Космонеудачники

Ручка квартирной двери дёрнулась, заставив меня слабо вздрогнуть, и на пороге возник высокий худощавый мужчина в джинсах и знакомой выцветшей красной майке. Взъерошенный и помятый, уже не с такой густой шевелюрой и порядком отрастивший щетину на квадратном подбородке, и морщинки в уголках его глаз теперь растянулись возрастными бороздками, — такая картина заставила меня сильно впечатлиться, и отнюдь не в хорошем смысле. Что с ним стало… Возраст? Тяжёлый график работы? Но в следующий миг отец улыбнулся, и у меня отлегло от сердца. Эта согревающая улыбка, всегда всплывавшая в моих воспоминаниях о папе, осталась с точностью прежней. Но, стоило мне подумать о всех прошедших годах, как эта улыбка вдруг показалась обманчивой. — Привет, пап, — тихо вымолвила я, отводя взгляд. Интересно, что подумал он, когда увидел, что же выросло из меня, восторженной мечтательной папочкиной непоседы в летящих платьицах, способной довести любого своей любознательностью. Теперь перед папой стояло мрачноватое нечто в потёртых джинсах и футболке «NASA», нескладное, тощее и покрытое дорожной пылью. Неслабый вышел апгрейд. — Эми… Не ожидал, что ты будешь так скоро, — туманно изрёк папа, превращая свою улыбку в рассеянную. — Hola, милая! Ты так выросла за эти семь лет… Сколько тебе уже, пятнадцать? — Шестнадцать, — поправила его я. — Исполнилось весной. — Ты изменилась, просто не узнать! — папа выдавил из себя добродушный смешок. Мне было видно, как ему неловко, будто он стремится избежать чувства вины и потому старается вести себя как ни в чём не бывало, словно и не было семи лет, в течение которых мы ни разу не виделись. — Ещё бы, — скептично вздохнула я. — Ведь ты не видел меня с девяти лет. — Поцелуй в честь встречи? — папа решил осуществить свою дикую мексиканскую традицию и наклонился ко мне, но я отпрянула. — Я придерживаюсь европейской этики, — ответила я. — Она не запрещает родителям целовать детей, — с едва заметным сожалением, но ещё улыбаясь, отступил отец. — Если бы ты делал это раньше, меня бы это не так ужасало, — сказала я. Разговор завис. Отец замялся и отвёл взгляд. — Посмотри на себя. Ты стала настоящей девушкой, — наконец сказал он. «А это ещё к чему? Прекрасно съехал с темы» — подумала я, готовая выслушать банальную историю о том, как я выросла. — Только косичка из года в год всё та же. Ты красавица. Смуглая, как южанка из Мехико, а глаза у тебя мамины. Такие же яркие, голубые, — папа странно подмигнул. — Должно быть, на тебя вовсю уже засматриваются парни? Мои губы свело подобием ироничной ухмылки, словно он рассказал анекдот с чёрным юмором. Обычно для родителей их ребёнок всегда самый прелестный. Не говорить же отцу, что слово «бойфренд» мне как китайская грамота… Впрочем, даже китайская грамота мне понятнее — года три назад я увлекалась мандарином. — Нет, — коротко ответила я, окидывая взглядом житейский бардак, творящийся вокруг. Бабушки давно уже не было, и теперь в квартире всё хозяйство висело на отце. В коридоре валялись раскрытые коробки из-под механических деталей, из которых выглядывала плёнка с воздушными пузыриками, следом стройными рядами разместились грязные упаковки из-под пиццы, несколько перегорающих лампочек поминутно мигали, вызывая рябь в глазах, коврик у входа почернел от давности своей чистки… Не замечать всего вокруг за своими увлечениями — у меня это наследственное. Моё воображение часто красочно рисовало мне картины одинокой старости, проведённой за кипами энциклопедий и научных журналов. Мне вообще казалось, что достаточно бросить на меня один взгляд, чтобы понять, что я никогда не буду ни с кем встречаться. Я некрасива и отлично знаю это. Кроме смуглой кожи и тёмно-каштановых волос от отца мне достались толстые широкие брови и большой крючковатый нос, за который то и дело дразнили ровесники, а тёмные круги под глазами из-за постоянного ночного чтения завершали и без того непривлекательную картину. Да ещё телосложением похожа на угловатого мальчишку. Меня никогда никто не воспринимал как девушку, и я была этому только рада. От подобного внимания я бы растерялась и точно выдала бы что-нибудь нелепое, что ещё долго заставляло бы смеяться всех свидетелей этой сцены. Обзаводиться бойфрендом мне самой не хотелось. Любовь это слабость. Преходящее буйство гормонов, биохимические процессы в мозге. Они овладевают человеком, заставляя принимать опрометчивые решения, вести себя разнузданно-эмоционально, и это страшно. Страшно потом очнуться от глупого наваждения и увидеть, как рядом оказался кто-то уже накрепко повязанный с тобой узами близких отношений, а чувства сошли на нет и вам не по пути. Страшно внезапно раскрыть глаза и понять, что всё, что было — банальный биологический механизм. Страшно