Отпусти меня

      Солнце. Солн-це. Мишель никогда не думала, насколько приятно произносить это ласковое слово. Словно прикасаешься к бархату и тонешь в бесконечных волнах этой ткани. Где-то сбоку поют свои неизменно очаровывающие песни безобидные птички, вызывающие мягкую улыбку, и даже шум большого города не способен заглушить трели природы, тут и там разбросившие корни прекрасного.       До занятия остаётся час, и девушка, отказавшись от такси, бредёт по едва наполненным людьми улицам. Рабочее время, лишь изредка на пути встречаются те, кто ничем не обременён и имеет возможность насладиться тёплой безоблачной погодой. Несмотря на палящее солнце, Мишель надела лёгкий свитер и плотные лосины. Выносить сор из избы, конечно, не хочется.       Поворот ключа, короткий щелчок, и девушка входит в непроветренное помещение, наполненное духотой и грязью. Она и не помнит, когда последний раз убиралась здесь, единственное ведро, пара тряпок и швабра одиноко стоят в углу пустой подсобки. Жалкое зрелище.       «Нет, так дело не пойдёт», — проносится в голове Мишель, после чего она берётся за принадлежности для уборки и начинает приводить студию в порядок. Движения рук отдают болью где-то внутри, но она терпит всё, словно истинный воин. Эта мысль кажется забавной, она позволяет забыть о том, что было; развеять дурные предчувствия о том, что ещё будет; остаться в моменте.       Всё наладится. Нет, всё должно наладиться, обязательно. Он доверяет ей, любит её, конечно, любит. И вскоре поймёт, что всё, что произошло, было всего лишь отвратительной ошибкой, о которой они оба просто забудут.       И тут же дьявол на втором плече шепчет, что этого и не должно было случиться. Истинно любящий человек никогда не пойдёт на такое, даже для того, чтобы удержать близких. Мишель бросает в жар, она недовольно топает ногой, отбрасывая швабру, и смотрит на себя в зеркало. Пугающе бледная и растрёпанная. Стоит научиться держать себя в руках.       Но нервы на пределе, она чувствует, что ужасно устала от мыслей, похожих на разбросанные осколки тарелки. Сейчас — одни, завтра совершенно другие, даже за долю секунды способно поменяться её мнение. А жить-то хочется. И жить нормально, без страха сделать что-то не так, без ужаса, когда видишь занесённую над тобой руку. А жить-то хочется не одной, а именно с тем человеком, которого когда-то давно она выбрала сама.       — Всё, надоело, хватит! — в сердцах кричит Мишель, ногой пиная, как ей казалось, воздух, но, тут же почувствовав краем ботинка что-то твёрдое, она с ужасом понимает, что вся вода теперь на паркете. К глазам подступают слёзы беспомощности и непонимания. И непонятно, из-за чего эти чёртовы слезинки сейчас катятся по щекам: то ли из-за сложившейся ситуации, то ли из-за воды на полу.       Девушка прикрывает лицо влажными и неприятно пахнущими ладонями и садится на корточки, позволяя лицу стать мокрым не только из-за воды. Почему жизнь не может стать проще, почему вселенная считает, что обязательно нужно жить в лабиринте без выхода?       Нет, так тоже не пойдёт. Она шла сюда для того, чтобы развеяться и перестать думать о том, что так гнетёт её. Нужно собраться. Не ради себя, а ради людей, которым она не намерена рассказывать о своих мучениях. Глубокий вдох, во время которого она поднимается на ноги, тихий выдох, изгоняющий негативную энергию. Мишель где-то прочитала, что, если ты хочешь почувствовать себя лучше, нужно улыбнуться. Самому себе, другим людям, не важно. Главное, сквозь слёзы и боль выдавить улыбку.       На душе стало легче. Вода распределена по всему помещению, а злосчастное ведро убрано туда, где ему и место. Лицо умыто и не похоже на раздувшийся помидор, Мишель готова принимать учеников и заниматься тем, что она любит всей душой.       — Добрый день, можно? — на пороге появляется лучезарный Орландо с неизменной широкой улыбкой на смуглом лице. Зелёные глаза сияют на солнце, словно изумруды, и Мишель не может не улыбнуться в ответ.       — Конечно, можно, привет, — девушка отводит плечи назад, разминая спину, и добавляет. — Вы пока разминайтесь, мне нужно отойти в кабинет.       Дождавшись понимающих кивков, Мишель закрывает за собой дверь кабинета и хватает телефон. Никаких пропущенных звонков и сообщений. Девушка облегчённо вздыхает и переводит телефон из беззвучного режима в обычный. Хорошо, что вовремя вспомнила.       Хореограф присоединяется к общей разминке, оставив мобильный на широком подоконнике. Звук она поставила на максимум, чтобы услышать звонок, поэтому переживать больше не о чем.       — Итак, начнём с той связки, что я показала вам в прошлый раз.       Мишель ещё раз повторяет движения, а затем проходится по залу, наблюдая за правильностью их выполнения и поправляя, если что-то ей не понравилось. Гибкие, пластичные и явно с танцами знакомые не понаслышке с самого детства, ребята определённо радуют своего «учителя», как в шутку они называют Мишель. И хотя так оно и есть, девушка считает, что ничему их не учит, лишь направляет.       — Теперь нужно придумать плавный переход к следующей части. Что, если так? — Мишель показывает несколько движений, поворот и поворачивается к парням, вопросительно смотря на их лица. — Неужели не нравится? Вы меня обижаете, — смеётся девушка. — Ну что ж, раз вы такие привередливые, предлагаю второй вариант.       Отработка выбранной связки занимает ещё около часа с небольшими перерывами, и за окном уже во всю свою великую мощь светят обжигающие лучи послеполуденного солнца. Мишель обмахивается потрёпанной тетрадкой, неожиданно найденной в одном из ящиков её стола. Пролистав несколько страниц, девушка понимает, что это её старый альбом с рисунками. Она любила рисовать, когда не была занята танцами. Она всегда считала, что искусство никогда не перестаёт бить ключом в человеке, поэтому истинно творческая личность — это та личность, которая никогда не перестаёт что-то создавать.       — Тебе не жарко, Мишель? На улице сегодня настоящее пекло, — раздаётся голос Орландо, наполненный, Мишель это знает наверняка, лишь заботой о ней.       И всё же она вздрагивает. Пытается справиться со страхом, который, конечно, виден на её бледном по сравнению с Орландо лице. Да, ей определённо следовало бы когда-нибудь просто отдохнуть, наслаждаясь палящим солнцем, где-то на берегу моря с шумом подступающих и отступающих солёных волн в ушах. Парень смущённо смеётся, глядя на Мишель, похожую на испуганную лань во время сезона охоты.       — Да ты никак испугалась, — произносит он бархатным голосом, в котором хореограф почему-то слышит не только лёгкую насмешку. Ей становится некомфортно осознавать, что она может вызывать в ребятах ещё какие-то чувства помимо уважения и благодарности.       — Витаю в облаках всё утро, — признаётся девушка, потирая ладонью левое предплечье. Хочется убежать от всех сложностей этого мира, укрыться в своём собственном, где нет как будто бы липких на ощущение негативных эмоций. В этом мире постоянно светило бы солнце, пели бы птички и журчал бы поблизости узенький ручеёк с прохладной водой.       — Что-то случилось? Или, наоборот, всё резко стало слишком хорошо? — Мишель пожимает плечами, сама не зная ответа на этот вопрос. И всё же в последнее время ей становится всё труднее перебить слишком шумный поток мыслей, такой же бурный и крутой, как горная река: никогда не знаешь, в какую сторону повернёт через секунду. — Твой… эм, парень больше не достаёт тебя? Не стесняйся сказать, если что-то пойдёт не так, ты же знаешь, мы все готовы тебе помочь.       По спине пробегает жгучий холод, и Мишель снова вздрагивает, но тут же берёт себя в руки. Она качает головой и отвечает, что всё в порядке. Правда ли это? Она пока не знает. От Брэндона не ожидаешь спокойной и уютной семейной жизни. Девушка, никогда не катавшаяся на американских горках, готова поклясться, что отношения с Брэндоном похожи именно на них.       — Давайте отработаем ещё раз всё, что у нас за сегодняшний день получилось, и на этом разойдёмся. Только сообщите мне попозже хотя бы примерную дату следующего занятия.       Мишель бегло кладёт тетрадь на подоконник и становится в центре зала. Парни кивают и поднимаются для финального прогона получившейся половины номера. Мишель не знает, не видит и не слышит, но совершенно точно чувствует, что остальные члены команды шепчутся у них с Орландо за спиной порой во время перерывов, когда они чуть отдаляются от группы. Конечно, это кажется безобидным, вряд ли они чему-то завидуют или плюются ядом, но всё же иногда становится неприятно думать об этом.       — Ну, всё, пожалуй, на сегодня хватит, — последний аккорд выбранной мелодии затихает, хореограф поворачивается к своим ученикам и оглядывает каждое вымотанное лицо. Кто-то обессиленно вздыхает, кто-то, кажется, готов продолжать вплоть до позднего вечера, а кто-то наверняка уже думает о вкусном обеде в кафе неподалёку. Все разные, но объединённые общей страстью. Мурашки по коже.       Мишель прощается с парнями, закрывает студию изнутри и устало плетётся в кабинет. Кожаное кресло неприятно трётся о вспотевшие открытые участки тела, и девушка без конца ёрзает, пытаясь найти удобное положение. Никаких пропущенных звонков или сообщений, но это не огорчает девушку. Написать или позвонить ей мог только Брэндон. И это даже к лучшему, что он не ищет её.       Внимание отвлекает воспоминание о тетрадке, оставшейся в зале. Не без труда девушка поднимается, проходит в нуждающееся в проветривании помещение и, взяв импровизированный альбом, принимается за открытие всех окон. Спустя пару секунд тело начинает обвевать лёгкий ветерок, и Мишель, довольная своей работой, удаляется наконец в кабинет.       К первой странице она явно не была готова. Хлопком закрыв тетрадь, девушка трясущимися руками пытается убрать её подальше, на самый дальний край стола. Она уже и забыла, что в самое начало поместила уже потрёпанную, со следами слёз семейную фотографию. Бьющий ключом фонтан, счастливая влюблённая пара, положившая руки на плечи своих двух детей, одна девочка была совсем маленькой, в детском комбинезончике в горошек, хмурая и серьёзная, а вторая, взрослее, хрупкая начинающая танцовщица, зажмурила глаза от слепящего солнца в самый неподходящий момент.       Мишель знает эту фотографию наизусть. Сколько же горьких часов она провела сидя с ней в руке и оплакивая эти родные лица! Не в состоянии остановиться, она никак не могла насмотреться на людей, которых уже не было на этом свете. Как же быстро билось сердце, забивалось в самые тихие уголки в попытке сбежать от реальности, словно, если закрыть глаза, то можно было вернуть их.       И что самое страшное — она все эти годы, все эти наполненные нестерпимой, доводящей до слёз боли шесть лет жила с мыслью, что и ей должно было быть суждено сесть вместе с ними в ту машину. Но ей вздумалось закапризничать, топнуть тонкой ножкой своенравного почти совершеннолетнего подростка, мол, не хочется мне ехать за подарками какой-то там троюродной сестре, выходящей замуж за очевидно недалёкого автомеханика с зачатками пивного животика. А после, на похоронах, ей было противно даже слушать их извинения и сочувственные фразы, от которых не было никакого смысла. Разве это вернёт ей семью?       И вот теперь лучезарные лица родителей и хмурое сестры смотрят на неё, когда она вновь собирается с силами и открывает тетрадь. Даже спустя столько лет всё ещё больно. На следующей странице — подарок маме на день рождения — её портрет, достойный картинной галереи, как в шутку говорила мама. Розовые волосы, фиолетовые глаза и зелёный рот явно не соответствовали реальности, но что оставалось пятилетнему ребёнку, когда остальные карандаши или сломались, или потерялись.       