Сложные дети

      За окнами стеной валил густой снег. Белые хлопья, они сливались с белой черепицей и белыми стенами, белой мостовой и белыми деревьями. Подперев подбородок рукой, он поднял взгляд к белому небу, которое окончательно превращало Флеванс в огромную больничную палату. Вот бы школа тоже превратилась в больницу: было бы здорово. — …А про четырёхтактные двигатели нам расска-а-ажет!.. — затянула свою любимую шарманку физичка, вынуждая учеников пригнуться как можно ниже к партам, чтобы их не заметили. — Расскажет на-ам… Нам расска-ажет!..       В классе воцарилась напряжённая тишина. Единственная надежда была на то, что на заднем ряду его не заметят, но с каждым новым завыванием этой баньши она таяла со скоростью мороженого на солнце. Уже улёгшись лицом на парту, он впервые перед уроком решил бросить взгляд в учебник по физике, где красовалась смутно знакомая с прошлого занятия железяка с поршнями и коленным валом. Может, ещё успеет прочитать?.. — Расскажет Трафальгар Д. Ватер Ло.       Не успел. — Прошу к доске, — повторила учительница под дружный вздох облегчения других учеников, пока «счастливчик» горестно сползал со своего стула. — Можешь взять с собой тетрадь на всякий случай.       Вряд ли ему это поможет.       Не глядя, Ло стащил с парты тощую тетрадь по физике, доплёлся до испачканной в мелу доски и для вида открыл первый разворот. Там гордо красовалась инфузория-туфелька. По памяти, между прочим, рисовал.       Немного полистав изрисованные вдоль и поперёк страницы, Ло печально посмотрел на эукариотическую клетку, чьи митохондрии залезли прямо на кривой заголовок, гласивший: «Двигатели внутреннего сгорания». Больше ничего по нужной теме написано не было.       Захлопнув бесполезную тетрадку, горе-ученик промямлил: — Так отвечу…       Взяв в руки мел, отвечающий начал рисовать ту конструкцию, которая была в учебнике, параллельно тоскливо тяня: — На стадии впу-уска кривошип поворачивается на сто восемьдесят градусов, поршень опуска-ается, а впускной клапан открыва-ается!..       Кривошип издалека напоминал печень, поражённую циррозом, а клапан — желчный пузырь. Сбоку хотелось пририсовать желудок, но требовался шатун. Тоска. — Потом начинается движение поршня в сторону ни-ижней мёртвой точки, — нараспев тянул он время, мало что понимая в своих словах. — Он передает энергию через шатун коленчатому ва-алу, а дальше я не помню. — Ладно, хорошо, — учительница явно успела прикорнуть во время его ответа, равно как и весь остальной класс. — Пока вспоминаешь, ответь: как тебе это может пригодиться в будущем? — Никак, — Ло бросил мел на полку под доской и принялся оттирать испачкавшиеся пальцы грязной влажной тряпкой. — Я не пойду работать на завод.       Мальчишки из класса, которые все после окончания школы собирались отправиться либо туда, либо в шахты, как обычно нахохлились. Ло равнодушно продолжал протирать руки.       Плевал он на них всех с Реверс Маунтейн. — Кто подскажет?       Взметнулся лес рук будущих проходников и рудокопов, машинистов и взрывников, сталеваров и инженеров. Тех, кем были девяносто девять и девять процентов уроженцев Флеванса, и кем он сам, по идее, должен был через пять-шесть лет стать.       Прилизанный очкарик с первой парты — Ло даже не запаривался над запоминанием имён очередных одноклассников — бодро затявкал в попытке выпятить свои знания и получить отличную оценку за урок: — Используется в подавляющем большинстве машин на заводах по переработке цветных металлов, ещё в малых судах и на субмаринах! — Хорошо, — кивнула удовлетворённая ответом физичка и вновь повернулась к уже собирающемуся тихо улизнуть отвечающему. — Ло, даже если ты не пойдёшь на завод, в шахтах всё равно стоит знать основы механизмов.       Завод или шахты.       Шахты или завод.       Можно подумать, на них сосредоточен весь мир.       