Сложные дети

— Повтори.       Дрожащий всем своим огромным телом детина обливался потом, стоя перед обманчиво спокойным Донкихотом Дофламинго и офицерами его команды, чей ещё не начавшийся завтрак он только что грубо прервал. Его напарник, стоящий сзади, выглядел не намного лучше. Поверить в то, что их капитан на самом деле сейчас невозмутим, мог только последний идиот. — Д-да, М-молодой Господин… — едва дыша, начал старший из них. — Я, Готти и Кику сопровождали Маленькую Госпожу в городе… Всё, как вы и приказали, как вы и приказали! Она сначала выполнила ваше задание, потом прогулялась по го-городу, а потом вы-ы-ысказала желание зайти ещё в лавку с красками. Там рядом стояли люди Алхимика…       Увидев, что на лбу капитана взбухли вены, бедняга с трудом сглотнул и, заикаясь, продолжил лепетать дальше: — Мы остались на выходе, Госпожа сама так попросила, а!.. А-а-а, а потом пять минут прошло, десять минут прошло, двадцать минут прошло… — казалось, детина, проворонивший капитанскую дочку, сейчас грохнется в обморок. — А потом мы зашли в лавку, но её там н-не было… И-и Кику не было… — Мне плевать на твоего Кику, — прошипел Дофламинго, медленно поднимаясь с места, и рявкнул: — Меня волнует одно!!! Как вы посмели проворонить мою дочь?!       Накрытый стол с грохотом развалился на куски! Офицеры подскочили со своих мест, отбежав ближе к стенам: соваться под руку взбешённому капитану не хотелось никому из них.       На камбузе теперь слышалось лишь тяжёлое дыхание Молодого Господина и тихий диалог лидеров. По помещению поплыла отвратительная вонь: оконфузившийся от дикого страха верзила не знал, что ему теперь делать. Йола прикрыла нос рукой, а Дофламинго, скрипнув зубами, приказал: — Избавиться от этого кретина и открыть иллюминаторы.       Когда Диаманте и Лао Джи вышвырнули невезучего труса с камбуза, разъярённый капитан вихрем направился в сторону кают-компании. Остальные члены Семьи хмуро двинулись за ним, прихватив с собой второго неумелого телохранителя.       Влетев в помещение, Джокер рухнул в своё кресло и попытался успокоиться. Надо мыслить логически, а не поддаваться пустым эмоциям. Надо. А ещё надо кого-нибудь прирезать — так он точно успокоится.       Поджав губы, он уставился на вторую шестёрку. Ничего особенного: крепкие мускулы, тёмные волосы, красная с мороза кожа на молодом лице. Вот только, в отличие от своего приятеля, этот тип нервничал куда меньше. — Продолжай с того момента, как вы зашли в лавку после пропажи Фортуны, — жёстко приказал Джокер.       Его визави неуверенно кивнул, но рассказ продолжил довольно складно: — Мы обыскали всё помещение — в нём не было никого. Ни продавца, ни персонала. Всего у лавки три чёрных входа, но понять, по которому из них ушли, невозможно из-за сильного снегопада, — нервно выдохнув, он продолжил, предпочитая смотреть на носки сапог капитана, а не ему в глаза. — В одном из подсобных помещений был ден-ден муши, по которому звонили совсем недавно. Улитка только-только начала засыпать. Это всё.       Прокрутив в голове рассказ шестёрки, Дофламинго уже куда лояльней посмотрел на того и потребовал: — Имя. — Готти, Молодой Господин! — отрапортовал вытянувшийся в струнку докладчик. — Отряд Буби. — С сегодняшнего дня переведён в отряд Сердца. Пока свободен, но через десять минут снова быть здесь, — отрезал Дофламинго и больше не обращал внимание на шестёрку, обрадовавшуюся свалившейся на голову удаче.       Когда тот выбежал из кают-компании, слово взял Трэбол: — Нэ-э-э, Доффи, могла ли Фортуна просто сбежать? — среди простых офицеров послышался ропот, прерванный мгновенным ответом капитана: — Исключено.       Ему крайне не нравилась сложившаяся ситуация. Его злила не столько сама пропажа дочери, сколько тот вопиющий факт, что некоторые из её передвижений остаются вне его контроля. Сам Дофламинго хоть никогда открыто и не запрещал Фортуне ходить в одиночку, но внимательно следил за всеми её действиями. Если она исчезала из его поля зрения, то рядом с ней обязательно кто-то был: обычно Йола, Гладиус или Верго. На крайний случай — шестёрки.       