Пять месяцев назад. Январь 1995 года.
— Бевви, я ухожу. — Ага, пап. До вечера. Хлопнула входная дверь, и Беверли вздохнула. — Помоем посуду и за дело? — Терпеть не могу мыть посуду, — заныл Тозиер. — Урис, пожалуйста? — Лентяи! Беверли, усмехнувшись, отдала контроль над руками Урису и обратилась к остальным: — Итак, что мы знаем? Пока выходило, что знают они немного. Кое-какие ниточки Хэнлону и Хэнскому удалось подобрать, Каспбрак не погнушался забраться в Грету Боуи и расспросить её дядю, мистера Кина, который заведовал аптекой. Бумаг было много, времени на обсуждение мало. Только сегодня, когда отец Беверли отправился на очередную смену, выдалась возможность поговорить. — Оно появилось здесь в давние времена, — начал Хэнлон. — У нас нет возможности заглянуть в записи Метатрона, ангела, который вёл записи обо всех событиях за историю этой вселенной, но, если учесть во внимание слова индейцев и кое-какие слухи, ходившие в Аду, легенды об этой твари были ещё тогда, когда коренные американские культуры только зарождались. — У меня большой опыт общения с охотниками, — вставил Тозиер. — Любил развлекаться, дуря им головы. Максимум, на что можно было бы списать эту тварь из знакомого им — «тэллус». У жителей Гималаев так зовётся злое колдующее существо, читающее мысли и превращающееся в самые худшие страхи. — Но ведь не только в страхи, — задумчиво сказала Беверли. — В тот день, когда мы с Бет… В общем, когда я видела его клоуном. Я же не боюсь клоунов, так? — Тут очень интересно, — подхватил её мысль Хэнском. — Если хорошо подумать, вспомнить легенды Гималаев, то ясно, что любое существо подчиняется законам формы, которую принимает. Например, демонов нельзя убить в теле человека, ударив или выстрелив простым оружием. Но Сэмюэль Кольт однажды собрал револьвер, из которого можно было убивать демонов. И ангельская сталь или зачарованный ведьмой нож способны уничтожить тот серный дым, которым мы становимся. Вместе с человеком, правда. С меняющим облик существом сложнее — оно боится того же, чего и то, во что оно превратилось. — Демонов можно убить? — удивилась Беверли. — Горишь желанием? — осторожно спросил Каспбрак. Беверли помотала головой. — Просто это странно. Продолжим. — В общем, — Хэнлон кивнул на стопку бумаг, пока Урис вытирал руки, — пока точно ясно одно — эта тварь не похожа ни на что из того, что нам известно. Стало быть, она не отсюда. — В смысле? — нахмурилась Беверли. — Я говорю, пришельцы — пришельцы, что вы будете делать? — напел Тозиер песню Radiorama. — Чем б-бы Оно ни б-было, Оно инопланетное, — пояснил Денбро. — Д-другой ответ не находится. Урис посадил их за стол и быстро разложил кругом бумаги. — Учитывая, что мы и сами подозревали, что наш Создатель — это чей-то ещё проект, ничего странного. Судя по всему, наша вселенная живёт по своим собственным законам — значит, тот, кто занимался её сотворением, не особенно раздумывал. Создатель часто говорил, что изобретал многое на ходу. Курированием долгоиграющих проектов занимались ангелы — всем, кроме человечества. — Ага, такое ощущение иногда, что кто-то просто мучился несварением и выблевал нашу вселенную, — усмехнулся Хэнском. — Не то, чтобы я особенно в это верил, но мысли проскакивают. Каспбрак взял слово: — Тем более, что существует ещё один уровень бытия, на котором существуют все всадники Апокалипсиса. В нём нет времени как такового, только бесконечное пространство, знаете, как та бесконечность, на которую простирается наша вселенная, но ещё дальше. Для этого уровня жизнь ангела — что жизнь человека в масштабах не то, что Земли — этой вселенной. Кто-нибудь понимает, что я