***
Он покинул пределы Порта так же, как и проник — через тайные проходы. Меньше мороки, меньше телодвижений. Пятнадцать минут, и до общежития Агентства всего сорок четыре метра. Дазай блаженно потянулся и тут же пожалел. Прострелило так, что позорно всхлипнул. У Чиби воистину стальные руки. Что бы ни делал итог один — боль с гематомами. Пальцы размяли шею, осторожно коснулись горла. Придётся повременить с водой и едой. Глотать не просто трудно, адски больно. Достав из кармана сотовый, не без удовольствия активировал миниатюрные жучки. — Глупый Чиби. Дазай усмехнулся. Теперь он будет знать, чем дышит, с кем говорит и где находится. Операция по ограничению свободы рыжего комка негатива успешно завершена. На радостях, захотелось затянуться до жути дорогими сигаретами. Дазай полез во внутренний карман плаща и не поверил — пусто! Пошарил руками, оттопырил ткань и внимательно осмотрел, будто в столь сжатом и простреленном пространстве у портсигара есть шанс в прятки играть. — Вор!!! Вздохнув, Дазай засеменил к общежитию. В прошлом разговоры с Чуей всегда заканчивались мордобоями, да такими, что разнимали взбесившихся подростков всем Портом. В этот раз ему повезло, и то, что спина болит и горло саднит — сам виноват. Проверять коротышку на прочность не стоит даже, если по приказу босса на вершине Килиманджаро дзен постигает. Забьёт на приказ, забьёт на дзен, и про тебя не забудет. Пинком отправит ядро земное изучать. Дазай закусил внутреннюю сторону щеки. Чуя удивил. И сложно сказать, хорошо это или плохо. Слова его задели, всколыхнули рану, и Дазай с упорством барана стал заливать о том, во что сам не верит. Даже спустя двенадцать лет, сколько бы ни прокручивал конфликт с Мимиком, результат остаётся прежним. Он опаздывает — при любом раскладе. Всего пару раз позволил себе поменяться с Чиби местами — напрасно, ибо Шляпа успевал. И нет, не в Порче дело, и не в силе — разница в подходе. Дазай пытался понять, что стоит за мишурой разборок, кто дёргает за верёвки, и почему он не может ухватить ту единственную, которую ощущает, но не видит. Чуя бы плюнул. Рванул спасать, и только после ударился бы в разбирательство, и то — не факт. А что до желания жить — кулаки весомее слов. Не хочешь — заставим, не умеешь — и снова — заставим. Заметив знакомую плитку — каменную с чёрно-багровыми вкраплениями, Дазай остановился. Последнее время он всё чаще тянет руки к никотину, а после отличной марки — без четырёх сигарет в пачке, дешёвку лёгкие вряд ли одобрят. К хорошему, оказывается, быстро привыкаешь. Будь он напарником Чуи, до сих пор бы тырил всё, что криво лежит. — Ты жестокий, Чуя-ку-у-ун!.. Сигареты — сигаретами, но то, что словом не обмолвился о конфликте с гокудо — проблема. Дазай и сам не понимает, как так вышло. Чиби не любит тратить время на планы, слежку и прочую нудную чепуху — он прёт тараном, не заботясь о последствиях, а с учётом китайской переменной, постарается расправиться с заданием в кротчайшие сроки. Дазай нахмурился. Судя по напутствующим словам, Мори не намерен прикрывать тыл подчинённого. Взгляд рассеянно мазнул по стыкам плиток и остановился на бутсах. Правая подошва отличается от левой лишней рельефностью. Дазай присмотрелся. Блеск. Просто блеск. Угодил в дерьмо! И это тогда, когда до зарплаты три недели, а в кошельке две тысячи иен. Тайники мафии, конечно, хорошо, но в темноте хрен разберёшь, где обычная свалка, а где мина. Цена лени и чрезмерной осмотрительности. Мог бы подсветкой телефона воспользоваться. Зачем? Он же кот — что в свете дня, что в ночи видит лучше и дальше. Странно, что Чиби не обратил внимание. Раньше и на порог кабинета не пустил бы. Попытка очистить подошву о бордюр не увенчалась успехом. Отложив мысли о неприятной процедуре на потом, перевёл взгляд на вход в общежитие. Картина Репина, хотя скорее — Квадрат Малевича, ну, или Прямоугольник Накахары. Из окна его коморки до невозможности эпично торчит дорогущий по меркам нынешней зарплаты кожаный диван благородно зелёного цвета. Чуя превзошёл сам себя. И когда успел? Ведь прошло не больше пятнадцати минут с тех пор как, почти разругавшись, разошлись по разным углам. Народ собирается, хихикает, то и дело, поглядывая на хозяина квартиры, даже Ацуши с Кёкой не могут сдержать смех. Но Дазаю не до представления. Выходка Чуи обойдётся дорого. Порча государственного имущества денег стоит и карается пожизненной пыткой — воплями идеалиста, разумеется. И что теперь? Своими клешнями восстанавливать? Ремонтами