Напарники по жизни

Я помню смех того, кто разрушал миры моих фантазий. Я помню всех, кого по дури пробовал любить. О, Господи, прошу о том, чтоб я ни разу Не попытался их в себе убить! ©

Как-то неожиданно, Исаак осознал себя, сидящем посредине единственной комнаты прямо на холодном, из-за гуляющего по квартире сквозняка, полу. Вокруг него снова валялись пачки всевозможных лекарств, даже несколько банок дешёвого пива, которое он не помнил, как покупал. Для него забылось всё ровно с того момента как он сидел на корточках в старом сарае, смотря за работой Марли и Карли в попытках успокоить собственное, так не вовремя нагрянувшее, смятение. Почему от одной лишь мысли о Нём память стирала практически всё? Блокировала любые поползновения извне, чтобы Исаак вновь оказался в старой однушке у промзоны с запертой не только входной дверью, но и собственными чувствами и эмоциями. Пыталась спасти или же загнать обратно в ту зловонную яму самоистязания? Поднявшись на ноги, мужчина неловко пошатнулся. Видимо давно уже не менял позы. Тело замёрзло и не желало двигаться, но детектив с ослиным упрямством шёл по стенке в сторону ванной. Когда он, наконец, умылся ледяной водой, привычно не глядя в зеркало, на котором, он хорошо помнил, имелась вертикальная трещина посередине, зазвонил телефон. Настойчиво и нудно, каждый раз возобновляясь, будто кто-то на другом конце поставил себе цель, во что бы то ни стало дозвониться до него, Исаака. Мужчина минут пять бездумно пялился на практически непрерывно трезвонивший кусок пластика, который не мог вспомнить, когда и зачем вообще покупал. Связь с внешним миром? «Тебе нужно хотя бы изредка общаться с другими из отдела. Они тебе не враги, они твои товарищи» Кто это говорил? Исаак никак не мог вспомнить даже голоса говорившего все эти, безусловно, правильные слова, вбитые в его голову настолько прочно, что даже капризная память не смогла их вытравить. Нервно дёрнув головой, детектив всё же принял вызов от неизвестного, прохрипев что-то наподобие — слушаю. — Это Деий, я стою под дверью твоей квартиры. Открой, — и ни капли просительных нот в его голосе, лишь непробиваемая уверенность, что Исаак сделает так, как он сказал. И мужчина действительно так и сделал. Что-то не позволяло ему пойти против этого нефируса, как и не дающее смотреть на него хотя бы секундой дольше. Нефирус во влажном от мелкого снега плаще, перешагнул порог квартиры, захлопывая её за своей спиной даже не глядя. Он ничего не говорил, почти не смотрел на Исаака, что стоял, привалившись плечом к стене, будто примёрз к полу. Голые ступни холодил сквозняк, отвлекая от назойливых мух-мыслей. И они бы так и стоял друг против друга в узком пространстве коридора, если бы Де не нагнулся, чтобы стянуть начищенные туфли, теперь заляпанные брызгами грязи, прежде сняв плащ и бросив его на комод. Повесить его было не на что, ведь будучи в забытье, детектив выдернул последний гвоздь из стены и закинул его куда-то. — Босс сказал мне заглянуть к тебе, а желательно переехать, — произнесли слегка обветренные губы нефируса, на которых Исаак против воли завис, потому до него не сразу дошёл смысл произнесённых слов. Переехать? Карл будто нарочно издевался над израненной душой детектива. Он ведь знал обо всём, знал, какую боль принёс Он и всё равно, раз за разом повторял все свои действия. На что он надеялся? Что он, Исаак, придёт в норму, если ему подсунуть привлекательного напарника? Что всё забудется? Что память начнёт работать в стандартном режиме, а не своевольничать, удаляя множество кусков из его жизни? «Какой же, блять, бред» — злился Исаак, впрочем, не показывая своих истинных чувств. Он привык их скрывать, быть безэмоциональной ледышкой, которую даже не тронула смерть Альберта. А она тронула, так тронула, что он снова забыл часов пять-шесть своей жизни. Хотя тут и появление нефируса сыграло не малую роль и воспоминания о Нём. Всё как-то навалилось в один миг, согнув его под своей тяжестью, дав памяти карт-бланш. — Я закрыл окно! — крикнул откуда-то из комнаты Деий, что уже давно обошёл всю маленькую квартирку, оставив её хозяина, погрязшего в собственных мыслях, в коридоре. И это своеволие неожиданно расслабило детектива. Никто из его прежних напарников не позволял себе даже порога переступить без разрешения со стороны детектива, а уж тем более хозяйничать здесь, как у себя дома. Хотя и домом это место сам Исаак никак назвать не мог. Это всего лишь квартира, подаренная Карлом — старая и обшарпанная в одном из самых ужасных районов города — как он говорил в благодарность твоему отцу, прекрасно осознавая, что мужчина не примет чего-то более привлекательного на вид. Исаак и от этой квартиры силился отвертеться, но ему всё же нужно было где-то ночевать, поэтому отказывать не стал, несмотря на то, что оставался вариант с общежитием. После Него