Wildest Dreams

Недавно в нашего worldwide handsome был день рождения, и ясное дело,я не могла не написать о нем,он же такой лапочка!)))...надеюсь понравится И кто ждет юнгуков-еще немного подождите и будет вам свет, у Юнги вот-вот включиться мозг))) *** Просыпаться от солнца, это как ранняя плюха в лицо, своими светлыми лучами мажет через окно прямо по глазам. От этого точно проснёшься. Только недавно была облачная погода, дождь, а сейчас вроде даже потеплело. Осень в этом году очень странная, несмотря на то что ноябрь довольно теплый, что порой можно в одной толстовке ходить. Юнги вчера пошел спать в свою старую, маленькую комнату, расстелил футон на полу и лег, накрывшись одеялом. Они раньше жили совсем бедно, у Юнги не было нормальной кровати, но он не жаловался, ему нравилось спать на футоне, но и сейчас они тоже не купаются в роскоши, но не все так печально. Хоть дом хороший, остался в наследство от отца, и можно было продать его и получить за него много денег, вот только рука не поднималась это сделать, ни тогда, ни сейчас. Немного еще полежав, он поднялся, надевая на себя одежду и осматривая свою комнату. Давно его здесь не было. Чаще омма приезжала к нему, чем он в Тэгу, слишком много неприятных воспоминаний для него. Ничего не поменялось, все на своих местах, светлые занавески на окнах, где в старших классах он баловался зажигалкой и случайно поджег, до сих пор есть черное пятно, хорошо, хоть вовремя потушил, и дом не сгорел. Старые обои довольно хорошо сохранились, только видно, что мать пыль протирает и убирает, потому что чисто в комнате. Мин смотрит на прибитые полочки возле комода, старые игрушки и фигурки кумамона так и стоят, и смотрят в ответ. Разные кассеты, старый магнитофон, все еще рабочий, позвольте заметить, Юнги его лелеял как дитя, вот это раритет, старый кнопочный телефон, в углу обшарпанный баскетбольный мяч, как сегодня помнит, как он играл в баскетбол после школы, что угодно, только не учиться, даже для своего роста он таки был не плох, даже выиграл чемпионат в школе, радости было полные штаны, ну это образно. Плакаты разных рэп исполнителей на стенах, а также гитара с расстроенными струнами, которую он променял на фортепиано, так и лежит возле маленького столика, где еще стоит старый компьютер Юнги, реально, не комната, а сплошной раритет. Омма даже сохранила старые тетради с младших классов Юнги, так же валяется пошарпанный рюкзак, который Юнги тоже не мог выбросить, отец подарил. Все такое родное и одновременно далекое давит старыми воспоминаниями. Он подходит к полке и вынимает оттуда старый, обшарпанный, чёрный блокнот с песнями, которые писал ещё в школе, и удивляется, почему его не забрал с собой или не выбросил. Он перелистывает пару страниц и… и оттуда выпадает на пол фотография в стиле полароид прямо под ноги Юнги. На фотографии двое счастливых ребят обнимаются с улыбками на лицах. Юнги нагибается и с хмурым выражением лица поднимает фото, где изображен он. С ним. Вместе. С губ слетает иронично насмешливая улыбка. «Прошлое не должно влиять на твое будущее.» Легко говорить. Он с заднего кармана вытягивает зажигалку и подпаливает край фото, смотря, как огонь его пожирает. Пусть огонь заберёт все с собой. Воспоминания, боль и страх. Он смотрит, как огонь быстро сжигает и добирается до середины, где сгорают их улыбки, разгибает пальцы и выпускает из рук фотографию, она падает и в полете сгорает. Остаётся только пепел. Он наступает на него правой ногой и размазывает по полу. Он к нему больше ничего не чувствует, ни любви, ни восхищения, ни отвращения. Ничего. В его сердце уже поселился другой. И это совсем другие чувства. Те, что даже не описать. Они выше. Они невероятно сильнее и от этого совсем не легче. Потому что понимает, как он попал, сгорел. Влюбиться не в гея. И самое болезненное то, что от них уже не избавишься, как бы не хотел и не старался. От такого не избавиться. Потому что оно внутри. Плывет по телу с именем «Чонгук» и разливается по венам мелкими песчинками, их не соберешь, они растворяются в тебе. Но прав он в одном. Прошлое должно остаться в прошлом, оно не должно тянуть его вниз. Но все равно страшно. Страшно быть брошенным и растоптанным опять. Он выходит подавленным на крыльцо дома и, садясь на ступеньку, закуривает. Может быть не лучший вариант начинать курить с утра, а потом пить горький черный кофе без сахара. Это к ничему хорошему не приведет, но