Диминуэндо

Фуго очень повезло, что в среду им с Лаурой дали выходной. Паннакотта решил, что пора сделать первый шаг к тому, о чем его просил покойный Эннио. Хотя бы полшага — собрать всю информацию о том случае… К синьорине Минестроне он решил пока что не заходить — не надо тревожить семью Эннио после того, как они пережили потерю. Мысль о том, чтобы поговорить с Лаурой об этом, переворачивая её самые отвратительные в жизни воспоминания, Фуго отмел сразу. Он пытался разобраться, зачем он, слушаясь умирающего друга, так рьяно летит исполнять его желание? Ради чего, ради чего?! Бруно бы уж точно мог как-нибудь разрулить эту ситуацию и вычислить того гада, который уничтожил семью Амаретти. Но рядом не было ребят и больше никогда не будет, — думал Фуго. «Корабль» словно опустел без Минестроне. Тёплая атмосфера, которая царила, когда он был за барной стойкой, исчезла. Новый бармен относился к дуэту пренебрежительно. Это был невысокий и тонкий человек, смотрящий всегда исподлобья. Рядом с ним было ужасно неуютно. Фуго и Лаура в перерывы перебивались бутербродами из дома, прячась в гримерке. Певица каждый раз делилась едой с парнем, но тот краснел и отказывался. Иногда они обсуждали новые песни, иногда вспоминали Эннио и тут же замолкали. В полдень он отправился к зданию университета. Это было большое красивое здание, раскинувшееся своими корпусами на одной из центральных улиц. У Фуго даже защемило сердце, когда он, глядя на эти величественные стены, вспомнил дни своей учебы. Когда он, угловатый и маленький подросток, каждый день поднимался по мраморным ступенькам, посматривая на часы, и шагал на лекции, окруженный толпой людей, намного старше его. «Что я делаю со своей жизнью?» — мысленно усмехнулся Фуго, поднимаясь по ступенькам. В папке Эннио оказалось не так много информации, как он ожидал. Несколько газетных вырезок, лаконично сообщающих о том страшном происшествии, некролог профессора Амаретти, заметки, написанные неразборчивым почерком, телефонный номер адвоката… Негусто. Поэтому после визита в университет, где когда-то работал отец Лауры, Паннакотта решил навестить библиотеку. Возможно, в интернете или в старых газетах он сможет найти чуть больше сведений. Возможно, но не точно. На охране Фуго сказал, что он бывший студент профессора Амаретти и что он бы очень хотел обсудить с ним его книгу. Охранник покачал головой и сказал, что профессор умер, но предложил ему пройти и, если повезет, увидеться с друзьями покойного. — Амаретти… Он был замечательным человеком, — рассказал ему другой профессор. — Вам очень повезло, что вы имели счастье быть ним знакомым и слушать его лекции. «Всеобщая история» прекрасный учебник, исключительно прекрасный. Не правда ли, написано очень понятным языком. Студентам нравится, только по нему и готовятся… А что вы хотели еще спросить?.. Да, этот гонщик учился здесь… Бедный Амаретти… Я слышал, что они с женой переходили дорогу в неположенном месте… — Профессора обожали все. А я вас не помню… Я с Амаретти с самого начала его преподавания. Вас в первый раз вижу. — Амаретти просто был пьян… О покойных либо ничего, либо хорошо… — Давайте я провожу вас к мемориальной доске? Профессор смотрел с фотографий светлыми добрыми глазами, и их миндалевидной формой с хорошо выраженным верхним веком он напомнил Паннакотте Лауру. Вероятно, он был светловолосый или седой… От черной ленты Фуго охватило странное чувство боязни и волнения, и это мешало ему двигаться дальше. Он стоял у доски минут шесть, зачем-то всматриваясь в лицо покойного профессора. Фуго понял, что поход в университет оказался абсолютно бесполезным. Ему удалось без труда найти нужных людей. Все эти «друзья Амаретти» и малейшего представления не имели о том, что произошло на самом деле, и черпали информацию из газет. Перед библиотекой Фуго навестил забегаловку, где очень быстро пообедал, и почти сразу же, запихивая в рот оставшийся кусок пиццы, запрыгнул на автобус. В библиотеке Паннакотта занял место у компьютера. Корпус чудо-машины был похож на телевизор — такой же белый матовый пластик, выпуклый экран. Фуго проштудировал все новостные сайты, где засветилось сообщение о трагедии с профессором Амаретти, но кроме общих фраз и уже знакомой информации ничего интересного больше не было. Тем более далеко не все выпуски газет попадали в интернет — до сих пор они сшивались в огромные папки, которые постепенно превращались в тома. Развернув одну из таких сшивок, Фуго громко чихнул. В лицо попало облачко пыли. В одной газете сообщили имя водителя, и Фуго, не веря своим глазам, впился взглядом в эти мелкие строчки. Каждая буква делилась на крупные пиксели. Каждая буква этого проклятого имени. Паннакотта нахмурился, склонив голову - его обвило легкое чувство дежавю.