физически невозможно было делить жилплощадь с другими. Наконец, оттолкнувшись от стены, Исаак позволил себе пойти за нефирусом, что уже стоял на кухне, распахнув дверцу холодильника, и хмуро рассматривал его пустое нутро. — Он пуст. — Я не ем здесь, — как само собой разумеющееся, произнёс Исаак, пожав плечами. Слегка зудели старые шрамы, доставляя ему неудобство, но он ни за что не стал бы чесаться на глазах у Де. Это будто распахнуть душу, ведь тогда бы пришлось рассказать и о нападении оборотня-ирбиса и о Нём. О Нём говорить хотелось меньше всего, да и капризная память вряд ли бы это позволила. — Скажи мне, если я перейду границы, — вдруг совершенно серьёзно произнёс Деий, глядя своими нечеловеческими глазами, кажется в саму душу Исаака, видя, как та конвульсивно дёргается. Нефирус действительно чувствовал, что его напарник находится на грани, за которой одно лишь безумие. Но главное, у него теперь есть смысл двигаться вперёд. Этим смыслом стало — не дать этому отчуждённому от всех и вся мужчине переступить эту грань, удержать любыми способами, оттолкнуть от неё. Зачем? Деий просто ощущал, что это будет правильно, что это станет его искуплением и благодарностью перед Карлом, что вытащил его из стен Лаборатории. — Ага, — нарочито небрежно сказал мужчина и, наконец, его отпустило. Память и мысли отстали от него, отступили на некоторое время, дав блаженную передышку уставшему организму. — Не против сходить позавтракать в ближайшую кофейню? Де не стал говорить, что уже время близится к обеду, согласно кивнул и пошёл следом за невысокой фигурой, взглядом цепляясь то за голые ступни, то за изящные кисти, то за рыжие вихры и красивый изгиб шейных позвонков. Этот мужчина вызывал внутри нефируса неясное томление, которое очень его пугало. Он впервые ощущал нечто подобное, прежде считая себя отрезанным от подобных чувств. Он ведь всё же не человек и никогда им не станет, потому и сексуальное влечение ему было чуждо. Но почему-то на деле всё выходило иначе. Исаак спешно скинул домашнюю растянутую и поблекшую со временем майку и спортивные штаны, сменив их тёмными джинсами и безразмерной футболкой. Такая одежда делала его похожим на подростка, что вызвало у Де неконтролируемую улыбку, которую он, впрочем, постарался скрыть за ладонью. Детектив этого жеста не заметил, бросившись на поиски кошелька и мобильного, попутно собрав весь мусор с пола, выкинув его в и без того забитое мусорное ведро. Нефирус неодобрительно смотрел на пустые пачки от таблеток и банки, прекрасно осознавая, какое пагубное влияние они оказывают на человеческий организм, но вставлять свои комментарии по этому поводу не стал. Граница маячила алой горизонталью. Запретом. И скрытым за всем этим горечью, разочарованием и страхом. Затем Исаак вертелся в коридоре ища пару к своему ботинку, спотыкаясь на ровном месте или запутываясь в длинном шарфе. Что-то бурча под нос, мужчина зашнуровывал обувь ярко-жёлтыми шнурками, не сумев отыскать чёрные. — Я готов, — уже стоя перед дверью полностью собранным, произнёс мужчина, попутно скосив взгляд на напарника поджимающего губы с дрожащими уголками. Не трудно было догадаться, что тот еле сдерживал смех, но Исаак не обижался. Ему не хотелось портить всё вспышками своего плохого настроения и недовольства. Кто он такой, чтобы запрещать кому-то смеяться над собой? Тем более что он действительно вёл себя как подросток, собирающийся на первое в его жизни свидание. Невольно вспыхнул румянец, который нефирус лишь едва уловил взглядом, скинув всё на галлюцинации или желанную иллюзию, да и сам Исаак уже отвернулся к входной двери, занявшись замком. «Надеюсь, не заметил» –беспрерывно грохотало в сознании. Мужчина с трудом сдерживал прерывистое дыхание, попутно пытаясь открыть входную дверь, что дрожащими руками сделать довольно проблематично. Но дверь всё же распахнулась, поддаваясь его манипуляциям. Они неспешно шли по улице. Исаак жмурился от слепящих осенних лучей солнца, что уже давно перестали греть. И никак не мог надышаться витающим в воздухе запахом опавшей листвы с нотками свежести. Он обожал это время года, особенно где-нибудь в лесу, подальше от людей и дорог, где воздух был настолько чист, что сдавливало горло, и мужчина почти задыхался, но лишь, чтобы сделать новый вдох. «Ты выглядишь слишком счастливым для человека, у которого промокли ноги и вся одежда в грязи» Кто это говорил? Снова эти слова принадлежащие неизвестному. Может, так говорил Он? «С ним нам так и не довелось прогуляться в лесу» — тут же вспыхнула в мозгу настойчивая мысль, отметавшая Его причастность к этим словам. Кто же тогда их сказал? И почему память вдруг подкинула эти воспоминания? Вопреки всем вопросам, Исаак не сбился с шага, твёрдо идя практически плечом к плечу с напарником, что мельком посматривал на него, порой задерживая дыхание. Нефирус с