прежде не промышлял, шпатлёвку от болгарки не отличит, да и где он хрустящие наскребёт на строительные материалы? Диван выбил не только окно, но и откос под откосы пустил. Йосано не займёт — сама на мели, директор аванса не выдаст — и так задолжал ему три года без выходных, к Рампо и обращаться не стоит — сладости важнее жизни сотрудника, тем более — суицидального, семейство Танизаки… Дазай отмахнулся. Как-то набрёл на них случайно — из секс-шопа выходили, а цены там не снились даже астрономии. Есть вариант — попросить или надурить Тигрёнка, но советь — может проснуться в самый неподходящий момент. Одно дело нагло грабить бывшего напарника, чей кошелёк тоньше не станет и совсем другое — кохая. Дазай зажмурился, растекаясь в удовлетворённой улыбке. Вспомнилась прошлогодняя авантюра, на которую решился только потому, что случайно сломал рисоварку — задел ногой, когда пытался повеситься. А так как о деньгах и речи не было, пошёл ва-банк. Информатору Чуи подсунул документы с каракулями, которые мог разобрать лишь тот, кто хорошо знал привычки в прошлом — самого молодого Исполнителя, ныне — предателя. Чиби, естественно, ворвался в гадюшник бывшего напарника и отпинал так, что на месяц в больнице прописали. По итогам — дверь в щепки, и без того убитая рисоварка — покорёженным хламом у допотопного холодильника. Дазай изобразил крайнюю степень досады, развылся: — Что теперь делать, до зарплаты две недели, а у меня ни денег, ни дверей, даже рис сварить негде!!! Это просто шутка! Мне скучно стало, захотел тебя увидеть, а ты!!! Ты!!! Глупый Чиби! Чуя фыркнул, забрал пакет документов и, пригрозив кастрацией, сиганул в окно. Уже в больнице испуганный Ацуши рассказал, что в общежитии наткнулся на ремонтников, которых привёл сам Накахара Чуя-сан. Подробно описал, как устанавливали огромную дверь и насколько нецензурно выражался злобный коротышка, пока руководил процессом; как гравитация зашвырнула в квартиру наставника большую коробку и с каким грохотом захлопнула всё ту же дверь. — Как думаете, Дазай-сан, там бомба? Или яд? Может, ловушка какая? — Ацуши-кун, Ацуши-кун, ты переживаешь за меня? — сложив губки бантиком, поинтересовался Дазай. — Не беспокойся, — уже серьёзнее добавил он, рассматривая облака, что в то утро плыли по бескрайней синеве бесконечно долго, — Чуя не убивает из прихоти и не пользуется гнусными методами, он слишком прямолинеен. Единственное, на что способен — раздать мой номер телефона и новый адрес бывшим девушкам, которым я ну очень понравился. — А… это тот случай, когда в кафе притащили муляж бомбы в подарочной упаковке? — Ага. Тогда и Дазай не сразу понял, что в коробке подделка — искусная, надо сказать, на совесть собранная. Успел испугаться. — Куникида-сан не сдержался… — За что наверняка получил. Я ведь предупреждал его не лезть на рожон. Чуя сильный рукопашник, при желании убивает с одного удара. Много костей сломал? — Ни одной, только ушибы. — Вот видишь, — Дазай улыбнулся. — Безобидный хоббит из Шира. — Безобидный? Вопрос Ацуши остался без внимания. По возвращении домой Дазай оценил вкус и паранойю Чиби касательно безопасности. Дверь — просто зверь. Если враги захотят взорвать общежитие, взорвётся всё, кроме стального зверя, что до рисоварки — совершенно не вписывалась в убогий интерьер его коморки, да и сейчас не особо вписывается. Дорогая хрень, с наворотами — полгода угробил на изучение инструкции. Может, раскрутить его на… Дазай замер. И снова озноб вдоль позвонков. Тревога нарастает, предчувствие не отпускает, и мысли — возвращаются к новой переменной. Мори мельком, почти на периферии, как много лет назад в замесе с Мимиком. Дазай уходит в себя — всё глубже погружается в зону комфорта — среди чисел и формул, теорий и расчётов. Его напрягает появление Тая, напрягает полное отсутствие информации и дерзкое покушение на главу Исполнительного Комитета. Чуя и раньше привлекал внимание вражеских организаций. Сколько раз его пытались переманить — не счесть. Угрожали, выманивали, подставляли. Дазай, мягко говоря, заебался устранять отбросов (тайком от второй половинки Двойного Чёрного. Узнай Шляпа, что вокруг него разворачивается полномасштабная свистопляска, сломя голову кинулся бы в заранее расставленные сети), которым не сиделось ровно. Затишье наступило внезапно, и до сегодня было более чем спокойно. Чуя не умеет думать стратегически. Не может просчитывать и предугадывать. Он хорош в доводке и корректировке, но не в составлении