от старой привычки никак не избавиться. Ему так немного легче. Хочется просто забыться, а ещё лучше раствориться. – Вот ты где, – омма легко встряхивает его волосы сзади и садится рядом с ним. – Я бы хотела от души на тебя наорать, что курить нельзя, только вот ты у меня такой взрослый уже. Но попросить я могу тебя, чтобы ты бросил эту плохую привычку, сын. – А ты просто не смотри, омма, – тушит сигарету Юнги, чтобы не дымить на севшую рядом мать и смотрит прямо, лишь бы не на нее. – Я ведь беспокоюсь за тебя. – В самом деле, в ее глазах плещется тонна тревоги и беспокойства, она знает, что Юнги очень ранимый и тяжело перенес смерть отца и расставание с парнем, хоть прошли годы, а он только больше затягивается в эту боль, которая давно должна было отступить. – Я в порядке, омма. – Знаешь, когда говорят в порядке, это значит, что ни черта не в порядке, – не сдаётся мать. – Омма. Со мной все хорошо. Ну почти. От слова совсем нет. – Я приготовила завтрак. Составь мне компанию, – решает дальше не давить на сына, он слишком похож на нее своим характером. Вечно замкнутый и одинокий. Юнги всегда был один, были знакомые, с которыми он редко виделся и ходил гулять, но он больше любил проводить время с отцом или один. Чистый интроверт, а сближаться с людьми – это было еще то задание для него, почти что невыполнимое. Всегда замкнутый в себе, в своем мире. В своих исписанных текстами песен блокнотах. – С радостью, – одаряет мать милой улыбкой и приобнимает ее. Омма не должна его видеть подавленным. Два дня проходят спокойно. Он помогает матери с домом и другими мелочами. Когда она на работе, он просто спит или пишет музыку, «So far away» пишется на одном дыхании. «Мечта, с которой мы будем вместе от начала до конца», строки сами ложатся на листки блокнота, и даже одинокая соленая слеза падает. «Вместе» звучит так неправдоподобно и далеко, особенно для Юнги. Мысли никак не покидают его голову, а тем более имя «Чонгук», как бы ему этого не хотелось. Он старается забивать голову всем, чем может, но…выглядит в самом деле жалко. На третий день ничего не меняется. Он ходит по дому и все осматривает, так много накатывает воспоминаний, что оказывается здесь быть совсем не легче. Он припоминает отца. Юнги точно не удался в него ростом, его абоджи был высоким и сногсшибательным. Омма говорила, что за ним много кто бегал, а он выбрал ее, ей было только девятнадцать лет. Словно любовь до гроба. Странно все это. Он любил своего отца, в принципе, как и положено детям, абоджи всегда был с ним. Он помнит, как тот покупал ему после работы сладости, хоть денег было у них немного, но на Юнги никогда не жалели, ходил с ним гулять, учил с ним уроки, играл в баскетбол. Даже учил, как надо знакомиться с девушками, на что маленький Юнги кривился и не понимал, зачем ему это. За все пятнадцать лет его не тянуло ни к одной девушке, уж потом он понял, почему. Только вот он не очень помнит, чтобы отец был с матерью. Он так редко видел их вместе, счастливыми или просто держащимися за руки, а когда просыпался посреди ночи, чтобы попить, всегда находил отца в гостиной расположившегося на футоне, но Юнги молчал, мало ли что, может, отец напился и не хотел пьяным вваливаться в их комнату и дышать перегаром на омму. А после, после его уволили с работы, он долго не мог найти другую хорошо оплачиваемую, да хоть какую, словно весь мир сговорился против отца. Потом пошли кредиты, ссоры, Юнги вспоминает много их ссор с матерью, хоть они закрывались у себя в комнате, но все было слышно. А потом… авария. И похороны. Все, что Юнги услышал, это фамилия Чон и «Jeon Group», его отец и «виновны». Эти слова чётко засели у него в голове и никак не выходят оттуда. Омма ничего не рассказывала. Говорила, что мал ещё, только ему уже было пятнадцать, он был уже достаточно осведомлён, но, наверное, всё-таки не для матери. Позже у нее появилась депрессия, которую она скрывала от сына, но Юнги не был ни слепым, ни глуп. Он решил, что лучше будет молчать, так ей будет легче и, может быть, ему, хотя у самого отравленным плющом внутри разрасталась депрессия. Потерю они тяжело переносили, что мать, что сын. Юнги из отчужденного, замкнутого и недоверчивого состоянии выводил Он. За что и спасибо. Но на этом все. Но теперь-то он уже имеет право знать. Мать приходит вечером после работы, она работает экономкой в одной семье, что Юнги не очень нравится, но он молчит, поскольку