***
— Ты спятила?! — казалось, что оглушительный ор Наоки слышал весь корабль. — Как? Как ты до этого вообще додумалась, Мадре?! Валяющаяся у него в ногах мачеха только вновь заревела, зажимая рот дрожащими руками. Её старое, истёртое платье размахрилось на подоле и рукавах, а некогда блестящие кудри больше напоминали паклю. Наоки в ярости метался по капитанской каюте из угла в угол, хватался за голову и продолжал бесноваться: — Взять в долг у работорговцев!!! У рыболюдей-работорговцев! Мало того, дать в залог жизни! Да как в твою пустую головёнку эта мысль взбрела?! — Не тебе меня судить! — вякнула Мадре, только подливая масла в огонь. Наоки подскочил и схватил эту дуру за волосы, крича ей буквально в лицо: — Мне!!! Мне судить, Мадре! — влепив женщине такую оплеуху, что она рухнула на пол, он продолжил: — Ко мне ты приползла за деньгами! У меня сейчас помощи просишь!!! Меня ты в свои проблемы втравливаешь!!! — Не кричи! — едва держась на подкашивающихся ногах, Мадре встала и завопила на него: — Думаешь, после твоего бегства нам с Ханако легко было?! По закону!.. — Я знаю закон, Мадре! Знаю!!! Моё бегство на тебе и Ханако вообще никак не отразилось! — всё больше распалялся Наоки. — Никак!!! Из коридора в каюту просунулось чьё-то взволнованное лицо, но капитан только рявнул: — Вон! Обхватившая себя руками женщина качалась из стороны в сторону и выла белугой: — Тебя полгода не было, Наоки… — А сама ты деньги зарабатывать так и не научилась?! — всплеснул пират руками, на что ему лихорадочно пояснили: — Дом изъяли!.. — Что ж ты в шестую рощу не пошла, а?! — напомнил Наоки этой женщине её собственный совет. — Ты хоть понимаешь, чем нам с Кармен это грозит?! Нет. Мадре не понимала. Мадре только ревела в голосину, словно псина, о своей погубленной судьбе и уродливо кривила губы. Сука… Едва дыша от ярости, вцепившийся в собственные волосы Наоки пытался хоть немного успокоиться. Если он этого не сделает, в этом мире станет на одну дуру меньше, вот только от катастрофы, которую та принесла на хвосте, уже ничто не избавит. — Полгода назад у вас всё было хорошо, — непонимающе бормотал Наоки. — Были деньги, дом, у тебя — работа, у Ханако — учёба. А знаешь, что меня больше всего потрясает в данной ситуации? — внезапно понял он. — То, что о существовании второй дочери ты вспомнила лишь тогда, когда тебе вновь потребовались от неё деньги. Я прав? Мадре молчала. Мадре лишь тихо всхлипывала, не имея смелости посмотреть обманчиво спокойному убийце в глаза. Присев рядом с ней на корточки, Наоки приподнял некогда хорошее личико за подбородок и почти ласково переспросил: — Я прав?.. Так и не дождавшись ответа, он встал и, подойдя к сейфу, достал то, за чем пришла Мадре. Вернувшись к продолжающей тихо всхлипывать женщине, он бросил ей под ноги пачку денег. — Убирайся. Выплатишь долг сегодня же. Потом Макро и ко мне прийти может и заберёт малую. — Хорошо… — кряхтя, Мадре встала и молча вышла за дверь. Устало выдохнув, Наоки упал в своё кресло и закрыл глаза. Стерва… Как бы он ни пытался оторваться от этой женщины, она, как пиявка, продолжала тянуть из него деньги и силы. До своего отплытия Наоки уже доводилось выбрасывать обнаглевшую мачеху с "Хабанеры", порой выставляя её на посмешище перед всей рощей Беззакония. Он никак не ожидал, что эта злопамятная женщина вернётся. Хуже было только то, что из всех работорговцев Сабаоди эта женщина выбрала именно рыболюдей из прежней команды пиратов Солнца. Наоки прекрасно знал, кто такой Макро. Джимбей рассказывал, что после смерти Фишера Тайгера их команда разделилась на три части: большая пошла за самим Джимбеем, ещё небольшая группка уплыла в Ист Блю под командованием Арлонга — сволочного старшего братца Шарли, которому Наоки мечтал пересчитать рёбра, а ещё лучше просто эту тварь прикончить, — и, собственно, Макро с двумя товарищами. Последняя троица неожиданно для всех занялась работорговлей и неплохо, надо признаться, в ней преуспела. И Наоки понятия не имел, что делать. Прикончить их он не мог: ему ещё жить и работать с их соплеменниками, да и Джимбей убийство пусть и бывших, но товарищей совершенно не оценит. Самого шичибукая о помощи тоже не попросишь: он упоминал, что с Макро не общался с тех пор, как