стать уязвимым. А даже если оба сумеют существовать вместе, и никто не предаст ничьего доверия, спустя годы останется лишь привычка, закоснелая повседневность. Быть может, кто-то хочет именно такой жизни, но только не я. Даже на простой дружбе отношения строить гораздо надёжнее. В ней по крайней мере есть доля рационального подхода. — Не стесняйся, Эми, проходи, — задев в конце коридора какую-то железяку, отец нечаянно её уронил и небрежно отшвырнул в угол, исчезая в гостиной. Я провела пальцем по полке, на которой он оставил дверные ключи. На полке остался явный след. Когда здесь в последний раз вытирали пыль? У него ведь наверняка есть роботы, следящие за порядком в доме… То, что открывалось моим глазам по мере того, как я обследовала жилище папы, было грандиозно ужасным. Ни одна вещь не лежала на своём месте. Засаленные кухонные полотенца свешивались со спинок кресел в гостиной, на диване лежало несколько мятых рабочих костюмов, раковина на кухне полнилась грязной посудой, покрывшейся разноцветной плесенью, которой я насчитала три вида, и повсюду, повсюду стояли пустые коробки от запчастей. Даже я не допустила бы такого хаоса. Или… допустила бы?.. Внезапно промелькнула мысль, что, если бы я осталась одна, наедине с со своим микроскопом, телескопом и запчастями для роботов, и никто не напоминал бы мне о быте, скорей всего, мой дом так бы и выглядел. И то, что я вижу сейчас в квартире отца — окно в моё собственное будущее. Что-то неприятно всколыхнулось внутри. Надеюсь, в его возрасте я обзаведусь роботами-помощниками. — Давно у тебя тут такой беспорядок? — не выдержав, поинтересовалась я. — Беспорядок?.. — на секунду удивился папа, приостановился, оглядел обстановку вокруг так, словно впервые её увидел. — Ох, да… Я всё собирался сменить аккумуляторы робо-уборщикам на графеновые, но никак не доходят руки… Папа когда-то говорил, что если мечта окажется несбыточной, то ты можешь создать её подобие сам. Подобие, которое может оказаться даже лучше оригинала. Галактическая школа была настоящей, истинной мечтой, и теперь — вполне реалистичной, осуществимой. Но поддержит ли меня папа теперь? Или Галакси Хай и по его мнению — непроверенная временем сомнительная организация, навлекающая опасность, а не дарящая шанс? Мне уже с порога хотелось задать ему этот вопрос, но я всё молчала, оттягивая время для важной беседы и продираясь сквозь горы хлама повсюду. Вдруг он посоветует мне просто стать преподавателем? Это как быть кинокритиком, мечтая снимать кино. Как быть редактором, мечтая писать книги. Это как стеклянная звезда с лампочкой, которая точно так же светит в ночи и манит своей красотой, но всё равно не настоящая. Папа не мог оторваться от работы даже сейчас. Мы прошли в его домашний кабинет, заставленный моделями невиданных мной раньше машин, и я заняла место на стуле, сверля взглядом одинокую кружку на письменном столе. Хотелось сперва узнать мнение папы о работе, связанной с полётами в космос, но, поразмыслив, я спросила совсем другое. Слишком много лет я хотела услышать объяснение его устами. — Почему вы с мамой расстались? — О, я знал, что ты обязательно спросишь меня об этом! — воскликнул отец и резко развернулся ко мне. — Когда-нибудь в один прекрасный день сама вот так придёшь и просто спросишь… Я догадывался, что ты пришла ко мне за этим… Видишь ли, — он пододвинул к себе один из стульев и, сгорбившись, уселся на него, — каждый из нас на самом деле преследовал разные мечты и цели. К сожалению, мы поняли это слишком поздно, — он протянул руку к столу, взял кружку с отколотым краем и отхлебнул из неё остывший кофе. — Но я совершенно не жалею, что на свет появилась ты, милая. Ты действительно была большим счастьем для нас, и я безумно рад, что у меня есть такая умная и талантливая дочь. Ты думаешь, я не слежу за твоими успехами? Нет-нет, я слежу, и в моей особой папке, которую я храню здесь, в кабинете, в секретном ящике, есть все твои достижения. Я очень тобой горжусь, дорогая! Посмотри, — он прошёл к высокому шкафу, в один из ящиков которого был врезан замок, вставил в него вытащенный из кармана брюк ключ, повернул и вручил мне толстый альбом с вырезками и вклейками. Я наскоро перелистала его и почувствовала, как к горлу подступает тугой ком. Целые абзацы текста и мои детские фотографии, одни — вырезанные из местных газет, другие — распечатанные копии с сайта школы. Он не пропустил ни одной моей олимпиады по физике, химии, биологии, робототехнике, и ни одного школьного праздника, на котором была хотя бы одна моя фотография. Не пропустил и вставку в городской газете, где говорилось о моём открытии двух комет. Недавний выпускной в средней школе был последним событием в сборнике. Даже не хочется смотреть на эту