говорю? А то я уже сам начинаю путаться. Беверли сидела, запустив пальцы в волосы. — Да, — медленно заговорила она, — я тебя понимаю. Но если предположить, что эта штука пришла из места, где жизнь ангела не длится вечно… Чёрт возьми, сколько же ей лет? — Большой вопрос, — кивнул Хэнлон. — Но его мы оставим на потом. Сосредоточимся на истории, которая известна людям — я чувствую, что есть закономерность кроме той, которую мы нашли. Беверли провела пальцем по линии, вдоль которой были написаны даты. Первая начиналась с тысяча семьсот девятнадцатого года. — Закономерность? — Ага, — Каспбрак ткнул в начало линии, — вот здесь, видишь? Основание Дерри. Девяносто один человек, целое поселение, люди, которые называли себя «Дерри Компани». Пропали той осенью, когда пытались осесть в этих местах. Все вещи остались целы, ни следов борьбы, ни признаков, что колония вымерла от болезни. Самое интересное — в Аду никто из них не отмечался, а в те времена на пять человек приходилось минимум по трое грешников. То есть, получается, они не умерли до конца — их души ещё где-то в Дерри. — Но Оно — если это Оно — убило их кучу лет назад! — Воскликнула Беверли. — В Дерри никто п-по-настоящему не умирает, — спокойно сказал Денбро. — Любой из б-бывших ангелов подтвердит. Самоубийцы т-тоже попадают в Ад, и т-твоей матери там нет. П-прости, Бев. Беверли сидела и пыталась осмыслить сказанное. — Но, если это так… Души людей — куда они деваются? — На этом и строится наша теория, что Оно родом не из нашей вселенной, — пояснил Хэнлон. — На Земле никто не питается душами и не удерживает их целую вечность. Немногих отступников Ада и Рая быстро находят свои, чудовищ уничтожают охотники. Задержка в пару сотен лет возможна, но местоположение души можно отследить с помощью адских гончих. Как-то раз демон перекрёстка заключил договор с жителем Дерри — я помню про этот случай, слышал. Так человека до сих пор периодически разыскивают. Душа просто не нашлась в назначенный срок. То ли Оно их прячет, то ли… — Ест. В комнате стало ощутимо холоднее, когда Беверли озвучила свою догадку. Осмыслить сам факт чего-то такого было жутко — всё же в Аду и Раю души не переставали существовать совсем, оставалась хотя бы какая-то надежда, что с близкими можно будет встретиться на Страшном суде… А тут — полная безысходность. — Так, — голос её дрожал, — то есть Оно не совсем материально, меняет форму, куда-то девает души и, скорее всего, слопало первых поселенцев. — В общем и целом — да, — кивнул Хэнлон, — теперь следи за руками. Он достал несколько листочков, исписанных разными почерками. — Вот это — краткий пересказ произошедшего с поселенцами. Дальше даты слегка размываются до взрыва на металлургическом заводе Китчнера на пасху в тысяча девятьсот десятом. Это весна, так? Вот — записанная Каспбраком история убийства в тысяча девятьсот тридцать восьмом банды Брэдли, случайно попавшей в Дерри и расстрелянной местными жителями. Кое-кто из расстрельной команды ещё жив — участвовал почти весь город. Вот тут — записки Хэнлона от местного, который чуть не сгорел в клубе «Чёрное пятно» в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. Понимаешь, о чём я? Беверли посмотрела на цифры, пошевелила губами, высчитывая. — Плюс-минус двадцать семь или восемь лет? Выходит, это цикл? — Возьми с полки пирожок, крошка, — одобрил Тозиер. — Видишь ли, частые смерти и исчезновения для Дерри — дело обычное, но конкретно массовая гибель жителей случается раз в этот срок. Будто город регулярно приносит дань кровавому божку, только это вовсе не божок. — Всех человеческих божков мы знаем, — подтвердил Урис, — многих создавали