Сжав тряпку в руке, он исподлобья глянул на крашенную пергидролем дуру и процедил: — Я стану врачом. — Фрик.       Ло на автомате показал средний палец языкастому очкарику.       Мысль о том, что это была не лучшая идея, пришла слишком поздно: — Трафальгар Ло!!!       Опя-ять!.. — Сегодня же родителей в школу!       Второй раз за неделю. Что за жизнь…       Не глядя на пышущую гневом учительницу, извечный нарушитель спокойствия и дисциплины бросил тряпку на полку под доской, не попал, но поднимать её не стал, а просто направился к парте под мрачные взгляды одноклассников.       В общем, день начался хреново. Как всегда.       После этого же урока он быстро оделся и, пулей пролетев мраморный холл, свалил из школы, бегом направившись в больницу. Внутри закипало предвкушение.       Подступали ранние зимние сумерки, широкую мостовую освещали газовые фонари и праздничные гирлянды, отовсюду лился свет! Мужчины-прохожие кутались в длиннополые рысьи шубы, громыхали многочисленные, вязнущие в снегу коляски! — Смотри куда едешь! Чуть по ногам не проехал! — Цветочек, не выбегай на дорогу, под лошадь попадёшь!       Скользили полозья резных саней, чьи извозчики громко свистели, понукая лошадей и прогоняя с пути мальчишек: — Прочь с дороги! — Дядька, покатайте! Что вам стоит?       Бесшабашная ребятня цеплялась за подножки, с весёлым улюлюканьем катаясь по вечно зимнему городу. Хрустел снег, играла музыка, позвякивали колокольчики над дверьми кофеен и на упряжках лошадей.       Во Флевансе царил вечный праздник! Во Флевансе царил мир, счастье и благополучие. Во Флевансе все жители улыбались.       Из бесчисленных заводских труб валил густой свинцовый дым.       Неожиданно передёрнувшись от холода, Ло остановился на тротуаре. Изо рта вырвалось облачко пара.       За богатыми, весело смеющимися аристократками, раскрасневшимися на морозе, бежали тощие и долговязые служки-малолетки, держащие на весу бесконечно длинные подолы парчовых платьев по последней моде. Сложные причёски, перевитые жемчугом, мелкие сапфиры и изумруды вместо пуговиц и фигурная вышивка из бусин белого свинца ослепительно сияли в свете огней! — Милый, я здесь! Здесь! — махала рукой одна из горожанок, так что её длинные рукава до земли, подбитые соболиным мехом, колыхались, точно флаги над куполом королевского дворца.       Нищие трудовые мигранты, приехавшие во Флеванс на заработки, лопатами и ломами чистили улицы от снега и наледи, временами дуя на трескающиеся от мороза красные руки. Ло отвращённо скривился.       Понаехали.       Хоть бы им въезд в страну запретили — только вид города портят. И, бросив раздражённый взгляд на сгорбленного старика со сморщенным лицом, в заношенной телогрейке, поправил ворот своей парки из меха ирбиса.       Эти люди-тени мелькали на самых грязных работах: чистили канализации и дымоходы, мели улицы, убирали мусор, а те, кто был порукастей и поумнее, прислуживали в домах коренных жителей Флеванса. На мигрантов никто не обращал внимания, точно их и не было вовсе. Но лучше бы их просто не было.       Заметив на себе прищуренный взгляд одного из следящих за порядком в городе жандармов, прогуливающий учёбу школьник внутренне напрягся, а когда страж порядка отвернулся, нырнул в переулок, рассчитывая дойти до больницы окольными путями: через старый выработанный карьер, бывший местной нелегальной детской площадкой. И ожидаемо: — Я вырою самый большой кусок янтарного свинца! — гордо возвестил какой-то пятилетний сопляк, окружённый такими же раззявившими рты дурнями. — Кто со мной?! — Я! — Я-я!       Ватага малышни со смехом проползла сквозь дырявый сетчатый забор, окружающий карьер, и, рискуя свернуть себе шею, спрыгнула в сторону старой шахты, чьи стены до сих пор блестели от осколков янтарного свинца. На ярко-жёлтые значки с символами химической опасности никто из детей не обращал внимания, беззаботно размахивая игрушечными кирками и лопатками.       