Fire in the sky

      Стены релаксационного отсека «Искры», разрисованные граффити в меру умения и неумения членов экипажа (взгляд Ивана пробегает по пёстрым рисункам и напоследок упирается в карикатурного Билича с рогами) медленно расплываются. Секунда тишины, темноты, дезориентации.       — Загрузка виртуальной матрицы завершена, — сообщает I.V.A. — Приятно вам повеселиться.       — Разве можно повеселиться неприятно, тётушка? — поправляет Лука искусственный интеллект, выходя вслед за Иваном из светящейся двери, которая очерчена контуром в пространстве. Он осматривается кругом и раскидывает руки: — Какой простор…       Дверь исчезает за ним.       Они стоят вдвоём под сине-фиолетовым небесным куполом Персефоны-7, среди обглоданных ветрами скал и ледяных руин, которые напоминают разрушенный Гердой чертог Снежной Королевы. Рваное кружево льда вьётся изогнутыми арками, уходит вдаль полуразваленными анфиладами, просвечивает на солнце прожилками, как живая плоть — нервами. Нечеловеческие руки (руки ли?) изваявшие это, много столетий назад стали частью геологических слоёв планеты, на которой во время гражданской войны Земли против её колоний базировались сепаратисты. В один прекрасный день теперь уже бывший киноактёр Иван Ракитич всего лишь заглянул на военную базу по работе…       — Доволен, как я смоделировал место нашего знакомства? Не слишком ли… неприятно вспоминать это? — Лука щурится на солнце, сияет всеми своими морщинками. — Чего ты ржёшь?       — Насчёт «неприятно» надо тебя спросить… Я-то доволен, даже лёд поёт на ветру знакомо, — Иван обходит его по кругу, любуясь. — А как тебе моя часть работы по экипировке?       На Иване тонкие перчатки, бархатный камзол, узкие бриджи и высокие ботфорты с отворотами. Слева на перевязи висит шпага, в руке ещё одна. Голову украшает маска Зорро и широкополая шляпа с пером, из-под которой спускается на лоб крашеный чубчик. Весь наряд угольно-чёрен.       Лука восхищённо цокает языком:       — Я гадал, что же это будет: Ахилл и Гектор, Бэтмен и Джокер, Том и Джерри… — тут он догадывается взглянуть вниз и давится словами.       На нём самом — лёгкие сабо и белоснежный батистовый наряд, доходящий до щиколотки. Старинное девичье нижнее платье с корсетом (на котором вышиты бисером серые совы).       — Зорро и его дама сердца. Ты против? — Иван склоняет голову набок.       — Я не против любых твоих извращений. Хм, а почему совы?       — Они спонтанно добавились. Ты столько раз сказал «угу-у» сегодня утром…       — У меня рот был занят, как мне было отвечать на твою болтовню? Но как я буду в этих тряпках…? И я в последний раз фехтовал в детстве, на палках.       — Просто повторяй за мной, my enemy, — Иван бросает ему вторую шпагу и достает из ножен свою. Тело, вспоминая полузабытое движение, само принимает классическую стойку №2, как учил тренер, старина Эмери. — Тут не поранишься, никакого бладплея, так что маши как получится и получай удовольствие!       Мороз, который едва не убил их с Лукой много лет назад, когда их истребители, сбитые друг другом, упали в океан в восьмистах километрах от ближайшей военной базы, а сами они катапультировались, сейчас ощущается терпимой прохладой. Вкусовые и осязательные ощущения в симуляторе притуплены, чтобы пользователи не подсаживались на него безоговорочно, забыв вкус к настоящей жизни. Злые языки уточняют: чтобы не затрахались до смерти виртуальным сексом. Здесь не получишь необычных физических удовольствий, зато с лихвой вкусишь эстетических. Компенсаторы безопасности позволяют творить невозможные глупости и чудеса, конструировать экстрим-программы, где снижен риск телесных повреждений. В базовый релаксационный набор на грузовозе «Искра» входят только футбольное поле, волейбольная площадка и пара квестовых игр в райских пейзажах, но по случаю сегодняшнего дня Лука и Иван заморочились рисованием нового полигона персонально на двоих.       