***
— Ты, сосунок, я не договорил с тобой! — громкий бас отца заставляет сердце сжиматься от всепоглощающего страха, который уносит все силы, отбирает их и уничтожает, делая ноги ватными, непослушными. Брэндон вбегает в свою комнату и от бессилия падает на пол, чувствуя, как по щеке предательски начинает катиться слеза, крик о помощи, который не услышит никто. Он не успевает закрыть дверь, он даже не встал бы, если бы попытался. И тут же становится идеальной мишенью. Мальчик ощущает, как его хватают за шкирку и поднимают на ноги. Он всё ещё находится спиной к отцу, и по позвоночнику пробегает холодок, сердце отчаянно кричит: «Помогите!» Губы неистово дрожат, а ладони, покрытые неприятным потом, горят огнём. — Сбежать, значит, решил! — рёв мужчины оглушает, Брэндон хочет прикрыть уши руками, но отец, увидев этот порыв, сильно бьёт по затылку, отчего мальчик снова падает на пол, ощущая прохладу деревянного покрытия. Освобождающая струйка воздуха проносится по низу комнаты, за окном осень, а из террасы неподалёку дует лёгкий ветерок. Именно он помогает не потерять сознание и держаться «в строю». — Я не виноват, нет, я ни в чём не виноват! — кричит Брэндон, когда мужчина снова хватает его за шкирку и ставит перед собой. Его угрожающее лицо, бешеные стеклянные глаза, сдвинутые брови, всё, абсолютно всё вызывает тягучий страх, что разливается по сосудам, закупоривая шанс на спасение. — Отпусти меня… — шепчет мальчик, безвольно, беспомощно, зажмуривает глаза, ожидая очередного удара. И он приходит. Прямо в скулу, отчего изо рта Брэндона вылетает вскрик. Маленький Форд тут же жалеет о том, что не смог сдержать естественную реакцию. — Отпустить? Ты, малолетняя тварь, думаешь, что сможешь избегать наказания? Разве я тебе не говорил, что брать мои вещи нельзя? Разве не говорил, что, сука, нужно держать свои мерзкие ручонки подальше от ручки двери в мою комнату? Отвечай! — мужчина яростно выпучивает глаза, встряхивая Брэндона, а затем отпускает, замахиваясь. — Я хотел посмотреть телевизор, ты ведь запрещаешь, — мальчик отчего-то решает, что если рассказать правду, то отец смягчится. Но это взбесило его ещё сильнее. — Я запретил тебе, потому что от этого нет никакой пользы! — от крика мужчины хочется сбежать на другой конец света, спрятаться в глубокой пещере и дрожать. За волосы хватает грубая рука, оттягивает их назад, причиняя нестерпимую боль. Мальчик мычит, боясь выказать свои мучения, на глаза наворачиваются слёзы. Слёзы, которые кричали о несправедливости деяния. — Но вы ведь смотрите с мамой, — тихо проговаривает он, глядя в глаза отцу, и затем быстро отводит взгляд: не выдерживает того напряжения, что током пронизывалось в воздухе. — Я слышал, — добавляет Брэндон так же тихо и тут же жмурит глаза, видя, как следующий подзатыльник готовится настигнуть свою цель. «Терпи, терпи, терпи», — сигнальным огнём горят слова в сознании. Мальчик понимал: долго это продолжаться не будет, отец устанет, отпустит его и пойдёт по своим делам, медленно остывая и отходя от гнева. Но терпеть — больно. Брэндон не решается больше что-либо говорить. Он лишь смиренно принимает удары, сначала руками, потом ремнём, на теле не остаётся места, которое не подвержено наказанию. Но мальчик лишь молча выслушивает о том, как это правильно, как необходимо для его воспитания. И в его подсознании навсегда отпечатаются эти наставления отца. «Детей нужно бить, запомни», — говорит он всякий раз, когда измученный Брэндон, не в состоянии спокойно стоять и передвигаться, просто садится на пол, сдерживая слёзы. Отец слёз не любит, терпеть не может, считает это «бабьей глупостью», которая не должна проявляться ни в ком другом в их семье кроме матери.***