Среди голов мелькнула одна знакомая. Резко затормозив, Ло подошёл ближе к ограждению, хмуро глядя, как весело хохочущая Лами, опять неизвестно где посеявшая только-только купленную норковую муфту, убегает вслед за другими детьми. Вцепившиеся в сетчатую решётку пальцы сжались, так что раздался тихий скрежет. Вот этой стрекозе дома сегодня достанется…       Не желая ломать ноги и спускаться в эту дыру за младшей сестрой, Ло сделал себе зарубку в памяти и быстро продолжил путь к подпирающему небо замку больницы.       Около кованных ворот той, как обычно, слонялись нищие, молящие их принять. Отощавший от голода старик сидел прямо на снегу, качаясь из стороны в сторону и прижимая руки со взбухшими от старости лиловыми венами к впавшему животу, одна заплаканная попрошайка так и вовсе ходила с ревущим взахлёб грудным ребёнком вперёд-назад и, рвано укачивая его дрожащими руками, плакала и что-то нежно ворковала.       Шваль.       Будто бы не ясно, что клиника платная и за «спасибо» их здесь никто лечить не будет. Только под ногами мешаются.       Сзади раздалось ржание лошадей и цокот копыт о камень! Извозчик, сидящий на козлах медицинской повозки, бросил быстрый взгляд на хмурого мальчика, в чьей тонкокостной и невысокой фигурке, укутанной в густой благородный мех, издалека читался коренной житель Флеванса. Предложил ему: — Залезай, — извозчик потеснился на козлах.       Ло, подскочив, забрался на освободившееся место, кованые свинцовые ворота распахнулись, и повозка въехала на территорию единственной городской больницы, оставляя мёрзнущую на холоде голытьбу снаружи.       Медики уже ожидали стонущего горняка внизу лестницы, у подножия которой больного заботливо переложили на носилки, стараясь не тревожить травмированную на станке руку. Вот бы посмотреть за ходом операции!..       Взлетев с больным по высоченным ступеням, которые для Ло каждый раз превращались в препятствие, кто-то из медиков встревоженно крикнул: — Готовьте блок экстренной хирургии номер семь!       Стойкий запах спирта и хлорки привычно ударил в нос. Втянув его и зажмурившись от удовольствия, Ло отошёл в сторону, чтобы не мешать шествующим по широкому коридору врачам и медсёстрам. Вдоль по стеночке с шёлковыми обоями, постоянно оглядываясь и прислушиваясь, огибая изысканные керамические кадки с заморскими цветами и атласные диванчики, он пробирался к ординаторской.       Только бы не наткнуться на отца со Стазе, только бы не наткнуться, только бы у них сейчас была операция, только бы, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!       Постоянно оглядывающийся мальчишка незаметно подкрался к сандаловым дверям ординаторской, где сейчас должен был быть только доктор Листер, и, последний раз окинув встревоженным взглядом коридор, залитый светом из витражных окон, прошмыгнул внутрь.       В ординаторской было практически пусто. Тикали вечно опаздывающие настенные часы. На одном из двух бархатных диванов сидел сгорбившийся Стазе с книгой в руках.       Чёрт.       Что ж ему так не везёт сегодня?!       Морщась, Ло сделал шаг назад к двери, наблюдая за тем, как дядя, не глядя, потянул руку к стоящей на подлокотнике фарфоровой чашке, сделал глоток, не отрывая взгляда от текста, и со стуком отставил чашку на место. Выбившиеся из низкого хвостика пряди скользнули под ворот белого халата, и Трафальгар Д. Анастазио в привычной ему замедленной, точно бы ленивой и сонной манере, свойственной анестезиологам, принялся перевязывать хвост. Ло уже нажал было на ручку, та со щелчком опустилась, шаг назад, надо теперь тихонько… — Не слишком часто ты начал уроки прогуливать, а, Ло? — поинтересовался Стазе у неудачливого беглеца.       Отложил книгу и обернувшись к племяннику лицом, с толикой презрения посмотрел на Ло своими светло-карими глазами.       