Парные вылазки на тренировки, командные миссии, совместные прогулки по магазинам… Наблюдение всегда происходило естественно, но суть была в том, что его дочь ежесекундно находилась под неусыпным контролем, пусть обычно и не замечала этого.       Однако что он имеет теперь? Фортуна пропала в лавке с картинами, рядом видели людей пойманного Алхимика… Из троих телохранителей первый пропал и, скорее всего, мёртв, второй бесполезен и вернулся только из-за третьего, у которого, к счастью, оказались зачатки мозгов и неплохой потенциал для того, чтобы перейти в самый малочисленный и престижный отряд команды.       Колода Червей — лучшие в поиске и продаже информации — была той силой, что позволяла Джокеру знать всё обо всём творящемся в Норд Блю. Это были идеальные ищейки, шпионы и дезинформаторы, и чтобы войти в этот отряд, требовалось отличиться.       Брокер не собирался разбрасываться перспективными кадрами, поэтому, несмотря на то, что этот… м-м-м… как его там? Готти не справился с заданием, убивать его Дофламинго не собирался, впрочем, как и оставлять безнаказанным. Его смердящего товарища подобная милость не ждала, о чём можно было судить по доносящимся сверху истошным воплям. Дофламинго усмехнулся. Вот он — естественный отбор во всей своей красе. — Верго, узнай, кому принадлежит художественная лавка, а ещё, что люди Алхимика делали в городе сегодня утром, — отдал Доффи распоряжение своему лучшему разведчику.       Элитный офицер спокойно кивнул и тотчас же вышел из каюты. Повернувшись в сторону Сеньора, капитан произнёс: — Сейчас вместе с той шестёркой отправишься на место, где пропала Фортуна, и попытаешься отыскать другие зацепки. Уверен, что ты найдёшь больше, чем твой новый подчинённый.       Дождавшись спешного выхода Сеньора и закинув ногу на ногу, Дофламинго задумался. Кто мог организовать столь внезапное похищение? Из подпольщиков на острове преобладали торговцы людьми, причём как ими целиком, так и по частям, что несколько напрягало. Найти конструктор вместо дочери крайне не хотелось, а значит, действовать надо быстро. А что если здесь замешан Дозор? Этот вариант тоже нельзя было отбрасывать.       Йола, нервничавшая больше всех, не выдержала первой: — Молодой Господин, может, нам стоит отправиться на поиски?       Широко улыбнувшись, Доффи ответил: — Даю добро. Ты и Лао Джи возьмёте под свой контроль червовых шестёрок. Пусть эти ищейки залезут в каждую здешнюю нору.       Женщина тут же подскочила со своего места и выбежала из каюты, чуть было не подвернув себе щиколотку. Дофламинго потёр переносицу.       Когда Фортуна вырастет, он ей даже смотреть в сторону обуви на каблуках не дозволит.       А ещё в сторону мини-юбок.       И бикини.       И…       Поймав себя на мысли о том, что любознательную дочурку стоило бы вообще посадить в башню с драконом, завернув в паранджу, Дофламинго прервался. Пожалуй, это чересчур. Да и сейчас самое главное, чтобы было кого сажать. Но первые три пункта точно будут в силе: его дочь не должна походить на вульгарную портовую девку, готовую в любой момент раздвинуть ноги, как выглядела половина пираток.       Через довольно приличный промежуток времени раздалось бульканье маленькой ден-ден муши, которое сменилось голосом Сеньора: — Молодой Господин, мы проверили место пропажи и прилегающие территории. Звонок адресовался кому-то на острове, причём он шёл по теневому каналу связи. Фортуна однозначно у кого-то из подпольщиков, Дозор здесь как минимум ни при чём. — Это всё? — требовательно спросил он, усмехаясь.       Улитка замялась, но продолжила: — Нет. Нашлись её очки.       Ухмылка Дофламинго потухла. А вот это уже неприятные новости. За прошедшие полгода он смог по достоинству оценить чуткие слух и осязание Фортуны, однако они пока что не могли заменить ей самого обычного зрения. Плохо. Бросив взгляд в окно, за которым вовсю светило солнце, он нахмурился. Очень плохо.       Положив трубку, встал и, набросив на плечи шубу, направился к выходу из каюты: какой толк сидеть на месте и попусту тратить слишком дорогое сейчас время?       Выйдя на верхнюю палубу, он даже не обратил внимания на жмущихся по углам шестёрок, которые до этого оттирали с досок свежую кровь. Джокер лишь широко улыбнулся и, подцепив нитями тяжёлые снежные тучи, направился прямиком в город.