она говорит, что ей неплохо платят, а жить на что-то надо, тем более у нее нет образования, она в двадцать родила Юнги и не закончила учебу. Он накрыл на стол, приготовил ужин, рис с жареными ребрышками и самгёпсаль, а также закуски, без кимчи никуда, немного дорого, но раз можно и мать побаловать, не жалко, правда пришлось повозиться, но времени у него было достаточно, и готовка его отвлекала от глупых мыслей. Омма пришла немножко уставшая, но очень обрадовалась такому пиру. Они садятся за стол и начинают есть, попивая соджу, омма хвалит Юнги, что он уже готовит лучше, чем она, на что его щеки немного розовеют. На самом деле он готовится начать разговор. Точно не приятный для нее. – Омма, – пауза, собраться с силами и спросить. – Ты была счастлива с абоджи? – Мать открыла широко глаза и смотрит на сына. –Ты о чем? Конечно, я была счастлива. У меня родился ты. – Откусывает последний кусок на ребрышке, запивая стопкой соджу. – Я не спрашивал о себе. Ты любила отца? – Глаза матери потускнели, и в них проглядывалась обида, хоть она всеми силами старалась этого не показывать. – Ясно дело, что да. Юнги, что за вопросы?! Ты пьян! – и даже не вопрос. Он не пьян, от бутылочки соджу его точно не понесет, а вот как она начинает защищаться нападением, это уже смешно. «Может, тогда спросить по-другому.» – А он тебя? – Ее палочки выпали из рук, она сделала вид, что случайно, и улыбнулась натянутой улыбкой под пристальный взгляд Юнги. – Кажется, я много выпила. – Ложь, она тоже так быстро не пьянеет. – Конечно, да. Юнги. У тебя глупые вопросы. Что с тобой?! Мы любили друг друга. – Нервный тон и тяжелые вздохи. Как мы знаем, ни к чему хорошему не приводит. Юнги кладёт на стол довольно толстый конверт с деньгами. – Я немного заработал. Отдай за кредит, хоть уменьшим сумму. Там четыре миллиона вон, знаю, немного, (но все же много, даже для этой суммы работать нужно долго и упорно) но все же. – Мать уже совсем поникла. Деньги. Воспоминания про отца, все у нее вызывало разрушительные, негативные эмоции, с которыми она старалась справляться, чтобы только сын не видел, как она ломается внутри. Она ему не говорила о кредите, смолчала. Однажды перед отъездом Юнги нашел конверт в тумбочке матери, разорванный пополам, наверное, забыла выкинуть или спалить, любопытство взяло вверх, и он составил вместе письмо и увидел просто цифры – номер счёта и сколько она ещё должна выплатить –в глазах сразу же поплыло, речь была не о тысячах. Откуда взять такие деньги – еще тот вопрос, у них их точно нет. – Юнги, – в тихом провинившимся голосе слышится вина. – Я знаю про кредит. Давно знаю. И я его выплачиваю, понемногу. Я только не понимаю, за что я плачу кредит. Там просто номер счета и все, – а дальше понеслись вопросы, на которые он хотел бы получить ответы, – За что такой кредит, омма? Почему отец взял такую большую сумму, и вообще, как ему дали? Я не понимаю! Это хоть законно? Ты же в этом не участвовала? – Мне так жаль, что я тебе не сказала. Но ты учился. Я не могла тебя тревожить. Я сама с этим разберусь. Просто закончи учебу и найди хорошую работу. Живи хорошо, Юнги, - с большим трудом проговаривала мать. - Это же такие большие деньги, откуда они у тебя? – Тяжелый вздох и виноватые глаза матери, от которых самому становится больно. – Лучше забудь, я сама справлюсь. Не надо тебе еще и этим голову забивать. Жизнь слишком коротка, – она подняла измученные глаза на него, – ты злишься? – Я не могу на тебя злиться. Я просто хочу узнать почему, – и уже уверенным, немного злым голосом, – и деньги я зарабатываю, не беспокойся, кредиты не беру! Я работаю, сдаю комнату и продаю музыку. Так что я буду оплачивать. Ты просто постарайся не прос…дом. – Хорошо. Хочешь помочь – пожалуйста. Мы справимся. Прости меня, я очень тебя люблю, сын. И отец тебя любил. Это все, что тебе нужно знать, – умело проигнорировала все вопросы «почему?». – Омма… – Зачем ты здесь? – Быстро перебывает сына уже напряжённым взглядом, тянется до бутылки и наливает им еще по стопке, и быстро выпивает. Ее тон серьезен. – Что!? Я приехал тебя проведать, Омма. – Ох, сын. Из тебя такой же лгун, как из твоего отца! Никакой! – Она встает из-за стола. – Спасибо, что приехал, но прятаться – не выход. – Она подходит к нему, целует в лоб. – Возвращайся, сынок. Тебя там, наверное, ждут. На этом она поставила жирную точку, дальше разговор не пойдет. Удивительно, первый раз в жизни