Видимо, сегодня просто не его день. — Тебе напомнить, сколько твоя учёба стоит?       Бросив портфель у двери, Ло уселся на неприятно жёсткий диван, поджав ноги под себя. — Не надо мне ничего напоминать, я и так помню, — буркнул он, ёрзая на месте. — Триста тысяч в месяц.       Тугая пружина упёрлась прямо в щиколотку: пришлось пересаживаться ближе к самому занудному человеку в мире, чтобы было удобней. — И почему тогда ты здесь? — У нас остались неорганическая химия и каллиграфия, — попытался было оправдаться школьник. — На первой я ничего нового не услышу, а красиво писать я и так умею. — Школа не так работает, — с усмешкой ответили ему, но Ло настойчиво продолжил гнуть свою линию: — Потом у нас очередное собрание об основах безопасности жизнедеятельности, на котором всем будут напоминать чаще устраивать влажную уборку в комнатах, носить респираторы около свинцовых шахт, а после весь класс отправится играть в шахтёров к заброшенным карьерам.       Стазе педантично пригладил вечно торчащие вихры на макушке Ло и, пользуясь своим положением старшего, а также абсолютно отсутствующим авторитетом, наставнически посоветовал: — Ну, так расскажи им о вреде свинца для здоровья, побеседуй с ними!..       Ло мрачно посмотрел на дядю и хлёстко сбросил его руку прочь. Вот вроде двадцать два года, а такой кретин. — Я ничего им не буду говорить, — раздражённо произнёс он и пояснил: — Так они быстрее умрут, и в мире станет на пару десятков идиотов меньше. — Ло!       И здесь туда же! — Как говорится, чем больше самоубийц, тем меньше самоубийц.       Закончив на этой радостной ноте, Ло намеренно перевёл взгляд с раздражённого его словами дяди на стеклянный стол, где были разбросаны медкарточки, истории болезней, эпикризы и немытые чашки от бесконечного кофе. В середине лежала начатая книга, к которой Ло потянул загребущие ручонки. На кожаной обложке тиснёнными буквами значилось:

Доктор медицинских наук,

профессор НИИ «Военно-медицинской Академии при Мировом Правительстве»

ЛОРЕНЦО МЭБ

«Диагностика и лечение боевых сочетанных ранений и травм

в сложных условиях боевых действий»

(на правах рукописи)

      Уже собравшись было спросить, кто такой этот Лоренцо Мэб, Ло услышал ненавистное: — Только не говори, что ты опять кому-то нагрубил или подрался, — занудел Стазе, не обращая внимания на тоскливо закатившиеся глаза собеседника. — Или решил повторить свой подвиг со вскрытой лягушкой в пентаграмме на учительском столе?       Почему ему это вечно припоминают?! — Я надеялся, что за жертвой придёт Морской Дьявол и мне не придётся сдавать ненаписанное сочинение, — искренне ответил юный чернокнижник и с важностью добавил: — Да и вообще, я проявил творческий подход. Нужно было написать, как я провёл лето, а я составил индивидуальный проект и наглядно показал, что я анатомировал травяных лягушек. Скажи, классная идея? — Не скажу, — покачал головой Стазе и начал читать свои бесконечные нотации, копируя отца: — У тебя что ни месяц, то привод, что ни день, то вызов в школу. Родителей хоть пожалел бы: делать им больше нечего, как тебя по ночам из жандармерии вытаскивать да перед всеми извиняться. Позорище ты, Ло.       Спасибо на добром слове.       Скрипнула дверь, а следом в ординаторскую, волоча за собой ноги, вполз долгожданный заведующий хирургическим отделением. Широко зевнув, он стянул с себя халат и!.. — Листер-сан!       Подскочивший с дивана Анастазио бросился помогать грохнувшемуся на пол главврачу. — Ничего-ничего… Я в порядке.       Невольно втянув голову в плечи, виновник случившегося из-за спинки дивана смотрел, как кряхтящий доктор Листер поднимает с пола портфель, о который он только что споткнулся, и, отряхнув его, ставит около стеночки. — Не ушиблись? — вырвалось у него спонтанно.       