мы или наши братья. Но суть вообще не в том. Заговорил Денбро. — Я видел в б-будущем, что мы п-попадаем в Дерри и разрываем это существо на части, а п-потом пожираем. И становимся людьми. Д-души, забранные Оно, уходят из Д-дерри, и цикл не п-повторяется. Беверли бледно улыбается: — Так вот зачем вы здесь? — Не совсем, — Каспбрак сдвигает бумаги чуть в сторону. — Если мы сожрём эту штуку, сможем сами менять форму. Знаешь, как у племён-каннибалов в Африке — съешь часть врага и заберёшь его качества. Для материальных существ, то есть для людей, этот закон не работает. Но вот на уровне, на котором существует Оно — вполне. Говоря простыми словами, мы обретём способность стать снова людьми. — Не все из нас снова, некоторые впервые, — вставил Урис. Беверли перебила начавшего было вновь возмущаться Каспбрака: — Вы говорили, да. И теперь я понимаю, как это работает. Проект по истории Дерри мы, считайте, сделали, но как будем выманивать Оно? — Это не п-понадобится, — твёрдо сказал Денбро. — Оно само тебя найдёт.Три месяца назад. Март 1995 года.
«Разыскивается Реджинальд Хаггинс», «Разыскивается Виктор Крисс» … — Почему взрослым всё равно? Беверли стояла перед стендом, где на ветру трепетали листовки. Весь город знал эту историю — Генри Бауэрс был единственным, кто вернулся из канализации живым. Они залезли туда, преследуя кого-то из младшеклассников, вроде Фредди или Фрэнки Росса. Мальчишка скрылся от них где-то в Пустоши и вечером вышел к людям, а Бауэрс явился только утром, когда его отец успел поднять на уши целый Дерри. Беверли ходила в Пустошь искать Бауэрса вместе со своим отцом, и именно к ним — да ещё к миссис Уильямс, которая была в их тройке — вышел Генри. Выглядел он жутко — седой от ужаса, трясущийся, лепечущий что-то невразумительное. На памяти Беверли это был первый раз, когда для поисков детей начали прочёсывать местность. Обычно всё шло по схеме «объявить в розыск — напечатать листовки — развесить повсюду — ждать, пока всплывёт труп». Может, дело в том, что Генри был сыном Бутча Бауэрса, полицейского, может — в чём-то ещё. Но забыть бессмысленный взгляд глаз Генри оказалось невозможно. Беверли снарядили ехать с ним в Центральный госпиталь Дерри. Почему-то только её Генри выделил среди людей, занимавшихся его поиском. Подошёл, взял её за руку, как трёхлетний малыш, держащийся за мамочку в огромном супермаркете, и забормотал что-то. Пока скорая неслась к госпиталю, Беверли прислушалась. — Через сумрак столб белеет, в полночь призрак столбенеет. Через сумрак столб… Это звучало как молитва, и демоны посоветовали узнать у Бутча, в чём дело. — В детстве Генри видел, как повесилась его мать, — сказал Бутч жёстко, глядя, как сына увозят на сидячей каталке в сторону психиатрического отделения, — и он начал заикаться. Местный логопед посоветовал ему эту скороговорку от заикания. Через несколько лет он и думать забыл, что когда-то не мог предложения договорить, не споткнувшись о слово. Хэнлон в это время смотрел воспоминания Бутча и подтвердил, что так и было. — Он только не упомянул, что обещал убить Генри, если тот не справится с заиканием. Говорил малышу, что он виноват в смерти мамы. Беверли глянула в сторону, куда увезли Генри. — Оказывается, не так уж мы с ним непохожи, — прошептала она, и на глаза ей навернулись слёзы. Конечно, и речи не шло о том, чтобы простить Генри за тот эпизод на Нейболт-стрит — но теперь Беверли хотя бы понимала, почему он со всеми был так жесток. Генри просто не умел по-другому. И это в глобальном смысле надо было менять. Оно отравляло жизнь жителям Дерри с момента основания города. Вот и сейчас, глядя на ориентировки