не помнил. Он даже не помнил, когда последний раз развлекался с женщиной. Гулял с друзьями. Хотя какими друзьями? В живых-то уже почти никого не осталось. Не-за-да-ча… Глядя в гладкое, почти зеркальное стекло стакана, Наоки с трудом различал в нём своё почерневшее от усталости и бесконечной работы лицо с недельной щетиной. Может, ему стоит устроить себе выходной? Тем более деньги теперь есть. Да. Деньги появились. Сегодня. Когда молодой мичман, порядком насмотревшийся на беззаботную жизнь в рощах Беззакония, решился пойти искать себе там работу. Работа нашлась сама. Пикаро — уже давненько знакомый Наоки плут-контрабандист — оказался настолько отбитым, что беззастенчиво первым подошёл к прогуливающемуся в гражданском дозорному. Подошёл в открытую, как к хорошему старому приятелю, и с улыбкой предложил тому подзаработать на одной мелочи. Так, ерунда! Поохранять партию раритетной посуды и предметов мебели. Ничего особо криминального. Оказалось, что на архипелаге были те, кто готов выложить пару сотен тысяч белли за трюмо столетней давности или даже миллион за чью-то там кровать. Работка оказалась не грязная, пара трупов — не в счёт. По окончании Пикаро уважительно посвистел и выплатил работнику немного деньжат. Ну, как немного… Такого количества крупных купюр обалдевший мичман не видел за всю свою ничтожную жизнь. Когда отошедший от первого шока парень уже хотел возвращаться, ему предложили перекинуться по стаканчику в одном почти что приличном заведении. Отказывать предприимчивому весельчаку отчего-то не хотелось. Не в этот раз. И вот теперь Наоки сидел в действительно неплохом баре за одним столом с преступником, которого до этого пару месяцев подряд гонял в море, где они, по словам самого Пикаро, и «сдружились». Хорошенькая дружба, ничего не скажешь. Пышечка-подавальщица принесла непочатую бутыль эля и блюдо жареной рыбы с соусами. Когда половина была съедена, а мичман заметно успокоился и подобрел, Пикаро решил начать действовать. — Отчего ты не бросишь службу? — вполголоса поинтересовался контрабандист. Наоки ждал чего-то подобного. Едко ухмыльнувшись, он налил себе седьмой за вечер стакан эля и, отсалютовав им, провозгласил: — Я несу Правосудие во имя!.. — Да брось ты! — с хохотом оборвал его Пикаро. — Тоже мне, воин в матроске. Из тебя вершитель «правосудия», как из меня златошвейка! — А вот это ты зря, — прицокнул языком пьяно обидевшийся дозорный. — Мало ли, какие в тебе скрыты таланты? Тебе белли покажи, так ты и златошвейкой станешь. Несколько обернувшихся на их странный диалог посетителей, услышав эту шуточную фразу, успокоились и продолжили обсуждать недавнее нападение на Мариджоа неким Фишером Тайгером. Случай действительно был вопиющим: столь массового бегства рабов Святая Земля не видела за все восемьсот лет своего существования. Немало невольников уже поймали и вернули обратно их хозяевам, но большинству каким-то чудом удалось сбежать. Наоки не сказал бы, что этот Фишер Тайгер поступил умно — после столь массовой потери старых рабов Тенрьюбито всего лишь пожелали приобрести себе новых. Здесь требовалось ломать саму систему. Единственными выигравшими от произошедшего оказались продавцы «живого товара», поднявшие ценники на рабов до небес. Выходить на улицы архипелага первые недели было опасно — людей отлавливали средь бела дня и тут же тащили в многочисленные рабские магазинчики первой рощи. Вот тебе и освобождение рабов. Герои! Бар начинал наполняться всё гуще и гуще. Пикаро же, не то оскорбившийся, не то обрадовавшийся оценке своих талантов, только многозначительно хмыкнул и вскоре переспросил: — И всё же. — Война диктует свои законы, — лаконично ответил мичман. — Сегодня из Морского Дозора можно уйти только на тот свет. Преступник понятливо и слегка замедленно кивнул головой. Спустя ещё пару стаканчиков Наоки внезапно вспомнил: — Помнишь, как ты в начале меженя резво сматывался от нас? До сих пор не