Танец плоти, танец крови

В черной глади Горного ока отражался горящий город. Праздничные шутихи и «зерриканские свечи» шипели, плюясь колючими искрами перед тем, как взлететь в ночное небо. Расцветающие над боклерскими крышами фейерверки окрашивали княжеский замок цветами столь яркими, что больно было глядеть. Огненные вихри, силуэты птиц и драконов, причудливые фигуры появлялись и исчезали под аккомпанемент веселого треска, тонущего в восторженных криках и гомоне, дребезжании бубнов, громе тамбуринов и пении горнов. Боклер праздновал, прославляя возвращение к нормальной жизни. Встречая наступление ночи, созданной для веселья, а не страха. Алисия с огромным трудом разлепила глаза. Чернота блаженного небытия, лишенного сновидений, грез и тревог, звала обратно. Она лежала, раскинувшись на вышитых простынях, разглядывая узоры на балдахине. Спальня была чужой, и Алисия не могла вспомнить, как тут вообще оказалась. Живой, здоровой и даже переодетой в скромную рубашку из плотного белого шелка. Чуть придя в себя, она прислушалась. Грохот праздничных фейерверков не заглушал голосов в соседней комнате. — Лошади готовы, Лейф. Со стражниками у Портовых ворот я договорился. Корыто оригинально называется «Ветреная сирена». Два места в каюте взял вам. — Хорошо. Дюранд, я твой должник. — Должник, да не поэтому. Ты проиграл спор. Обошлось без лишних смертей. Без линчеваний, погромов. В толпе я видел эльфов. Радовались со всеми… — Еще бы. Это ж эльфские призраки пришли на выручку. Чувствую, я обогатил фольклор Туссента так, что хватит еще на полтысячи лет… Алисия узнала оба голоса. Ставни распахнулись от легкого нажатия. Холодная земля сада спружинила под босыми ступнями, ветви хлестнули по лицу. Бежать. Бежать, понимая, что далеко не убежишь… Лейф возник из холодного ночного воздуха. Улыбнулся вполне по-человечески. — Я покидаю этот город. Тебе по пути со мной? — Нет. Она произнесла это спокойно, без усилий. Ожидая бурной реакции. Бурной реакции не было. — В таком случае наши пути расходятся. Хочу поблагодарить тебя за то, что ты была Лаэрти, когда я этого хотел. Что поняла и поддержала мою игру. Это для меня достаточно важно. — На здоровье. У тебя все? — Да, у меня все. Оставляю тебя Дюранду. — Вот так вот просто оставляешь? Как вещь? Как похабную картинку? — А ты представляешь собой что-то другое? Может быть, ты и впрямь — кровь от крови Лаэрти? Кем была твоя мать? Мать твоей матери? Ты даже не открыла своего настоящего имени. — Ты не спрашивал. Элишка. — Что?! — Мое настоящее имя — Элишка. Так меня назвали в новиградском приюте. Кем была моя мать, я понятия не имею. — Ясно. Мне нужно завершить в этом городе еще одно дело. Потом я отправляюсь в путь, возвращаюсь на Скеллиге. Если передумаешь — ты слышала, где меня ждать. — Не передумаю. Прощай, Лейф. Водоворот бурного хмельного веселья затягивал, норовя утащить с головой. Цинтия шипела сквозь зубы, уворачиваясь от боклерцев, топающих башмаками в такт музыке, игнорируя нетрезвые приветствия. И втайне даже надеясь, что кто-то из мужланов попробует протянуть руку, формально дав ей повод для самообороны. Формула «кипятка» крутилась на языке. — Эй, дева! Каким ветром тебя занесло в наши края аж из-под Золотых башен? Чародейка обернулась на голос, прищурилась. Шумно выдохнула. — Бронислав, ты меня поражаешь. Я сперва не поверила ушам… Отказаться от княжеского приглашения ради того, чтобы хлестать пойло с простолюдинами? Чародей поправил полы кунтуша, отороченого рысьим мехом, и снова положил руку на бедро своей спутницы — круглолицей невысокой брюнетки, похожей на красивую безбородую краснолюдку, если бы краснолюдки могли быть красивыми и безбородыми. — В Редании мы, знаешь ли, не гнушаемся простым, честным, человеческим весельем! — Ты не в Редании! Ох, Солнце великое, скандал же будет… — Так, похоже, назрело некоторое недоразумение. Погоди минутку, Жанин. — Жаклин, — поправила брюнетка, скорчив недовольное лицо, и с неожиданной для своей комплекции ловкостью ускользнула, исчезнув среди танцующих. — Ну вот. Такую мазель спугнула. Говори, что у тебя. Вампир опять восстал из мертвых? — Сплюнь. Нет, Бронислав, дело не в вампире. — Отойдем. Здесь слишком шумно. В узком переулке было темно и сыро. Пахло всем, чем обычно пахнет в таких переулках. Движение было быстрым, бесшумным, как всегда у вампиров. Она почти успела. Обернулась, выкрикивая формулу Щита Альзура. Зная, что удача ее не оставит. Оставила. Двимеритовая стрела легко прошла сквозь Щит, зачарованную одежду и плоть, войдя прямиком в сердце и расплескав там сотни металлических заноз, блокирующих Силу. Блокада, в общем, была уже излишней. Цинтия умерла мгновенно, и не существовало заклятья, способного исцелить такую рану. — Око за око, как говорят. Твоя жизнь — за Krivbekhnikh. Вот теперь мы в расчете. — Нет, кровосос, все еще только начинается. Лже-Бронислав обернулся на голос, отбросил разряженный арбалет. Уставился на своего двойника. Чародей скривился, увидев тело Цинтии, затем снова перевел взгляд на убийцу. — Неплохо, неплохо, Лейф. Ты знал, что не сможешь полностью скопировать мое поведение, что она почувствует разницу, но спишет это на праздник. На то, что я отдыхаю. Черты лица лже-Бронислава исказились, иллюзия начала рассеиваться. — Тебе не следовало сюда приходить, чародей. Ты оборвал страдания Krivbekhnikh, за это я собирался подарить тебе жизнь. Но сейчас ты нарываешься на неприятности. Настоящий Бронислав оправил кунтуш, допил вино и аккуратно поставил кружку на брусчатку у своих ног. — Увы! А вот тебе, упырь, я жизнь дарить не собираюсь. Тем более сейчас, когда ты убил Цинтию. Тьма переулка ожила, выпуская увенчанные серпами когтей лапы, раскрывая усеянные треугольными зубами челюсти. — Ты не оставил мне выбора. Тебе придется умереть. — Не-а. Зато тебе придется сделать самую вампирскую вещь на свете. Отсосать. Пальцы мага засияли, оранжевым свечением разгоняя темноту. Вверх по рукам поползли огненные молнии. Прикрытые на мгновение глаза распахнулись, горя белым пламенем. Ухмыляясь, Бронислав добавил: — Фигурально выражаясь. Алисия закончила шнуровать правый сапог, принялась за левый. Тесьма, словно живая, вырывалась из рук. — Все-таки изменила свое мнение? Убегаешь с Лейфом? Эльфка вздрогнула, подняла взгляд. — Госпожа Йеннифэр? А вы-то что тут делаете? — Я состою в Обществе, для начала. Дюранд — мой друг. Мой и Геральта. — А Лейф? Тоже ваш друг? Ведьмак, который должен истреблять чудовищ, позволял существовать тому… тому, что творилось там, внизу? — Ты удивишься, но все без исключения гости Лейфа возвращались с пиршеств живыми и целехонькими. Не в худшем состоянии, чем ты, по крайней мере. Только с тобой Лейф был в образе, как это у вас называется. А туда приходили те, кто желал увидеть родной мир вампиров… Крик зародился где-то далеко. Сперва еле слышный, он проктился по Боклеру, отражаясь от дрожащих стекол. — Все. Можешь скидывать сапоги. Иди в постельку, укройся с головой и не думай ни о чем. — Что случилось? — Предсказание Лаэрти сбылось. Отсветы магических сполохов заиграли на лезвии серебряного меча. Ведьмак