***

      Пряный и терпкий дым от сигары взвивался густыми клубами вверх, где, врезаясь в железную крышку клетки, медленно расплывался по её проржавевшей поверхности в разные стороны. Тонкие серые нити, они незаметно растворялись в воздухе, наполняя его запахом элитного табака.       Сделав ещё одну затяжку, Крокодайл лениво прикрыл глаза.       Стоящие за решёткой охранники плевались, били по прутьям, безуспешно пытаясь привлечь его внимание, и требовали, чтобы он — кобель — перестал дымить, иначе они разрядят в его прокуренную тушу весь магазин патронов. Выпустив изо рта последнюю струю дыма, Крокодайл послушно затушил окурок об пол и небрежно бросил его вместе с опустевшим портсигаром охранникам. Раз уж так просят.       Стараясь не обращать внимание на соседей по клетке, скулящих в своих углах, карточный шулер устало закрыл глаза и попытался расслабиться. Спать хотелось просто дико. Сначала его вырубили в одном из многочисленных коридоров очередного казино, а, очнувшись в клетке, Крокодайл не мог и глаз сомкнуть. Весь день в соседнем помещении визжали пилы и стучали молотки, давя на нервы и не позволяя даже задремать.       Группка женщин, сидящая излишне близко к нему, пыталась растормошить последних пойманных. Среди них один явно был трупом, о чём сообщил перепуганный женский визг, второй — ничем не примечательным мужчиной, а третья — малолеткой, явно сбежавшей из цирка. Иначе объяснить её вырвиглазную одежду было просто нереально. Впрочем, её лицо было Крокодайлу знакомо.       Вечеринка в поместье на берегу Норд Блю.       Помнится, его владельца не так давно упекли за решётку, а все газеты трубили о его поимке и важности Дозора в случившемся. Девчонка в алых очках и ядовито-лиловом платье, несмотря на кучу других приглашённых, запомнилась довольно хорошо.       Не то по-детски наивная, не то просто тупая, она с любопытством наблюдала за игрой, пока молодой парень, обнимавший её со спины, любовным взглядом разделывал детскую тушку на кусочки. Крокодайлу нечасто доводилось встречаться с настолько больными на голову людьми, которые, не скрываясь, голодными глазами глядят на своих жертв. Единственными в зале, кто не мог догадаться о происходящем, была сама девчонка и её спутник, играющий в покер: они оба сидели спиной к тому психу, счастливые в своём неведении. — Что нам с ним делать? — перепуганные близостью мёртвого тела женщины явно забыли о том, что они сами через пару часов будут разобраны по частям. — Может, сказать… кому-нибудь? — Девочки, мне страшно!       Кто-то заскулил, заплакал, заругался, а особо изнеженная особа взвыла: — Я не хочу сидеть рядом с покойником, я не хочу здесь сидеть, я хочу домой!.. — Выпустите нас!!! Вы-пус-ти-те!!! — гулко заколотил один идиот о железные прутья содранным с ноги сапогом, пока его вторящий напарник тряс решётку.       Крокодайл со стоном закатил глаза, в который раз за свою жизнь пытаясь понять и принять тупость людей и их массовый психоз. Почему они не могут просто помолчать? Просто. Помолчать. Почему? Ведь от их криков ничего не изменится.       Крокодайл был, а вернее, считал себя адекватным человеком со здоровой психикой и крепкой нервной системой. Это же являлось его главной проблемой: тяжело быть вменяемым человеком в мире, где крыша капитально протекает у восьми из десяти, а девятому её просто снесло и весь дом затопило.       И, ладно бы пленников было всего ничего, но нет! Десять человек, не считая трупа, на четыре квадратных метра. Хоть вой! Скопления людей в тесном пространстве из-за всегда сопровождающей их толкотни, криков и бесполезной суеты Крокодайл люто ненавидел с самого детства, но это чувство достигало пика летом, когда их семья перебиралась из песков Лакъяри в приморский город.       