Сложные дети

      Дождавшись окончания церемонии, Хина быстро сходила в деканат и, спешно сделав копии списков распределений военнослужащих, направилась в казармы: время уже и так поджимало. Там за полминуты, уложившись точно в нормативы, переоделась в гражданское и, покинув военную территорию Маринфорда, выбралась в единственный на острове город. Благодаря тому, что он являлся открытым, жили здесь не только семьи военных и офицеры, но и мирные граждане. Квартира Роси была практически на другом конце острова, так что идти было долго.       Вдоль тенистой аллеи, где на клёнах шуршали алые листья, шли редкие супружеские пары с маленькими веселящимися малышами. Очаровашки. Такие счастливые и непосредственные, прелесть просто!       Хина всегда мечтала о семье. О большой и дружной семье, о собственном доме, где с утра до вечера звучал бы звонкий смех. Она мечтала о детях, о дочках и сыновьях, зная, что среди них обязательно будет несколько приёмных. Обязательно.       Хина выросла в детдоме.       Там её имя никто не помнил и не запоминал, и Хина взяла в привычку постоянно повторять его.       Хина надеялась, верила, каждый день ждала, когда же за ней придут новые мама и папа. Но мама и папа почему-то никак не приходили. Хина спрашивала у нянечек — почему? — а те устало отвечали, что мамы и папы приходят только за самыми лучшими, самыми правильными детьми.       Хина это осознала. Запомнила. Хина из кожи вон лезла, чтобы стать самой лучшей, самой правильной, но мама и папа так и не пришли. Вместо них пришёл офицер Морского Дозора, который забрал с собой семилетнюю Хину и ещё двадцать её ровесников в Маринфорд учиться.       И Хина училась. В первый же год вызубрила Кодекс Морского Дозора, знала устав так, что он от зубов отскакивал! Хина была самой старательной ученицей на потоке, была примером для подражания, любимицей учителей и тренеров! Хина была самой лучшей, самой правильной дозорной из всех, что видел этот свет, потому что знала: мамы и папы приходят только за самыми лучшими и правильными детьми.       Повышение получают такие же.       Награды. Миссии. Премии.       Да. Всё это получают лишь самые лучшие и самые правильные.       Бельмере была неправильной от слова совсем. Смокер — тем более. Плывущие против течения, смеющиеся над правилами и наслаждающиеся жизнью на полную катушку! Они делали то, что сами считали действительно важным и нужным, были свободны от рамок, от понятий о «правильном» и «неправильном». И может, от этого Хину потянуло к ним, как магнитом.       Хина впервые перестала быть правильной девочкой, когда добровольно согласилась на предложенную этой парочкой авантюру и внезапно обнаружила себя натирающей кафельный пол перед кабинетом экзаменатора маслом. Хина тогда словно в себя пришла. Бросила всё и, не слушая яростного шёпота напарников, нет, не друзей! Не друзей! Поскальзываясь на масле, убежала прочь.       На следующий день Хина гнула спину перед стоящим на ушах ректоратом и молила о том, чтобы они не вышвыривали Смокера из Маринфорда. Долгие годы амплуа правильной девочки, которое поддерживала Хина, окупились, так что курсанту Смокеру нехотя дали второй шанс под ответственность его старосты. За Бельмере просить не приходилось — у неё был свой защитник, похлеще самой Хины.       В кабинете журчал его шепчущий голос, который мягко и ненастойчиво убеждал многоуважаемых профессоров не корить младшего лейтенанта Бельмере за совершённую ошибку. Не стоит. Она осознала, в чём была неправа, и постарается больше не повторить подобного…       Она исправится.       Он обещает.       Этот мягкий голос с едва различимой хрипотцой заставлял верить во всё, что произнесёт его обладатель — приёмный сын адмирала Сенгоку. Тогда ещё капитан Росинант. Золотистый блондин с ласковыми карамельными глазами и обворожительной улыбкой, высокий и мускулистый!       И Хина влюбилась.       Влюбилась так, как это возможно только в пятнадцать лет! До бабочек в животе, до гаданий на ромашке, до вырезанных фотографий из журнала «Справедливость»!       