Юнги злится, что убегает не он, а мать. Это он должен был сердиться и получить ответы, а его словно обвели как дурака. Из мыслей его выводит сообщение на телефоне, от Чонгука, он десять минут смотрит и думает. В самом деле, сбежал и даже не сказал куда, Чонгук точно волнуется, нужно его успокоить. Он решает, что здесь ему больше нечего делать, омма как всегда в своем панцире и не вылезет, не пробьёшь. Никого не напоминает?! Поэтому он просто пишет, что приедет завтра. Но хочется никогда, а если честно, хочется к Чонгуку, быть с ним рядом. И не покидает вопрос года, кто больший сплетник, Намджун или Сокджин? Видимо, у ребят точно язык без костей, что они все докладывают матери Юнги. *** Джин удачливый человек. Он родился в хорошей семье с отличными генами. Родители совсем не жалели денег на учебу сына и работали днем и ночью, потому что знали, видели энтузиазм и упорство сына, поэтому верили, что их сын добьётся своего и решили поддерживать его во всем. Сокджин приветлив в общении, с ним легко заводить знакомство и говорить, он открытый, веселый и хорош собой. Стройный, высокий, с завидной талией для девочек и пухлыми губами. С темно-карими выразительными глазами и обворожительной внешностью. Когда он идет по улице, все на него обращают внимание, даже агенты из разных компаний подходили и предлагали стать айдолом, на что он просто отвечал шуткой и уходил. Айдол – это не для него, он хочет спокойную и мирную жизнь без клеветы и хейтерства. Он уже в раннем возрасте знал, чего хочет, он всегда любил смотреть кулинарные шоу и готовить, посещать разные кафетерии. В своих мечтах он хотел открыть паб, а через годы, если повезёт, то сеть пабов по Корее. И вот он, юный и уверенный, после учебы открывает паб под залог дома родителей, которые поддержали и пожертвовали всем, и не пожалели об этом ни минуты, как бы не было страшно сначала. Даже когда признался, что он гей и на его удачу, родители от него не отвернулись, расспрашивали, не понимали, но приняли. У Джина есть младший брат, так что внуков они точно дождутся, если младший не выкинет что-то подобное. У его брата ветер в голове, но родители не расстраиваются, подрастёт и возьмётся за ум, может быть. Младший любит своего хёна и не злится, когда родители хвалят Джина больше, чем его, знает, что старший заслужил. Он ночами не спал, а учился, не то что Ким Вонхё, тому только игры компьютерные и мангу подавай, да с друзьями потусоваться. Паб приносит неплохую прибыль, они уже выплатили кредит под залог дома, Джин смог снять просторную однокомнатную квартиру и купить хорошую машину. Он сейчас копит на покупку квартиры в приличном квартале, только вот цены кусаются. В Корее удивительно высокие цены на недвижимость. Вопреки всему, единственное, в чем ему не везёт – любовь. Чертов купидон в трусах словно против него, стреляет не туда, куда нужно. Если один пил безбожно, и они расстались ещё нормально, то второй все время скандалил на ровном месте, да ещё хреновым альфонсом был, третьему только секс и подавай, а на чувства Джина вообще наплевать. Четвертый показался Джину тем самым, за которого выходят замуж. Они с Джексоном были вместе два славных года. Он был веселый, умный, энергичный, и секс что надо, Джин думал, что ему наконец повезло, если бы не одно «но», он узнал, что тот падаль последний ему изменял и не раз, и даже не два, унизил и растоптал его в своей любви. Такое не прощается. Да они уже почти жили вместе. Ссора была восхитительна, точнее расставание, все соседи, кажется, собрались, чтобы посмотреть на зарёванного Джина, который выбрасывал его вещи в коридор с трехэтажными матами. Чтобы залечить раны, он даже пробовал секс на одну ночь, но не для него это, не помогло. Он хочет чувствовать не только физически, он хочет отдать человеку всего себя. На этом все. Но даже после этого Джин не сдаётся и ищет того самого, не то что некоторые, хотя очень хочется забиться в угол и рыдать, но больше хочется быть с человеком, который будет тебя любить искренно. Он не трус и спасибо его чувству юмору, которое помогает ему выживать в этом жестоком мире. Может, это у него судьба такая, с деньгами, да без любви? Потому что, как ему может так не везти? Сначала все хорошо, а после все как в лучших кошмарах. Сокджин привык быть занятым и за кем-то ухаживать, он как мамка-наседка, любит своих птенцов. Он чувствует себя неуверенным, когда ничего не делает, и часто