Что ты, осень, наделала с нами?

Толя вышел из учреждения. Воздух был наполнен свежестью после ливня, было холодно. Прикинув, сколько ждать автобус, а потом ехать, Толя понял, что выйдет примерно на пешую прогулку до дома. Мужчина торопливо отправился в путь, ежившись от излишней влажной свежести. Он шел около Большого театра, рассматривая ночную Москву и пытаясь немного отдохнуть. Неожиданно его взгляд остановился на знакомой заднице. Да-да… Она копалась в сумочке, положив её на скамейку. Одна из самых родных задниц на свете — задница тещи. Огороды, конечно, не про нее, а вот копаться в своих комодах в поисках одежды — это она первая. Поэтому зад был ему знаком до боли, он видел тещу в такой мизансцене поиска тряпок значительно чаще, чем готовящей завтрак для своих внуков. По душе ползло домашнее ощущение тепла и стыдливость от глупой, компрометирующей его мысли, но все же улыбчивой радости от комичности встречи. — Лариса Дмитриевна, — заулыбался он. Она тут же обернулась, улыбаясь в фонарном свету. Его теща никогда не постареет. Он уверен в её обольстительной способности минимум до ста лет. И возрастные отметины ей скорее придавали обоняние, чем портили. — В Большой? — спросил Толя. — В малый, — расхохоталась она. — Мельчают? — съязвил Толя, зная её самоироничность. — Драматизируют! Они рассмеялись и потом еще немного порассматривали друг друга в потемках. — Как жизнь-то? — прервала паузу она. — Дааа… — растянул Толя, собирая в кучу все накопившиеся проблемы. — Соседа не стало, все отойти не могу… Лариса поменялось в лице, но старалась это не показывать. Она немного помялась и все же спросила. — А, прости… Соседа как звали? — Да Михаил Степанович. Хороший мужик б.. Вы чего? Он остановил речь из-за моментальной реакции тещи на имя. Женщина закрыла рот рукой, и медленно стала закрывать глаза. Пока вдруг… — Он просил сказать… — Кто? Что? Михаил Степанович? Вы знакомы были?! — Не тарахти, — свела она брови, пытаясь сосредоточится и выдавить из себя слова. — В общем… — вздохнула она. — Батя он твой. Был… — Откуд… Подождите, вы знали и не говорили? — со злостью сказал он. — Мне сказано, я слово держу. Не обессудь. Есть вещи, причины которых я не расспрашиваю ввиду тактичности. Почему он запретил — не знаю. — Подождите, так у меня же отчество… Она смотрела на него молча. — Толь… Не тупи… Он нервничал и с огромными глазами пытался собрать в кучу все вопросы. — Так… Хорошо. А вы-то откуда знаете?! — Разболтал он мне однажды, пока вы с Лизой в отпуске были. Клятвенно просил не рассказывать. Причины не объяснял. А потом, позже, года через два мы с ним столкнулись на улице, он плохо себя чувствовал, переживал. И сказал мне раскрыть тебе карты после его отхода… туда. — А может он болтал всё? Может, скучно деду было? — Хрен его знает, я только фотографии видела его с твоей матерью и тобой. Лучше проверь. А, может, лучше и не проверять. — Почему лучше не проверять? — Приятнее осознавать, что твой отец так много тебе помогал и так часто был рядом… Не как мой… Ладно, дорогой, мне пора, милый, я была рада тебя увидеть. Напиши мне как-нибудь? А лучше позвони. — Да… напишу… и позвоню. — Бывай.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Днем в учреждении состоялся подконтрольный хаос. Все, как обычно, боялись до предела, но вели себя невозмутимо и даже нагло. Зал заседаний кипел обсуждением, показом, планами. —…таким образом у нас строится четкая иерархия обязанностей, что не приводит к дисбалансу трудовых ресурсов, в частности, умственных затрат сотрудников. — Да, хорошо, — воодушевленно сказала Людмила. — Работайте по этой схеме. Кто следующий? Снова схема, новый отдел, новые лица. Калугина слушала Семена Семеновича Дружинина с предельной внимательностью, не задавая никаких вопросов, а только задумчиво черкая себе что-то в листочек. Докладчик уверенно шпарил ересь, думая, что его профессиональный стаж безошибочно полагает, что Калугина его совершенно не слушает. В какой-то момент, Людмила прервала его рассказ: — Замечательно, — абсолютно бездушно сказала Калугина, поставив этим словом скорее запятую, чем точку. — Кто отвечает за данную ветку функционала, о которой Вы только что рассказывали? — Степанов, — непонимающе ответил он. — А за самую первую? — равнодушно продолжала она, не обращая на него внимание и снова изучая лист, отчего он до конца не подозревал подвоха. — Боровских. — А две последние, о которых Вы еще не рассказывали. — Обе Степанов ведет… — отпил немного воды он. — Прекрасно, — подняла она голову на него. — Теперь товарищ Степанов будет занимать Вашу должность руководителя отдела. — Что? — обомлел он. — Я напишу заявление об уходе! — Воля Ваша. Степанов исполняет Ваши обязанности, почему не делать это официально... Итак, товарищи, через месяц будет срез ваших текущих задач, они должны полностью соответствовать заявленным положениям. В зале тут же пробежался ток страха.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