плана — в прошлом неоднократно перекраивал исходя из местности, боевой мощи и подготовки, как врагов, так и союзников. Дазай намеренно допускал ошибки, провоцировал — действиями, словами. Думал, нет, надеялся, что сможет поднатаскать, обучить основам, пусть не стратегии, но хотя бы тактики. Поднатаскал — на поприще под громким заголовком: как избить придурка-напарника, чтобы доставить наибольше боли с наименьшими затратами. Не насмерть с одного удара, а по сломанному ребру в несколько подходов. За три года в тандеме Дазай понял одну немаловажную вещь — Чуя — суицидник похлеще него. Проявляется сей талант в особо экстремальных ситуациях. Нормальный человек спасает себя, Чуя — всех, кроме себя. Кто прыгнет с крыши высотки, зная, что способность напарника Обнуление? Правильно, никто, или псих с суицидальными наклонностями. Но что самое интересное — всегда, всегда находил способ избежать столкновения с землёй. Дазай сморгнул задумчивость, вернул лицо, к которому привыкли сотрудники Агентства. — Ацуши, диван на тебе. — А… эм… Дазай-сан, вы куда? — У меня дела. Дазай свернул к мусорным бакам, вскоре — скрылся в тёмном переулке. Чиби и правда — отличный напарник. Дазай мало кого уважает, ещё меньше — ценит, но Чуя один из немногих, кто удостоился чести. И не без причины. Кажется, нашёлся способ выйти сухим из воды и не слушать завывания Куникиды. — Так и быть, Шляпа, прикрою, как в старые недобрые времена… за ремонт казённого имущества. Пришло время связаться с информатором из Токио. Пусть встретит и поможет. А пока Чуя будет разбираться с гокудо... — ... понаблюдаю-ка я за Таем.***
До намеченной цели рукой подать, но Чуя сворачивает в противоположную сторону. Тридцать восемь шагов по крутому склону, что в нескольких километрах от Чаши, и пологая вершина с видом на море. Одно надгробье, одно дерево корнями в никуда, и размытая надпись на латыни:Другу, наставнику, брату — Кого Абуто
— Я дома, Абуто, — шёпот сквозь пространство и время, и шляпа — полами к груди. В воздухе витает запах рамена с кусочками свинины и зелёного чая с нотками мяты. Чуя не слышит ни воя ветра, ни всплеска воды, не видит и отражения луны на поверхности чёрного моря, лишь захудалую хижину на пике свалки. Чуя присел на корточки, внимательно осмотрел почву. Углубление по центру, пепел вокруг и до боли знакомый узор подошв. Камуи был здесь — около часа назад. — Надеюсь, тебе понравится. Углубление аккурат до середины фильтра, и дым — кольцами в небо. Звёзды на чёрном полотне размываются в картины из прошлого — красочные, эмоциональные и до приятного тёплые. — Стой, паршивец! Кому сказал — купаться!!! Чуя перепрыгнул кухонный стол и рванул в прихожую. Кинув взгляд через плечо, одарил разъярённого в край Абуто насмешкой. Бугай слишком медлительный и неповоротливый. Как ни крути, а медведю за кроликом не поспеть. Не то, чтобы вода пугала, но мыться дважды в день — лень, да и перебор! Кому оно надо? Уж точно не великому Накахаре Чуе — Повелителю Гравитации! Ему и одного раза в неделю с лихвой хватает. Наслаждаясь багровым лицом опекуна-наставника, Чуя не заметил, как за спиной выросла тень, а локоть упёрся в стальную преграду. — Снова за старое, Бо*? Не успел Чуя обернуться, как плюхнулся в бочку с горячей водой. — Пха-а-а-а-ахахаха… Три года прошло, а тазик всё ещё великоват для тебя. — Я подрос! — взревел Чуя, едва вынырнул из офуро. — На целых ноль-пять миллиметров! — Охотно верю, — устало улыбнулся Камуи и потрепал, как он часто выражался — рыжее недоразумение по волосам, после чего всучил тот самый шампунь, запах которого понравился и запомнился — на всю оставшуюся жизнь — плющ с примесью хвои. — От тебя протухшей рыбой несёт, хорошенько вымойся и прыгай за стол. Абуто решил побаловать нас раменом со свининой. От названия блюда Чуя захлебнулся слюной. Отмылся так, что в нескольких местах содрал кожу. Камуи на пару с Абуто влепили по затрещине — за чрезмерное усердие, после — накормили до отвала. Чуя вырубился, сам не зная где и когда. — …ты верно шутишь. — Не шучу. Всю сознательную жизнь мы только и делали, что… Ни дома, ни семьи. Мы даже девушку завести не можем. Скольких ты потерял прежде, чем дошло и отрезало? Чуя проморгался, сонно потёр глаза. — Не помню. — А я помню. Каждую! Как убивали, за что и в каком виде оставляли! — Не шуми, мелкого разбудишь. Уже разбудили — мысленно парировал Чуя, с трудом подавив зевок. Раз проснулся, погреет уши. Может, чего полезного узнает. При острой необходимости