Рыгала и Виктора, Беверли ощущала ярость. Пусть банда Бауэрса была полными моральным уродами, они всё же оставались людьми, принадлежали к её биологическому виду. А это существо, кем бы Оно ни было, сожрало их. Или же похитило вместе с душами. Беверли не возражала против Ада для засранцев, но даже их ей было жаль отдавать тому, что воспринимало любого из людей как пищу и при этом было разумно. — Так почему взрослым всё равно? — Потому что Оно проще питаться детьми, — сказал Хэнском, — детей проще напугать. А для взрослых придётся постараться. Взрослые не боятся чего-то одного вроде мумий или оборотней — их страхи сложнее. Дети больше боятся тогда, когда не чувствуют защиты со стороны родителей, учителей или других старших. Оно слишком давно в этом городе. Взрослые — это бывшие дети, с пелёнок усвоившие местный кодекс «Надейся только на себя». — Это ты сам придумал? — спросила Беверли, отходя от стенда и направляясь к школе. — Нет, — Хэнском сорвал листик с дерева, склонившего ветки к тротуару, — мы с Хэнлоном вместе. «Двадцать семь лет, — думала Беверли, — если у нас не получится сейчас, пройдёт двадцать семь лет. Я не смогу отомстить за Бетти так долго, что могу забыть о том, как сильно этого хотела». Дело было даже не в том, сумеют ли воплотиться демоны. Для человеческой жизни Беверли двадцать семь лет — долгий срок, и она не собиралась предоставлять его Оно для сытого сна. — Но почему Оно не убило Бауэрса? Тозиер, до того молчавший, заговорил: — Может, потому что у него был дома кое-кто пострашнее, чем какой-то клоун из канализации? Генри свихнулся, но сумел сбежать. Видимо, он видел истинную форму Оно. Беверли усмехнулась, чувствуя, как по щекам вновь текут слёзы: — Зная Генри, он попытался высмеивать Оно, и никакие изменения Оно не помогли! На мгновение показалось, что даже птичий щебет стих. — Беверли, — простонал Урис, — ты гений! Ну конечно! И план родился.Месяц назад. Май 1995 года.
Обложившись книжками, Беверли то и дело растрёпывала пальцами волосы. Каспбрак ворчал и пытался уложить их обратно. — Наша теория — это только теория, вы же понимаете? — сказала Беверли, перелистнув страницу. — То, что унижение поможет победить Оно. Конечно, Оно откликается на чувства, его форма от них зависит… Но что, если у нас не выйдет? — Больной вопрос — сами об этом думаем, — признался Хэнлон. — Но у нас будет только одна попытка. Раздался тихий шелест сквозняка — возвращался с разведки Денбро. — Есть н-новости, — сообщил он, едва оказавшись у неё в голове. Беверли тут же отодвинула книжки в сторону. — Рассказывай. — Д-девочка, пять лет, — Денбро подтянул к себе тетрадку и быстро набросал портрет — у него были неплохие способности к рисованию. — Видела Оно как к-клоуна с шариками. Оно охотилось, но д-девочка сказала, что к-клоуны смешные, и она совсем не б-боится. Оно открыло п-пасть, а девочка засмеялась. Оно сбежало. — Но почему? — нахмурилась Беверли. — Всё подчиняется законам формы, которую принимает, — медленно повторил Урис. — Всё подчиняется… Чёрт возьми! Верно! — Это существо принимает форму клоуна, но считает себя самым сильным, потому что, ну, знаете, принято бояться огромных зловещих клоунов, которые не пытаются тебя насмешить, так? — затараторил Каспбрак. — А что, если кто-то выполнит закон и посмеётся над клоуном? Не над фокусами клоуна, которыми Оно заманивает детей, не знаю точно, но наверняка. А над самим клоуном? Над существованием Оно? — Логично, — подхватил Хэнском. — Тогда понятно, в чём слабость Оно. Если Оно принимает форму страхов, а ни ты, ни Бетти не боялись клоунов, но видели его таким в тот день… — Чёртова тварь боится, что над ней станут смеяться! — воскликнул Тозиер. — Ебануться! Оно принимает форму собственного страха! — Охуеть, — восхищённо выдохнула Беверли. — Угу, — тихо согласился с ней Хэнлон.Полдня назад. Июнь 1995 года.