злосчастную фотографию. Так почему он не звонил? Почему не писал? Почему не приезжал ко мне? На глаза навернулись слёзы, но я усилием воли их сдержала. — Гордишься мной? Правда?.. — мой голос дрогнул, а лицевая мускулатура сама собой сгенерировала отдалённое подобие улыбки. — Невозможно не гордиться такой дочерью — ты гениальна! — уверил меня отец, вглядываясь в фото. Интересно… Он хранит фотографии с моего выпускного, но даже не поздравил меня с окончанием средней школы, не пришёл, не позвонил… В этом всём чувствовался огромный подвох… Уверяли меня в одном, но факты говорили противоположное. — …я не забываю тебя, ни в коем случае, только… — отец вдруг замолчал и устремил взгляд куда-то вдаль, в пустоту, через стену кабинета. Меня насторожило бы это, если бы я сама не имела такой привычки — внезапно задумавшись, смотреть сквозь предметы, пока что-нибудь извне не вырывало моё сознание из потока размышлений. — Только что? — холодным на удивление голосом спросила я. — Время… У меня всегда так мало времени… Я посвящаю его своему вкладу в развитие цивилизации, — папа пришёл в себя и продолжил разговор. — Что, ты думаешь, находится в этих чертежах? — он взял со стола стопку листов, подвигая её ближе ко мне. — А я скажу тебе, что! Здесь первые прототипы усовершенствованных моделей хирургических протезов, роботов-сиделок для пожилых людей, экзоскелетов и умных костюмов, способных выдержать самые суровые условия среды… Ещё лет двадцать назад Земля едва могла соревноваться в техническом оснащении с народами других планет, но сейчас, общими стараниями учёных, мы производим продукт не хуже них. Сейчас идёт гонка за прогрессом уже не на уровне стран, а на уровне миров. Ради этого мне пришлось принести в жертву семейную жизнь. Я хотел воплощать передовые идеи будущего, превращая их из фантастики в реальность, а твоя мать — простого, ясного и земного быта. Но ей тоже пришлось поступиться семейным счастьем, ведь она по-своему пытается принести благо обществу, отдавая себя работе. В конце концов мы решили, что расставание будет наилучшим выходом. Прости, детка, ты ни в чём не виновата, это была наша ошибка. — Знаешь, когда ты ребёнок, отдуваться за всё это приходится тебе, — сказала я, разом вспомнив все самые худшие моменты моего воспитания домашними роботами и интернатом. Тем временем отец добрался до одного из стоявших у стены незавершённых механизмов, снял с полки шкафа коробку с инструментами и принялся копаться во внутренностях не то робота, не то холодильника на старинный манер — по крайней мере, так выглядела машина на первый взгляд. Даже сейчас, во время такого разговора, папа умудрялся ни на шаг не отходить от своих творений. Я тяжело вздохнула. Так или иначе, оба моих родителя были заняты карьерой, и дети в сферу их главных интересов не входили. Мне только что почти прямым текстом дали это понять. И, как бы не было обидно, наша семья, похоже, и вправду была ошибкой. Я ведь и сама была такая, как они, увлечённая с головой фанатка своего дела. Можно ли упрекать человека за то, что он следует своей внутренней природе и своим мечтам? — Теперь ты достиг, чего хотел? — я подняла взгляд на отца. — Надеюсь, сейчас ты счастлив. — Да, Эми, да! Я совершенно счастлив, что могу заниматься тем, для чего я создан! — потрясая гаечным ключом, подскочил отец. Меня слегка пугала его возбудимость и нервозность, таким я его не помнила. Он напоминал сейчас карикатурного полусумасшедшего профессора на грани между гениальностью и безумием. Возможно, это из-за бесчисленных литров кофе, который он и раньше любил пить в неумеренных количествах, но раньше хотя бы мама контролировала его кофеиновую зависимость. Я подозревала, что он к тому же постоянно забывает есть и спать, одержимый моделью очередного робота. Этим и объяснялось его ужасное состояние: в одиночестве он совсем себя запустил. И от того, что при этом он был счастлив как никогда в жизни, становилось жутковато. Я будто смотрела на себя со стороны. — И если тебе что-то нужно, не стесняйся попросить, я всегда готов помочь, — слегка успокоившись, добавил папа. От этого мне никак не полегчало. Разве то, что он готов оплатить мне учёбу или купить на День рожденья автомобиль эквивалентно времени, проведённому вместе? Разве время вообще можно восполнить деньгами и вещами? Кстати об учёбе… Я открыла было рот и тут же его закрыла. Папа меня перебил. — Надеюсь, в скором будущем мы станем видеться с тобой совсем часто, ведь я смогу взять тебя ассистенткой в свою лабораторию. — Ч-что?.. — я моргнула. — Ты ведь не будешь скучным экономистом и заправлять заводом, верно? — отец стоял ко мне спиной, разбираясь с проводами механизма, но я буквально почувствовала, что он улыбается. — Ты совсем как я, человек