задумывается, что ему нужно сделать, чтобы стать счастливее, вне работы. Он всегда живет настоящим, не думает о прошлом, а также слишком сильно не заглядывает в будущее. Он запоминает счастливые моменты и забывает о плохих. Ему нравится жить сейчас. Он просто плывет по течению. Он благодарен за прекрасную семью, за «психов», с которыми дружит, он очень их любит, но то что у них у всех тараканы в голове ещё те, это точно не секрет, и за мелочи жизни. Он просто чувствует себя там, где он должен быть, на своем месте. Одним пятничным утром Джин собирался в паб, забил на машину и захотел пройтись, погода была хорошая, теплая. На него были надеты классические штаны до щиколоток, белая заправленная футболка, и черный простенький пиджак эффектно подчеркивал широкие могучие плечи Джина – его изюминка, если не брать во внимание его стариковские шутки, от которых в компании всем хочется умереть, неблагодарные дети, что тут скажешь. Он идет медленной походкой, любуется городом, подставляя лицо под лучи солнца, не страшно, он намазался защитным кремом. На улицах в такую рань много людей, все спешат куда-то, на работу, учебу, а Джин просто кайфует, одним словом, у него сегодня чудесное настроение. Он почти спокойно доходит до паба, если бы не одно «но» … Неожиданно он слышит звук рвущейся одежды на нем и чувствует боль на ладонях, на которые он удачно приземлился, ну, если сравнивать с побитыми коленками, то да – удачно. Джин оглядывается и видит упавший велосипед, у которого продолжают вертеться колеса, и испуганного ученика. – Извините, аджоси, я вас не заметил. – Парнишка помогает Сокджину подняться на ноги и склоняется на девяносто градусов, моля о прощении, боится даже глаза открыть. Хотя, если так посмотреть, он, мать вашу, выше Сокджина и крупнее. Если честно, Сокджин бы мог простить рваный пиджак, содранные ладони, на которых начинает выступать кровь, но не «аджоси»! Да что за нафиг, думает Сокджин, он молодой парень, какое ему аджоси, вы только посмотрите на его лицо! Ни морщинки! Идеальное, мать вашу! Нет, ну можно было бы сонбеним, хенним, но только не аджоси, ему только двадцать шесть, какой нафиг аджоси! Это удар ниже пояса, поэтому он таращится с возмущёнными вздохами на спину ученика, который даже не думает, видимо, выпрямляться. – Пацан. Выпрямись уже. – Даже голову не поднимает, как будто стенке говорит, думает Джин. – Извините, аджоси. Я могу отдать вам деньги за пиджак, только не сегодня. У меня их с собой нет. – И контрольный для сердца Джина: – Простите, аджоси! Джин уже сам думает отдать ему деньги, только бы аджоси не называл. Да вы что, еще у школьников деньги не брал. Неужто это Джин выглядит так грозно?! Точно нет. Он добрый и ласковый. – Да выпрямись ты уже. Не буду же я с твоей спиной говорить. – И пацан наконец услышал слова старшего, выпрямляется. На беду себе. Потому что красивее в жизни он никого не видел, он так и застывает, и смотрит своими темными глазами, разглядывая Сокджина. Идеальные пропорции лица, красивые пухлые губы и грустные мечтательные глаза. Высокий, но чуть ниже него, стройный. Идеальный, но кажется подавленным. Сокджин думает, что это уже просто финиш, минуту назад голову поднимать не хотел, боялся смотреть, а теперь таращится во всю. Что вообще с этими детьми не так?! – Ты сам-то как? Не ушибся? Зачем так гоняешь? – Ответа не поступает. Сокджин моргает и вздыхает. Нет, ну серьёзно, что с этими школьниками не так!? Он же видит, что Сокджин к нему обращается. – Ты говорить ведь умеешь, я же слышал. – Извините, аджоси, – провинившимся голоском сказал парнишка. Ну все, держите Сокджина семеро, он начинает злиться на такое количество оскорбительного для него «аджоси»! – Какой я тебе аджоси! – начинает закипать Джин. – Мне двадцать шесть! Не сорок! Лучше зови меня хёном! – прикладывает руку к переносице, потирая, успокаивается и только вздыхает, прикрывая глаза. – Ты сам-то не ушибся? – Ну… – все, что выдал из себя школьник. Да, немного. Сокджин уже забыл и про ладони, которые саднят от боли, и про пиджак и осматривает мальчишку. На коленке порвана штанина, и выступает кровь, рубашка тоже порвана на локте, и виднеется пара свежих царапин. Наверное, пацан тоже нехило приложился к земле. Но удивительно, как он быстро поднялся и помог Сокджину встать. Молодой организм, что ещё сказать. – Пойдем. Мой паб недалеко. Промоем тебе раны, не хватало, чтобы ты еще упал где-нибудь. Сокджин