Она влетела домой, как на крыльях, бросила рюкзак у порога, стянула с ног тканевые туфельки и воскликнула, вскинув руки: — Последний экзамен — всё! С финальной волной школьников заключительные экзамены Беверли сдавала для отвода глаз. Разумеется, она уже давно подала документы в Парсонскую школу дизайна в Нью-Йорке. Ответ караулили демоны: один из них постоянно дежурил у почтальона в голове и не отсвечивал, пока наконец заветный конверт не показался среди разносимых писем. Дальнейшее было делом техники: Беверли прятала результаты поступления в ящике комода, где хранила трусики и прокладки. В такие места отцам обычно заглядывать не следовало, да и вряд ли нормальные отцы горели желанием. Вот только из тени угла, где стояло любимое отцовское кресло, высунулась рука. И в ней был зажат тот самый конверт, в котором хранилось подтверждение, что Беверли может приступить к обучению в сентябре, необходимо только вначале заплатить за первый семестр. — Что это, Бевви? — Блядь, — выдохнул Тозиер. — Хэнлон, будь наготове. Бев, дашь отмашку — мы сотрём ему память. — Это конверт, папочка. Беверли завела руку за спину и начертила на ягодице слово «Ждите». — И что же в этом конверте, Бевви? Она сделала шаг вперёд. — Ответ из учебного заведения, в которое я хочу пойти. Отец поманил её рукой и, пока она шла навстречу, сказал, пристально глядя в её глаза из темноты, как затаившийся удав на глупую обезьянку. — Скажи мне, Бевви, на этом конверте написано «Университет Хассона»? — Нет, папочка. — Может, там написано «Бил Колледж»? — Нет, папочка. Беверли приблизилась на расстояние замаха рукой. Отец, не мигая, следил за её лицом. — Скажи папочке, Бевви, название этого заведения звучит как «Университет Мэна»? — Нет, не звучит. Она мысленно умоляла демонов не вмешиваться. Это надо было обсудить, и после выпускного Беверли собиралась так или иначе сказать отцу — вот только сейчас она ещё не собрала вещи для побега, если всё пойдёт не так. Ну, хотя бы посмотрит на реакцию отца и подготовится. — То есть, — медленно проговорил отец, опуская конверт себе на колени, — это учебное заведение не находится в Бангоре? Вопросы были очевидными и звучали чертовски зловеще. — Нет, папочка. — И ты прятала от меня этот конверт в ящике со своим нижним бельём? Беверли не ответила, а Хэнском шёпотом спросил: — Какого хрена он забыл в твоём ящике с нижним бельём? Отец протянул ладонь — и Беверли вложила в неё свою руку. — Ты знаешь, что очень тревожишь меня, Бевви? — Знаю. Его пальцы до боли стиснули её, Беверли сжала губы, терпя. Демоны пока не вмешивались — и делали правильно. — Не скажешь ли папочке, куда ты собираешься поехать учиться? Голос отца был нежен и сладок, будто он вовсе не сердился, но глаза метали молнии. — В Нью-Йорк. — Скажи мне, Бевви, много ли в Нью-Йорке мальчиков, с которыми можно остаться на выходных, и делать всякие женские вещи, которые бывают между мужчинами и такими девочками, как ты? Беверли вспыхнула: — Папа, я не собиралась… Отец стиснул её руку так сильно, что она вскрикнула. — Ты всё ещё моя девочка? Моя маленькая Бевви? — Да, — прошептала Беверли, сдерживая слёзы. — Отпусти, пожалуйста. Пальцы, сжатые отцом, горели от боли. — Скажи мне, Бевви, — он наклонил её к себе и погладил по удерживаемой руке, совсем не так, как гладят отцы. С намёком. — Ты не обманываешь меня? — Нет. Он резко вскочил, сбросив конверт с колен, и толкнул её на пол. — Снимай