Сердце пирата

             Снова возобновилась тишина, в которой был слышен лишь мерный плеск волн за бортом. Волк молчал, закрыв глаза и сложив руки на животе замком. Вытянув и скрестив перед собой ноги, он смотрел в пол из-под полуопущенных век.       — Говорят, чешуя русалок бережет от смерти, — хриплым шепотом произнес тритон.       — Правду говорят, — устало отозвался капитан, отрешенно глядя на свои руки, и продолжил таким же бесцветным голосом, словно сам факт того, что русалки — такие удивительные существа, вызывал у него безысходную тоску: — А еще говорят, что слезы морских жителей даруют вечную молодость.       — Хочешь, я поплачу тебе в твое пойло? — Русал уже полностью обсох, и теперь чешуйки осыпались с его хвоста золотым дождем.       Возле кровати на полу скопилась целая горстка этих золотых «монеток». Они все осыпались и осыпались, обнажая светлую кожу цвета молока, и вот уже вместо хвоста оказалась пара стройных длинных ног с маленькими пальчиками на миниатюрных ступнях. Накинув одну из валявшихся на кровати рубашек Волка и небрежно застегнув их на несколько пуговиц снизу, так чтобы грудь и живот соблазнительно светлели в распахнутом вороте, тритон аккуратно присел на корточки, взяв с пола горсть своих чешуек, и неторопливо приблизился к капитану, полулежавшему в кресле.       — Ты станешь вечно молодым и никогда не состаришься. Останешься таким же, как сейчас, — зашептал он, опустившись к Волку на колени и обняв одной рукой за шею.       Занеся над его головой сжатую в кулак ладонь, он разжал пальцы, и дождь из золотых чешуек посыпался на капитана. Волк открыл глаза, тяжело посмотрев на мальчишку, но ничего не сказал. Маленькие золотинки ложились на его голову и плечи, застревая в густых черных волосах.       — Ты пытаешься меня соблазнить? — чуть склонив голову набок, с усталой насмешкой поинтересовался он.       — А что, если и так?       — Тогда ты немного опоздал.       На секунду юноша замер, и постепенно понимание начало появляться в его изумрудных глазах.       — Ты уже видел… видел таких, как я? — спросил он ошеломленно.       Волк промолчал, продолжая смотреть ему в глаза.       — Так значит… все эти легенды… о твоем бессмертии, все это… все — правда! — Он вскочил на ноги, нервно заходив по комнате.       Пират продолжал в холодном молчании наблюдать за ним, и было непонятно, о чем он сейчас думает и что испытывает. А Волк же просто ждал, когда до мальчишки наконец дойдет вся правда.       — Так… кто… кто подарил тебе бессмертие? — остановившись наконец на месте и резко развернувшись к нему, потребовал ответа юноша.       — Почему ты хочешь это знать? — вопросом на вопрос ответил Волк.       — Это русалка оставила шрам на твоей груди? — вдруг побледнел тритон.       На этот раз мужчина напрягся, внутренне подобрался и медленно наклонился вперед, выпрямляясь в кресле.       — Да.       — Зачем? Зачем она это сделала?! — Мальчишка не замечал, как по его бледным щекам скользят слезы и с глухим стуком осыпаются на пол сияющим жемчугом.       — Потому что я попросил ее об этом, — неожиданно мягко произнес Волк, подавшись вперед в своем кресле, но русал его уже не слышал.       — Чудовище! Я же говорил, что мы чудовища!       — Прекрати истерику, — холодно оборвал его Волк.       — Зачем она… значит, сердце украла… Я так и знал, что легенды о русалках не врут! Они похищают сердца!       — Замолчи!       Пират вскочил с кресла, в один большой шаг пересекая расстояние между ними, и, схватив его за плечи, хорошенько встряхнул.       — Ты ничего не знаешь, чтобы говорить так!       — Она вырвала твое сердце! — с истерическими нотками в голосе закричал юноша, забившись в его объятиях в попытках вырваться.       — Но тебя это не касается, — жестко отрезал Волк.       Мальчишка затих и только тихонько всхлипывал, украдкой утирая глаза от слез, но тщетно — те все равно осыпались на пол градом.       