прежняя команда распалась, а значит, влияния на работорговца не имел. Чёрт, что же делать?.. Да и сам факт, что эта женщина так легко вписала в рабский контракт имя малой, взбесил его. Знает, стерва, на что давить надо, чтобы… Стоп. Вписала имя… Наоки резко открыл глаза! Подскочил с кресла и сломя голову рванул в сторону коридора! Распахнувшаяся дверь так грохнула о стену, что чуть не слетела с петель. — Отойди от неё. Мадре очень медленно встала с корточек и, не смотря в сторону дрожащего от ярости Наоки, сделала несколько аккуратных шагов в сторону верхней палубы. У Кармен, с которой она до этого разговаривала, затряслась нижняя губёнка. — Даже не приближайся больше к моему кораблю, — едва слышно прошептал Наоки, сжимая кулаки до онемения. — Вон. Не издавая ни звука, Мадре взбежала вверх по крутой лестнице. Наоки даже не глядел в её сторону, рассматривая лицо расстроившейся сестрёнки. Та смотрела на него в ответ, как на кровного врага. Подойдя к ней, Наоки с трудом подхватил выдирающегося ребёнка на руки и потребовал: — Что она тебе сказала? — солнце упрямо молчала, отворачивая лицо, по которому катились мутные слёзы. — Что эта женщина тебе наплела?! — Что, — хлюпнув покрасневшим носиком, начала она. — Что очень сильно скучает. И ждёт дома. О, море… — Что ещё? — как куклу, затряс он хрупкого ребёнка. — Что ещё она тебя сказала?! — Не трогай меня! — взвизгнула Кармен, за что получила пощёчину! — Отвечай!!! Страх накатывал холодной волной. От него леденели пальцы, стучали зубы. Мадре сюда вовсе не за деньгами приходила. Мстительная тварь… — Я тоже скучаю! — держащаяся за щёку малая расплакалась у него на руках. — Почему ты её прогнал? Я хочу к маме, Наоки! Хочу к маме!.. на сушу. — Солнце… У тебя нет матери. Обняв тихо всхлипывающую сестрёнку, Наоки ласково гладил её по тонким детским волосёнкам, что-то нежно шептал, качал на руках. Никогда в жизни он не позволял себе проявлять столько ласки. Никогда в жизни ему ещё не было так страшно.***
За окнами «Обдираловки» сгущались сумерки. Тихо скрипели стаканы. Нетерпеливо ожидая прихода Джимбея и крутя на блюдце полупустую кофейную чашку, он глухо произнёс: — Я хочу тебя кое о чём попросить, Шакуяку, — бывшая преступница перестала натирать стакан и, поставив его на стойку, кивнула, готовая слушать. — Если вдруг со мной что-то произойдёт, ты сможешь позаботиться о Кармен? Хотя бы лет до двенадцати. Раздался смешок. Перестав гипнотизировать чашку, Наоки поднял взгляд на чуть улыбающуюся женщину и вопросительно приподнял брови. — Это значит нет? — Я такого не говорила, Наоки-чан, — чуть мотнула головой Шакуяку и опёрлась локтями о стойку. — И я прекрасно понимаю твоё беспокойство, но… Почему не доверишь её Хаку, Джимбею или Пикаро? С ними у тебя куда более тесные отношения. Вновь взявшись за чашку, он так и не сделал глотка. — Почему? — хороший вопрос. — Хак — активный член Революционной армии, а втягивать сестру в чужую войну я не хочу. Пикаро слишком слаб, хоть и хитёр, он не сможет её защитить и не станет для неё авторитетом. Задумчиво покачав головой, Шакуяку переспросила: — А Джимбей? До сих пор злишься на него? Фыркнув, Наоки пояснил: — Давно не злюсь. Они не уживутся вместе, вот и всё. На корабль Джимбей Кармен не возьмёт, а жить среди обычных мирных людей малая просто не умеет. Сломать её образ жизни сейчас уже просто невозможно, что бы Джимбей ни говорил. — Понимаю. Поэтому ты просишь меня. — Да. К тому же она мне про тебя все уши прожужжала, — не удержался он от толики яда в голосе. — Шакки-сан мне то рассказывала!.. Шакки-сан мне сё рассказывала!.. — залпом допив кофе, он заворчал: — Пудрите ей мозги на пару с мадемуазель Шарли, ты — с поиском информации, она — со своими гадалкиными россказнями. И всё больше и больше раздражающим взглядом на него, как на живого покойника. Как бы Наоки сам ни привязался к Шарли, как бы ни одобрял её дружбу с сестрой, её предсказания просто вымораживали. Рассмеявшаяся Шакуяку бросила взгляд в окно, явно кого-то заметив. Полезла под барную стойку и, вытащив пузатую бутыль, начала защищать себя: — Информация — это сила, Наоки-чан, а у твоей сестры есть очень многое, что позволит ей стать хорошим информатором. Иначе я бы её своему ремеслу