штаны. «Что?», — тупо отозвалось в её голове мыслью и голосами шестью демонов сразу. Хэнлон перехватил контроль над руками — это она почувствовала. — Снимай штаны, Бевви, — прошипел отец, возвышаясь над ней, — и мы проверим, моя ли ты ещё девочка, или же обманываешь папочку. Генри Бауэрс начал говорить, знаешь ли. И мне не нравится, что он зовёт тебя. Ты спала с ним? — Беверли, — упавшим голосом сказал вдруг Хэнлон. — Силы не работают. Мы все по одиночке попытались, и вместе. Никак. Мы даже выбраться не можем. Беги. Только теперь Беверли поняла, насколько сильной была её надежда на то, что демоны защитят её от отца. Она не была готова бежать. — Папочка, нет! — запротестовала она, пытаясь подняться, всё ещё не веря, что это происходит — хотя вроде готовилась так давно… Демоны её разбаловали. Она отвыкла быть с отцом настороже, и теперь получала то, чего не видела почти целый год. Отец сел рывком, сжал коленями её бёдра, чтобы она не брыкалась, перехватил её взметнувшиеся для удара руки. Тонкие запястья поместились в его широкой ладони, и он сжал их чуть ли не до хруста. Беверли извивалась, пытаясь сбросить отца с себя, но он был тяжелее, несмотря на то, что с виду был некрупным человеком. — Папа, отпусти! — Ты меня тревожишь, Бевви, — прорычал он, забираясь ей под платье, и рванул вниз резинку бридж, которые она носила, чтобы — вот ирония — не тревожить отца своими обнажёнными бёдрами. — И сейчас я узнаю, напрасно ли я тревожусь. Она закричала, громко, надеясь отрезвить его — тщетно. Сил не хватало, а демоны, сколько не пытались, никак не могли усилить её своим участием. — Это Оно, Б-беверли, — вдруг сказал Денбро. — Хэнлон, п-послушай его мысли! Беверли пришлось посмотреть отцу в глаза, чтобы Хэнлон сумел — всё же любые способности имеют ограничения. Хэнлон специализировался на памяти и потому мог слышать мысли — но только глядя человеку в глаза. — Это правда Оно, — прозвучали похоронным маршем в её голове слова. — Не сам клоун, но его воздействие. Он глушит наши силы. Отец тем временем задрал её подол и опустил бриджи вместе с трусиками. Выдержать этот победный взгляд маньяка, дорвавшегося до своей жертвы, оказалось непросто. Последние силы вдруг оставили её — она понимала, что он сильнее, что сейчас, когда демоны ослаблены, он может убить её. Демоны выживут, она — нет. — Папочка, — по щекам потекли слёзы, — папочка, пожалуйста. Он чуть приподнялся, стянул бриджи ниже, втиснул колено между бёдрами, раздвигая их. Беверли плакала от страха, беспомощности и отвращения. Генри хотя бы был ей чужим. Отец сунул пальцы ей между ног, попытался втолкнуть — но насухую не вышло. Он поднял руку, засунул их в рот, смачивая слюной. Беверли рванулась, поворачиваясь набок, но вывернутые запястья моментально оказались прижаты к полу, а отец всем телом навалился сверху, сосредоточенно пыхтя ей в ухо. Теперь она не видела того, что он делал, и дёрнулась изо всех сил, когда он нащупал пальцами её вход. — Если ты ни с кем не была до этого, чего же ты сопротивляешься, Бевви? — доверительно зашептал отец ей на ухо. — Я не сделаю тебе больно, если ты этого не заслужишь, ты же знаешь, верно? — Папочка… — Беверли всхлипнула, думая, что получится хотя бы его разжалобить. Пальцы толкнулись в неё и закружили, ощупывая. — И где же твоя девственная плёночка? — притворно-удивлённо спросил отец, бесцеремонно шаря внутри её влагалища. — Похоже, Бевви, ты обманываешь меня? Как обманывала твоя мама, когда в первую брачную ночь я спросил её, была ли она ещё с кем-то. Твоя мама сбежала от меня, Бевви, и ты тоже хочешь сбежать. Вот только не сбежишь. Ты моя, ясно? Он вытащил