Когда из-за начавшихся крупных беспорядков в Новом Мире туда отправляется флот под командованием адмирала Сенгоку, Хина не ест, Хина не спит ночами, потому что знает — там одним из четырёхмачтовых барков командует он! Капитан Росинант!       Через неделю в Маринфорде триумф! В Маринфорд с безоговорочной победой вернулись герои, одолев огромный пиратский флот! Правосудие свершилось, Справедливость восторжествовала! По главной улице шествуют победители, и туда высыпало всё многотысячное население острова! Крики ликования, овации, слёзы счастья! Реют стяги и вымпелы, из окон вывешены небесно-синие знамёна! Включен ден-ден муши-транслятор, в воздух взметается стая бесчисленных почтовых альбатросов, и весть о блистательной победе Морского Дозора разносится по всему свету!       Всех курсантов Академии тогда освободили от занятий, и они со всех ног побежали смотреть на тех, на кого равнялись, на кого мечтали стать похожими! Восхищённые, воодушевлённые, они кричали, заползали на столбы и крыши, откуда размахивали беретами и флажками, а Хина от восторга, от бурлящего в крови экстаза кричала громче всех! Сияющими от немого обожания глазами Хина с упоением любовалась на вернувшихся с оглушительной победой офицеров!       И там, среди триумфаторов, под ослепительными лучами солнца Хина видела, видела Его! Капитана Росинанта, нет! Уже коммодора! Коммодора в белоснежном плаще, с золотыми эполетами и плетёными аксельбантами! Идеал чести, пример храбрости!       Он проходит мимо, совсем рядом, он смотрит, смотрит на Неё! Хина чуть не в обмороке, Хина хватается за сердце, вокруг от восторга визжит женское море, а следом Росинант оступается! Нет! Коммодора в последний миг подхватывают товарищи по строю, хохочут, а он сам неловко и весело смеётся! Хина никак не может успокоиться, провожая удаляющегося Идола взглядом.       Шумящие курсанты возвращаются в казармы, но никак не утихают, не засыпают, пламенно обсуждая прошедший парад. Клянутся, что вырастут и встанут в ровный строй героев, жизнь свою положат на процветание мира! Строгие коменданты с трудом приводят их в чувство, обещая всех излишне бодрых отправить на ночное дежурство, и постепенно огромное военное общежитие погружается в глубокий мечтательный сон.       В следующие же выходные чертовка-Бельмере познакомила красную от смущения Хину со «своим хорошим другом Роси» и, захватив для полноты компании Смокера, утащила всех отдыхать на Сабаоди. Весёлая прогулка в парке аттракционов, взрывы смеха, дружеские подначки. Это был совсем не тот Росинант, каким Хина видела его в строю: расслабленный и смешливый, неуклюжий, жарко спорящий то с возмущающимся Смокером, то с хохочущей Бельмере. Он был сам на себя не похож.       Вечер закончился в кафе, откуда бедовая парочка аферистов убежала пораньше, оставляя Хину с Росинантом наедине. Сердце тогда чуть не выпрыгнуло! Как Хина вообще сумела открыть рот? Как нашла в себе силы заговорить с предметом своих девичьих мечтаний? В тот вечер они проболтали, пока кафе не закрылось, а затем стали оставаться наедине всё чаще и чаще. Так продолжалось почти год.       Они беседовали редкими, но такими долгими вечерами, спорили до посинения, делились мнениями!.. Они только вдвоём заползали в огромную библиотеку Маринфорда, где искали нужные книги. Свежие, пахнущие типографской краской или старые, разваливающиеся в труху рукописные фолианты. Хина исподволь смотрела, как Росинант водит по строчкам длинными музыкальными пальцами, ища нужное место, что-то беззвучно шепчет одними губами, щурит чистые карамельные глаза.       Среди круглосуточной военной муштры, среди порохового дыма и лязга железа происходящее казалось ожившей сказкой! Детство Хины прошло среди задиристых мальчишек-сирот, юность — бок о бок с грубыми мужланами-военными. И, может быть, именно поэтому аристократичный Росинант казался тем самым! Тем самым сказочным принцем!       