сам не знает, почему занялся благотворительностью, но смотреть на пацана было жалко. Глаза полные вины, отчаяния и тоски, его опущенные плечи говорили сами за себя – ему жаль, что он сбил Сокджина. Он поднимает велик и молча идет за Джином. Они заходят в паб с заднего входа, Сокджин говорит оставить велик на улице, никто не украдёт. Внутри работники здороваются с шефом и наблюдают за пацаном, что плетётся сзади, исподтишка на все поглядывая. Сокджин пропускает его в кабинет первого, говорит садиться на диван, а сам идет к аптечке. – Меня Ким Сокджин зовут, – становится на колени перед школьником Джин и смачивает ватку в перекиси водорода, – а тебя? – Шону. – Ну хорошо, Шону. Кратко. А настоящие имя-то есть? – обрабатывает рану на ноге младшего, а тот хоть бы звук издал, что печет. Нет. Прям как непробиваемая скала. Впрочем, он сам бы мог себе ранки промыть, но почему-то Джин это делает. – Сон Хёну, хён. – Но спасибо, что хёном назвал, а не аджоси. Сокджин про себя усмехается. Давно он ранки никому не обрабатывал на коленках, смешно даже. – Но друзья зовут меня Шону. – Ты всегда такой скромный, Шону? – любопытствует Джин. Честно, его позабавил вид младшего. Интересный. Сейчас много таких невоспитанных школьников, не счесть, а этот даже поклон на девяносто градусов сделал и не убежал. Извинялся, даже пиджак хотел оплатить. «Честный» проносится в голове у Сокджина. – Я спокойный, – просто отвечает на вопрос и не может оторвать взгляд от пухлых губ Джина. – И я хочу заплатить за пиджак, который порвал, налетев на вас, на тебя, на вас…– не зная, как обращаться к нему, запутывается Шону, на что Джин только усмехается. Милый ребенок. Хотя ему на вид смело дашь двадцать с чем-то, а не… ну, Джин не знает, сколько ему лет, но школьная форма говорит за себя. Высокий, точно не щуплый, рубашка обтягивает мощные широкие плечи, и видно, что паренек ходит в спортзал, накаченные грудные мышцы и ноги, а жопа-то какая! Так, Джина не туда понесло, но, если бы такой подкатывал к нему в клубе, он бы точно долго не мялся и поехал к нему домой… Ну, если бы он был постарше, а не мальцом, который ходит ещё в школу. У него красивые темные глаза, и от него исходит серьезная аура. Губы полные и, наверное, точно мягкие, если до них дотронуться. При взгляде на него чувствуется что-то светлое, мягкое и при этом мужественное. Кажется, что он может быть одновременно милым и сексуальным. – Можешь на «ты». Разрешаю. И не надо мне платить. Лучше себе что-нибудь купи. Может, на линзы насобираешь, а то, видимо, глазки попортились, – сам смеётся Сокджин со своей не очень остроумной шутки, а может, и обидной, но пацану хоть бы что. Пялится молча. – Ты во мне дырку собираешься сделать? – Встает на ноги по окончанию промывания ранок Шону. Хоть душа будет спокойна, что ранки промыл. Сам быстро себе промывает ладони, которые начинают печь. И как пацан так спокойно сидел, видимо, болевой порог у Джин очень низкий. – Ты очень... – Красивый, – он вот прям точно знает, что Шону хотел сказать, он же так смотрел на него, вглядывался, другого ничего не может быть, всегда все говорили так, когда видели и знакомились с Джином, – знаю, а теперь уходи. – Минутка добра закончилась. Шону попал в самое больное. Сокджин застывает и смотрит сверху на сидящего ещё школьника, глаза в глаза. Да, Джин знает, что он красивый, всю жизнь это слушал, начиная от родителей и заканчивая посторонними людьми. Он столько открыток и признаний собирал в школе, что не помещались в рюкзак. Для него это не новое. Всегда приятно слышать от людей комплименты, но Сокджин иногда задумывался, что за его красотой не видно, что у него сердце крошится, что люди ничего не видят в нем, будто он внутри пустой. Все его отношения только и начинались с таких слов, как «ты такой красивый, идеальный», ничего нового он не слышал. Все в нем видели просто красивую оболочку. Это словно проклятие. Ему эти слова стали невыносимы. Почему не «забавный»? Он же шутит хорошо. Почему не «умный»? Он ведь далеко не дурак. Закончил учебу на отлично, смог открыть паб, довольно удачно. Почему люди не замечают этого? Почему не замечают, что на самом деле ему больно и одиноко? Что за вечными шутками, прячется уставший человек со своими проблемами? Что кроме красоты у него добрый и мягкий характер, он честный и воспитанный, отзывчивый, готовый всегда помочь, ничего не прося взамен. Верный и искренний, таких тяжело