из неё пальцы и сильно, звонко шлёпнул по заднице. Беверли закричала от боли, рванулась — но отец лежал сверху, придавливая, сжимал руки, удерживал ногой её бёдра. Вырваться было невозможно. Ладонь отца накрыла её ягодицу, сжала. Беверли почувствовала, что что-то твёрдое упирается ей в бедро. Твёрдое и горячее. — Ты моя маленькая девочка, Бевви, — повторил отец, наминая её зад, — я не смог удержать Элфриду, но ты останешься со мной. Я сделаю тебя моей, Бевви, и не отпущу, ты меня поняла? Его ладонь снова исчезла — и обжигающая боль шлепка выбила из Беверли новый крик. И ещё, и ещё… Отец бил, не жалея силы, задница горела почти до онемения, Беверли захлёбывалась рыданиями, натурально ревела — но отцу было всё равно. Оно нащупало её самый жуткий страх и претворяло его в жизнь. — Бев, послушай меня, — голос Хэнскома прорвался сквозь густую завесу ужаса и боли. — Сейчас он начнёт переворачивать тебя и привстанет. Ударь его пяткой по яйцам и беги в ванную. Там что-нибудь придумаем. Беверли кивнула, хотя не представляла, где возьмёт силы на удар. — Моя Бевви, — бормотал отец, остановив экзекуцию и гладя её задницу. — Моя Бевви… — Будь готова, — скомандовал Урис. Отец приподнялся, и она что оставалось сил засветила ему пяткой по яйцам. — У-у-у! — Беги! Беверли вскочила, ткнув отца локтем в грудь, на бегу подтянула бриджи, чтоб не мешались, и рванула в ванную. Отец выл её вслед. — Закройся на задвижку! Дрожащие пальцы едва сомкнулись на крохотном железном хвостике. Беверли трясло, сердце бешено колотилось в груди. Демоны взяли контроль над её головой и осмотрелись. — Бери полку, Бев! Но её руки не слушались. Беверли оседала на пол, слишком ошеломлённая и шокированная. — Дайте сюда! — прорычал Каспбрак, хватая контроль над её руками. Кто-то взялся за ноги, и Беверли встала. Отодвинула шторку, покачнувшись, оперлась ладонью на стену над ванной. Неловко переставила за бортик сначала одну ногу, потом другую. Смахнула с полки всё, что на ней лежало, вынула из пазов — и замерла в ожидании. Где-то минуту — самую долгую минуту в своей жизни — Беверли слышала только шум крови в собственных ушах. Потом снаружи раздались шаги. — Г-готовься, — прошептал внутри Денбро. Отец с ноги открыл дверь в ванную и медленно двинулся к ней. Беверли увидела тень его руки, лёгшей на край шторки, замахнулась — и уже сама, своими руками изо всех сил ударила отца по голове керамической полкой. Полка, громко соприкоснувшись с черепом отца, треснула. Одновременно с этим раздался короткий хруст, и отец упал на пол. Беверли выронила полку, тупо глядя на то, как из рассеченного лба отца стекает на пол багрово-алая кровь. — Вот и всё, — сказал Урис, — ты молодец, Беверли. Она повернулась — и буквально уткнулась горлом в подставленную руку ухмыляющегося Оно. Доступ к кислороду резко перекрыли, и Беверли отключилась.Сейчас. Июнь 1995 года.
— Беверли! Бев! — Бев, я чувствую, ты жива. Вставай! — Беверли, очнись! — БЕВЕРЛИ! Беверли открыла глаза. Вокруг было слишком темно, и она осторожно приподнялась, чтобы осмотреться. Под её ладонями оказался холодный бетонный пол. Вокруг — почти полная пустота, только грязь и лужи. Беверли моргнула, медленно повернула голову, и взгляд наконец наткнулся на что-то. Огромная куча мусора уходила вверх, и Беверли пришлось подняться на ноги, чтобы разглядеть её поближе. — Оно забрало тебя, Беверли. — Ты сейчас у него в логове. То есть не совсем в логове, логово находится ниже, и тебе нужно туда попасть, обязательно нужно, Беверли, только там мы сможем… — Бип-бип, Тозиер. Дай ей прийти в себя. — Оно не будет ждать. — Оно ждёт. И мы тоже подождём. Беверли споткнулась, но тут же выровняла шаг — скорее, с чьей-то помощью, нежели сама. Её сознание всё ещё было слишком затуманено, чтобы она могла сделать это. Куча мусора оказалась детскими вещами. Беверли поняла это сразу же, как заметила с краю весёлую, расшитую разноцветными пайетками сумочку с инициалами «Б.