И в один вечер, прямо посреди поздней, чуть сонливой беседы, она решилась внезапно вымолвить: — Я люблю тебя.       И вздрогнула. Вздрогнула от накрывшей её оглушающей тишины. Хина подняла взгляд и посмотрела в глаза вздохнувшего и молча закурившего Росинанта.       Нет.       Конечно нет. В его глазах не было любви.       Там было многое, но не любовь. Тихая грусть. Жалость. Разочарование.       Да. Разочарование. — Я не хочу врать тебе, Хина, — невесело начал Росинант, крутя между обожжённых до черноты пальцев тлеющую сигарету. — Не хочу. Ни тебе, ни Бельмере или Смокеру, поэтому скажу правду и скажу её прямо. Ты для меня образованная, удивительно интересная собеседница, близкая приятельница, возможно, теперь уже даже надёжная подруга… — Хину точно пыльным мешком по голове ударили. — Поэтому сразу скажу: я не отвечу тебе взаимностью. Прости. И любви я, поверь, не стою. — Это из-за Бельмере? — слова вырвались сами.       Хина знала, что подруга часто остаётся у Росинанта на ночь, догадывалась, что они любовники, но это было не важно! Хина была настолько влюблена, что была готова наступить на горло своей гордости, плюнуть на всё, лишь бы!.. — Нет, — спокойно покачал головой Росинант, выпуская между сухих потрескавшихся губ тонкую струю дыма. — Я не люблю Бельмере. Дело вообще не в ней. — Тогда?.. — Давай оба сделаем вид, что этого разговора не было, — с прохладцей приказал он и, посмотрев на поражённую Хину тускло-карими, покрасневшими от недосыпа глазами, устало предложил, — дорасскажи лучше о!..       Вот так сказка и кончилась.       Хина рыдала в оружейной, размазывая слёзы и сопли по щекам, когда её нашёл дубина-Смокер и, молча взвалив на плечо, притащил в пустующие тогда казармы. Разве что битой своей по голове для полноты картины не пришиб — человек пещерный! Вместо этого чёрт знает как умыл, насилу отпоил чаем и, терпеливо выслушав горькую женскую исповедь, прерывающуюся регулярным сморканием и рёвом, произнёс: — Не убивайся так из-за слов Росинанта, — небрежно, но твёрдо сказал он. — У него всё сложно с любовью, привязанностью и доверием. Я его понимаю и не осуждаю. — Нашёл с кем себя сравнивать, — тихо пробурчала Хина, утыкаясь носом в поджатые к груди коленки.       Фыркнувший Смокер парировал: — А я и не сравниваю. Как вообще можно ставить рядом курсанта на грани отчисления из Академии, у которого из всех забот только сессию пережить, и коммодора, под чьим командованием эскадра из пяти кораблей по сто бойцов на каждом. Это другой уровень ответственности, — отрезал он, но поток жалоб было уже не остановить: — Он это так сказал, словно!.. — никак не могла уняться Хина, размешивая в очередной чашке чая уже давным-давно растворившийся сахар. — Словно приказ подчинённому отдал! — Будто в первый раз, — пожал плечами Смокер и флегматично закурил. — Сейчас он хотя бы сдерживаться научился. По Росинанту видно, что он с детства приказывать привык. Привык командовать, привык отдавать распоряжения младшим по званию или, как, скорее всего, было у него в детстве, – слугам. Его манера поведения – это специфическое воспитание сначала в родной семье, а потом у адмирала, помноженное на рекрутчину и быстро достигнутое высокое звание.       Пока Хина насупленно болтала ложку по кружке, избивая её о железные стенки, друг продолжил свою мысль: — Возьми большинство контр- или вице-адмиралов и найдёшь у них то же самое. Вон, старик Гарп со своим Кулаком Любви! — наклонившись вперёд, курсант сделал зверскую рожу. — Кто всегда прав? Я всегда прав! Не согла-асен?! Кулак Любви!!! — Смокер с яростным рёвом сделал хук справа, отправляя несчастного в нокаут – точь-в-точь Гарп-сан, так что не выдержавшая Хина рассмеялась!       Приложив руку ко лбу козырьком, парень прищурился и, всмотревшись в воображаемую даль, гордый произведённым эффектом, заключил: — Низко полетел — к дождю.       