использовать информацию, как козырную карту в партии не на жизнь, а насмерть — например, выторговать безделье вместо уборки или учёбы — и узреть удивлённые лица типа взрослых. Мечта, а ныне — цель! — Я хочу нормальной жизни, Камуи. Хочу показать Чуе мир за пределами свалки и существования впроголодь. Неужели мы копили деньги зря? А вот это — новость. Чуя мало что понимает, почти ни в чём не разбирается, одно успел уяснить — в Чаше нет никого, кто бы мог похвастаться заначками в виде купюр, что зовутся деньгами. Сомнительное варево, именуемое алкоголем, табак, отсыревший и насквозь провонявший помоями, дурь разной степени тяжести и вреда, заплесневелый рис с червями и скудный запас приправ — богатства жителей иностранного квартала, который таковым является только на словах, на деле — куда не плюнь, в японца попадёшь. Изредка можно встретить счастливчиков, что выращивают редис и зелень, да и то сезонами (зимой приходится особенно тяжко). Тем, кому с землёй повезло чуть меньше, купить скудное разнообразие овощей не могут — не на что, зато обменять на полезное или съедобное — пожалуйста, вот только не всегда есть что обменивать. И это действительно проблема. Прошлой осенью старушку, чей дом сам квартал одарил участком — убили, кто — гадать не пришлось. Выродки из Северного — шваль, что пытается конкурировать с Агнцами. Освободившуюся жилплощадь присвоили торчки, теперь в том огороде растёт конопля, вернее — росла. Несколько дней назад Агнцы сожгли временную базу Северных, за что — никто особо не разбирался. Если коротко и ёмко — жизнь в Чаше не из лёгких. Выбраться в город — подзаработать немного есть шанс, но кому нужны благоухающие оборванцы без образования и минимальных навыков. Откуда же у Камуи с Абуто деньги? Он знает, на кого работают, совсем недавно сам стал частью слаженного механизма, но и среди главарей нет вдоволь сытых и хорошо одетых. Чуя пальцами коснулся горизонтальных застёжек. А ведь если присмотреться, их одежда отличается. Накидки, странные платья с разрезами по бокам, широкие штаны, что сужаются на щиколотках, неброская, но удобная обувь, гладкие рубашки и красивые зонты. Чую тоже одевают хорошо. Странно, но хорошо. — Почему сейчас? — Чуя. — Что — Чуя? Он уже среди баранов. С его способностью о нормальной жизни лучше не мечтать. Забыл, кто он, как появился? В каком смысле? Чуя не на шутку всполошился, едва смог сдержать порыв — вскочить и завалить вопросами. — За ним всегда будут охотиться, использовать и манипулировать; убивать тех, кто дорог, а учитывая мозговую деятельность рыжей кочерыжки… — Камуи, нам не повезло — это факт. Но если не ради него, то ради кого? — Готов рискнуть жизнью? — Сомневаешься? — Идиот. — Мы — последние. Рано или поздно эксперимент убьёт нас. — Не напоминай, и мы не последние. — Следов твоей сестры мы так и не нашли. — Кагура жива. — Камуи… — Она жива. Молчание длилось долго. Чуя старался не дышать. Ему впервые захотелось узнать о надзирателях, как часто кричал, когда не горел желанием рисовать цифры, учить кандзи, хираганы и катаканы, читать, писать и считать, купаться или выполнять работу по дому, чуть больше. Послушать историю их жизни. Откуда, кем были их родители, живы ли, а ещё — расспросить о себе. Камуи с Абуто немногословны, предпочитают тишину, реже — музыку, но не ту, что орёт, пинает по ушам скрежетом металла — спокойную, мелодичную, без слов и завываний. Не делятся тем, что беспокоит или чего боятся. У Камуи есть сестра. Интересно, они похожи? Кагура. Красивое имя. — … на мой взгляд, Чуя единственный, кто сможет остановить нас, но он не готов — ни по физическим параметрам, ни морально. Способность у него мощная, но без должной подготовки ничего не стоит. — А кто остановит его, когда Арахабаки надоест клетка из крови и плоти? Арахабаки? Клетка? Чуя почувствовал, как участился пульс. — Ну-у-у… Я слышал, божества без оболочки не живут. — Интересно — где? В книжках таких же недоумков, как мы вычитал? И почему ты называешь Арахабаки божеством? — А как? Проект? Эксперимент? Оружие? — Всяко лучше божества. — Пф. Мне лично по душе божество. К тому же про Арахабаки есть несколько строк… в мифах, вроде, то ли Бог-гость, то ли залётный Божок, не помню точно. — Это одно и то же. — Так ты согласен? — Чёрт с тобой. Когда шмотки собирать? — Как только Чуя окрепнет. — Год? — Успеешь? Рукопашке обучиться непросто. Тебя с четырёх лет дрессировали. — Посмотрим. Та ночь оставила множество вопросов. Чуя планировал