не учила. — Угу, конечно… Кармен слабачка, хоть что ты с этим делай. — Ты слишком строг к сестре. У неё незаметная от природы внешность и при этом эксцентричное поведение, отличная память, хорошо подвешенный язык и лёгкость общения, — откупорив бутыль, Шакуяку начала разливать ром по кружкам, пока Наоки демонстративно закатывал глаза. — Она тщедушный ребёнок, а вырастет болезненной девушкой и женщиной. Таких никто всерьёз не воспринимает, что только играет на руку. Если Кармен захочет, а она захочет выжить в нашем мире сильных идиотов, ей придётся научиться работать головой. Компенсировать недостатки же как-то надо. Выйдя из-за стойки с полными стаканами, она подошла к его столику и, не обращая внимания на его удивлённое подобной щедростью лицо, пояснила: — Есть повод. Обсудим твои волнения завтра, но, думаю, я соглашусь. Распахнулась дверь! — Королева Отохиме вернулась! Подскочивший Наоки чуть не перевернул стол! В проёме стоял Джимбей. Он улыбался. Настолько счастливо улыбался, что у застывшего Наоки в горле встал ком. Не может быть… — Сегодня были собраны подписи. Десятки, если не сотни тысяч подписей! — разве что не плача от счастья, он вытер тыльной стороной руки показавшуюся слезу и продолжил: — Я не верил. До самого конца не верил, что Её Величество одержит победу, что наш народ переедет на поверхность! Это победа, Наоки. Это победа!!! Ноги-таки подкосились. На лице сама по себе расползалась счастливая улыбка, по щекам потекли слёзы… Джимбей помог ему встать на ноги, что-то в восторге говорил, но Наоки не разбирал слов! Внутри словно порхали крошечные пушистые пёрышки, от всего хотелось смеяться! Хотелось радоваться, улыбаться солнцу, улыбаться небу! Теперь всё наладится. Он наконец-таки будет свободен! Он победил. Победил. Нет никакой судьбы! Никто над ним больше не властен!!! Добившись от него осмысленного взгляда, Джимбей продолжил: — Разумеется, переезд займёт не один год и начнётся только после того, как на Собрании Королей петицию официально одобрят!.. — Погоди. Расскажи всё с начала! — голова кружилась, руки тряслись, даже кружку не взять! Джимбей терпеливо начал пересказывать произошедшее, а услышавшая, что хотела, Шакуяку ушла в погреб. Разобравшись в произошедшем, Наоки молча улыбался. Это было слишком!.. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Джимбей же продолжал говорить, точно давно сдерживаемую плотину чувств прорвало: — Мои ребята обещали мне поддерживать связь через ден-ден муши на тот случай, если что-нибудь произойдёт. Далеко не все были за переезд и далеко не все хотят жить в мире с людьми… — Капитан!!! — крики старпома раздались ещё до того, как тот вихрем ворвался в бар. — Она пропала!!! Сбежала куда-то, пока мы!.. Этого хватило. Хватило для того, чтобы Наоки подорвался со стула и даже не стал тратить силы на ярость от того, что его простой приказ о надзоре за семилетним ребёнком не смогли исполнить. В спину ему раздался крик Джимбея: — Я!.. — Нет, — Наоки затормозил у самого порога. — Это семейные проблемы. Ты там ни при чём. Не слишком довольный Джимбей неохотно кивнул и хмуро произнёс: — Если ты в этом так уверен, хорошо. Я буду ждать вас обоих в седьмой роще. Приходите скорее, и отправимся, наконец, на остров Рыболюдей. Кивнув, Наоки помчался в сторону того дома, где должна была жить Мадре. Успеть-успеть-успеть!!! Ноги неслись сами. Он не проиграет сейчас! Только не сейчас, когда до победы остался один шаг!!! Густые кроны мангровых деревьев тихо и мрачно шумели над головой. Он уже почти у цели!!! Нос защекотал едкий дым. Нет… Встав как вкопанный, Наоки задыхался после быстрого бега и смотрел туда, где пылало зарево пожара. Чадящий дым даже с такого расстояния заставлял его глаза слезиться… Слышался треск огня, женский вопль! Виднелись высокие языки пламени, взвивающиеся к небу в пляске Смерти! Наоки сделал шаг назад. Нет… Нет-нет-нет… Слабак. Он слышал, как плачет сестра, пытаясь достучаться до сердца матери. Слабак. Он видел, как её всю ломает изнутри! Слабак. Он не мог подойти к ней. Не мог вновь оказаться в багровеющем Аду. Не мог перебороть свой страх, человеческий страх!!! Слабак. Лишь когда пламя начало утихать, он, едва дыша, подошёл к тихо смеющейся Кармен. Она что-то