Потерев руки, он довольно глянул на Хину, взявшуюся, наконец, за чай и с любопытством смотрящую на него, и, откинувшись на спинку стула, развёл руками. — По крайней мере, мне старик Гарп именно так сказал, когда я из болота выбрался, в которое тот меня запустил. — Да иди ты! — подавилась Хина и на всякий случай отставила полупустую чашку. Друг, оскорблённый до глубины души, возразил, качнувшись на колченогом стуле: — А ты думала, почему у нас полмира отбитые на голову ходят? Во-от! — поднял он палец вверх. — Всё он, всё он! Кулак Любви!..       Переждав, пока Хина отсмеётся и вытрет вступившие слёзы, Смокер сбил табачный пепел прямо на утрамбованный земляной пол казармы и, снова став серьёзным, дополнил: — А теперь прибавь ко всему этому регулярные одиночные миссии, которые нашему коммодору знатно так выворачивают мозги наизнанку. Понятно, что после них Росинант ни сам ни к кому привязываться не хочет, ни другим не может позволить привязаться к себе, — нахмурившись, он закончил, — я бы от такой работы вообще кукухой поехал. — Ты узнал, в каком подразделении он служит?! — подскочила Хина на стуле!       Стол качнулся, так что чай чуть не расплескался, а Смокер кивнул и ответил: — Да, узнал, но вам с Бельмере не скажу. — Почему?! — Много будете знать — рано поседеете, как я.       С этими словами он внаглую забрал у возмутившейся Хины чашку с остатками чая и, выхлебав тот за раз, направился в сторону выхода из казармы, бросая вслед: — Не забудь, что через полчаса общее построение.       После того разговора Хина ни разу больше не разговаривала с Росинантом о своих чувствах. Постепенно юношеская влюблённость уходила, оставляя после себя лишь флёр горчащих воспоминаний и стыд.       Информацию о том, в каком подразделении коммодор служит, Хина с Бельмере из Смокера таки выбили. Правда, для этого пришлось упоить его в хлам контрабандным ромом, который до чёртиков довольная собой Бельмере неизвестно как протащила в Маринфорд. Хотя, по её словам, это была уже далеко не первая партия. Бесовка.       Вот только добытая информация оказалась совсем не весёлой: Росинант лишь официально был прикреплён ко второй базе Дозора, но на деле служил в спецподразделении разведки и шпионажа. Это звучало как приговор. Как добровольный приговор для собственной психики. Это было даже не следствие, не розыск, не дознание с пристрастием, как они втроём уже давно предполагали, нет!       Это было чёртово личное внедрение в преступные группировки с целью сбора и слива информации, медленный их развал и в итоге ликвидация. Проще говоря — предательство. Предательство тех, с кем делил пищу и кров. Тех, с кем наверняка прошёл огонь и воду, чью спину прикрывал в бою! Из раза в раз бить вчерашним друзьям в спину. Из раза в раз, из раза в раз и так по кругу, бесчисленное количество раз!!! Это было… было бесчеловечно.       Каково это — жить, когда на твоей шее в двадцать три года висит неподъёмный груз в обличии сотен загубленных судеб?.. Бельмере после того, как узнала правду, упоминала, что курить Росинант начал именно после первой своей миссии и несколько раз за шесть лет чуть не спился.       Неудивительно, что он никого близко к себе не подпускал. Наоборот, удивительно было то, как вообще подпускал к себе людей!       Хина из раза в раз перекручивала в голове слова отказа, находя в них нечто новое. «Не хочу врать. Не хочу ни тебе, ни вам. Ты для меня собеседница… надёжная подруга». И на душе висело грустное осознание того, что, насколько бы эти слова много ни значили для Росинанта, они стоили для него любой романтики.       Вздохнув, Хина потёрла лоб и, подойдя к нужному дому, постучала. — Наконец-то! — резко распахнувший дверь Смокер загородил собой весь проём, но почти сразу на улицу вырвался смех Бельмере, бодрая музыка и грохот падающего тела. — Залетай. Принесла? — Конечно, — стягивая с себя пальто, Хина сразу же вытащила из кармана сложенные списки. — Зря, что ли, Хина опоздала? — Что ты хоть когда-нибудь зря делала, скажи?       Захлопнув дверь, парень схватил в одну руку бумаги, во вторую стоящую на тумбе неоткупоренную бутылку и, дождавшись, пока Хина приведёт себя в порядок после улицы, поблагодарил: — Но сегодня ты особенно герой. Идём.       