понимаю, как ты сбежал? Я ведь тебя тогда на самый крупный риф загнал… А ты сбежал, сволочь. Пьяно икнувший Пикаро прижал палец к губам и прошептал: — Так я тебе… ик! И сказал. Ты ведь, скотина такая, морское дно знаешь, все места наизусть помнишь. Я чуть не поседел, когда услышал о том, как ты банду Олоне на юго-западный атолл загнал и перерезал там их всех. — Эти уроды и не такое заслужили, — мрачно ответил Наоки, но его ненавязчиво перебили: — То есть, по-твоему, срезать с костей ещё живых людей мясо – это излишне гуманно? — Да, — уверено подтвердил мичман. — Но не волнуйся. Конкретно эти твари умерли, полностью окупив свою вину. Пикаро ещё раз икнул и вынес вердикт: — Ты псих, Риф. И ты мне нравишься.***
— В повышении отказано. Наоки растерянно хлопнул глазами и попытался улыбнуться. — По какой причине на этот раз? — его терпению мог позавидовать любой. Кадровик их базы потянулся было за любимым платочком, но, увидев, что мичман в ответ потянулся за любимым тесаком, передумал. Умный человек. Сволочь только. — Понятия не имею, хоть и догадываюсь, — косясь на перевязь оружия, буркнул толстяк. — Могу дать вам разрешение на посещение дежурящего вице-адмирала. — Когда? — сердце Наоки застучало как сумасшедшее. Кадровик залез в один из своих журналов и, недолго покопавшись там, торжественно провозгласил: — Через три месяца. — Когда?! — Наоки чувствовал себя собачонкой, у которой перед носом помахали мясной косточкой, а потом эту самую косточку выбросили в море. — Вы издеваетесь?! — Так вас ставить в очередь? — кадровик даже не поднимал взгляд на задыхающегося от разочарования Наоки, когда внезапно из коридора раздался ленивый голос: — А-ра-ра… Ллойд, я же просил потише, — Наоки закрыл глаза и выдохнул, предчувствуя грядущие проблемы. — Твои крики меня разбудили, мичман… как там тебя? — Мичман Бизе, вице-адмирал Кудзан! — каркнул Наоки, развернувшись на каблуках и отдав честь. На маленьком диванчике у стены кабинета расположился вице-адмирал и сонно зевал в кулак. Переведя взгляд на вытянувшегося по струнке подчинённого, он лениво протянул: — Дайте сюда личное дело мичмана Бизе, — кадровик тут же бросился к набитым битком шкафам, стоящим у противоположной стены. Наоки неверяще произнёс: — Благодарю вас!.. — Не за что пока, — протянул вице-адмирал, улёгшись на диван и прикрыв глаза. — Если бы ты и дальше продолжил орать, то я бы не смог дальше спать. Где дело-то? — Вот оно, Кудзан-сан, — раболепно преподнёс Лойд необходимую папку бумаг. — А-ра-ра… Что тут у нас? — вице-адмирал улёгся на бок и, начав лениво переворачивать листы, зачитывал. — Наоки Бизе. Двадцать лет. Не женат. А зря, а зря… Так, дальше. Имеет три класса заочного образования, окончил курсы в Училище Морского Дозора. Неплохо, да… Наоки чувствовал, как по его шее стекает капелька пота и скользит вдоль позвоночника. Вице-адмирал, медленно кивая, продолжал читать: — Отец — мичман Жорж Бизе… Не помню такого. Мёртв. Мать — Сьюзен Бизе. Рыбачка. Мертва. Имеет на иждивении двух сестёр… Хорошо о них заботитесь, а, мичман? — Так точно, вице-адмирал! — отрапортовал Наоки, от дикого переживания едва что-либо слыша. Между тем порой одобрительно мычащий Кудзан-сан, по всей видимости, оставшись более или менее довольным общей частью личного дела, пошёл дальше. Знай Наоки о том, что его дело будет рассматривать именно этот вице-адмирал, даже на пороге базы в тот день не появлялся бы… — «Психологические характеристики». Посмотрим, — сонным голосом зачитал Кудзан-сан. — Четвёртая психологическая категория. Хм… Четвёртая, значит. Прямо как у Сакадзуки, — воздух в помещении заметно похолодел. Это был конец. Наоки осознавал это с кристальной ясностью. Всё. Конец. У него больше нет будущего в Дозоре. Словно сквозь вату, он различал дальнейшие слова охладевшего к нему вице-адмирала: — Трудолюбивый, исполнительный, рассудительный. Есть задатки лидера. Дальше… Неуравновешенный, раздражительный, злопамятный. Имеет