Разозлившийся Стазе явно хотел высказать что-то резкое, но остановивший его сухонькой рукой начальник покачал седой головой и искренне улыбнулся прижавшему уши ребёнку: — Рад тебя видеть, Ло-чан. Давно пришёл? — Только что, — округлил смутившийся виновник происшествия глаза и, проглотив детский суффикс, решил сразу же спросить: — Доктор Листер, помните, вы в прошлые выходные обещали взять меня на операцию, если я вам расскажу строение мышц в ногах? Помните, помните? Я их все запомнил, даже нарисовать могу! — Возьму, коли обещал, — покивал седой головой хирург и, кряхтя, устало присел на диван напротив. — Через полчаса как раз начнётся наша со Стазе-куном операция. Шахтёр на кирку напоролся, будем ему икру зашивать. Уверен, тебе понравится.       Губы против воли растянулись в счастливой улыбке. Понравится! Однозначно понравится!!! — Вы его балуете, Листер-сан, — проворчал вновь усевшийся на диван анестезиолог, но Ло только шикнул на него: — Цыц!       Устало опустивший плечи хирург прислонился к вытертой ткани дивана и, прикрыв глаза, пробормотал: — Иди пока ко второй операционной, готовься. Скажешь, что ты с моего разрешения.       Спрыгнув с дивана, Ло со всех ног умчался в сторону двери, только у неё вспомнив сказать: — Спасибо! — Иди-иди… — тихо улыбаясь, произнёс доктор и махнул морщинистой рукой.       Уже за дверью подпрыгивающий от радости ребёнок услышал: — Зачем вы эту ходячую проблему с собой берёте? Время тратите. Ло ведь ещё только десять, он сегодня врачом стать хочет, а завтра — лесорубом. — В таком случае я желаю ему найти в наставники хорошего лесничего, — с тихим умиротворением ответил доктор. — Не отрезай детям крылья, Стазе. Лучше помогай их расправить.       Операция прошла просто потрясающе! Ло стоял на одном из столов, сверху наблюдая за происходящим священнодействием, и от восторга даже не мог заставить себя закрыть рот. Всё было точь-в-точь как в учебнике, даже лучше!       Ровные швы, блестящие скальпели и яркие лампы! Лоснящиеся переплетения карминовых мышц, маслянистые сухожилия и кровь! Алая, яркая, она тонкой горной рекой, точно подземный ключ, исходила из разорванных мышц и, стекая под свод пещеры, образованный сгибом колена, создавала солёное озеро. Пустить бы в него кораблик…       Домой Ло летел как на крыльях! Проскочив свою улицу пулей, он ворвался домой. Срывающееся дыхание вырывалось резко и часто. Захлопнув за собой дверь и кинув верхнюю одежду поклонившейся служанке, весело крикнул: — Мам, пап, я дома! — Братик, братик! — выскочившая из-за поворота Лами, хохоча, повисла у него на шее, — угадай, где я сегодня была?       Под её весёлый визг Ло крутанулся на месте и, зажав нос смешно наморщившейся стрекозы между пальцев, проворчал: — Я видел, что ты в карьер старый ходила, — не выдержав вида довольной мордашки, подхватил сестрёнку за пояс и потащил в сторону столовой, где вовсю хозяйничала мама.       Увидев его светящееся от радости лицо, она только рассмеялась и, слегка махнув пальцами, приказала сервирующим стол слугам удалиться, после чего произнесла: — Рассказывай, герой, что сегодня в больнице делал? И где шапку потерял. — Точно-точно-точно! — запрыгавшая на руках Лами требовательно заглянула Ло в глаза. — Не дёргайся, ты тяжёлая, — начал он с самого главного и попытался было стряхнуть неучтённую ношу на пол, но та со смехом вцепилась в него всеми конечностями. — У меня сейчас спина сломается! Лами! — Это потому, что у тебя ка-а-альция в организме мало!.. — заявила сестрёнка, делая круглые глаза. — Мне мама сегодня как раз рассказывала!..       И запрыгав у него на руках, потребовала: — Мамуль, как ты говорила? Повтори-повтори!       Крякнув, Ло уже не выдержал и уселся прямо на пушистый ковёр, но обезьянка, по ошибке названная его сестрой, вознамерилась залезть ему на шею. Улыбающаяся мама, взяв оставленный на столе фарфоровый сервиз, начала расставлять хрупкие фарфоровые тарелки для горячего и для салата поверх сервировочных тарелок и параллельно объяснять: — У нас в регионе дефицит витамина D3.       