Выживать в пустыне в сухой сезон было невозможно: воздух прогревался до семидесяти градусов, а песок раскалялся и того хлеще. На побережье было в разы легче.       Телу — да, но не психике.       Небольшой глинобитный дом в торговом квартале был выкуплен отцом давно, ещё когда он в свои молодые годы только начал торговать. С утра до ночи внизу теснились торгующиеся покупатели, и вечно недовольный Крокодайлом отец требовал помощи хотя бы с расчётами, раз уж людей сын чурается, как бесов, а если ничем не занят, просто витает в облаках.       Когда удавалось сбежать из лавки и вернуться в жилую часть, его оглушал крик, гвалт, хохот и проклятия, посылаемые почти двумя десятками женщин друг другу на голову, от которых хотелось разбежаться и врезаться головой в стену, чтобы хоть ненадолго не слышать ничего. И если в песках Крокодайл мог в любое время отстать от общего каравана и поехать в благословенном одиночестве и тишине, думая о своём, то здесь это было невозможно.       Быть может, поэтому мысль о том, что свою семью он никогда и ни за что не заведёт и вообще будет по возможности всегда один, в том проклятом доме посещала его даже чаще, чем среди жестоких ветров и песчаных бурь Лакъяри. Уверенность в этом крепла в геометрической прогрессии с каждой новой ссорой тёток и сестёр, которые делали из него не то судью, не то жертву, не то просто крайнего.       Проводить время он любил только с Маккойей — сестрой, с которой они родились в один год. С ней было потрясающе легко всегда и везде, и у того были причины.       Маккойя была тихой. Скромной.       Незаметной, точь-в-точь тень.       Могла молчать час, два, могла молчать и целый день, а порой даже неделю, лишь изредка бросая меткие — точно выпад змеи — фразы, буквально из пары слов. И отвечать ей нужно было ещё уметь.       С молчаливого согласия отца они вдвоём, пока были совсем ещё детьми, могли свободно гулять по городу, который Крокодайл в целом не любил. Шумный, грязный, людный. Пыльный, как и все глинобитные города. Ветер улиц порошил глаза всяческим сором, среди которого было изрядное количество куриного пуха, а на побережье он насквозь пропах рыбой, псиной и киснущими на солнце фруктами, так что они с сестрой уходили в главный порт, облепленный сотнями грязно-белых парусов, где слонялись весь день напролёт, путаясь у моряков под ногами и суя носы везде, куда им только не запрещали.       На плотах день и ночь загорелые люди, все в чешуе, как в стальной кольчуге, подхватывали баграми из рыбачьих лодок пятнистые туши рыб и швыряли их с тяжелым хлопаньем на доски, где их подхватывали под мокрые коралловые жабры.       В те годы пиратские команды можно было по пальцам пересчитать и море было безопасным.       Тихие времена.       Сонные. Мирные. Не то, что сейчас.       Голд Роджер уже был известен, но знали люди его мельком, как очередного ничем не примечательного пирата. Просто один из. Очередной.       Иное дело: Рокс Д. Шебек! Порой морские волки, приходящие с Гранд Лайн, рассказывали жуткие байки о нём и о его команде: о Белоусе, Кайдо и Большой Мамочке. От тех историй кровь стыла в жилах, пока какой-нибудь циничный проходимец не напоминал развесившим уши зевакам, что Новый Мир настолько же далёк от Саут Блю, насколько небеса от ада.       На деле же их разделяло не столь существенное расстояние.       Внезапно визг пил прекратился. Раздались многочисленные шаги. Крокодайл, прищурившись, глянул в сторону звуков, слишком ни на что не надеясь, но всё же. — Это Дозор… — проблеял какой-то мужчина побогаче. Явно мелкий лавочник. — Это наверняка Морской Дозор! Они пришли нас спасти!!!       Окрылённые неясной надеждой пленники попытались привлечь к себе внимание: — Мы здесь!!! — Спасите!!! Идите сюда!!! — Идём-идём! — раздался жёсткий насмешливый голос. — Смотрите, как нас радостно встречают.       