свободного полёта мысли. Мечтательница… Я знаю, что ты перечитала все мои книги по робототехнике и механике, которые остались в вашем доме. Ты ведь сделала это, правда? Ты всегда обожала научную литературу. Тебе осталось лишь доучиться в университете. Я стиснула зубы, понимая, что и ему о моих истинных планах рассказывать не стоит. Планы на оплату учёбы от отца с треском провалились. У меня в принципе было мало шансов на то, что он подпишет родительское согласие, но я цеплялась даже за самую жалкую возможность. Ему тоже может не понравиться моя затея, особенно учитывая, что он занимается технологическим вооружением Земли, соревнуясь с инопланетянами, к тому же есть вероятность, что он быстро выдаст меня маме. Тогда что делать… Что же делать… — Я… Нет, я… Читала, но я буду биологом-почвоведом. Ты же знаешь, как я от биологии тащусь, — стараясь сохранить максимально естественный вид, ответила я. — О, ну… Марта будет рада, что ты ближе к её делу, чем к моему, — вздохнул отец, пожав плечами. — Хоть я не верю, что ты вправду этого хочешь. — Хочу, — убедила его я, сгорая от стыда. Первый раз мне приходилось так откровенно обманывать родителей… Папа окончательно погрузился в конструирование и меня вдруг осенило. Вот же он! Идеальный момент! К счастью, я всё ещё знала папу слишком хорошо… — Пап, раз уж я у тебя в гостях, может, ты подпишешь пару документов для новой школы? — это было опасно, очень опасно, но или сейчас, или никогда. — Они завалялись у меня в сумке, не ехать ведь обратно. — Что угодно, детка, — даже не глядя, отец поставил свой росчерк туда, куда я заботливо ткнула ему пальцем. — А что за документы? Куда ты в итоге решила пойти? — В Саутлендс-Кристиан, — соврала я. — Возьму там уровень AP по биологии. — Жаль, жаль… — пространно вымолвил отец, всё так же не оборачиваясь. — Из тебя бы вышел отличный робототехник. — Может быть… — отозвалась я, живо пряча соглашение в сумку. Хорошо, что он не видел моего лица, моих глаз… Актриса из меня была никудышная, и от кого-то повнимательнее, чем папа, я точно не смогла бы скрыть, что лгу. В тишине резко прозвенел телефонный рингтон и папа, вытащив из кармана телефон и едва его не уронив, приложил к уху. — Алло! Альберто Астурия на связи. Что случилось? Приехала комиссия? Это по финансированию проекта! Сейчас буду! — пулемётной очередью выдал он, выключил мобильный и обратился ко мне. — Мне нужно бежать. Рад буду как-нибудь видеть тебя снова. — Угу, — буркнула я, поспешно покидая кабинет вслед за ним. — Удачного поступления! — крикнул мне папа с порога, когда я заходила в лифт. Теперь уже я не обернулась к нему — не нашла в себе сил ответить. Вернувшись в Пеорию и отослав директору Киркпатрику скан необходимых бумаг, я до вечера просидела в своей комнате. Не давал покоя страх, что, увидев мою нелестную характеристику как ученика, директор не возьмёт меня в рекрут. Поэтому к скану я приложила электронное письмо, которое было донельзя наивным, зато искренним, и, если оно могло хотя бы на десятую долю процента повысить мой шанс на поступление, оно писалось не зря. «Уважаемый директор Киркпатрик. Я знаю, что мои характеристики от учителей не слишком впечатляющи, но позвольте мне немного объясниться. Да, может быть, у меня не всё гладко с социальностью, но всё, что мне нужно в жизни, и всё, чего я когда-либо хотела, сосредоточено в вашей школе. Я готовилась стать космокадетом с самого детства, и у меня нет другой цели, кроме как быть вашей самой способной ученицей. Ожидаю вашего решения, и, если оно будет положительным — клянусь, вы не пожалеете. С надеждой и верой, ваша абитуриентка Эмили Астурия.» Я металась по комнате и терла между пальцами заветную косичку, иррационально надеясь, что это поможет моему талисману сработать. Я сознавала, как это глупо, верить в помощь бусинок, ленточек и резинки, но, что не говори, человек подвержен суевериям. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» — мысленно твердила я, боясь хотя бы единым сказанным вслух словом нарушить напряжённое таинство ожидания. Вскакивала с кровати и прыгала в неё обратно, нарезала круги по ковру, мониторила экран ноутбука, заходила бессчетное количество раз на сайт Галакси Хай, сверля взглядом значок с символом-блипом. Около десяти вечера рейтинг поступающих наконец обновился. Я не поверила своим глазам: я числилась в списке студентов! Даже не помню, когда так радовалась в последний раз! От меня до космоса был теперь всего один шаг! Я вспомнила: похожие чувства, сравнимые с эйфорией, только что накрывшей меня, я испытывала лишь однажды, когда впервые в жизни пришла с родителями в планетарий, когда всё и началось. Парящие голограммы звёздных карт над моей головой, сверхточные модели небесных тел… В порыве