Пройдя в большую светлую гостиную, где Роси, потирая затылок, расставлял уроненные книги в открытый шкаф, Смокер торжественно провозгласил: — Мы с Хиной, наконец, сматываемся из альма-матер! — обернувшийся Росинант получил вновь упавшей книжкой по макушке, а греющаяся в кресле Бельмере убавила громкость на колонках и с любопытством спросила: — Хина, скажи, что Смокера направляют в Ист Блю со мной!.. — Сплюнь, нечисть! Глаза б мои тебя не видели, — перебил её парень и, рухнув в кресло, продекламировал: — Меня отправят как минимум в Новый Мир!       Подойдя к Роси, Хина подняла с пола два тома теории права и, несмотря на то, что прекрасно знала место распределения Смокера, с деланным сомнением произнесла: — Ты натирал мылом доски в аудитории, чтобы мел не мог писать. Хина искренне сомневается, что тебя отправят дальше Южного моря, — но ищущий глазами своё имя парень, её успокоил: — Расслабься, всё будет пучком! Какого чёрта?! — Смокер выпучил глаза, а затем бросился на расхохотавшуюся Бельмере. — Ведьма!       Взвизгнувшая подруга подскочила в кресле и перепрыгнула через спинку, спасаясь от мстителя! — Неужели сглазила? — поинтересовался Роси, ставя на полку последнюю книгу и, бросив взгляд на бегающую вокруг мебели визжаще-пищаще-орущую парочку, поблагодарил Хину. — Спасибо, что помогла. — Хине не сложно, тебе приятно-а-а!!!       Плачущая от смеха Бельмере со всего разбегу врезалась в Хину, а та с криком зацепила не успевшего уйти в сторону Росинанта! Хохочущая «ведьма» пыталась было сбежать, но была сцапала за шиворот кофты и поднята в воздух пред гневные очи Смокера. Поджав лапки, она умильно посмотрела на пылающего праведным гневом друга, но растянутая до ушей улыбка сводила весь эффект на нет. — Скажи, что ты подменила списки, и будешь помилована, — с неожиданной мольбой в голосе вопросил Смокер, но улыбающаяся подруга только распахнула объятья, намекая на то, что даже в восточном море бедняге не будет от неё покоя.       Кряхтящий Роси помог Хине встать на ноги и спросил: — Колись уже, что там такое. — Там болото, где я буду до конца своих дней пугать разве что комаров, — загробным голосом вымолвил Смокер и отпустил Бельмере на ноги. — Там Ист Блю, — ответила, наконец, Хина, которая по пути в казармы просматривала списки. Усмехнувшийся коммодор потёр отбитый копчик и как ни в чём не бывало резюмировал: — Расслабься! Уверен, что помимо комаров там найдутся и другие правонарушители. Будешь штрафовать дельфинов за превышение скорости в прибрежных водах, или чаек, которые склевали всю рыбу в сетях. — Мстишь, да? — спросил мрачный Смокер, глядя на усмехающегося и курящего Росинанта. — Восстанавливаю справедливость, — парировал тот, сбив пепел с сигареты о край пепельницы. — Учитывая твою жажду знаний, я удивлён, что тебя очередной раз на второй год не оставили. Пусть уже лучше Хина свои карты раскроет, — с улыбкой спросил Роси и сделал затяжку. — Куда у тебя направление? — Норд Блю, — с лёгкой заминкой ответила Хина. Сбоку раздался уважительный свист Бельмере, а заметно удивившийся Росинант выбросил бычок в пепельницу и произнёс: — Достойно. Хотя я был уверен, что уж кого-кого, а тебя в Вест Блю отправят вместе с другими отличникам, — невольно наступил он на свежую мозоль. — Я ошиблась в одном из последних заданий, — не удержавшись, начала оправдываться Хина. — Буквально балла не хватило до распределения в Вест Блю. Обидно.       Мягко улыбнувшись, Роси отметил: — Не велика потеря. На западе сейчас самое пекло, там пять Великих Семей территорию делят. Зато ты вместо энсина сразу получила младшего лейтенанта.       Разочарование Смокера несправедливостью мироздания и ректората, казалось, достигло пика: он, наравне с остальными выпускника Академии, автоматически получил младший офицерский чин, что и так делало его самым младшим по званию в их тесной компании, а учитывая его с самой Хиной двухлетнюю разницу в возрасте, ему должно было быть особенно обидно.       