Смягчившись, пират добавил:       — Она сделала это, потому что любила меня и хотела сохранить мое сердце.       — Разве это не есть самое отвратительное, что только может быть на свете? — сквозь слезы уронил юноша. — Безжалостно вырвать сердце у своего возлюбленного и обречь его на вечные скитания без эмоций, желаний и мечты?       — Ты вырос среди людей, — покачал головой Волк. — И тебе не понять, что движет обитателями моря. Это единственный способ выразить свою любовь.       — Это ужасно. И чудовищно.       — Я сам виноват.       Русал обмяк в его объятиях, затих, прижавшись к его груди, и теперь только едва слышно всхлипывал. Они простояли так достаточно долго, чтобы каждый понял, что им удивительно спокойно и легко сейчас. Маленький, запутавшийся в своих желаниях и жизненных приоритетах тритончик расслабился и отогрелся в кольце сильных рук свирепого пирата, который обнимал его с удивительной и неожиданной нежностью.       — «И лишь раз увидев русалку, ты потеряешь себя навеки. Она украдет твое сердце, заберет на дно морское, и будешь ты скитаться по морям, гонимый тоскою и печалью, словно призрак», — внезапно процитировал юноша морские предания. Помолчал немного и снова тихо спросил: — Расскажи… как это было?       Волк молчал так долго, что он уже решил было, будто тот и не ответит. Но вот наконец пират все-таки заговорил, и голос его был тих и почти неслышен:       — Ее звали Ниалалиэлль. Я называл ее просто Ниа. Это было триста семнадцать лет назад. Мой отец жил в процветавшем тогда порту. Он торговал разными товарами — специями, тканью, привозимыми из-за моря, и мебелью, изначально он был плотником. Потом разжился и стал купцом. Наше поместье находилось на морском побережье, близ гавани, куда постоянно причаливали корабли из других земель. Мне тогда было двадцать шесть лет. Я часто пропадал на побережье, целыми днями собирал какие-то диковинные ракушки, плавал в море… — Волк пожал плечами, словно считал это глупостью. — Меня мало интересовала торговля, а отец никак не мог приобщить меня к семейному делу, в которое вложил свою душу. В конце концов он махнул на меня рукой и уехал в долгое путешествие на три года. Больше я его не видел. В его отсутствие я по-прежнему занимался своими бессмысленными делами, целыми днями пролеживая на берегу и любуясь морскими пейзажами. Что происходило с поместьем, меня мало волновало — отец оставил присматривать за нашим домом управляющего, зная, что на меня никакой надежды нет. После смерти матери я рос оболтусом.       Волк отстранился от юноши и отошел к окну, погрузившись в воспоминания. Взгляд его был рассеян, пока он бездумно водил кончиками пальцев по бархатной занавеси на окне.       Прежде чем он снова продолжил, прошла довольно долгая пауза, в течение которой русал опять успел подумать, что продолжения не последует.       Но пират все же возобновил рассказ.       …Однажды ясным солнечным днем я снова вышел на берег. Море всегда звало меня и манило, и я жаждал разгадать тайны, которые оно хранит. Далекая морская синева, сверкающая на солнце, вызывала у меня восхищение, завораживала, и я мог бы вечно смотреть, как плещутся о нагретый за день берег сапфировые волны, слизывая с него песчаное золото. Утро было тихим, ничто не предвещало бури, хотя как раз таки именно это должно было меня насторожить, но тогда я был слишком неопытным, чтобы знать подобные вещи. Море представлялось мне загадочным и бескрайним миром, частью которого я желал стать всем сердцем.       И в тот день Кихей услышал мою мечту. И отозвался.       Я решил немного поплавать и успел заплыть достаточно далеко, когда небо потемнело и разразилась гроза. Я бы не успел доплыть до берега. Сражаться со стихией? Нет, что может простой смертный против свирепого неистовства волн? Ки гневался в очередной раз, и я бы, скорее всего, погиб, если бы он не послал мне на помощь одну из своих дочерей.       