разузнать о себе за завтраком, но тренировки, интенсивность которых не наблюдал даже в мафии, возможности не предоставили. Шляпа тенью скрыла лицо. Сигарета Абуто всё ещё тлеет, окутывая надгробье лёгким туманом, когда своя давно растёрта гравитацией. Чуя не верит в жизнь после смерти, но всё равно сжигает новую пачку и оставляет зажигалку у нецветущей сакуры. — Мне пора. В следующий раз принесу сакэ. Едва Чуя шагнул за порог, как три ножа в жалком мгновении от глаз и лба остановила гравитация. Кое-кто не меняется, сколько бы лет не прошло. Чуя перехватил приветствие, вернул с той же скоростью и меткостью. По звуку один из ножей угодил в полую стену. — Какие люди, — протянули знакомо, с толикой издёвки. Чуя прикрыл дверь. В гэнкане свежо и чисто. Впрочем, чего ещё ожидать от Камуи. Неряшливости? Очень смешно. — Посмеешь осквернить дом грязью — убью. Разуваясь, Чуя приметил новую пару домашних тапочек, те самые — чёрные, с вышивкой двуглавой змеи от пят до больших пальцев. Взгляд скользнул левее, в угол, где аккуратной стопкой лежат точно такие же, только размером поменьше. Одна пара, две, пять… десять, семнадцать. Язык сухо шаркнул по губам. О нём не забывали, ждали — все эти годы. От догадок стало не по себе. Чуя сглотнул, бегло осмотрелся. Тёмное помещение выглядит до жути неприветливо. Ему неуютно и, кажется, пробирает холодом. — Долго будешь порог топтать? Чуя вздрогнул, рефлекторно двинулся вглубь, намеренно проигнорировав кровать, на которой спал, любил нежиться в мягком коконе одеяла и подушек, и которая стала для Абуто смертным ложем. Он до сих пор помнит изломанное тело, хрипы и кровь, что впиталась в изголовье, покрытое толстым слоем лака. Не смотреть легче, чем посмотрев, вновь угодить в капкан страха и отчаяния. — Давно не виделись, Камуи, — голос подвёл, прозвучал сипло, едва ли не виновато. Войти в кухню оказалось сложнее, чем признать поражение от ВДАшника, чья сила заключается лишь в ублюдочной дедукции. Никогда ещё Чуя не чувствовал себя настолько разбитым. — Действительно — давно. Камуи подбородком качнул на стул. Чуя стянул плащ, снял шляпу и сел напротив. Локоть опустился на столешницу, головной убор следом — расположился на краю. — Почему босой? — В носках. — Тапки для кого покупал? Чуя промолчал. — Чай или кофе? — Спасибо, но кофеина на сегодня достаточно. — Смотри, не пожалей. Дважды не предлагаю. И надень чёртовы тапки! Чуя скрыл улыбку за волосами, как можно незаметнее воспользовался гравитацией. Тапки — мягкие и, чего скрывать, удобные, пришлись впору. Насколько помнит, Камуи никогда не ошибался с размерами. Неважно — месяц или три не появлялся дома, точно знал, насколько рыжее недоразумение подрастёт и на какую цифру следует обратить внимание — перейти. Да, в отличие от сверстников Чуя рос не так стремительно, но Абуто же ошибался, к сожалению — ни раз и ни два. Блуждающий взгляд наткнулся на хангири* в руках Камуи. Огромное. Риса уже не видать. Тарелки с мясом и закусками вылизываются им с невообразимой скоростью. И как не давится — загадка. — Всегда поражался, как в тебе умещается столько еды, — уже смелее, немного увереннее. На Камуи, как и много лет назад одежда в маньчжурско-китайском стиле. Чёрное платье-рубашка со стойкой и запахом направо фиксируется горизонтальными застёжками и синим поясом. Рукава аккуратно закатаны по локоть. Серые штаны в тон отвороту манжетам чуть ниже щиколоток. Рыжие волосы на ладонь выше поясницы скручены в низкий хвост неприметным жгутом, чёлка, прикрывающая лоб и глаза цвета аметиста, смотрят остро — в самую душу. Руки — от локтя до фаланг упакованы в эластичные бинты. Сразу видно бойца-контактника. К Дазаю подпункт с хлопчатобумажной тканью отношения не имеет. Он пакуется в бинты по иным причинам, шрамы одна из. — Кто бы говорил, Бо. Чуя скривился. Он вспомнил, что в этих стенах кроме хорошего было много неприятного, например — подколы. Бо — новорожденный малыш, несмышлёныш. Это прозвище бесит даже больше, чем Чибикко-кун в исполнении Дазая и Мистер Модная Шляпка из уст узкоглазой шавки в старомодном тряпье и топографическим кретинизмом. — Зачем Король Овец пожаловал в развалины Сурибачи? — Бывший, — возразил Чуя, отмечая, что перестал чувствовать дискомфорт. Судя по тому, что успел выхватить из полумрака, дом ничуть не изменился — обстановка, мебель, даже запах — остались прежними. — Королей бывших не бывает. Овцы, мафия, разницы никакой. Камуи отложил хангири, взглядом сетуя на беспорядок. Чуя