Решив последовать примеру Бельмере, которая под шумок убежала к столу и теперь с чистой совестью поглощала мандарины, Смокер вернулся в своё кресло, искренне возмущаясь: — То есть тебя, семнадцатилетнюю пигалицу, которую может сбить с корабля первой же боковой волной, отправляют фактически на передовую, а меня — в резерв?       Невольно улыбнувшаяся Хина пожала плечами и ответила: — Смокер-кун, ты уже забыл, как на первом курсе поспорил с профессором Гуппи о задачах Дозора и остался на второй год?       Вчерашнего курсанта это объяснение не убедило, и он махнул рукой: — Про тот случай вообще молчи. Если бы мне прямо сейчас этот урод снова сказал, что дозорный должен при необходимости пожертвовать мирным населением, я бы ему ещё раз челюсть сломал. — Боюсь, третьего посещения травмпункта по твоей вине он не переживёт, — усмехнулся Роси, но его перебила оторвавшаяся от поглощения припасов Бельмере: — А хочешь, обрадую тебя ещё больше? Ты помнишь награды за самых опасных преступников в морях? — Нет конечно, — как само собой разумеющееся ответил Смокер, поджигая сигару. — Главное, чтобы повезло там на кого-нибудь крупного наткнуться.       Захихикавшая Бельмере на всякий случай обошла стол так, чтобы насторожившемуся Смокеру было сложнее до неё достать, и процитировала: — В Вест Блю за голову самого опасного преступника дают девяносто восемь миллионов белли, в Норд — восемьдесят пять, в Саут Блю — сорок. Угадаешь, сколько дают в Ист Блю? — увидев отрицательное мотание головой, она доложила: — Шестнадцать, Смокер. Шестнадцать миллионов белли. Так что удачи с поисками!       Это был контрольный удар.       Разочарованное лицо бедняги вытянулось, а изо рта выпала тлеющая сигара, с шипением упав на форменные брюки. Запахло палёным…       Они просидели у Роси до самого комендантского часа. Он слегка улыбался, молча слушал их грандиозные планы на будущее. Порой смотрел на тёмное небо, которое заволокло грозовыми облаками, и опускал их с розовых облаков на землю. Вот только замечтавшаяся Хина в своих грёзах уже избавила весь Норд Блю от преступности!..       Она видела перед собой светлое и безоблачное будущее!       В семнадцать лет будущее только таким и может быть — светлым и безоблачным…       Вскоре они попрощались с Роси, которому было необходимо подготовить отчёт о прошедшей миссии, и втроём вернулись в Маринфорд. Вдалеке уже раскатисто грохотало… Чуть шатающаяся от выпитого спиртного Бельмере убежала в сторону бараков для младшего лейтенантского состава, а Хина со Смокером вернулись в свой учебный корпус, где разошлись по блокам. Начался дождь.       Посреди ночи Хину разбудил толчок. Сонно хлопнув глазами, она сощурилась и с удивлением увидела стоящего рядом с койкой Смокера. — Что случ?.. — Прикрой меня, — судорожно прошептал он.       Барабанящий в окна ливень заглушал все остальные звуки. По комнате плыли серые тени, матово блестели ряды железных коек. — Что случилось? — оглядевшись, Хина села на матрасе и похлопала рядом, но Смокер только яростно замотал головой и пробормотал: — Мне нужно идти. Сейчас. Я чувствую!.. Я не знаю, как это описать, точно могильный холод и!.. душит что… — поймав непонимающий взгляд, он рвано вздохнул и судорожно прошептал: — Что-то с Росинантом. Плохое. Я это чувствую.       Только сейчас Хина увидела, насколько парень был бледным. В широко распахнутых глазах сквозил животный ужас и отчаяние на гране паники. Ничего не соображая со сна, Хина переспросила: — С Роси случилось что-то плохое? — Я не знаю, я не понимаю! Он… он хочет умереть, — Смокер точно с ума сходил. Держался за голову, слепо таращился в одну точку, с трудом сдерживая дрожь. — Прикрой меня. Пожалуйста. — Л-ладно, постараюсь, — успела только произнести Хина, а Смокер уже умчался прочь. Шум дождя на секунду стал громче, а затем тихо хлопнула дверь.       Следующее утро началось со звонка тихо ревущей в трубку Бельмере: ночью Росинант пытался покончить с собой. Смокер в последний момент срезал петлю.