найти. Его прошлые парни точно не ценили в нем ничего кроме красоты и «Сокджин, ты потрясающе готовишь. Секс с тобой – улёт», а выслушать, что у него на сердце и дать дельный совет – никому не было дела. Даже после таких неудачных романов, что рвали его сердце на куски, кромсали нещадно, у него есть ещё вера, что он найдет того самого, его сердце все еще открыто, он готов еще раз испытать боль, только бы найти свое счастья. Не то что некоторые, будут делать глупости, лишь бы не вылезать из своего панциря. Сокджин подходит к своему столу и включает ноутбук, разглядывая бумаги, он припоминает, что вчера не все еще заполнил. Шону понял, что на этом все законченно, тихо встаёт с дивана, подходит к двери и останавливается, когда дотрагивается до дверной ручки, оборачиваясь на занятого Джина. – Я хотел сказать подавленный. И дверь закрывается за ним. Сокджин только поднимает голову вверх и не верит своим ушам. Он ещё с минуту стоит с бумагами в руках и пялится на дверь, в которую только что ушел Шону. В самом деле смешно, взрослые и опытные парни не смогли рассмотреть за долгие отношения в нем ничего, кроме красоты, а школьник за двадцать минут смог заглянуть в душу. Сокджин не печалился, проходили дни, недели, месяцы, он забывал, восстанавливался внешне, чтобы на него не смотрели с жалостью, старался жить дальше, быть таким же, как и был в начале, смеялся, веселился. Но внутренний мир так и был разбит. Он действительно не понимает, как пацан мог его так легко разоблачить?! Придя вечером домой, он долго думал, сидя на диване с бокалом красного вина, и переосмысливал свою жизнь. Он вспоминал сегодняшний день и Сон Хёну. На следующий день, вечером, выйдя из своего офиса, он увидел Шону. Мальчишка сидел за барной стойкой, попивал чай и вроде учил уроки, учебники и тетрадь были открыты, и он что-то писал сосредоточенно. Сокджин вправду удивился, увидев его снова, да ещё в восемь вечера. – Что ты здесь делаешь? – с поднятой бровью спрашивает Сокджин, скрещивая руки на груди, и подходит к парнишке. Шону как увидел его, спрыгнул со стула, поклонился слегка с улыбкой на лице. – Привет. Я учусь. – Здесь? Не самое лучшее место для школьника, чтобы учить уроки, –укоризненно говорит Джин и видит, как улыбка сходит с лица паренька. Парень берет рюкзак с пола и достаёт оттуда маленькую коробочку, и вручает Джину. – Я знаю, что ты, вы, ты сказал, что ничего не нужно, но я так не могу. Вот, возьми...те. – Персонал исподтишка подглядывают за такой интересной сценой. А Джин только злится, не хватало ему здесь школьников и проблем на свою голову. Сокджин только фыркает, но все-таки с вымученным взглядом берет коробку. Не очень хочется обижать паренька, он ведь действительно виноват, и если ему от этого станет легче, то Сокджин примет подарок. – Спасибо. А теперь собирай вещи и уходи. Сокджин даже не оборачивается проверить уходит ли Шону или нет, и просто идет на задний двор, где припаркована его машина. На улице начался ужасный ливень и, выезжая с переулка на главную дорогу, он видит паренька, того самого, Шону, с опущенными плечами и головой, без зонтика, а он даже не пытается переждать и спрятаться в укрытие, так и идёт, и мокнет. «В самом деле, что не так с этими детьми?!» Сокджин вздыхает, бьет по рулю. Он же добрый, как не помочь бедному ребенку. На улице уже темнеет и становится прохладно, дождь никого не щадит, и хочется сказать, сам виноват, пусть мокнет, но сердце Сокджина просто разрывается от такого необдуманного поступка младшего, он же может заболеть, поэтому он подъезжает к пареньку и открывает окно. – Залезай, – говорит уставший Джин и, на удивление, парень улыбается и даже нет тебе никаких «нет, не надо, ничего страшного», садится в машину. Ким открывает бардачок и достает оттуда сухие салфетки, передает ему и заодно включает обогрев в машине. – Спасибо, хён. – Ты с головой не дружишь? Ты же можешь простудиться! – хмыкает Джин. –Просто введи в навигатор свой адрес, и я тебя завезу. Шону смущенно вводит адрес, Джин немного хмурится, это достаточно бедный район и находится довольно далеко от его паба. – Сколько тебе лет? – Семнадцать. Скоро будет восемнадцать, в июне. – М-да. Не так уж и скоро, в следующем году аж, до него дожить ещё надо. «Пацан действительно не дружит с головой», думает Джин. Детский сад, трусы на лямках. Парень даже несовершеннолетний. – Ты знаешь, что тебе нужно учиться, а не ходить по