Лука повторяет его позу и делает первый неуклюжий выпад, шпаги скрещиваются со звоном. Металлическое эхо резонирует среди льдин.       — Ты правда выполнял все эти штучки без дублёров, когда снимался в кино?       — Иногда с дублёрами… — неторопливый замах Ивана заставляет Луку попятиться. — Например, при кинжальном бое вдевятером на одного в невесомости. Но… я уже тогда был адреналиновым наркоманом, — шпага свистит, и батистовое платье рассекается до бедра. — Мм, кружевные панталоны, mein feind!       Лука отступает за колонну, с высунутым от усердия языком отражая удары. Фехтовальщик из него, как из медведя балерина, но недостаток мастерства с лихвой искупается яростным маханием во все стороны.       — Мне начинает нравиться… Слушай, вот же повезло моей «королевской» эскадрилье устроить налёт на вашу базу именно в тот день, а?       — Чёрт меня дёрнул сниматься в пропагандистском ролике для призывников, выполняя реальный полёт на истребителе, именно в тот день! — возмущённо восклицает Иван и нарочно пропускает удар Луки — шпага косо разрезает чёрный бархат до пояса вместе с нижней рубашкой, не повреждая кожу. — Я мирный человек, а тут вы…       — Moj neprijatelj… Вот так в этом и ходи… сеньор Зорро. Взлетел ты себе мирно, а тут я… а ты стрелял просто суперски для гражданского.       — Да я просто палил в белый свет, как в копеечку, когда ты повис у меня на хвосте. Что же поделать, если коммандера военно-космических сил, великого Луку Модрича, смог сбить гражданский с базовым курсом пилотирования? — Иван делает издевательский жест свободной рукой. Гибкое лезвие играючи вспарывает на груди Луки шнуровку корсета, конструкция повисает на поясе, и тот рывком сбрасывает корсет, переходит в наступление, грозно выставив вперед мощную голую ногу в разрезе платья.       — Не знаю, что такое копеечка. Но из наших двух парашютов получилась уютная палатка, помнится.       — Всю жизнь мечтал. В неё даже почти не попадал снег. Не больше тридцати фунтов в день… блядь! — возле самого лица взрывается фонтанчик ледяного крошева — колющий удар Луки пригвождает Ивана к кристальной стене за ворот камзола. Он ловко выныривает из тряпок, перебрасывая шпагу из руки в руку, и остаётся полуобнажённым. — Мне и на войну, и на политику было наплевать. И вдруг пришлось отстреливаться от тебя и рухнуть у берега полярного континента на краю вселенной.       — Mi enemigo, — хрипло смеётся ему в лицо Лука. — Я получил столько навыков по вправлению вывихов, добыванию огня, ловле ледовых грызунов, делёжке с тобой шкуры неубитого медведя, пока нас не нашли спасатели! Раньше люди жили рядом с открытым огнём постоянно… а мы отвыкли.       Клинки скрещиваются, эфесы зажимают друг друга, Иван давит, Лука не поддаётся. Оба пыхтят нос к носу, почти соприкасаясь лбами, так, что можно чувствовать чужой запах. Иван не удерживается от непраздного и непраздничного вопроса:       — Тебя-то наши спасатели отправили в тюрьму, где ты заработал клаустрофобию. Из-за неё тебе пришлось распрощаться с истребителями. Модрич, я поражаюсь, как ты можешь беззаботно резвиться здесь?       — А ты потом попрощался с актёрской карьерой. Ты ж стал нерукопожатным, вытаскивая меня из тюрьмы через все свои связи… Мы квиты.       — Я добровольно это сделал.       — Я тоже понимал, на что иду, когда записывался в боевые пилоты. Никаким адским пыткам меня не подвергали, сам знаешь, просто, ну… камера была слишком тесная. Война позади, а я всё ещё летаю. Мне не на что жаловаться. «Искра» круче истребителя, она мирный корабль… с мирными людьми.       — Почти, — иронично вворачивает Иван. — Балканцы собьются в стаю в любом рукаве галактики.       — Ага… И я не кто-нибудь, а её капитан! А ты мой первый пилот, meu inimigo. Кто бы мне сказал в тот самый день... когда мы плелись сквозь метель и орали друг на друга, я ни за что бы не поверил… — азартно скалится Лука, пытаясь вывернуть шпагу из скрещения.       — Если тебе не на что жаловаться, то мне и подавно. У меня оказался куда лучший талант к пилотированию, чем к актёрству, а с нашей командой и шоу никаких не надо! Позавчера Деян вместо дежурства опять подрался с аборигенами, пока мы загружали руду на астероиде…       — Аа, вот почему он ходит с фингалом.       — Не, фингал ему поставил Суба за то, что ушёл с поста.       Солнце играет на их клинках, разогретые мышцы приятно ноют. Иван разрезает платье Луки на втором бедре элегантной буквой Z, теперь — вместе с половиной панталон:       — Мм, полная депиляция, eaduiy?..       — Спасибо, мне так даже удобнее! — Лука отрывает весь подол спереди, превращая старинное платье в маллет. — Mon ennemi… — шепчет он, бросаясь вперёд по ледяной лестнице в восторженном поединке, извечном боевом танце, который отдается эхом в несуществующих руинах. — А суп из пайка и растопленного снега помнишь?       — Один шлем был для супа, второй для чая…       — Прекрасная Персефона-7 не виновата, что мы с тобой долбоёбы, так что её реально стоило воссоздать! Она нас свела!       Иван, отдаваясь счастливому смеху и утопая в воспоминаниях, пытается загнать его в угол полупрозрачной башенки. Лука вдруг высоко подпрыгивает, схватившись за балку, и вертится у него за спиной. Щекотное прикосновение сопровождается звуком «вжик-вжик», ноги и задница резко начинают ощущать сквозняк. Иван с руганью сдирает с себя обрезки бриджей и белья, оставшись в ботфортах, перчатках и шляпе с маской.       — Ах так, mio nemico, ты за это ответишь! — его шпага счищает с тела Луки, как шелуху с луковицы, остатки батиста. Тот, с вытаращенными глазами и растрёпанными волосами напоминая сердитую распушённую сову в пышных драных панталонах, сносит с Ивана шляпу, она летит в одну сторону, перо — в другую.       При очередном столкновении шпаги высекают искры, и… стены инопланетных чертогов неожиданно вспыхивают, но не лучами заходящего солнца, а оранжево-золотым огнём, который не растапливает льда. В облаке искр Иван ненарочно выбивает у Луки оружие, и оно улетает далеко в провал с края обрушенной площадки, на которую они отступили от огня. Хотелось бы играть в эту игру, пока не закончится вся одежда, но рефлексы не пропьёшь, они сработали сами.       — Ты прав, wǒ de dírén… мой капитан, — нежно говорит он на последнем известном ему языке, приставляя остриё к подбородку Луки и заставляя того поднять голову для поцелуя. В ушах свистит ветер на высоте. Внизу расстилается белое безмолвие, полузамёрзшее море тяжко ворочается на горизонте. — Мы квиты, мы чуть не взорвали друг друга, выживали здесь вдвоём. Испортили друг дружке будущее… и создали новое.       — Враг мой, друг мой… любимый мой. С днём рождения, мой Иванко. В твоём возрасте приличных людей уже распинают.       Глубокий поцелуй, как и все телесные контакты, ощущается на симуляторе будто сквозь анестезию, но отблески пылающего вокруг льда в глазах Луки, огня, с которым люди разучились сосуществовать — достойное завершение для их игры.       — А я неприличный, — дабы Лука не сомневался в том, что и так трудно не заметить, Иван трётся об него низом живота. — Пойдём домой, кукумявка.       — О господи, это ещё что, полиглот?! Я хотел сказать «какой ты красивый в этих ботфортах со стояком»… а он какими-то мявками обзывается.       — Сова это… не знаю, на каком языке. Один раз услышишь — не забудешь.       Надломленная площадка, на которой они стоят, начинает потрескивать. Даже для безопасного экшена падать отсюда будет высоковато. Лука нажимает на невидимый сенсор на левом плече:       — Ива, выключай нас.       В воздухе над провалом рисуется дверь. Нужно сделать только шаг в пустоту. Чувство юмора у тётушки, как всегда, на высоте.       — Пойдём складывать зверя о двух спинах в реальном мире, — Иван закидывает притворно ворчащего Луку на плечо и прыгает с края.