закатил глаза. Эксплуататор. Смутная Печаль сгребла со стола посуду с мусором и отправила в мойку. — А скилл-то повысился. Помнится, раньше ты бил посуду чаще, чем купался. У Чуи ноздри вздулись от возмущения и злости. Так и будут попрекать его за врождённую криворукость и не любовь к гигиене? — Помилуй, Бо, — рассмеялся Камуи и потянулся за пепельницей с сигаретами, что на низком столике у выхода из кухни. И как три человека, один из которых по габаритам не уступал медведю, умудрялись втиснуться в столь крохотное помещение? — Дом не выдержит встряски. Выдержит. Уж в этом Чуя не сомневается. За то время, что не виделись, трясло часто и сильно. — Слышал, тебя предали. Камуи прикурил. Знакомый аромат табака быстро заполнил кухню от пола до потолка. — Пырнул Ширасэ, предали… вроде как — все. — Яблоко от яблони. Что сестра сукой была, сукой и подохла, что брат гиеной уродился, гиеной и помер. Выблядок их, полагаю, недалеко ушёл. Шакал. — Их… выблядок? Чуя не просто удивился — он прихуел. — Сынуля, мать его. Ты не знал? — по выражению лица Камуи Чуя прочёл — балбес! — Да всё стадо знало! — Ты вырезал первый состав Агнцев, а молодняк не особо интересовался — кто с кем и от кого рожал. — Может быть. Убил? Чуя тут же занял рот сигаретой. Дым змеёй пополз к потолку. — Не трогайте детей, нэ? Бо, ты не перестаёшь удивлять. Ширасэ дважды предал тебя. Чуя не сразу сообразил, а когда дошло, желание уйти мгновенно приблизилось к отметке критично — жизненно необходимо. — Вижу, ты неплохо осведомлён. — Зато ты успел отличиться, пока меня не было. Не для того Абуто рискнул жизнью, чтобы его гордость, названного брата втаптывали в грязь безмозглые отбросы. Взгляд Камуи, аура, что сковывает по рукам и ногам, сталь в голосе и яд в словах — ломают кости, безжалостно терзают душу. Этого-то Чуя и боялся. Если бы не острая нужда, он бы не посмел переступить порог дома, в котором провёл лучшие годы жизни. — По возвращении хотел найти тебя и укоротить, блять, насмерть, Ясуко остановила. Уверяла, что Овцы больше не смогут манипулировать тобой, прикрываться и подставлять. Говорила, что мафия оценит. Чуя закусил губу. О Ясуко он не вспоминал на протяжении пятнадцати лет и надо же — дважды за вечер. Взгляд упал на окно слева от стола. Её дом выглядит заброшенным. Отсутствие забора, покорёженная дверь, выбитые окна. — Как давно она уехала? — Никуда Ясуко не уезжала. Умерла… тринадцать лет назад. Левую лопатку прострелило так, что с трудом удалось заглушить стон. Чуя зубами вгрызся в фильтр. Дым оцарапал горло, никотин обжёг лёгкие до мерзкого запаха подпаленных органов. Крикнуть бы — да не на кого, сбить кулаки в кровь — нельзя — не при Камуи. — Кто? — Рак. — Рак небезнадёжен. Лечение, лекарства… Камуи прервал тираду открытой ладонью. Чуя замолк. — Знаешь, удивить меня сложно, но ты справляешься на ура. Забыл, в какой дыре мы находимся? — окурок Камуи отправил в пепельницу щелчком пальцев. — Я, как и большинство понятия не имел, а когда узнал, отвёз в город. Врачи отвели ей месяц, максимум три, но она и дня не продержалась. Последний человек, с которым мог поговорить, которого уважал и любил, забрала чёртова земля. — Где? — Небесная Аллея. Небесная Аллея — смотровая площадка на мосту Йокогама Бэй. Выходит, могилы нет, лишь прах над токийском заливом. — Поговори, если повезёт — ответит. Со стороны может показаться, что Камуи издевается, но нет. Он искренне верит в жизнь после смерти, верит, что мёртвые остаются среди тех, кого любили и за кого переживали, что при желании можно услышать наставления, советы и столь необходимую поддержку. Почувствовать присутствие, мимолётные прикосновения, когда тоска не отпускает — сжирает изнутри. Чуя всегда считал его странным — с первой встречи. В тот день, когда два нахала ворвались в его логово, чтобы покончить с ужасом, именуемым Као-но Наи*, он услышал фразу, смысл которой понял много позже: За Абуто тянутся багровые реки, за мной — моря, за тобой — хлынут океаны. Может, убить тебя, чтоб не мучился? Тогда Абуто отвесил Камуи звонкий подзатыльник и велел заткнуться. Больше к этой теме не возвращались. Возможно, потому что не могли объяснить доступным языком, а быть может — не хотели травмировать, однако Чуя склонен думать — не хватало времени. Дикий, с озверевшими глазами и окровавленными кулаками, он мало походил на человека. Не умел ни читать, ни писать, вместо слов из горла вылетало рычание, иногда шипение, реже — вой; не знал, что есть еда повкуснее