Гербарий из лилий (Pressing Lilies)

      Назвать Дарби Аллина ребенком было бы несправедливо. Он прошел через многое, пробивая себе путь, брыкаясь, разрывая когтями и крича, и выжил. Аллин никогда не терял драйва, страсти, воли к жизни. От шторма до штиля. Он снова и снова появляется с той силой, которую журналисты индустрии развлечений могут только надеяться описать. Он человеческое воплощение урагана, вся ярость и сила которого заключены в изящную, маленькую оболочку.       Аллин достаточно пережил, истрепался, но так и не выдохся. Он был опытен не по годам и более чем заслужил считаться зрелым.       Так что, возможно, дело не в том, что он молод, а в том, что Джон Моксли по сравнению с ним чувствует себя старым. Разница между их годами — немаленький скачок, но разница в семь лет. Тело Джона подвергалось многочисленным побоям, сама жизнь бросала его по канавам, стирая память о нем снова и снова. Но, как живучий таракан, он выбрался из ямы и напомнил миру, на что способен.       Они с Дарби подходили друг другу, должно быть, сама вселенная им благоволила, потому что Джон слишком привык к одиночеству, а Дарби был парнем, отказавшимся от человечности задолго до того, как он столкнулся с беспощадной индустрией.       Моксли вспоминает ровное дыхание, усталые глаза и мальца, у которого хватило смелости назвать его мудилой. Одна только мысль об этом заставляет его улыбаться.       Но не теперь.       Потому что в этом мальце есть кое-что еще, — факт, о котором Джон узнал и полюбил навсегда, — Дарби Аллин — пунктуальный маленький... панк. Если без шуток, он никогда не опаздывал, если только не намеренно или какие-то внешней силы не препятствовали ему. Если Дарби пришел не вовремя, значит, он пришел раньше.       Джон с теплотой вспоминает, как впервые пригласил Дарби поехать с ним. В этом приглашении не было ничего интимного, ничего, отдаленно похожего на шаг к отношениям.       Мокс любит бегать рано утром и финишировать к восходу солнца. Он делает это нечасто, но пробежки — хороший способ начать день. Слишком долго думал, — или, может быть, достаточно? — но в итоге сказал Аллину: — Я выйду на пробежку с утреца. Не хочешь со мной? — Джон не позволил рестлеру ответить, прервав: — Я ни о чем не прошу и ничего не жду, так что не говнись. Просто говорю, что утром выйду на пробежку. Если будешь рядом, может, тоже захочешь.       Наступило утро, но небо все еще было затянуто черной, ночной пеленой, усыпанной звездами. Джон отправился в путь в туго зашнурованных и перевязанных двойным узлом ботинках, и по прибытии он был приятно удивлен, обнаружив, что Аллин уже на месте, с натянутым на голову капюшоном и руками, сунутыми в карманы; его нос и щеки порозовели от холода, похоже, парень стоит здесь уже какое-то время. — Готов бежать, малыш?       Дарби в ответ пожал плечами и сменил позу, руки выскользнули из карманов, а колено согнулось вперед, будто он был готов взорваться и убежать далеко и быстро. — Это не гонка, — весело произнес Джон. Потому что малец иногда из кожи вон лез, чтобы превзойти Джона, — Четыре круга по тропе, финишируем и встречаемся в моей комнате.       Уже на старте Джон вырывается вперед первым. Все дело в выносливости, а не в скорости, но Дарби взрывается так, будто пытается побить рекорд по легкой атлетике в средней школе. Джон не выражает недовольства; ну и пусть бежит себе вперед. Не то чтобы вид сзади был неприятен. Его ноги, длинные и стройные, почти женские. Если бы Моксли на себе не убедился в их мощи, то, скорее всего, не недооценил бы Дарби. Длинные члены, стройные и крепкие, обтянутые тканью по фигуре... А взгляд достоин обложки журнала.       Просто наблюдение.       