В какой-то момент, устав сражаться с морской стихией, я потерял сознание. Когда очнулся, оказалось, что уже лежу на берегу. Во рту было сухо, на кончике языка — мерзкий привкус морской соли, в ушах шумело, а голову напекло. Кажется, я пролежал без сознания довольно долго, ведь день уже клонился к вечеру. Вокруг было очень тихо, но совсем неожиданно рядом раздался тихий плеск и звонкий, мелодичный смех.       Оглядевшись, я увидел за прибрежными валунами, торчавшими из воды, обнаженную девушку. Она была красива нечеловеческой красотой — глаза цвета первой весенней зелени, такие насыщенные и яркие, что казалось, будто ты очутился в лесу в самый разгар лета. Аккуратный маленький носик, чувственный рисунок полноватых капризных губ и две очаровательные ямочки на щеках. Тонкий разлет бровей, чуть раскосые глаза, длинные ресницы. Миниатюрное личико обрамляли густые каштановые волосы. Она не была писаной красавицей, скорее миловидной… С изюминкой, я бы сказал. Но по человеческим меркам сравниться с ней вряд ли могла бы хоть одна смертная женщина.       — Меня зовут Ниалалиэлль, — представилась она.       С того дня я пропал. Не видел больше солнечного света и морской синевы, не чувствовал прохлады ночного бриза, не ощущал вкуса еды и воды. Я весь утонул в ее бесподобных глазах, я способен был лишь ощущать мягкий шелк ее волос, бархатистость кожи, уступчивую, восхитительную податливость губ. Мне казалось тогда, что смысл всей моей жизни внезапно сузился до одной маленькой женщины — морской красавицы, что пленила меня и украла мое сердце.       Три года подряд она приплывала ежедневно по утрам к берегу, в небольшую бухточку.       Три года подряд она дарила мне свою страсть, нежность и любовь, свои слезы и свой смех. Тогда я еще не знал, что слезы русалок даруют бессмертие.       Три года подряд я жил как в тумане, забыв обо всем на свете, кроме нее. Даже себя я забыл.       К исходу этого срока она спросила меня:       Хочешь быть со мной вечно, душа моя?       Конечно же, я ответил — да. Тогда она взяла большую зазубренную раковину и, нежно гладя меня по волосам, прошептала — я помню ее слова, как сейчас:       Всего лишь мгновенная боль, и ты навсегда мой, любовь моя. Капелька смерти, мой суженый, и ты сможешь соединиться с морской стихией, разделить со мной весь восторг от единения с бурей.       Всего лишь капелька смерти…       Так она продолжала шептать, нежно целуя, обнимая и лаская, и в какой-то миг я перестал мыслить, убаюканный ее певучим шелковым голосом. Даже когда она занесла надо мной свою раковину — это не насторожило меня.       Боль действительно была острой и мгновенной. Мне даже показалось, что в тот момент небо потемнело, запахло грозой, и от этой сильной боли я просто ослеп и оглох. Я слышал лишь стук своего сердца. Оно стучало тихо, почти неслышно, сначала совсем близко, а потом в отдалении.       Когда я очнулся, было очень темно. В груди ныло, было непривычно пусто. Там, где должно было быть сердце, теперь тянулся лишь рваный неровный шрам. Я замерз. Кончики пальцев неприятно покалывало, а в ушах гулко нарастал шум морского прибоя. С тех пор я всегда его слышу, где бы ни находился.       Нии рядом не было. Не появилась она ни на следующее утро, ни потом.       Я остался один — без сердца, без возлюбленной, без дома.       Отчего-то весь мой интерес к морю погас — я видеть его не мог, и глухая тоска завладела моей душой. В попытках избавиться или как-то заглушить ее, я с головой погрузился в дела своего поместья. Но дома слуги сторонились меня, и вскоре я понял, что меня все боятся. А местные крестьяне и вовсе пустили слух, что сын купца спутался с нечистой.       Даже наш управляющий, который ходил за мной с колыбели, старался пересекаться со мной как можно реже.       Однажды зимним утром на побережье напали пираты. Они разграбили поместье, изнасиловали местных девушек, забрали в плен мужчин, чтобы потом продать их в рабство.       