трудом сдерживал порыв — схватить за руку, сжать эту узкую ладонь в своей вечно горячей, ощущая контраст температур и почти сходя с ума. Эти ощущения, это сумасшествие. Как вообще можно испытывать нечто подобное по отношению к другому существу? Существу, что никогда не посмотрит на тебя так, как бы хотелось — с затаённой надеждой, нежностью, может даже, любовью. Что вообще такое любовь? Можно ли её ощутить, если в принципе чувствовать не способен? Когда знаешь об этом чувстве лишь со слов учёных, которые тебя создали. Когда говорили, что ты ничего испытать не сможешь никогда, да и не зачем тебе это. Ты искусственно выращенный организм, раб, кукла в чужих руках, из которых очень хочется сбежать, вопреки всем словам и заверениям. Деий не верил ни единому их слову. И в этот данный момент понял, что был полностью прав. Он может чувствовать, пусть и, не зная, что все эти чувства значат, как их контролировать, как правильно показывать. Можно ли ему любить? Любовь ли это или нечто другое, но столь похожее? Кто он такой и кто этот человек, идущий по левую руку? — Нам сюда, — произнёс Исаак чуть осипшим от холода голосом, сворачивая к двухэтажному домику с красной черепицей и усыпанной опавшей листвой площадкой перед маленьким крылечком. Деий споткнулся в своих размышлениях, внешне оставаясь бесстрастным, может лишь чуть дрожащие уголки губ да широко распахнутые нечеловеческие глаза и выдавали его внутреннее состояние. Но детектив не смотрел на него, сам погрязший в собственных размышлениях, которые, впрочем, поспешил отогнать, вернувшись в здесь и сейчас. Ведь только этот конкретный момент имеет значение. Напарники сделали заказ и сели за столик в самом углу, скрытый от глаз остальных посетителей широкой колонной, увитой плющом. Они не решались взглянуть друг на друга, как и не решались хоть что-то произнести, будто малейший звук, движение могли разрушить повисшую между ними атмосферу недосказанности с налётом грусти. Откуда она взялась? Как могла образоваться между двумя людьми, что толком ничего друг о друге не знают и видятся второй раз в жизни? — Ты серьёзно собрался переехать ко мне? — не выдержал молчания Исаак, впрочем, на нефируса он так и не взглянул, предпочитая глядеть в окно, не видя за стеклом ничего, кроме своего нечёткого отражения. — Если ты мне разрешишь. Тем более что мне негде жить, — незамедлительно отозвался Де, что напротив зацепился взглядом за профиль своего напарника, не желая смотреть ни на что другое. Будто достаточно ему отвести взгляд и детектив рассеется в воздухе. Будто и не было никогда. — Негде? — переведя взгляд на напарника, произнёс Исаак, впрочем, в голосе не было ни грамма удивления. Он слишком устал от подобных эмоций. От эмоций в принципе. — Всю свою жизнь я провёл в стенах Лаборатории, теперь же перейдя под покровительство вашего отдела, я потерял жилплощадь, — назвать её домом у Деий даже язык не повернулся. Как можно назвать домом коморку с белыми стенами, полом и потолком? Он, кажется, там был единственным ярким пятном. Живым ли? Едва ли. Исаак вдруг увидел в этом существе самого себя несколько лет назад, когда на похоронах отца Карл протянул ему связку от старенькой квартирки, ничего не говоря. Почему-то не хватило сил отказаться, ведь вполне мог поселиться в общежитии при отделе, отмахнувшись от не прошеной помощи. Но не смог. Может, потому что босс выглядел ужасно разбитым, буквально убитым горем, что привносило лишь ещё больше вопросов. Какая связь имелась между Карлом и отцом? Впрочем, находить ответ Исаак тогда не стал, а теперь тем более не станет. Зачем ворошить дела давно минувших дней? — Тогда тебе придётся поселиться на диванчике на кухне, — всё же произнёс Исаак, таким образом давая своё согласие на совместное проживание. Про общежитие не заикнулся лишь по той причине, что знал — оно и без того переполнено и новичку там просто не найдётся места. — Меня устроит любой вариант, — сверкнув нечеловеческими глазами, приглушенно произнёс Деий, после уткнувшись взглядом в тарелку. Он ощутил смятение, хотя и не знал точно, что оно означает, лишь читал определение в справочнике под смешки некоторых учёных, считавших, что для него это пустая трата времени. Но он тоже может чувствовать, а главное — очень хочет. Жаждет ощущать и чувствовать, зная тому причину и название. Ему столькому придётся научиться, чтобы выглядеть в глазах Исаака достойным напарником, а не безграмотной обузой и неумехой, каким он предстал перед ним в первый день знакомства. Хорошо хоть Карл в общих чертах просветил его по основным моментам дела, которое ведёт их пара. Чтобы подумал Исаак, если бы смог прочесть его мысли? Рассмеялся бы или окончательно разочаровался? Ничего из этого Деий не хотел бы увидеть. Слишком больно. Неожиданно больно от одной лишь мысли. Хотя прежде он знал лишь определение этого слова.