Пленники притихли. Крокодайл вернулся на место малоудивлённый. На пороге помещения стояли чернорабочие во главе с псевдо-прорабом и с многочисленными тюками. Вскрыв их, рабочие принялись рассовывать по клеткам усыплённых людей, сквозь дыры в лохмотьях которых проглядывали покрасневшие истощённые тела. Опять одни нищие. Впрочем, неудивительно. Их-то никто искать не будет.       Главный из ловцов живого товара одним своим видом заставил пленников заткнуться. Снимая рабочие перчатки, он направился в сторону комнаты вскрытий, крича на ходу: — Эй, хозяин! Принимай ещё гостей! На улице такой снегопад, что следы скрывает за минуту, а босяки сегодня так и жаждут подохнуть в своих норах! Мне даже какая-то брюхастая нищая мамаша за железный пятак сбагрила одного из своих щенков. Авось теперь остальных накормить сможет! — Конечно… — прошептала одна из пленниц, пряча глаза. — После уплаты Небесной дани хоть сам сюда иди. Авось деньги на похороны искать не придётся…       Тем временем ловец зашёл внутрь прозекторской и захлопнул дверь.       Через некоторое время пленники вновь начали переговариваться, точно разговоры их успокаивали и позволяли забыться. Обсуждали налоги, дань, оплёвывали Дозор, сидящий на казённых харчах и не желающий работать. Несколько человек подсели было поближе к Крокодайлу и пристали с бессмысленными расспросами о его прошлом, о том, как он сюда попал, но, не добившись ничего, кроме односложных «да» и «нет», отстали. Крокодайл предпочитал держать людей на расстоянии вытянутой руки, что в переносном, что в прямом смысле:       Лезть посторонним людям к себе в душу и даже обивать ноги в грязных сапогах на её пороге он не позволял, а близких у него не было, чтобы делать для них исключение.       Крокодайл уважал личное пространство и держал дистанцию с другими носителями разума хотя бы метр.       А лучше — два. А ещё лучше — три.       Идеалом было тотальное вымирание человечества с ним в роли единственного выжившего, но в качестве компромисса между недостижимой мечтой и объективной реальностью Крокодайл, помимо пустыни, нашёл для себя океан, который хоть и был более многолюден, но и более обширен. Исключением из правил были только казино и гостиницы.       И, нет, он даже не был слишком требовательным, особенно в тяжёлых ситуациях. Родившись в безжизненных песках Лакъяри, Крокодайл был привычен ко многому: к жаре и морозу, обезвоживанию и голодовкам. К чему ещё? К пешим походам, когда за день проходишь до сорока километров под палящим солнцем со всем скарбом за плечами. К имуществу в составе дырявой палатки, плюющегося верблюда и двух глиняных горшков. К скуке, однообразию и одиночеству.       Быть запертым в клетке без возможности встать в полный рост и сделать хотя бы шаг он оказался непривычен. К кандалам из странного камня, который вызывал непрерывное желание вырубиться и не давал пользоваться Фруктом, он оказался непривычен. К куче людей вокруг, излишне активно подающих признаки жизни, он оказался непривычен, равно как и к необходимости самому подавать таковые, иначе в тебя тыкнут палкой: живой или уже окочурился? Крокодайл никогда не думал, что будет с такой тоской вспоминать родное кочевое племя из сплошь молчаливых людей, бескрайний простор пустыни и личное пространство, о котором здесь можно было только мечтать.       Рыдающие, воющие, бьющиеся головой об пол люди вызывали желание пересесть в клетку-одиночку.       В любом случае сначала требовалось найти способ избавиться от этого странного камня, а потом выбираться отсюда. В принципе, учитывая количество народа, руки торговца органами до него дойдут не скоро, так что перед побегом вполне можно успеть поспать. В тот момент он ещё сам не понимал, насколько всё серьёзно. Слишком нереальным выглядело происходящее.       