пабам, если ты хочешь поступить в хороший универ и строить свою жизнь. – Я хорошо учусь, хён, это мой последний год в школе, – мило улыбается Шону, вытирая затылок салфетками. – Хён, а можно попросить у тебя позвонить? У меня телефон сел, а омма, наверное, волнуется. Проблема на проблеме. Джин вынимает телефон из кармана, разблокирует, пока они стоят на светофоре, и дает младшему, который, кажется, сияет от счастья. Шону набирает номер, приставляет телефон к уху, но через пару секунд, отдает, говоря, что никто не берет, а Сокджин только думает, не провели ли его. Дождь уже утихомирился, просто накрапывает, и они подъезжают к месту, где живет Шону. Парень действительно выглядит смущенно и мило, и Сокджин думает, как его угораздило-то так связаться со школьником. – Спасибо, хён. – Он хочет уж открыть дверь, как Джин говорит: – Подожди… – Шону отдергивает руку от двери и смотрит на Джина. – Ты сказал, что я подавленный, что ты имел в виду? – Старшему не по себе, он очень хотел спросить, но перебарывал в себе это желание, видимо, не вышло. – То и значит. У тебя грустные глаза. Ты мне кажешься угнетённым, и ты мне… – Хватит, – перебивает мальчишку приказным тоном, слетевшим с губ, он начинает злиться. – Учись хорошо и больше не приходи в паб, – а потом тише, – Не ищи меня. Звучит как приговор, на что Шону только злорадно улыбается и выходит из машины. Джин смотрит ему в след, как он заходит в разукрашенный старый подъезд. М-да, район точно не из лучших, да еще до паба Джина идти два добрых часа, чем малой вообще думает?! Почему не сел на автобус?! Сокджин уставший приехал домой. Положив коробочку на тумбочку возле кровати, он сразу пошел в душ, а после него завалился в постель и смотрел на потолок, отходя от сегодняшнего дня. Он долго смотрел на маленькую коробочку, которую ему подарил Шону, пару минут вертел ее в руках, но любопытство взяло вверх, и он все-таки открыл. Улыбка сама собой появляется на лице, а по телу проносятся мурашки, в середине лежит маленький брелок с Марио. Он вспоминает, как в детстве, да даже сейчас иногда, когда есть время, играет в любимую игру «Марио», и это одновременно так странно и сентиментально, что парень угадал и подарил пусть и безделушку, но такую маленькую и приятную для сердца. Только вот Джин не думает, что, как только Шону зашел с ним в кабинет, он успел пробежаться глазками по всему и заметить на столе маленькую фигурку Марио, пока хён справлялся с его ранками. Сокджин точно не глупый, и эти щенячьи глазки с толикой обожания ни к чему бы хорошему не привели. Ни Джина, ни Сон Хёну. Поэтому он ясно дал понять, чтобы пацан его не искал и не приходил в паб. Шону ещё учиться и учиться, а не влюбляться в мужика на девять лет старше его. Смешно даже. Хотя, должен признать, Шону очень притягательный мальчишка. И когда стрелки на часах показывали полночь, ему на телефон приходят сообщения. «Ты мне нравишься, хён. Спокойной ночи! Шону» Джин думал, ему глаза на лоб полезут от увиденного. Он так ничего и не ответил, и заснул в смятении со смешанными чувствами. А потом как в лучшем триллере. Пацан приходил к нему в паб каждый день после учебы, и Джин его выгонял, просил оставить в покое, на что пацан смело заявлял, что он просто сидит и учится, и никому не мешает, а в мыслях: «лишь бы глазком посмотреть на Джина», а тот бесился как истеричка и не знал, что делать, персонал уже даже иногда разговаривал с пацаном как с постоянным клиентом, что тоже бесило. Шону писал ему каждый день, не дебильные признания, что он чувствует, а просто желал доброго утра и спокойной ночи, а иногда позволял себе больше и писал, что он делал сегодня, и спрашивал, что хён будет делать, на что получал полный игнор. Джин ему не отвечал. В полицию идти не хотелось, вроде сталкерство, а вроде нет, да и пацан ещё даже несовершеннолетний, лишних проблем не хотелось. Но все же Джин сжалился и готовил ему кушать втихую, прося официанта принести ему и не брать за это деньги, жаль стало школьника, два месяца бегает сюда как по святую воду. Тот был так удивлен и счастлив, что светился как новогодняя елка, съедал все и просил передать спасибо Джину, и что он когда-нибудь рассчитается за это. Сокджин старался игнорировать пацана, чтобы быстрее вылететь у него из головы. Молод ещё, зеленый, сам не знает, чего хочет в этой жизни. А после трехдневной поездки с друзьями Сокджин понял, что вроде скучает по одному школьнику.