— Милый, он опять сделал это? — Брэндон неловко кивает, прижимаясь к женщине, которую он любит больше всего на свете. Мама. От неё пахнет сладкими духами, свежевыпеченным хлебом и средствами для мытья. Каждый по отдельности и все вместе — эти ароматы дают ощущение спокойствия и безопасности. — Зайчик мой, прости меня, прости, меня не было рядом, — шепчет женщина, прижимая сына к груди. Её ладони гладят его по шелковистым волосам. Пока мальчик не видит, она позволяет себе проронить несколько слезинок, сдерживая всхлипывания. — Сильно больно? — спрашивает она, заглядывая в лицо Брэндона. Мама с беспокойством осматривает каждый участок тела ребёнка, с нежностью проводя кончиками пальцев по бархатистой коже и стараясь не причинить боль. Мальчик мотает головой: он храбрится, и она это прекрасно знает. Знает, что отец бьёт больно. Ведь в её гардеробе уже не осталось открытых платьев. Прижавшись друг к другу, они проводят так почти весь вечер. Брэндон навсегда запомнит, как красиво пела его мама. Как великолепно она брала высокие ноты, вытягивая их в соловьиную песнь. Как нежно укачивала его, забирая всю его боль себе. Он всегда любил её больше всех на свете, готов был жизнь отдать за то, чтобы она всегда была рядом. В тот вечер за окном бушевала гроза. Яркая вспышка озарила комнату.***
Брэндон беспомощно оглядывается по сторонам, ощущая собственное тяжёлое дыхание. За всё время, что перед глазами проносилась эта сцена, он сдвинулся едва ли на несколько сотен метров. А между тем часы показывают на полчаса позже, чем в момент отбытия. Он опаздывает. Но имея в руках ту власть, что имеет он, можно легко предупредить своих сотрудников об этом и ехать спокойно, не торопясь, дальше. Но сердце трепещет, будто бы мечется по грудной клетке, оказавшись в ловушке собственных страхов. Мужчина вытирает со лба проступившие капельки пота, давно он не был настолько взволнован. Давно. Прошлое, от которого он убегал столь долго, настигает его здесь и сейчас, не давая глотнуть воздуха. За окном машины — беспросветная завеса из дождя, сопровождающаяся громкими ударами, от которых кровь застывает в жилах. Хочется снова начать убегать, преследуемым беспощадными детскими днями, когда чувствовал себя маленьким загнанным котёнком. «Детей нужно бить ради того, чтобы они выросли хорошими». Вот, что он усвоил за все эти годы. Вот, что так долго вбивал ему отец. Брэндон крепко сжимает руль. Вырос ли он хорошим? Возможно. Никто не идеален, но есть и те, кто приблизился к этому званию наиболее сильно. Форд относил себя к таким. Все уроки отца он гвоздём прибил к подсознанию, огнём высек на дереве, чтобы никогда не забывать. Очередная вспышка молнии. Пульс поднимается до ста ударов в минуту. Становится душно.***
— Я дома! — кричит Брэндон, заходя в квартиру. За его спиной — неподъёмный рюкзак, что носит в себе килограммы ненужных учебников и тетрадей. Мальчик — в шестом классе, побои отца становятся всё реже, ведь он хорошо помнит его наставления и запреты. — Прекрати ныть, словно маленькая девчонка! Я дал тебе то, что ты заслужила! — крики из кухни заставляют колени подкоситься. А последующий за этим звук удара и вовсе отнимает дыхание. Брэндон второпях снимает портфель, куртку, убирает всё подальше и прокрадывается в коридор, откуда можно увидеть и услышать происходящее на кухне. Если он попадётся, пропадёт вместе с матерью. — Да ты шлюха каких поискать! — мужчина бросает пустую бутылку из-под пива в холодильник, которая тут же разбивается на тысячу осколков, заставляя женщину зажмуриться. — Знаю я твою работу, знаю, кто там работает. Вас, танцовщиц, только так и трахают! В гримёрках, в подсобках! Вы все проститутки, которым только дай возможность поебаться! — Брэндон