Над тарелками легли пирожковая тарелка, хрустальный стакан для воды и бокалы для вина или фруктового сока, который Флеванс закупал в Ист и Саут Блю. — К тому же повышенное содержание свинца, который вытесняет кальций из его солей.       Вокруг опустились серебряные ножи для закусок, мяса и рыбы, ложки и вилка для устриц, ещё ножи. Мама обернулась к пихающимся на ковре детям и спросила: — Кто скажет почему? — Потому что свинец активней кальция! — закричала Лами, так что Ло даже рта открыть не успел, и указала на стену.       Там, в метре от пола, как раз чуть выше уровня их глаз, висели многочисленные яркие плакаты. Пищеварительный тракт и кровеносная система, таблица химических элементов и ряд активности металлов, чего там только не было! Лента из этих плакатов и картинок вилась по всем стенам их дома, на всех пяти этажах.       Вновь попытавшись стряхнуть Лами со спины, Ло запрокинул к ней лицо и заявил: — Даже если дело и в кальции, спина у меня сломается, потому что ты ешь слишком много булок! Худей давай, — и вслепую ткнул сестрёнку в пухлый бок. — Неправда! — выкрикнула оскорбившаяся дама и дала кулаком по плечу охнувшему брату, но тот только парировал: — Правда! — Неправда! Ма-ам, Ло мне гадости говорит! — взвыла малявка, пользуясь запрещённым приёмом, так что её шокированный оппонент решил не отставать: — Ма-ам, Лами мне сейчас шею свернёт!       Качая головой, молодая женщина только с умилением смотрела на пинающихся и катающихся по полу детей, не понимая, что они не играют, а вышли на тропу войны. Закатившись куда-то под дубовый стол с длинной накрахмаленной скатертью, Ло уже там попытался втихаря сбежать, пока не вспомнилась причина начала их спора, но у его врага оказалась слишком хорошая память. — Где шапка? — вновь вызвали его на ответ, дёргая за уши. — Я тебе её специально на зиму подарила!       Ло закатил глаза и схватил пятилетнего мучителя за любопытный нос. И не скажешь же ей, что шапка уродская: обидится ещё, плакать будет. — Она мне велика, — в итоге придумал он отмазку и закивал в ответ на недоверчивый взгляд. — Правда-правда велика, — высунув голову из-под стола, он обратился к стоящей рядом маме: — Скажи, мам! Помнишь, она мне вечно на нос съезжает? — Помню, — решила, наконец, закончить этот балаган женщина и, вытащив растрепавшихся детей из-под стола, произнесла: — Лами, неси расчёску, Ло, бегом переодеваться и зови папу.       Свобода!.. Оставив женскую половину их семейства, Ло умчался на свой персональный четвёртый этаж, откуда, судя по порядку, недавно ушли слуги. Залетев в гардеробную, быстро нацепил на себя домашние шорты с кофтой и на второй родительский этаж скатился разве что не кубарем.       Уже подбегая к кабинету отца, хотел было ворваться туда без стука, когда услышал гундосое отпевание директрисы: — Квёлый, ленивый, ничем не интересуется…       Фейерверк в крови начал затухать, рваное дыхание — успокаиваться. — Хамское поведение… неуважительное отношение…       Хоть бы что-нибудь новое сказали.       Прислонившись к стене и засунув руки за спину, Ло замер. Под пальцами чувствовалась неровная поверхность стены под шёлковыми обоями с вдавленным цветочным рисунком.       Георгины.       Семейство астровые, класс двудольные, отдел цветковые, царство растения.       Как раз перед его глазами красовался плакат со сравнением двудольных и однодольных растений, но кому во Флевансе это интересно? — Проблемный ребёнок… Не сходится с коллективом… — то сжимающиеся, то разжимающиеся пальцы на ногах нервно захватывали жёсткий ворс ковра, привезённого с Гранд Лайн. — Непонятно, кем вырастет… — Я знаю, Ло — трудный ребёнок, — невнятно оправдывался отец, наверняка поправля очки на носу, как он всегда делал, когда смущался и стыдился. — Возможно… Возможно, даже несколько проблемный, я не спорю, что? Что, нет, что вы?!       