Я сопротивлялся так яростно, как только мог. И как оказалось, что мог я немало, учитывая, что не уделял своей физической форме много внимания — ведь воинскому искусству я не обучался, с оружием управляться не умел. Но силы во мне было немеряно, что удивило меня в тот момент. Впрочем, не одного меня. Когда меня все-таки схватили, заковали в кандалы и привели к Тагу — Тагириму, пиратскому капитану, что на тот момент нашумел на многих морях своей деятельностью, — он посмотрел в мои глаза и сказал: «У тебя нет сердца, твою душу забрало море. Ты станешь моим помощником, мальчик».       Он взял меня к себе на обучение. Многое из того, что я знаю о море, рассказал мне Таг. Это он показал мне, как управляться с корабельной оснасткой, рассказал, как узнавать время по звездам и солнцу, обучил навигации.       Время шло, Таг старел, а я оставался прежним. Следующим капитаном стал я, потому что он оставил свой корабль мне — в наследство, так сказать. Конечно, мое право пытались оспаривать, но быстро свои попытки прекратили.       Я не помню, сколько прошло времени. Я скитался по морям, иссыхая от жажды познать как можно больше таинств, которые хранило море. Я мечтал повстречать кого-нибудь из морских обитателей, но на все мои истовые молитвы Кихей отвечал безжалостным молчанием.       Но однажды мне посчастливилось. Я снова встретил Нию.       Однако теперь я понимаю, что лучше бы я ее не встречал. Она была холодна, как лед, и так же равнодушна. На все мои вопросы отвечала молчанием или издевательским смехом.       И лучше бы мне ее оставить тогда, но меня обуяла «праведная злость». Я кричал на нее, обвинял, проклинал морскую ведьму, а она смеялась мне в лицо и называла «моим капитаном».       Я поймал ее в сети, позволил своим пиратам над ней надругаться, привязал к мачте на целый день. Ее ободрали как липку — одна чешуйка ценилась на вес золотого слитка. А уж маги готовы были отдать за такой материал целые состояния. Она и плакала, и смеялась, словно сумасшедшая дьяволица, и целый день пираты собирали рассыпавшийся по палубе жемчуг. Когда последние лучи солнца коснулись морской глади, зажигая море алыми всполохами, она подозвала меня к себе.       И я подошел.       Я все равно люблю тебя, мой капитан. Я знаю, что сейчас тебе этого не понять, но со временем ты сможешь. Такова наша изменчивая натура, Даррен. Мы — дети моря, мы неспособны любить долгое время, но тем не менее мы любим вечность.       Сказала — и хлынула на палубу моего корабля морской пеной.       Чувство жгучего стыда и нестерпимого раскаяния охватило меня. Я хотел утонуть в море, сбросившись со скал, но море отторгло меня. Я хотел нарваться на вражеский клинок в очередном бою, но все мои враги пали от моей руки. Смерть избегала меня.       И тогда я понял, что обречен вечность скитаться по морским просторам за свое деяние. И смирился с этим наказанием.       Знаешь, дети моря изменчивы и непостоянны. Они могут любить всей душой, но у них нет сердца. Их души отданы морской стихии, и предания гласят, что после смерти они обращаются в морскую пену. И все же… нет любви чище и прекраснее, чем любовь ваиди.       Их чувства всегда искренни, но мимолетны. Они не могут контролировать свои порывы. Они непредсказуемы также, как и само море. И нельзя их винить за то, что они идут на поводу у своих желаний и сиюминутных капризов. Такова их природа.       Я понял это спустя три века. Да, она забрала мое сердце, и это отнюдь не аллегория. Но она дала мне много больше. И даже сейчас я не могу сказать, что ненавижу ее за то, что Ниа сотворила. Потому что она исполнила мою мечту и дала мне возможность познать все таинства моря, сполна насладиться красотой вечерних пейзажей, вкусить неистовство гигантских волн и чарующее буйство морской стихии, узнать... Что же там — за горизонтом.       Она исполнила свое обещание — я теперь и сам являюсь частью моря.