За спиной визгливо заскрипели несмазанные петли и послышались чьи-то шаги и голоса. Молодой мужской голос весело произнёс: — Этого.       К клетке, которая стояла напротив и тоже была до отвала наполнена людьми, точно скотом на бойню, подошли охранники. Раздалось бряцанье замков, щелчок и пронзительный крик: — Не-е-ет!!! Я не хочу! У меня жена! Она беременна!!! Пощадите!       Слова перетекли в вопли, когда чьё-то упирающееся тело поволокли вон из помещения.       Пользуясь тем, что сокамерники, испуганные произошедшим на их глазах, заткнулись, Крокодайл устроился поудобней и задремал… — …эр… Мистер!.. Ми-истер! — буром врезался в сонливое сознание требовательный детский голосок.       Почувствовав, как за его ботинок схватились чьи-то цепкие пальцы, он резко дёрнул ногой. Раздался болезненный вскрик: — Ай! Драться-то зачем?!       Твою мать.       Крокодайл разозлённо открыл глаза и уставился на шумную малолетку. Лучше бы она молча окочурилась, тогда он смог бы ещё час поспать. Надувшаяся нахалка укачивала покрасневшую от мощного удара руку. Яркий прожектор, заливавший помещение светом дешёвой лампы, хорошо осветил её лицо, когда она повернула в его сторону голову. — Подскажите, где мы? — требовательно спросила она. — Понятия не имею, — Крокодайлу совершенно не хотелось становиться нянькой. С куда большим удовольствием он продолжил бы спать. — Спросила бы у любого другого, народа здесь что ли мало? — Вы ближе всех были… — А то, что я спал, тебя не смутило? — яд полился рекой. — Я не видела… — Слепая, что ли? — Да. — Что?       Парень на миг осёкся: ответ оказался неожиданным. Впрочем, неважно.       Сощурившись, он немного другими глазами посмотрел на сокамерницу, замечая в её поведении черты, которые и правда были свойственны слепым: имитировать их невозможно. Чуть поворачивающаяся из стороны в сторону голова, подвижные пальцы, живущие своей жизнью и ощупывающие всё вокруг, глубокое дыхание, старающееся уловить необычные запахи. Судя по напряжению во всём теле, малолетка уже поняла, что попала по-крупному.       Видимо желая воспользоваться его последним советом и поискать помощи в другом месте, слепая на четвереньках поползла в сторону других пленников в поисках более сговорчивого собеседника. Иронично, что ближайшим к ней оказался мертвец. Притихшим людям, которые откровенно пялились на калеку, пользуясь моментом, стало явно некомфортно.       Наблюдать за скованными движениями слепой, которая пыталась вытащить крохи информации из доступного ей мира, было странно. Непривычно было видеть подобную беспомощность. Такую откровенную слабость. Как она до своих лет дожила? Под родительским крылышком небось.       Вот детская рука в испачканном грязью рукаве нащупала чужое плечо в драной куртке. — Простите…       Неуверенный голос. Слепая чувствовала подвох, ещё не осознавая его: это видно по её сосредоточенному лицу. Тонкие пальцы потянулись в сторону искажённого в предсмертной агонии лица с раззявленным ртом, из которого вытекали слюни и бурая пена.       Светлая чёлка сбилась на бок, закрытые веки словно смотрели в остекленевшие глаза трупа. Жизнь любит чёрный юмор. Слишком сильно любит.       Вот девчонка почти коснулась покрывшейся первыми трупными пятнами кожи покойника… — Не трогай его.       Голос одного из пленников прозвучал глухо. Седеющий рабочий с тусклыми глазами — он единственный подал голос. Больше никто не произнёс ни звука, но протянутая к мертвецу рука отступилась. Сев на пол, слепая печально спросила: — Он спит? — Да, — вполголоса вымолвил её единственный собеседник. — Он спит. Не буди его.       Девочка кивнула и уже молча продолжила прислушиваться к происходящему, беззвучно шевеля губами. Крокодайл тяжело выдохнул.       Спать ему больше не хотелось.