спрашивала, а он отмалчивался, не в силах смотреть в её воспалившиеся до красноты мёртвые глаза. Было плевать на мачеху, которая в попытке отомстить всему этому миру за свою погубленную судьбу потеряла и любимую дочь, и собственную жизнь. Мадре переиграла саму себя. Ярость на эту женщину, жгучий стыд и ненависть к самому себе, отвращение вылились на сестру! Она не виновата!!! Не сейчас, не в его слабости! Не в отвращении матери! Она этого не заслужила… Слёзы душили похлеще дыма, который он чувствовал даже сейчас. Ноги подкашивались, сил просто не было. Прости, солнце… Прости! С трудом успокоив рыдающую сестру, судорожно ищущую его взгляд, Наоки закончил: — Джимбей сказал идти в седьмую рощу, он ждёт нас там. Вот только в условленном месте никого не оказалось. Невдалеке от обрыва виднелась примятая трава, где кто-то недавно сидел. Наоки задумчиво нахмурился: Джимбей только-только ушёл, причём он явно торопился. Что произошло?.. Дрожащая всем телом малая судорожно обняла его за шею и тихо расплакалась. Наоки вздохнул. Смерть матери ударила по ней слишком сильно… Поскорее бы ей в тишине и покое оказаться. В себя прийти. — Тише, всё хорошо, — ласково прошептал он. — Совсем скоро всё закончится. Завтра мы уже будем жить в другом мире. Солнце робко улыбнулась, смотря ему в лицо. В следующий миг бескровное лицо в ужасе исказилось, и она закричала: — Сзади!.. — Кха! Наоки выгнулся дугой, отбрасывая от себя перепуганно разрыдавшуюся Кармен, и с шоком смотрел на то, как его живот медленно вскрывается до самых рёбер. Загорелая кожа распахнулась, как полы рубашки, обвиснув толстыми лоскутами, а за ней показались… Наоки бездумно моргнул, падая на колени и заливая сочную свежую зелень тёмной кровью. Почему он видит свои внутренности?.. Его разбудила не боль. Его разбудил плач. Плач, чьи оттенки за семь лет он выучил наизусть и различал, несмотря ни на что. Было плевать на то, как из его запястий миллиметр за миллиметров вытягивают жилы. На то, как с лица, царапая нежные дёсны, срезают губы. На то, что из его живота вываливаются кольца кишок, каждый раз царапаясь об оголённую кость бедра. Было плевать на все вопросы, попытки выбить информацию!.. Плевать. Он услышал достаточно: королева Отохиме проиграла. Джимбей вернулся на остров рыболюдей в одиночку. Желал ли он предотвратить панику в королевстве, найти убийцу и вернуться позже или он на самом деле предал их, натравив этих тварей… Это было уже не важно. Наоки смотрел на двоих незнакомых рыболюдей, даже не пытаясь вырваться из захвата третьего. Он понимал, что не жилец. Что проиграл, будучи в одном шаге от победы. И тихо кипя, булькала злость, но не на то, что виною была глупость, нет! На то, что всё было зря, что нет перед ним никакого будущего!!! Нет!!! Он проиграл той, против которой так отчаянно боролся. Он проиграл Судьбе. Он проиграл собственную жизнь!!! И не только собственную… Едва дыша от рвущей всё изнутри боли, он из последних сил смотрел, как его солнце понесли прочь. Джимбей говорил: солнце не светит на морском дне. Только не там… Его солнце сбросят в пропасть, наполненную липкой тёплой кровью. Это его вина… Его. Наоки мог лишь смотреть. В бессильном ужасе смотреть на извивающуюся в хватке рыбочеловека сестру, на её исказившееся от происходящего кошмара личико!.. Видеть её обезумевший взгляд. Тянущиеся к нему дрожащие руки. Сердце медленно-медленно затихало. В ушах раздавался глухой гул прибоя, детский плач… Не надо, солнышко… Слёзы — они никому не нужны. Лучше улыбайся. Улыбайся даже тогда, когда больно. Когда ни на что больше не остаётся сил. Твой брат — бесполезен. Он никому не принёс счастья. Он ничего не смог сделать. Ничего… Видимо, не судьба. Из уголка остекленевшего глаза скатилась одинокая слеза. Тело повисло, слабо качаясь от ветра, а совсем рядом надрывался от безутешных рыданий ребёнок, брошенный на растерзание Судьбе. В наполненную кровью морскую бездну. Мимо бесшумно пролетело пушистое перо, мягко касаясь мокрой щеки мертвеца и летя к той, чей танец Смерти уже начался. Перо кружилось в нескончаемой дикой пляске на резких потоках нагретого пламенем воздуха… Так танцуй и ты на острых и тонких нитях, танцуй над неистовым огнём!.. Пока не обратишься хлопьями пепла…