Разобрать, в чём дело, не удалось. Плевать.       Когда голос замолк, Ло нехотя поднялся на ноги: к отцу теперь идти не хотелось. Пересилив себя, тихо постучался в дверь и, заглянув в кабинет, вполголоса спросил: — Ты идёшь ужинать? — покачавший головой папа даже не взглянул на сына и вяло ответил: — Нет времени. Поужинайте без меня. — Хорошо…       Как обычно. — Девочки ещё не сели ужинать? — Нет ещё, — пробормотал Ло, зная, что сейчас последует, и не ошибся.       Поправив очки на носу, отец откашлялся, затем снова откашлялся и, тронув дужку очков, всё же произнёс: — Зайди, поговорим минутку.       Волоча за собой ноги, Ло вплёлся в отцовский кабинет и, не поднимая взгляд, встал у стола из красного дерева. Папа указал на одно из своих кресел и произнёс: — Присядь.       Он нехотя заполз в холодное кожаное кресло и уставился на собственные руки с короткими ногтями. Сейчас начнётся… — Ло, ну что такое? — усталым тоном спросил отец и, обойдя рабочий стол, сел на корточки рядом с помрачневшим сыном, который настойчиво отводил взгляд.       Если кто-то и внимал нотациям и прочтённой морали, то на Ло они действовали отвратительно. — Я думал, мы с тобой всё уже обсудили.       Обсудили.       Сто раз причём. — Я же просил тебя, да ты и сам ведь взрослый мальчик, должен понимать…       Ло искоса глянул в чёрное глянцевое окно, где отражалось его собственное равнодушное лицо, книжные шкафы со стеклянными дверцами и край массивной свинцовой люстры. — …подумай, какой пример ты подаёшь Лами?..       Этой ночью обещали окончание снегопада и чистое небо. Можно будет снова уйти из дома через окно в библиотеке, и никто не хватится до утра. — …мы с мамой уже устали…       С внешней стороны с помощью нитки закрыть щеколду, потом по крыше доползти до водосточной трубы и спуститься вниз. До колокольни пятнадцать минут напрямик. Если идти через дворы — полчаса, но так его точно не заметят ночные караульные.       Взять с собой учебник по анатомии, фонарик и термос. Ещё можно пачку с мармеладом. Будет пить горячий чай со вкусностями и смотреть на зимние звёзды: они сегодня должны быть потрясающими. — Договорились? — Да, пап, — безразлично ответил он. — Я всё понял.       Так и сделает. Главное, одеться потеплее. — Ну и умница, — потрепав его по растрепавшимся от быстрого бега вихрам, довольный очередной нотацией папа вернулся за свой стол и погрузился в бумажную волокиту.       Сползя с холодного кресла, которое за эти минуты так и не нагрелось, он подошёл к двери и, вспомнив сегодняшние детские игры у карьера, неловко произнёс: — Пап, я хотел с тобой поговорить. — Не сейчас, Ло, — голова, склонившаяся над медицинскими картами, не поднялась ни на миллиметр. — Это по поводу Лами. — Давай завтра, — уже начиная потихоньку раздражаться, ответил папа. — Я и так устал, работу пришлось домой брать, а потом ещё извиняться за тебя и твои безрассудные выходки.       Ло провёл пальцами по шершавой деревянной двери. Значит, из-за него у папы нет времени на Лами и её здоровье? Это он виноват?       Изнутри заскреблись стыд и едкое чувство вины.       Отколупав от двери небольшую щепку, он посмотрел на образовавшуюся на пальце царапину. До изобретения антибиотиков он мог бы заболеть сепсисом, который возбуждают стрептококки и стафилококки.       Поднялась бы температура до сорока градусов, появился озноб, одышка, спутанность сознания. Аппетита нет, началась бы рвота и обильное потоотделение. Вплоть до отказа органов, септического шока и смерти.       Положив опасную щепку в карман шорт, он приоткрыл дверь и, обернувшись, тихо пробормотал: — Я же не виноват, что эти идиоты ни о чём, кроме своих шахт, и слышать не хотят. И учителя такие же, если не хуже.       