сырого мяса убитых им кошек и собак, что наготу следует прикрывать, а тело мыть хотя бы раз в три дня. Его таскали по врачам, пичкали таблетками, прививали, выводили живность из волос. На несколько месяцев оставили в больнице — подпольной (без документов в нормальные госпитали вход заказан). — На твоём месте я бы убил Ширасэ. Дыхание на миг перехватило. Чуя облизал губы, пальцами впился в ткань плаща, что лежит на коленях с тех пор, как усадили за стол. — Не за нож в брюхе, а за то, что провернул с Ясуко. Чуя знает, насколько Камуи дорожил ей. И нет, не о той любви речь, что воспевается в книгах — искренней и чистой — братской. — Ширасэ спас меня, накормил… — Ками, как долго ты будешь благодарить его за чёрствую буханку с червями?! Думаешь, по доброте душевной он сжалился над голодающим зверьём? Этот кусок дерьма хвастался, что приручил самого Као-но Наи, а после рассказал о человеческих костях. Он, видите ли, видел, как ты жрал людей! — И что? Камуи ладонью растёр шею, защёлкал зажигалкой, но пламя так и не появилось. — Есть, чем прикурить? — Нет, оставил у Абуто. Молчание длилось несколько минут. Камуи подорвался со стула, подошёл к доисторической плите и зашарил по выдвижным ящикам в поисках спичек. — Вы никогда не рассказывали, как смогли найти и почему вообще пришли. — Ширасэ показал… — створка навесного шкафчика ударилась об основу, — … и трусливо сбежал. — Тогда он был ребёнком. — Да-да, оправдывай его сколько влезет. Камуи вернулся за стол спустя ещё пару минут. Запах горячего шоколада обласкал обоняние. Бокал с рыжим лисёнком опустился перед Чуей. Большой палец прошёлся по выпуклой картинке неосознанно, как и мимолётная улыбка, что наползла на лицо непроизвольно. — А пришли, потому что Совет Тринадцати приказал. Мол, скоро Безликий и нас сожрёт. Пора избавить Сурибачи от демона и возложить его голову на священный алтарь Овец. — Почему не убили? Тянуть время не в его интересах, но банальное любопытство внезапно овладело им. — Мы рассчитывали узреть демона, а напоролись на голого, чумазого щенка. Камуи цыкнул. — Абуто так и не смог простить себя за то, что показал тебя Овцам. — Я ни о чём не жалею. И он нисколько не лукавит. Чуя отпил горячего шоколада. Нет той приторной сладости, странного привкуса и неприятной горечи, что так часто проскальзывает в лучших кофейнях города. Вкусно. Он скучал, и сильнее, чем думал. По завтракам в уютном доме, по разговорам ни о чём голосом прокуренным и низким, по запаху плюща с примесью хвои и по глазам цвета чистейшего аметиста. Скучал по наставлениям, тумакам и тяжёлым вздохам. — Ты просто не умеешь, — Камуи пальцами обхватил чёрный бокал с мордой белого волка. — Первые дни Абуто жутко боялся тебя, думал, что откусишь ему нос, пока безмятежно храпит, но и умилялся не меньше — мелкий, яркий, с пухлым личиком и задорным нравом. Все уши прожужжал, что паренёк ты умный, быстро учишься, чего я, кстати, так и не приметил, а как нахваливаешь его стряпню… Камуи улыбнулся, но в глазах его Чуя не увидел ни намёка на радость или ностальгию, лишь боль. — Он хотел завязать со стадом, отучиться на повара и открыть маленький ресторанчик. Не свезло. В ту ночь Чуи не было на собрании Агнцев. Он набил живот едой и завалился спать. Проснулся от пронзающей тело тревоги. Рванул на базу, но застал лишь горы трупов и окровавленное тело Абуто у ног озверевшего Камуи. — Что тогда произошло? — Уже не имеет значения. Чуя поджал губы. В глазах Камуи он всё ещё глупый, беспомощный ребёнок. Что тогда отмалчивался, увиливал, недоговаривал, скрывал, что сейчас. — Почему ты не послушался Абуто и остался в Чаше? Чуя по глазам распознал короткое — не смог. — Ты знаешь хоть одного человека, которому удалось завязать с прошлым? — Знаю. Камуи хмыкнул. — Дазай Осаму? — Есть хоть что-то, чего ты не знаешь? — Я — наёмник. — Давно? — С тринадцати лет. Так вот оно что. Постоянные отлучки на месяц, другой, подарки, вещи, мясо, разные деликатесы. Всё, что у них было, зарабатывалось не воровством, не вымогательством, не помощью страждущим — убийствами. Странно, что только сейчас дошло и осозналось. — И сколько раз тебя нанимали убить нас? — Тебя раз десять, может — двадцать, твоего напарника — три или пять. — Агнцы? Недовольная гримаса Камуи позабавила. Память подкинула несколько эпизодов, связанных с первым составом Агнцев. Камуи всем улыбался. Улыбался фальшиво, говорил тихо, никогда никому не грубил. Лишь дома с презрением срывал маску и показывал себя