Улыбка сквозь слёзы. Каракули Молли, когда той было не больше двух лет. Отпечатки их маленьких ручонок, когда они хотели запечатлеть тот момент. Мишель листает свои детские рисунки, страницу за страницей наблюдает за развитием своего уровня рисования, пока не стали появляться наброски из того самого периода, когда света не осталось даже в душе.       Примерно в этот момент она встретила Брэндона , подарившего ей надежду на то, что мир ещё может окраситься в яркие цвета. Первый цветочек на поле разрисованной чёрным карандашом страницы: первый поцелуй. О, как же ей было страшно! Ей, неопытной девятнадцатилетней девушке, только недавно пережившей страшную потерю. Страшно было вливаться в новую жизнь без родных, довериться одному единственному человеку, отдать ему на защиту своё сердце.       И что же из этого вышло?       И всё пошло по кругу. Мысли, что Мишель так тщательно пыталась выбросить из головы этим утром, вновь настигают её. Ей страшно. Страшно, что это будет длиться до бесконечности. Подозрения, скандалы, громкие слова, о которых даже думать невыносимо. И наконец… какой-то из старых или свежих синяков жалостно откликается на тягостные воспоминания.       Мишель боится. Боится, что не сможет выйти из этого порочного круга. А оснований для этого много, но самое главное — ей просто некуда идти. Она останется совсем-совсем одна без единой поддержки, без мягкого слова и тёплых объятий. Девушка не сомневается: любить Брэндон умеет, вот только порой не может сдерживать себя и свои обременённые ревностью эмоции. Но что, если удастся от них избавиться?       Тогда она должна будет пожертвовать тем, что имеет: горячо любимым занятием. Но почему всё сводится к этому? Неужели он думает, что, выбери она другую профессию, всё станет по-другому? По щелчку пальцев её перестанут окружать мужчины? Хочется зарыться с головой под одеяло и лежать, лежать… Без назойливых мыслей, которые похожи на неугомонных комаров летней ночью, когда из-за жары оставляешь окно открытым.       И всё же нужно что-то придумать. Сама мысль о возможном выборе между страстно любимым Брэндоном, который все эти годы был для неё единственной опорой в жизни, и карьерой, к которой она шла через всё мучительное детство, проведённое в школе танцев, когда по возвращении домой не чувствуешь ног, а на тело опускается приятная, но такая жгучая боль.       Холодок пробегает по хрупкой спине девушки, стоит ей лишь подумать об этом. Должен же быть какой-то выход, должен ведь?       Перед глазами проплывает вечно улыбающийся Орландо с его заботливым тоном манящего баритона, его ненавязчивая, даже наоборот, подкупающая галантность. Действительно ли он может проявлять ей знаки внимания, даже зная, что сердце её занято? Нет, конечно, нет, проносится в голове у Мишель, глупая ты дурочка, он всего лишь хорошо воспитанный молодой человек. К тому же она слишком мало его знает, чтобы делать иные выводы.       Но довольно. Работа закончена, учеников на сегодня больше нет, а потому Мишель может собираться домой, где её ждёт вкусный обед, который, к слову, предстоит ещё приготовить. Она вздыхает, небрежно кидает в сумку телефон, тетрадь, передавшую сегодня привет из детства и юношества, кладёт обратно в ящик и покидает помещение, предварительно закрыв все окна.       Снова поворот ключа, щелчок, и Мишель, обернувшись, едва не вскрикивает, обнаружив на парковке машину Брэндона. Мужчина сидит в салоне, уткнувшись в телефон, а девушка, ловя момент, пытается разобраться в выражении его лица. Хмур ли? Или, наоборот, весел? Почему он здесь? Разве не должен быть на работе?       А в следующую секунду голову пронзает дикая мысль. Как давно он здесь? Не следит ли за ней? И самое страшное.       Не увидел ли он парней?