чистого восторга я хотела объять всю Вселенную, охватить её своим сознанием в тщетной, но отчаянной попытке узнать о ней всё-всё-всё… И вот теперь снова — отголосок этих детских грёз, точно личный знак, указывающий мне верный путь… Перед глазами всё поплыло туманом, обрывки сумбурных мыслей в голове клеились в одну грандиозную, наполнявшую меня бескрайним восторгом: МЕНЯ ПРИНЯЛИ В ГАЛАКТИЧЕСКУЮ ШКОЛУ. Но возвращение мамы заставило мгновенно умерить восторг. Услышав, как зазвенел на первом этаже дверной замок и Косточка метнулась в коридор встречать хозяйку, как внизу раздаются уверенные неторопливые шаги, я насторожилась словно испуганный зверёк. Теперь всё зависело от моего красноречия, которым я никогда не отличалась, и от маминого желания оплатить мою учёбу в Галакси Хай, которого быть никак не могло. Со смутным предчувствием беды, но всё же с надеждой я спустилась на первый этаж. Мама деловито прошла в наш просторный белый холл, увешанный картинами и увенчанный огромным зеркалом в витиеватой оправе, поставила на чёрно-белый кафельный пол свой неизменный громоздкий коричневый чемодан, который носила с удивительным изяществом, сняла туфли-лодочки, и оглядела меня с ноткой критичности. — Ты снова забыла причесаться, — устало бросила она вместо приветствия. Я промолчала. На самом деле я изо всех сил пыталась привести себя в порядок после поездки, но причёска так и оставалась вечно растрёпанной, что бы я с ней не делала. Впрочем, о том, что я куда-то ездила, мама не прознала, и наши беседы за чаем начались всё так же однообразно и бессмысленно-скучно. Будто ведя монолог с самой собой, мама рассказывала о том, что в гостиной не плохо было бы сменить консоли, о том, как подорожали нынче услуги садовников, и я поняла, что должна прервать этот поток нескончаемых обсуждений быта: момент настал. Здесь и сейчас я должна ей обо всём рассказать. Стоять на своём до конца — и не соглашаться ни на что другое. — Ты думаешь о выборе школы? — опять спросила мама. — Я знаю, что настойчива с этим, но я буду спрашивать это у тебя всё чаще, пока ты наконец не решишь. Ты упускаешь время и свой шанс на самостоятельный выбор. Ещё пару дней и мне придётся сделать его за тебя. Я открыла рот, закрыла его, открыла и закрыла снова. Не могу… НЕ МОГУ. — Не хочешь? — мама пригубила чайную чашку, вздохнула и потёрла кончиками пальцев висок. — Я так и думала. — Беркшир не взял меня из-за характеристики, — честно сказала я. До того, как получить одобрение от Галактической школы я промониторила сайты других заведений. — В Леман Манхэттен тоже отказали. Никто не хочет, чтобы у них были проблемы, поэтому отказали везде, кроме одной-единственной частной школы. — И какой же? — недовольно поинтересовалась мама. Я расправила плечи, посмотрела маме в глаза и чётко, ровно произнесла самое страшное: — Я поступаю в Галакси Хай. Мама в ответ взглянула на меня так, будто моё откровение было попыткой очень неудачной шутки. — Не разыгрывай меня, Эмили, у меня сегодня был нервный день, — бросила она. — Замена главного бухгалтера, сама знаешь, не проходит без проблем. Мне нужен только специалист с многолетним стажем и отличными рекомендациями с прошлого места работы. Вчера я рассказывала тебе, что с нынешнего пришлось взыскать штраф в сто тысяч из-за ошибки в отчёте для налоговой… Сущий кошмар! Я просто… — Я серьёзно, — требовательно перебила её я. — Я подала документы, и они одобрены, теперь нужна только оплата. — Какие ещё документы? — взволнованно встрепенулась мама. — Кто их тебе подписал? Твой отец бы этого не сделал, он такой же любитель фантазировать о космосе, как ты, но я хорошо его знаю, он не пустил бы тебя участвовать в космических бойнях… Я выдержала спокойный и уверенный тон голоса: — Тем не менее, он сделал. Подпись его. — С ума сошёл! — вскинулась мама. — Позвоню ему сейчас же! Ему что, теперь вообще нет дела до своей дочери?! Я стиснула зубы. А есть ли дело и тебе, мама? Если ты отказываешь мне в праве иметь желания, отличные от твоих, и даёшь мне лишь иллюзию выбора? Что это за забота такая — лепить из другого человека точную копию себя? — Не надо ему звонить, вся вина на мне, — вслух сказала я. — Он был занят и невнимателен, а я этим воспользовалась. — Ты ещё и обманула отца?! — начавшая уже набирать номер на смартфоне мама в шоке чуть не выронила гаджет. — Мне стыдно, но поступить иначе я не могла, — я прочувствовала заново все сегодняшние угрызения совести и мой голос невольно дрогнул. — Сначала я думала, что он поймёт меня, но потом… потом оказалось, что это не так. Скажи я ему открыто о том, чем хочу заниматься, никакой подписи не получила бы. — Разумеется, не получила бы! Ты хотя бы представляешь себе, на что идёшь?! — На возможность стать наконец