трясётся, опускает глаза и нервно ждёт, что будет дальше. Отец хватает женщину за грудки, нависая над ней, словно степной орёл в поисках добычи. Его глаза сверкают неистовым пламенем, а крик отдаёт чем-то звериным. При каждом ударе Брэндон зажмуривается, не в силах за этим наблюдать. — Да будь ты проклята! Ты виновата в том, что я всё потерял! Если бы ты не давала мне поводов для ревности, если бы не раздвигала ноги перед каждым встречным! — каждое слово ранит мальчика всё сильнее и сильнее. Образ матери, нежной и любящей свою семью так сильно, прямо сейчас разрушается. Брэндон урок-то усвоил. Отец всегда прав. В конце концов он убегает в свою комнату, бесшумно и быстро, чтобы никто не смог понять, что он подслушивал. Форд берёт какую-то книгу и, даже не посмотрев название, открывает случайную страницу, где-то в середине. Любовный роман, от которого затошнит даже самого неопытного читателя. Такой примитивный и скучный. Но Брэндон водит глазами по строчкам, ведь его мысли не здесь, далеко не здесь. И смысл слов он не понимает. Но тем и лучше. — Почему ты не сказал, что пришёл? — в комнату врывается разъярённый отец и нависает над Фордом, где-то вдалеке слышатся мамины всхлипы. На секунду сердце Брэндона сжимается, но затем он вспоминает обвинения отца. Сомнений нет. Мама врала. О том, что любит, о том, что никогда не предаст и не обманет. И так гадко стало. — Я услышал, как вы ругаетесь, и решил, будет лучше если проскользну незаметно, — на его лице появляется подобие улыбки, он ждёт, что отец отнесётся к нему со всей строгостью и накажет за дерзкое поведение. Но мужчина только улыбается уголками губ, хлопает сына по плечу и ерошит волосы. — Быстро учишься, малец, — говорит он всё с той же улыбкой, но в следующее мгновение его лицо приобретает самый мрачный оттенок из всех существующих. Его зубы сжимаются. В комнате совсем тихо, а со стороны кухни всё ещё слышны всхлипывания матери. — Запомни, Брэндон. Она и только она виновата в том, что с ней сейчас происходит. От меня ей не нужно ничего кроме денег, поэтому и ищет мужиков на стороне. Все эти бабы одинаковые, им подавай кошелёк, а сами будут прыгать по постелям и потом отнекиваться. — Это правда? — тихо спрашивает Брэндон, не смея поднимать глаз на отца. Ему всё ещё с трудом верится, что его мама, милая мама, которая всегда поддерживала и любила отца, способна пойти на предательство. Неужели она может навсегда оставить его, своего единственного сына? — Да, — отец отвечает сурово, отрывисто и лаконично. — Я уже много от неё натерпелся. Довольно. Она всегда перечит мне, всегда лжёт, прикрывая свою задницу. Запомни, сын, — он посмотрел мальчику в глаза, встретив его внимательный взгляд, — женщина никогда не должна перечить тебе. Ты в семье будешь главный, ты поймёшь меня. Главное, научись наказывать её за это. Отец выходит из комнаты, оставив после себя гнетущее чувство тоски. Всё кажется удивительным. Поступки матери, её ложь, но кроме того, поведение отца, который, казалось, хватается за сына как за спасательный круг, когда вокруг — один лишь океан предательств. Брэндон отбрасывает книгу в сторону и ложится на кровать, прикрыв глаза. За стенкой слышатся продолжающиеся споры, удары, шлепки. Где-то через двадцать минут он привыкает к этим звукам, сердце уже не сжимается болезненно от каждого стука, а пальцы и вовсе перестают дрожать. Последний грохот посуды, и всё замирает.***