склонность к неоправданному насилию и повышенной агрессии, — Наоки дико хотелось выдернуть эту злосчастную папку из рук вице-адмирала, но он даже не мог пошевелиться. — Диагностированы затяжная депрессия и посттравматическое стрессовое расстройство. Через какой-то промежуток времени Кудзан-сан остановился и что-то коротко бросил мичману. Слова пробирались как сквозь толщу воды. Пройти курс восстановления психики после военных действий, уйти в долгосрочный отпуск, отдохнуть с семьёй… Проще говоря, Наоки говорили забыть о карьере дозорного. Уволиться по собственному желанию, иначе его уволят по медицинским показаниям. Вот и всё. Приплыли. Из здания базы Наоки вышел, шатаясь, и куда-то побрёл. Он даже не мог толком осознать куда. Перед глазами всё плыло-плыло-плыло… В ушах глухо шуршали листы его личного дела, гудел голос вице-адмирала. Не судьба. Он даже не обходил огромные лужи грязи, покрывавшие его дорогу, бессмысленно шагая напрямик. Задел кого-то плечом… Кто-то ругался… В голове было пусто. Пусто-пусто-пусто… — Помогите!!! Отчаянный крик вырвал Наоки из его мыслей. На улице, по которой он плёлся, началось оживление: люди спешно старались уйти с пути бегущего рыбочеловека, тащащего на руках раненную русалку. Посмотрев по сторонам, мичман увидел в нескольких десятках метров вдали Тенрьюбито. Только Мировой Знати ему сегодня не хватало. Наоки нахмурился и перевёл взгляд на плачущего жителя моря. Рабы, что ли? Не похоже. Значит, просто заинтересовали Тенрьюбито. Не по-вез-ло. Не судьба. Предпочтя забраться на крышу и переждать происходящее там, Наоки спрятался за коньком и хмуро смотрел на людей, старательно вжимающихся в землю. Рыбочеловек бегал по пятачку улицы, пытаясь докричаться до отмахивающихся от него бедолаг, которым просто не нужны были чужие проблемы. И уж тем более им были не нужны проблемы с тенрьюбито. — Я хочу эту рыбу, — белый бочонок, едущий верхом на каком-то доходяге, глупо хлопал слезящимися глазками и что-то жевал. — Она красивая. Хочу. Подобная картина была привычна для жителя Сабаоди, поэтому куда больше Наоки интересовал рыбочеловек и его бессознательная спутница — их соплеменников нечасто можно было увидеть на суше. Неудивительно, учитывая то, что положение русалок и рыболюдей было где-то между нищими и скотом. Стеклянный потолок высился надо всей их расой. Что-то пребольно кольнуло Наоки внутри… — Поймайте мне эту рыбу! — продолжал тупо требовать тенрьюбито, словно других слов не зная. У малой и то словарный запас был больше. Плачущего рыбочеловека, который прижимал к себе подругу, начали окружать спутники тенрьюбито, тесня их к стене. По тёмно-синим щекам, покрытым чешуёй, потекли слёзы… Черепица под рукой Наоки треснула. И не только она. Кто сказал, что для него всё кончено? Кусок красной глины удобно лёг в ладонь… Кто сказал, что он чем-то хуже других? Пару раз подбросив массивный обломок на ладони, Наоки впервые за множество лет счастливо улыбнулся. Кто сказал, что над ним кто-то есть? Глядя на Тенрьюбито и примериваясь, он занёс руку для броска. Над ним нет никого. Даже Бога. Бросок! Обломок черепицы впился в горло доходяги-носильщика! Из пробитой артерии фонтаном брызнула кровь! Раздался женский визг! Неуклюже взмахнув руками, тенрьюбито свалился с трупа, грохнувшись прямо в грязь. Наоки скрутил неудержимый истерический хохот! Позабыв о добыче, охранники бросились к валяющемуся в грязи Небесному Дракону, который сейчас больше походил на свинью. Рыбочеловек поднял шокированный взгляд в сторону хохочущего как сумасшедший парня, а тот отдал честь. Впервые за пять лет службы — по-настоящему. Из глаз Наоки текли слёзы, мир рушился прямо у него на глазах, но на всём свете не было человека счастливее, чем он! Нет никакой судьбы!!! Не существует! И он смеялся! Смеялся до слезинок в уголках щурящихся глаз! Смеялся, запрокинув голову к светлому безоблачному небу!