Когда Дарби немного угомонился, Джон нагнал его. Замедлившись, они продолжают бежать бок о бок. В конце Мокс тяжело дышал через нос и вытирал пот, застилавший глаза, а Аллин согнулся пополам, сложив руки на коленях и тяжело дыша через рот.       Это мило. — Хорошая пробежка, — просто бросает Джон, и этих слов достаточно, чтобы лицо блондина порозовело, освещаемое первыми лучами солнца, проглянувшего на переливающемся оранжевым, синим и желтым небе. Чудесный вид!       Дарби переводит дыхание и берет себя в руки, лицо его приобретает свое обычное невозмутимое выражение. Он питается притвориться, будто его не смутил комплимент Джона. — Ага, я же на скейте катаюсь.       Джон знает. Любой, кто хоть раз с ним виделся, знает. Это больше, чем эстетика гиммика, это его образ жизни, и это видно по тому, как Дарби себя ведет.       Не зная, что именно сказать, Мокс ничего не говорит, почти. Почти-почти-почти. И вот что выходит: — Ну я тоже в роликах кое-чего соображаю.*       И тут же чувствует себя тупым. И Дарби смеется, внезапно и откровенно, с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, тыча пальцем. Такой честный и искренний приступ неожиданного веселья, что Джон радуется своей тупости. Ему нравится, когда младшему весело. Маленький взрыв счастья запускает цепную реакцию; что-то пробуждается и шевелится, и чтобы это понять, много ума не надо. Это рождение неоспоримого факта.       Моксли хочет большего, чем просто вернуться с Аллином на ринг.       И их отношения не очень скоро перерастут в нечто большее. Поначалу медленно и неловко, ни один из них не привык полагаться на другого. Но они избавляются от неловкости методом проб, ошибок и осторожности.       Итак, они проводят вместе довольно много времени. ...Они собирались отпраздновать рост продаж мерча Дарби. Договорились встретиться около восьми (ну или без двадцати семь, учитывая привычки Дарби) и вместе посмотреть фильм ужасов. Мокс пытался избавиться от всего того пива, что у него было, и вместо него приобрести сидр, потому что не хотел пить рядом с младшим. Конечно, Дарби настаивал на том, что все в порядке, но Мокс чувствовал себя обязанным сделать еще один шаг и пройти еще одно испытание. Его номер в отеле один из самых дешевых, но в нем есть все необходимое, да и Джон не заметил никаких признаков чумы. Все должно пройти гладко.       Моксли смотрит на часы с нетерпением, как ребенок, пытающийся украдкой взглянуть на Санту.       7:40. Он наматывает круги, наливает два стакана сидра, садится за старый деревянный стол со стопкой DVD-дисков перед ним и ждет.       7:45. Он немного нервничает. Его пальцы дрожат, и он сжимает руки в кулаки, чтобы перестать.       7:50. Ему хочется подождать снаружи.       7:55. На пределе. Уже вот-вот. Он делает глоток сидра и морщит лицо. Горький вкус, и никакого кайфа, который дал бы алкоголь. Но оно того стоит. Дарби того стоит.       Наступает 8:00, и Мокс встает со стула, хватает свой телефон и ищет пропущенные звонки или сообщения. Там нет ничего. Он садится на место и в ожидании пялится на свой телефон.       Часы тикают.       9:00.       10...       Джон сдается и звонит. Он не любит писать СМС. Никто не отвечает.       К 10:30 он написал на листке довольно злобную записку, назвав Аллина мудаком за то, что тот заставил его волноваться, — на случай, если младший появится, — и отправился на поиски, обыскивая все места, которые, как он знал, часто посещает Дарби.       В два часа ночи Джон возвращается в свою комнату и обнаруживает... рюкзак с фотоаппаратом, штативом, телефоном и знакомой порванной курткой.       Это вещи Дарби Аллина. Но самого Дарби Аллина не было.       Внутри зажигается искра. Зародившаяся слабеньким огоньком она распространяется по телу лесным пожаром. Если с этим парнем что-то случится, Мокс готов развязать войну.