Гроза уже не на шутку бушует, деревья клонятся к земле, сквозь толщу ливня едва ли виднеются соседние ряды машин. Брэндон ещё сильнее, чем раньше, вжимается руками в руль. Воспоминания причиняют нестерпимую боль. Ещё чуть-чуть, и слеза предательски скатится по щеке. Мужчина впервые благодарен за то, что едет один. Мама. Самый дорогой человек для него. Была когда-то. В тот вечер в подрастающем мальчишке начали зарождаться сомнения в её светлом образе. Она всегда заботилась о своём сыне, любила маленького Брэндона так сильно, что он чувствовал это и сам. Сердце подсказывало. Но ведь отец не мог врать. Эта мысль напалмом била в его сознании. Шрамы ведь оставлены не зря. Не может ведь близкий человек обманывать, избивая собственного ребёнка? Что-то это же должно было значить… Брэндон взрастил это семя сомнения, и теперь оно крепло в его сердце, подпитываемое жизненным опытом. В одно мгновение ливень перестаёт стеной обрушиваться на город, за окном виднеется лишь редкий дождик, машины трогаются с места постепенно, не торопясь, словно боятся, что это — всего лишь затишье перед ещё одной свирепой бурей. Брэндон тяжело вздыхает, в его груди столько боли, что хочется кричать. Кричать, несмотря ни на что. На часах восемь тридцать. Ещё немного, и он начнёт опаздывать. Мужчина ни секунды больше не сомневается. На следующем повороте он съезжает со своей дороги и направляется совсем в другую сторону. Подальше от города, туда, где он наверняка найдёт успокоение для своей души. Гроза всё ещё терзает улицы шумного города. Последняя вспышка.***
Сегодня Брэндон заканчивает школу. Последняя репетиция совместного номера от класса, и он мчится домой, чтобы успеть вовремя переодеться. Он открывает входную дверь с улыбкой, а закрывает с холодным потом на лбу и дрожью во всех конечностях. Заледенелые кончики пальцев, сердце начинает работать как мотор, разгоняясь всё быстрее и быстрее. В нос ударяет свежий запах крови. Становится некомфортно. Брэндон не желает поворачиваться и смотреть вглубь квартиры. Он стоит, повернувшись ко входной двери, прижимаясь к ней лбом, который, вспотев, оставляет на кожаной обивке мокрые пятна. — Проходи, сын, — хриплый голос отца заставляет парня вздрогнуть. Он поднимает голову, снимает с плеча сумку, которая тут же падает на пол, а затем наконец поворачивается. — Папа… — Брэндон сразу замечает лужу алой жидкости, вытекающую из-за угла коридора. Отец сидит на табуретке чуть поодаль, сложив руки в замок и подперев на них подбородок. — Что случилось? Где мама? — Она здесь, сынок, она спит, — мужчина невидящим взглядом смотрит куда-то дальше по коридору. Чтобы увидеть объект его внимания, Брэндону приходится сделать несколько шагов и повернуть голову налево. — Нет… — шепчет блондин, забывая, как дышать. Он хватается рукой за горло, чувствуя, что задыхается от увиденной картины. А затем бежит в туалет, где содержимое его желудка оказывается снаружи. Всё тело неимоверно дрожит, парень не хочет выходить из комнаты, он щипает себя за все части тела, надеясь, что это всего лишь сон. Но в конце концов ему приходится снова выйти в коридор. Кровь, повсюду она, въедающаяся своим запахом во все поверхности, проникающая глубоко в нос, в лёгкие, оседая там; в само подсознание. — Она виновата, — шепчет отец, раскачиваясь туда-сюда, но всё ещё не сводя глаз с тела когда-то любимой жены. — Она вывела меня из себя. Я не сдержался. Я не умею сдерживаться. Она знает об этом. Знала. Но всё равно надавила на… — незаконченная фраза повисает в воздухе, но Брэндону глубоко плевать на это. Он тяжело дышит, ощущая, как слёзы непрекращающимся потоком текут по его щекам. Что было дальше — он помнит с трудом. Сквозь мутную пелену перед глазами он вызывает полицию, даёт показания несвязным потоком речи, слова никак не могут стать целым предложением. На парня подозрение не пало. У него было крепкое алиби, которое доказало большое количество людей. Но вот отец… — Запомни, сынок, — шепчет он на прощание. — Я был прав. Во всём прав. Его уводят