— Полетели головы, — шептались в курилке после собрания. — Головы? — не понял Новосельцев. — Дружинина уволили, между прочим. И если у нас будет розниться… она ясно дала понять. Всем крышка. С одной стороны справедливо, с другой… все обязанности все равно не пропишешь, разное бывает… Бред. — Да она и не говорила писать кто кому кофе носит. И Дружинина она с должности сняла, а не уволила — разница, — ответил второй. — Тоже верно. Толя стоял молча в оцепенении. Он не верил, что Калугина уволила Дружинина. Мужчина пошел в справочную к Верочке. — Приказы были после собрания? — Нет, приказов не было. Только Дружинин заявление по собственному оставил. А что? — Она свободна? — указал он пальцем на дверь Калугиной. — Сейчас узнаю, обождите. Людмила Прокофьевна, к Вам Новосельцев, впустить? — Да, — оборвала она. Толя не дождался комментария Верочки и тут же пнул дверь. Калугина резко подняла глаза, в душе кольнуло. — Что происходит? — опередила она его. — Почему Дружинин ушел? — Сам захотел, — пожала она плечами, хотя прекрасно знала, к чему был вопрос. — За что ты его сняла?! — напористо требовал он. — Это допрос? За что необходимо сняла. Еще вопросы? — встала резко она, закипая от возмущения. — Да. Почему люди не были предупреждены? — грубо говорил он. — Почему из-за твоих придумок люди лишаются должностей?! Что ты завтра придумаешь? Может, всех в подряд поснимать в чертям?! Так сказать, обновить коллект.. Калугина прервала его, неумело дав по щеке… Воцарилась тишина. — Можешь и меня уволить, — Толя тут же вышел. Калугина ощущала ком слез в горле.

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

В квартире было тихо. Незаметные шорохи мытья посуды раздавались на кухне. Калугина осторожно и медленно намывала тарелки в потемках, растягивая время как резиновые перчатки. По коридору гуляли редкие голоса Толи и детей. Они тихо чем-то занимались, Людмила не заглядывала. Она перекладывала тарелки одну за другой, настраивала температуру воды и много думала. Сил не оставалось. Женщина понимала, что посуду мыть часов до двух ночи не получится, поэтому выключила воду, вытерла руки и стремительно направилась в ванну, чтобы быстро завершить все дела, забраться в постель, прижаться к стене носом и закрыть глаза. Она уже спала, когда Толя вошел в темную комнату с редкими бликами света от окна. Он замер в дверях, смотря на её силуэт, покрытый одеялом и осторожно вздымающимся от дыхания. Осторожно, стараясь не будить, он влез на кровать под одеяло. Медленно пытаясь устроиться в какой-то момент он жадно стал целовать её плечо, которого не касалось одеяло. — Прости… Прости меня, пожалуйста… прости, — шепотом говорил он между поцелуями, совершенно не зная, спит она или нет, слышит ли она его, чувствует… Поцелуй от поцелуя он все медленнее касается её, положив ей руку на талию. Он не видел её глаз, она лежала лицом к стене, но мужчина не хотел прерывать её спокойствие. Пусть даже это была репетиция, никем не засчитанная. Пусть. Он осторожно провел рукой по животу и вернул её на талию, чтобы так и заснуть, обнимая Люду. Он закрыл глаза и устало выдохнул. Она коснулась его пальцев. Его пальцы сразу же поползли, сплетаясь с её в замок. Она ещё крепче сжала его, а он в ответ. Они пролежали так немного, а потом она развернулась к нему и расцеловала в губы быстро-быстро так... — Сама не хочу никого увольнять. Знаешь, сколько раз я должна была его уволить? У меня было четкое ощущение, что за него все делают подчиненные и возникающие в ходе работы проблемы — исключительно их проблемы. А за всех я ужасно переживаю. Ужасно. Я нервничаю постоянно. — Но умело это скрываешь? — лукаво улыбнулся он. — В рамках этики, — обезоружено вздохнула она. — Ты прости меня, увольнение он не сможет избежать... Толя молчал. — Зачем ты меня терзаешь?! Я директор, и это моя обязанность, он не может продолжать работу, так как не делал её добросовестно. Он поцеловал её ещё раз и коснулся её лба своим, задевая ее своим носом. — Не переживай… Я все понимаю, — прервал он самого себя поцелуем её губ. В эту же секунду для двоих все стало совершенно неважным. Этой ночью октябрь влез в открытую форточку, кутая жутким холодом квартиру…