Потерев лицо, отец вздохнул и, не поднимая взгляд на Ло, отрубил: — Прокруста-сан настоятельно советует передать тебя в школу-интернат для детей с отклонениями в психическом развитии.       Ло застыл.       По голове точно обухом ударили. — За что? — это было единственным, что он выдавил из себя. От сквозняка громко захлопнулась дверь.       Смотреть на понурого отца было страшно.       Он ведь всегда одобрял увлечение Ло медициной. Помогал, подсказывал, учил.       Так почему? — Почему?! — заорал Ло так, что отец подскочил за столом. — Почему мне нельзя дальше заниматься тем, что мне нравится?! Я не хочу идти на завод, пап!!! Не хочу! Я хочу поступить в медицинскую Академию, хочу работать на Гранд Лайн!!!       По столу грохнула рука! — Дело не в заводе и не в Академии, Ло! — вскочил отец, смотря на дрожащего от ярости и страха сына, который прижался спиной к двери. — Если бы ты просто занимался медициной, всё было бы замечательно! Я был бы только рад, только помог бы! — Тогда в чём дело?!       Перед глазами всё плыло, всё начало двоиться. — А ты не понимаешь?! — терпение отца лопнуло в один миг. — В десять лет ты стоишь на учёте в жандармерии! Ещё два привода, и тебя переведут на учёт Морскому Дозору, как потенциально опасного!       Кричащий как никогда, папа начал загибать пальцы, выплёскивая накопившееся: — Ежедневные оскорбления, прогулы, три отчисления! Бродяжничество! Вандализм, хулиганство, драки! Ло, сколько можно?!       Втянув голову в плечи, дрожащий мальчишка смотрел на тяжело дышащего отца, чьи плечи вздымались в такт рваному дыханию. Подумаешь, подрался да пару раз да окно выбил… Нашли тоже, из-за чего переживать.       Однако папа явно считал иначе. — Я же не отнимаю у тебя твои драгоценные книжки, не запрещаю ходить в больницу, заниматься! Только не в ущерб основной учёбе! — уже просто не мог остановиться тот, тряся руками. — Что с тобой происходит, во что ты превращаешься?! Ладно, один раз разбил окно, случайно!.. Замяли тему. Прогулял школу, раз, два! Поругался с учителем, нахамил директрисе, избил троих одноклассников! На неделю ушёл из дома! Из раза в раз, изо дня в день! Ло, я устал! Я устал!!!       Ло стоял, оглушённый, пока схватившийся за голову, отец уже просто не выдерживал: — Я старался не давить на тебя, объяснить на словах, что так делать нельзя!.. Но ты даже не слушаешь!!! — отца уже несло: — Может, хотя бы в интернате для умственно-отсталых у тебя мозги на место встанут?! Или тебя сразу в колонию для малолетних отправлять?! К трущобным оборванцам, которые родителей никогда не видели, к малолетним убийцам и грабителям?!       Оперевшись о стол, уставший от бесконечных проблем с сыном, мужчина рухнул в кресло и замер. Он уже не справлялся с ситуацией.       Давно потерял контроль.       Перед глазами у Ло всё плыло, в голове была какая-то каша. Он прекрасно знал о том, что это за школы-интернаты: за последние три года туда отправилось почти полсотни детей и подростков из Белого Города. Из этих «школ» было два пути: либо в чернорабочие, либо в преступники. Их выпускников не брали ни в институт, ни на приличную работу. Для них везде были закрыты двери.       Везде.       И уж тем более в медицину.       В комнате раздался придушенный всхлип. — Ло, я сказал ей «нет», — бессильно произнёс отец, потухшими глазами смотря на обнадёженного ребёнка, но тут же добавил: — Но у всего же есть предел, нельзя себя так вести.       И, через силу улыбнувшись, так ненатурально и натянуто, завершил разговор: — А теперь иди и подумай обо всём, что услышал. Главное, не накручивай себя и постарайся сделать правильные выводы. Иди. Мне надо работать.       И, вновь опустив голову к бесконечным бумагам, так и не заметил, как десятилетний сын, не сумевший поймать его взгляд и вставить хотя бы слово в обличительную речь, тихо закрыл дверь с той стороны.