из зала заседания, отвозят в тюрьму, лежащую неподалёку от города, а молодого парня, которому совсем недавно исполнилось восемнадцать, отпускают под надзором его тётушки, сестры отца. Слова отца навсегда отпечатаются в его сознании. И он станет жить по его принципам, стараясь не довести до печального исхода. Всегда сдерживаться, когда почувствует, как злость начнёт переходить границу. Он не станет допускать такой ошибки, он не сорвётся. Он лишь накажет непокорную Мишель, даст ей понять, что так поступать нельзя. Но никогда не лишит её жизни. Он любит её.***
— Как ты, пап? Брэндон неловко ёрзает на стуле, старается скрыть дрожь в пальцах, когда держит телефонную трубку возле уха. Он не навещал отца несколько лет. Он не видел его с того самого дня, когда жизнь разделилась на «до» и «после». Когда он потерял сразу двоих родителей. — Зачем ты пришёл? — потухший взгляд Форда блуждал по фигуре сына, замечая, как сильно вырос его мальчик. — Ты хорошо выглядишь. Я горжусь тобой, — последняя фраза — шёпотом, словно их может кто-то услышать кроме надзирателей. Фраза режет по сердцу острым ножом. Этих слов Брэндон никогда не слышал от собственного отца. — Чтобы убедиться в том, что поступаю правильно, — мужчина недоумённо хмурит брови, но его вопрос так и остаётся повисшим в воздухе. — Я вспомнил маму, — шепчет Брэндон, заглядывая отцу в глаза. — Почему ты так поступил? Зачем лишил меня её? Глупый вопрос. А за ним следует глупый ответ. — Она спровоцировала меня. Но этот ответ значит для Брэндона слишком многое. — Почему не сдержался? — мужчина собирается, чтобы ответить, но сын перебивает его, останавливает жестом. — У меня есть девушка. Я люблю её. Очень люблю. Но я боюсь, что совершу такую же ошибку. — Не переходи границу, сынок. Делай то, что считаешь нужным, но никогда. Слышишь? Никогда не думай о том, чтобы лишить её жизни. Твоя мать вывела меня на сильные эмоции, и я не сдержался. Но в этом была её и только её вина. Но сделай так, чтобы твоя девушка стала смиренной, чтобы не смела возразить. Ты меня понял? Воспитай её. Не дай перечить себе, — мужчину выводят из зала, и Брэндон, понурившись, возвращается к своей машине. Стало ли ему легче после этого разговора? Определённо нет. Как не перейти границу? Как сделать так, чтобы Мишель наконец поняла, чего от неё требуют? Как не угодить в комнату с решётками, обречённым на жалкое влачение остатка лет в жалкой коробке… Брэндон с каким-то неприятным чувством груди садится в машину. На работу отправляться не хочется. Хочется выплевать отвратительную жидкость из своих лёгких, которая не даёт спокойно вздохнуть. Каждое движение дыхательного органа причиняет боль. Мужчина не знает, что происходит вокруг него, что он должен делать, как он должен жить. Воспоминания о детстве тяжёлым грузом ложатся на его плечи. И, кажется, он не готов его нести. Всё то время, что он прятал свои чувства под маской насмешливого умника, он не задумывался о том, что будет, когда прошлое вновь настигнет его. Он надеялся, что не настигнет. Брэндон крепко сжимает руль, поворачивает к дому, отправляет машину в гараж и выходит на улицу, вдыхая разряжённый воздух. В небе всё ещё ходят грозовые тучи, где-то вдалеке гремит, в каких-то частях города наверняка до сих пор льёт дождь. Мужчина проходит в дом и слышит, как со стороны спальни раздаются аккуратные шаги лёгких ножек. Брэндон замирает, не желая сейчас сталкиваться с Мишель. Он не успеет надеть привычную маску, а она увидит его таким. Ранимым, не в состоянии отпустить собственное прошлое. С одной стороны — убеждение в правоте отца. С другой — смерть матери, ранившая в самое сердце. Чаша весов никак не может уравновеситься. За окном гремит ещё сильнее. Вспышка.