одним махом перескочил через груду мусора у входа в переулок, замер, оценивая ситуацию. — Где вампир? Бронислав демонстративно отряхнул ладони, даже не глядя на Геральта. — Ответ на этот вопрос зависит от того, пришел ли ты его убивать или спасать. Впрочем, в любом случае ты опоздал. Чародей подобрал с земли крошечный шарик, казавшийся стеклянным, подбросил в руке. Когда тот замер, ведьмак разглядел бурлящее внутри багровое месиво, когда-то бывшее Лейфом Алдерлингом. — Да, да, я знаю! Через пару сотен лет он благополучно регенерирует. В этом мире. Поэтому я забираю его с собой. — И ты не стал вмешиваться? — Ты же знаешь, Йен, когда одни чудовища сражаются с другими — мне все равно, кто побеждает. — А Цинтия? — А что с ней? Цинтии там не было. — Вот как. Ну что ж… Зато мои опасения, похоже, подтвердились. — Какие? — Бронислав Дехаан был сожжен на костре после инцидента в Риссберге, пятьдесят два года назад. А потом целехоньким объявился в Нильфгаарде. Мы тогда были уверены, что он подсунул палачам своего двойника. Но… Я вчера заглянула ему в сознание. — Я бы спросил, что ты там увидела. Но услышу, скорее всего, «ты не хочешь этого знать». — Конечно. — Не надо стыдиться страха, Алисия. Мы тоже боимся. Странно, да? В нашем языке даже нет такого слова. Мы узнали об этом чувстве от вас. И поняли, что без него не сможем обходиться сами. — От нас — от эльфов? Или от людей? — Я не делаю между вами большой разницы, извини. — Так кого вы боитесь, господин де Саварин? — Тех, кто выше нас в пищевой цепочке. Что-то тяжелое давило ей на грудь. Тяжелое, теплое, одновременно чужеродное и знакомое. Оно мешало дышать, и все-таки Цинтия не решалась протянуть руку и сбросить это. Голос дошел до ее сознания не сразу. Урчащий, вибрирующий звук, оформившийся в слова. «Простая человеческая доброта. Такая редкость в эти дни. Альбрых принес мне в жертву две дюжины отроков, но я не ответил на его призыв. Другое дело — ты. Мне не хотелось тогда умирать, не хотелось возвращаться, хотя тело было отвратное. А ты меня вытащила из-под завала книжек. Авансом, надеюсь, осталась довольна?» «Я… я рассчиталась. Отработала аванс. Я наказала вампира, как ты просил.» «Как я требовал, золотце! Я не прошу.» «Я выполнила свою половину договора.» «Так и я свою выполнил. Прости, золотце, но твоя удача должна была рано или поздно иссякнуть. Впрочем, у меня есть для тебя кое-что еще.» Тяжесть стала невыносимой. «Уведомление о выселении.» Цинтия распахнула веки. Окружавшая ее реальность ворвалась внутрь — через глазницы, через кипящую кровь и разлагающуюся плоть. Выжгла в самой душе слова, некогда записанные в Liber Ivonis, Книге Эйбона. «Разум человеческий не в силах осознать этот мир, где антигеометрические пространства и богохульные цвета глумятся над всем, что привычно нашим глазам. В момент прибытия я оказался на грани безумия, я кричал тишиной и потел кровью, моля не о спасении, но о смерти, созерцая восход двух солнц. А потом пришли они.» Существо, когда-то известное в покинутом им мире как Лейф Алдерлинг, продолжало бороться за жизнь. Багряная жижа бурлила, кипела, пузырилась, тщетно пытаясь расколоть сферу изнутри. Но как только свет восходящих солнц коснулся сияющей поверхности, содержимое шара обратилось в бурый пепел, исторгнув в пространство последний крик. Он слился с другими в хоре воплей существ, в самоубийственном экстазе славящих насыщение тех, кому предназначались в пищу. Стал одним из десятков, эхом отразившихся от пронзающих небо осколков всевидящих зеркал. Одним из сотен. Из тысяч.