***

После очередного выступления молодые люди проскользнули в гримерку. Фуго еще раз оглядел свою «зону отдыха» с толикой презрения. Небольшое тусклое помещение, заставленное шкафами, казалось еще меньшим по размеру, а у противоположной стены стояли старые стулья с драными подушками. От зеркала с круглыми лампочками, — некоторые из них были разбиты, по периметру ему становилось как-то не по себе, тоскливо. Лаура села у окна. Её неподвижная тонкая фигура неясно выделялась в полумраке комнаты. Девушка повернула голову к окну — на улице зашумел дождь. Фуго присел рядом с подругой, сгорбившись и не глядя в её сторону. — Я больше не хочу петь ту песню, — тихо сказала Лаура и отрицательно покачала головой, зажмурившись. — Почему? У тебя хорошо получается. — Воспоминания, Панна… — Ты про… — пробормотал Фуго, в очередной раз представив — Да, про Эннио… Мне так больно терять тех, к кому я привязалась. Расскажи мне, почему люди такие хрупкие? «Если бы только я знал ответ на твой вопрос», — подумал Фуго и лишь вздохнул в ответ, поёжившись от холода. Он чувствовал себя больным, несчастным, погруженным в ужасающую досаду. Лаура подбежала к окну и глухо ударила кулаком по стеклу. Её плечи затряслись. Плакала она беззвучно, и только лишь сбитое поверхностное дыхание выдавало её слёзы. Фуго не понял, что на него нашло. Ему вдруг очень захотелось обнять её и успокоить. Паннакотта сделал шаг вперед, а Лаура развернулась к нему и сама первая прильнула к парню и сцепила руки у него на спине, уткнувшись носом в его грудь. Фуго вздрогнул, почувствовав её живое и нервное тепло. Окно распахнулось, и в темную гримерку ворвался холодный ветер. Паннакотта сначала невесомо прикоснулся к её трясущимся плечам, а потом прижал к себе крепче. Волнистые волосы Амаретти пахли лавандой. Он потерял счет времени. Ему было все равно, сколько они простояли так, обнявшись, все равно, что уже совсем скоро новое выступление и там наверху уже всех их обыскались. — Спасибо, — тихо сказала Лаура и неторопливо отстранилась от Фуго и подняла подбородок. Она, не отрываясь, смотрела на него глазами, в которых застыли слёзы и поразительный блеск. Напускную гордость как рукой сняло. Перед ним стояла настоящая, живая, эмоциональная Лаура. — Возьми и вытри сопли, — буркнул Фуго и протянул девушке свой носовой платок. Та хитро сощурилась, чуть улыбнувшись, и провела хлопковой салфеткой по щекам, смывая кусочки поплывшей подводки. Возвращая платок, Амаретти приподняла правую руку и, вычурно выставив мизинец, качнула его серьги-клубники. Молодой человек недовольно сжал губы и перехватил её запястье. — Отпусти мою руку, пожалуйста, и пойдём уже, нас наверняка заждались, — полушепотом сказала Лаура, осторожно заглядывая парню в глаза. Фуго разжал хватку, а Амаретти наоборот коснулась его ладони и медленно сплела их пальцы. Паннакотта почувствовал толчок в сердце, словно короткое замыкание, и ему вдруг стало трудно дышать. Лаура отдернула свою руку и, уставившись в пол, шагнула в коридор. Фуго заметил, как её щеки густо покраснели.