настоящего. А настоящего его лучше не видеть, желательно — вообще не знаться. Редко, но Камуи пугал — словами, действиями, глубокими познаниями и сверхчеловеческими способностями. — Будь я единственный человек на планете, способный грохнуть вас, они бы не обратились за помощью к палачу Овец. — Подставные лица? Не рассматривал такую возможность? Несмотря на вопросы, Чуя почему-то вспомнил момент, когда Ширасэ умолял Камуи взять его в ученики. Цеплялся за одежду, касался рук. Камуи едва не сорвался. Ситуацию разрулил Абуто, со словами: посмотрим на твоё поведение, отослал решительно настроенного мальца домой. Чуя так и не понял, в чём провинился Ширасэ и по какой причине Камуи чуть не убил его. — Думаешь, я бы не узнал? Овцы не возродились бы, не останови меня Чуя-бо заспанной моськой, — ехидно подметил Камуи, подбросив сигарету. Чуя внимательно следил за траекторией — изменилась дважды, оборотами — три с половиной. А это значит, Камуи никак не мог поймать фильтр губами, но поймал. И как он проворачивает этот финт с сигаретой? Лёгкая, длинная, уязвимая в пространстве. — Восемь лет, девять, двенадцать. Старшему тринадцать. Ты хотел убить детей. — И? Гнилое семя даёт гнилые плоды, — Камуи пожал плечами. — Может хватит? — голос его внезапно изменился, скрипнул хрипотцой. — Сомневаюсь, что ты пришёл поговорить о былом. Выкладывай. Чуя вздохнул, пальцами поддел пряди у висков. Ткань перчаток скользнула по коже. — Хочу нанять тебя… как наёмника. Камуи округлил глаза, отчего на лбу проступили глубокие складки. — Только не говори, что и мафия решила расправиться с тобой. — Что? Нет! — В чём дело, Чуя? Убить для тебя не проблема, но по какой-то причине ты нанимаешь меня. Чуя поёжился. Пристальный взгляд Камуи напрягает. — Убивать никого не надо. Просто… Всё, что требуется — наблюдать и защищать. — Та-а-ак… — Камуи клацнул зубами. — Значит, ты больше не доверяешь мафии. Не в доверии дело — в Тае, но Камуи об этом знать необязательно. — Всего лишь предосторожность. — Ты тупое бревно, наивное и доверчивое, с детства выделялся неспособностью отличить падаль от человека, и вдруг — предосторожность? Чуя проглотил протест и запил возмущением. Препираться с Камуи нет ни времени, ни задатков. — Нужно найти одного человека, данные в моём ноуте… — Чуя выдержал паузу, подбирая слова. — Есть ещё кое-что… — Я вроде не соглашался, но продолжай, не стесняйся. Уже издёвка, но Чуе всё равно. Он надеется, почти уверен — помогут. Главное, учил Абуто — знать, когда дёру давать. — Тай ждёт не головореза и не телохранителя — репетитора по математике и японской литературе, — не без труда выпалил Чуя и, активировав Смутную Печаль, свалил, пока не отказали, прямым текстом не послали. — Чего?! На столе остались ключи от квартиры, адрес, банковская карта и сотовый. — А смелости тебе не занимать, Бо. Чёртов Абуто. Научил на мою голову.***
От неожиданности Чуя замер. Тай — приблизился бесшумно, лбом коснулся его шеи. — Накахара-сан, вы… уходите? — У меня дела в Токио. Тай сглотнул. Даже сквозь несколько слоёв ткани, чувствуется обжигающая холодом ладонь меж лопаток. — На… Надолго? — голос у Тая тихий, немного хриплый. Чуя иррационально молчит. Рука не дёргается, замок не щёлкает. Он знает — время не ждёт. Чем дольше медлит, тем больше людей теряет Порт, но продолжает стоять у входной двери и слушать шумное дыхание. Тай боится, понимает, и немного рад, что не хотят отпускать. — Не знаю. Чуя едва улавливает скулёж, почти не дышит, когда Тай сжимает его плащ трясущимися пальцами. Шляпа съезжает на бок, а чужой лоб — горячий и, кажется, влажный тычется в затылок. — Я вернусь. Впервые столь мягко, впервые — тихо, без раздражения и злости, с лёгкой улыбкой на лице. В груди бьётся сердце, кровь приливает к щекам. — Обещаю. Чуя выскользнул из рук Тая, повернулся лицом. Всё прячет глаза, сминая края пижамы. — Не подведи меня. Руки сами потянулись к Таю. Пальцы осторожно коснулись виска, заправили выбившуюся прядь за ухо и утонули в волосах. Взгляд рассеянный, поверх макушки. Чуя не видит глаз Тая, лишь чувствует, как бьётся сердце. Чьё — не знает. Как и не знает, что тепло губам не от темперамента и горячей крови — от кожи пацана. Сообщение от Камуи приходит как нельзя кстати — отрезвляет. Он согласен — сыграть роль репетитора-телохранителя. Чуе легче, тревога не давит. Больше нет нужды тянуть время, оттягивать неизбежное. Его задача разобраться с гокудо, Камуи сделает остальное — найдёт Синя и позаботится о Тае.