собой, — я сама удивилась тому, как твёрдо ей отвечала. Видимо, мне придало сил то, что я была совсем близко к своей цели. — Думаешь, кто-то ждёт тебя там, наверху? — мама начинала закипать. — Космос безразличен и холоден, ему нет никакого дела до того, что с тобой случится, выживешь ты или нет, а случиться может всё, что угодно. Здесь, на Земле, есть хотя бы те, кому на тебя не плевать! Последняя фраза показалась мне откровенной ложью. Меня не пускали в Галактическую школу вовсе не оттого, что особенно заботились и берегли. Просто мать и отец поддерживали другие идейные убеждения. И я снова предприняла попытку пошатнуть их: — Если каждый будет отсиживаться в своём уголке, наш мир некому будет защищать. И если я пойду по твоим стопам, это будет не мой путь, понимаешь? Если со мной что-то случится — я не стану никого винить, это по моей воле и потому что иначе я не смогла. — Это юношеские глупости, — фыркнула мама. — Поверь мне, каждого в подростковом возрасте тянет на приключения, и я была такой же максималисткой. Я не рассказывала тебе, но в мои шестнадцать лет я даже разбила подаренный мне «Форд» прямо в День рожденья, отправившись кататься с друзьями по ночным улицам… Подростки редко способны принимать взвешенные решения, их ведут эмоции и сиюминутные порывы. Так что, нам вместе следует подумать о том, как приспособить к реальной жизни твою тягу к космосу, и о том, как в твоём возрасте кажется, что весь мир ждёт только одну тебя и твоих свершений. Я не выдержала и криво улыбнулась. Вот теперь она наконец хочет поговорить о чём-то кроме комбайнов и того, что творится у соседей через забор. Но даже сейчас не пытается меня услышать и стремится просто подвести к своей точке зрения. Для неё я всё ещё только ребёнок, неразумный, несамостоятельный ребёнок, эмоциональный и нелогичный, идущий на поводу у «сиюминутных порывов». Этих её слов мне хватило, чтобы я поняла, насколько она не знает меня, и, в сущности, не хочет знать. Медленно и верно меня брала слепая злость. — Хочешь уговорить меня отказаться от мечты всей жизни и делать так, как решила за меня ты… — процедила я. — Ты ни разу не спрашивала меня, чего хочу я сама. — Потому что ты не умеешь реально мыслить! — сорвалась мама. — Ты поступаешь на авось, не оглядываясь на других, фантазируешь себе что какая-то особенная, тебе всегда подавай ничем не подтверждённые теории и неизведанный космос, в котором водится чёрт знает что! Я заботилась о тебе с рождения, позаботься и ты о своём будущем. Космокадет, подумать только — я растила свою дочь для того, чтобы она дралась с отбросами галактики! Куда тебе, с твоими-то данными? — она критически осмотрела меня. — Одного ума там, знаешь ли, недостаточно! — А я буду усиленно тренироваться, — не замедлила с ответом я. — Ты девушка, Эми, опомнись! — парировала мама. — Тебе не пристало бегать по чужим планетам с пушкой наперевес! Ты не понимаешь главной вещи — инопланетяне слишком непредсказуемы и опасны, и самодеятельность этой школы навлечёт ещё большее зло. — Но ведь не все опасны! — теряя терпение, почти крикнула я. — Я принимаю и осознаю тот факт, что существуют враждебные нам расы и они способны на агрессию. Да именно с этим и борются защитники, в конце концов! А если Земля не справится своими силами, союзные планеты всегда готовы оказать нам помощь! Да даже твоё собственное дело держится теперь с помощью инопланетян — если бы не предложенные нам препараты для восстановления почвы, вся кукуруза и окра давно бы уже вошли в историю! Пришельцы могут оказывать поддержку, а не только разрушать… Чем мы тогда лучше племенных дикарей, которые отказываются от медицины, одежды и бытового комфорта? Ты хочешь, чтобы наша планета стала межгалактическим заповедником дикарей, за которым будут наблюдать инопланетные учёные, как мы сейчас следим за бушменами из джунглей Африки? — Пусть так, и с нас не будет никакого спроса. Мы будем жить сами по себе и не ввязываться в распри, которые нас не касаются, — сухо сказала мама. — Нельзя допускать того, чтобы наша планета стала одним из самых отсталых и варварских миров… — я устало вздохнула, в очередной раз поняв, что мамино отторжение ко всему инопланетному не пошатнуть никаким аргументом. — И я хочу быть известнейшей из тех, кто обеспечит нам прогресс. Это ты не понимаешь… Если я буду вести жизнь, которую ты мне предлагаешь, то пропаду! Ты хоть представляешь, какой из меня экономист? Или инженер? А на твоём заводе сколько от меня будет толка? Я не бизнес-леди… Там я никогда не буду на своём месте и никогда не буду счастлива. Я не буду счастлива даже преподавателем астрономии, ведь так я никогда не смогу… — Ты вообще никогда не бываешь счастлива, — язвительно оборвала меня мама. — У тебя есть