Р.» возле смеющейся Минни Маус. — Бетти… — выдохнула она в сырую, зловонную тишину канализационного туннеля. — Беверли, — голос Уриса был серьёзным и громким, — ты должна заставить Оно утащить тебя глубже. Пока ты не боишься, Оно не сожрёт тебя — Оно питается страхом. Смейся над ним. Заставь его стыдиться. — Пусть он почувствует, какой он маленький, — добавил Хэнском, — ты знаешь, как унижения заставляют чувствовать себя маленькой и жалкой. — Заставь его вжаться в угол, — усмехнулся Каспбрак, — ты и глазом не успеешь моргнуть, как всё кончится. — И мы больше никогда не дадим тебя в обиду, — голос Хэнлона был мягок, как всегда. — Мы сами прикончим тварь. Просто выпусти нас, сеньорита, — Тозиер в кои-то веки вёл себя серьёзно. — Т-ты не д-должна б-бояться, — заикаясь, сказал Денбро. — Мы с тобой. Беверли сжала руки в кулаки, чтобы дать им понять, что она услышала. Шагнула вперёд, вновь споткнулась, упала прямо в лужу. Её взгляд выхватил сначала болтающуюся на шее подвеску-ключ, а потом собственные глаза, отражающиеся в мутной грязной воде. Из зрачков тут же начала сочиться чернота, пока не затянула глаза целиком. Беверли моргнула, и вновь увидела радужки и белки. — Удачи, Беверли. — Не бойся мерзавца. Беверли подняла голову. Перед ней оказалась афиша, намалёванная на разваливающемся старом цирковом фургончике. «Пеннивайз — танцующий клоун». Беверли встала, не сводя глаз с ехидно улыбающегося клоуна в середине афиши, но невольно переводила взгляд всё выше и выше, пока увиденное не заставило её отступить на пару шагов. Куча детских вещей, сваленная прямо на фургончик, почти доставала до решётчатой крышки канализационного колодца, через которую сюда проникал бледный, потерявший всю свою яркость свет солнца. И вокруг этой кучи медленно, словно плавая в невесомости, вращались трупы убитых Оно детей. — Они и правда летают, — прошептал Хэнском, — вот же сраный ублюдок. Беверли стиснула зубы, глубоко вдыхая. Оглянулась кругом, увидела огромную дверь, через которую, вероятно, можно будет выбраться потом — если останется, кому выбираться. Но сейчас бежать она не собиралась. — Иди сюда, Беверли! — раздался из фургончика приглушённый булькающий голос, словно принадлежащий человеку с перерезанным горлом, из которого с каждым произнесённым слогом толчками выплёскивалась кровь. — Ближе! Беверли нервно сглотнула, делая шаг вперёд. Следом, вторя голосу, зазвучала музыка, сопровождаемая скрипом — как от проворачивающейся ручки заводной игрушки. — Тебя здесь ждут и слёзы, и смех, и пир, и сме-е-ерть… На последнем слове голос преломился, будто зажевало кассету. На мгновение остался только скрип от вращения ручки в игрушке, но потом кто-то снова заговорил из ниоткуда: — Сегодня на арене Пеннивайз, танцующий клоун! Беверли поискала глазами игрушку и нашла в тот момент, когда из неё начал литься злобный смех. Вновь все звуки оборвались, и в оглушающей тишине из коробки под потусторонний хохот выстрелила фигурка клоуна. Беверли даже не вздрогнула. Просто перевела взгляд на открывающуюся дверцу фургончика, из-за которой лился красно-оранжевый свет, будто из самой Преисподней. — Да нет, — ласково поправил её Хэнлон, — в Аду свет скорее сине-фиолетовый. Как от молнии, ударившей в айсберг. И, когда лицо Беверли оказалось освещённым, стало видно, что на губах её играла улыбка.