всё, чем только могут родители обеспечить дочь. И что в итоге? Ты избалована и эгоистична, и вопреки всему благоразумному рвёшься искать неприятности на свою голову. Я задохнулась от обиды. Было всё, значит?.. Знала бы она, как все эти годы мне не хватало самого важного — того, что не купишь за деньги, того, что не положишь в красивой упаковке под рождественскую ёлку… Но я не смогла сказать этого, не смогла даже сформулировать — и слова застряли в горле, грозясь отозваться только жалким клёкотом, а глаза вдруг предательски защипало. Мы сидели за столом друг напротив друга, но расстояние, разделяющее меня с мамой, было недоступным для понимания. Дальше, чем противоположные концы рукавов галактики, тысячи, тысячи световых лет… Я несколько раз моргнула, чтобы убедиться, что слёзы не стоят в глазах. Не хватало расклеиться прямо сейчас… — Я не заплачу ни цента, — предупредила меня мама. — И как ты вообще могла подумать, что я тебе с этим помогу? Пускай другие подростки-оторвы разбираются с мерзкими пришельцами, но это будешь не ты. — Если бы тебе было на меня и вправду не плевать, ты бы всё сама увидела! — в обиде выпалила я. — Но для тебя я всегда была только неразумным ребёнком, к которому незачем прислушиваться и который должен следовать плану, который приготовила для него ты! И это меня ты называешь эгоистичной! Молчание в ответ оповестило меня о том, что зреет буря. Когда мама действительно злилась, она не повышала голос. Она разговаривала так угрожающе-тихо, что это было даже хуже всякого крика. — Эми, — леденяще-спокойным тоном сказала мама. — Иди в свою комнату, или я очень серьёзно разозлюсь. — Что, не хочется признаваться в этом? — с вызовом спросила я. — Или тебе проще, когда меня не видно и не слышно, проще не разбираться в том, что я думаю и в чём нуждаюсь, потому что ты и меня принять не можешь, как инопланетянку? Ты для этого засунула меня в интернат? Тебе за меня стыдно, ты не о такой дочери мечтала, верно? Без вкуса к светской жизни, без друзей и без социальных навыков… Ты и с отцом разошлась потому, что он на тебя непохож! Наступила оглушающая тишина. Я замерла, сама дивясь своей наглой прямолинейности, но, кажется, мои слова попали точно в цель. Впервые в жизни я увидела, как мама теряет лицо. Позволяет себе несдержанные эмоции, лишённые всякого привычного ей аристократизма. Её светлые брови мгновенно поднимаются вверх от негодования, приоткрывается в изумлении рот, она резко и с шумом втягивает в себя воздух, чтобы выдать мне отрезвляющую тираду… Мне бы сейчас укрыться от этого ужасного скандала, сделать что-нибудь, чтобы он прекратился, но я не могу. Я больше не могу молчать и сглаживать углы. — Зато ты похожа, ты даже хуже, чем он! — взорвалась мама. — Такая же непрактичная неряха, готовая бросить всех ради эфемерных фантазий, при этом не понимая, что несёт вред… Ну, хватит! Я отправлю тебя в рядовую высшую школу для обычных подростков! Там тебе будет ещё тяжелее, и ты сама это заслужила своим поведением! — Так, значит? Тогда… Я откажусь от образования вовсе и попросту заброшу учёбу, и никто не сможет заставить меня снова быть отличницей. Твоя дочь будет сидеть на кассе в бургерной, — в последней попытке защитить свои интересы я была готова даже на такой несуразный блеф. Я знала, что моя мама такого точно не вынесет. Но она в свою очередь не знала меня, и, следовательно, не могла знать, что отсутствие образования, главного смысла моей жизни, я перенесла бы ещё хуже, чем она. — Что?! — с ужасом она отшатнулась, скрипнув ножками стула, потом смягчила тон и попыталась воззвать ко мне более осторожно. — Эми… Я молчала, не выдавая эмоций. Казалось, моё лицо превратилось в каменную маску, непроницаемую и несокрушимую. Затем я вышла из-за стола и направилась к лестнице на второй этаж. — Ты сама же станешь звонить мне оттуда и просить помощи, когда у тебя начнутся проблемы! — крикнула вслед мама. — А они начнутся! Ты не сможешь быть кадетом, тебя отчислят! Эми! — за спиной послышался скрип отодвигающегося стула и настойчивые приближающиеся шаги. — Эми! Ты не представляешь, насколько это опасно… в конце концов, я волнуюсь за тебя… Я остановилась у первых ступеней. Сейчас мне казалось, что я не позвоню ей, даже если окажусь в плену у космических пиратов. — Ты волнуешься за меня и поэтому хочешь сделать несчастной на всю жизнь, — бросила я через плечо. — Какая милая забота. Опасно? Я без двух лет совершеннолетняя личность, пришло время меня отпустить. Я могла бы понять сейчас чувства матери, которая проникнута тонкой эмпатией к своему ребёнку, которая привыкла следовать за ним по пятам, оберегая от всех невзгод мира. Но не иметь настоящей близости и при этом не давать самостоятельности — это невероятно несправедливо! Это даже лицемерно, это возмутительно, это… Но в следующий миг бушевавшие во мне негативные эмоции, сгустившиеся наэлектризованным облаком, немного рассеялись. Я поняла: победа за мной. Мама скорым шагом отправилась мимо меня по лестнице в свою комнату, вернулась и с непроницаемым выражением лица вручила мне ту самую карточку. Я не поверила своим глазам. Да, я лелеяла надежду, но она казалась мне такой призрачной, такой нереалистичной… Неужели я всё-таки смогла убедить? — Поступай, как знаешь, — ледяным голосом сказала мама. — Но помогать с учёбой в этой школе я тебе не буду. Подумай, прежде чем перевести средства. Если мне придёт сообщение о списанной сумме, я даже не стану разговаривать с тобой. Я не сбавила шага, поднимаясь вверх по лестнице. Я была так зла и обижена, что не придала этим словам значения. Не разговаривать — невелика потеря. Как будто раньше у нас были настоящие беседы. — Надо было воспитывать тебя строже… — услышала я вслед тяжёлый вздох. — Ты пожалеешь, Эми. Ты сильно пожалеешь. В ответ я громче хлопнула дверью, запираясь на замок. Затем немедля кинулась к ноутбуку, будто всё ещё боясь, что мама может передумать, перевела деньги на счёт Галактической школы и с облегчением откинулась на спинку кресла за рабочим столом. Ощущение моей победы было с горьким послевкусием. И чем больше я сидела в уединении в своей комнате, тем горше ощущала эту цену своей свободы. Я получила то, о чём мечтала всю жизнь — но такими потерями, какие мне не представлялись. Я вышла в коридор и постучалась в комнату мамы. — Мам… — позвала я, но в ответ не услышала ни шороха. Комната была заперта. Мама выполнила своё обещание. Я отшатнулась от двери будто та была обмотана сеткой под высоковольтным напряжением. В глазах было мутно, тошнотворно побаливали виски, словно меня ударили мешком по голове. Разругаться с мамой, да ещё до такой степени, чтобы прекратить общаться — для меня это было впервые. Сколько бы я не конфликтовала с ровесниками, при этом всегда слушала мать. И моя собственная воля, многие годы стеснённая её волей, сейчас выстрелила, как зажатая пружина, не жалея ожиданий на мой счёт. Что сделано, то сделано. Итак, мне пришлось отстоять свои интересы ценой отношений с матерью. Может быть, даже с обоими родителями. Быть счастливой или быть послушной девочкой? Никогда не считала себя бунтаркой, но безоговорочно выбираю первое. Действительно хорошего выбора у меня всё равно нет. Может, я и вправду эгоистка… Но я ведь делаю всё из лучших побуждений. Я хочу построить карьеру, хочу совершить много научных прорывов… Так странно. Никто не подозревает, на что я на самом деле способна, и я сама никогда до конца не узнаю этого, если останусь здесь. Теперь я могла ехать прямиком туда, в Галактическую школу. Собранных карманных денег у меня было достаточно для билета на самолёт, — мама никогда не скупилась, снабжая меня ими, — и я немедленно купила его через интернет. Перед поездкой в Галакси Хай я засыпала с распахнутым окном, глядя на небо. Какая звёздная выдалась ночь… Сон был прерывистым, неспокойным, я беспрестанно ворочалась и то сбрасывала, то накидывала одеяло. Колонка с именами учеников, с которой я не сводила глаз всю неделю, стояла перед моими глазами в расплывчато-туманном мареве, и моё имя то появлялось в ней, то исчезало. Рогатый зелёный блип мигал единственным глазом, дразнил зубастой улыбкой, высовывая длинный язык. Из этой мельтешащей канители образов меня вырвал завибрировавший под подушкой мобильник. Экран показывал пять утра. Я взяла с собой только самое необходимое — документы, деньги, личные вещи, ноутбук, сменную одежду и сэндвичи впрок на всю дорогу. Всё уместилось в походный рюкзак, невесть сколько пылившийся в моём шкафу и никогда до этого не использованный. Я старалась не разбудить маму и уйти как можно незаметнее, но в коридоре за мной увязалась Косточка, стуча когтями по полу и виляя хвостом с такой силой, что я боялась, что она сейчас что-нибудь уронит и разобьёт. Чудные создания — собаки. Всегда рады тебя видеть, даже когда ты сбегаешь из дома. Поворот дверного ключа — как освобождение от всего, что меня тяготило все последние годы. Этот момент намертво врезался мне в память. Будто я отпирала дверь не на улицу, а в новую жизнь. И всё же на пороге меня одолело чувство незавершённости, неудобства и вины. На нашей кухне привычно лежала стопка клейкой бумаги для заметок. Мама часто использовала её чтобы передать мне краткое сообщение, отлучаясь на работу на весь день. Пришлось вернуться, на одном из листков написать «Прости» и приклеить прямо на входную дверь. Я не знала, принесёт ли это маме хоть какое-то облегчение. Но одно я знала точно — теперь всё будет совсем по-другому и пути обратно больше нет.