Пора возвращаться домой

Прочь бежать из этих стен в тот чудесный летний день Полный красок и огня где, как прежде, ждут меня К чёрту тоску, усталость, депрессию, гордость, жалость Прочь, сколько сил осталось, наружу из этих стен! Louna «Из этих стен»

      Несмотря на теоретическое знание того, что ран от дисциплинарного кнута на его спине нет, Лань Чжань продолжал ярко ощущать уже привычную боль. Объективная реальность никак не помогала от этого избавиться. Наверное, он так наказывал сам себя. Продолжал это делать несмотря на то, что его ошибки не привели к непоправимо трагичному исходу. Не благодаря ему. Благодаря стечению обстоятельств. Эта боль была свидетелем его беспомощности и вины. Слабости. И он пока просто не мог её отпустить. Продолжал запирать и мучать себя. И возможно, повторял в этом всём свои старые ошибки опять. Закрываться, отдаляться и отстраняться. Он даже сейчас совсем ничего не мог сделать для Вэй Ина, просто оказался мёртвым грузом в новой жизни.       Чужая сила отражалась собственным бессилием и непониманием, куда дальше идти и за что бороться. Так что он действительно просто днями сидел в своей комнате и читал любезно одолженную ему литературу, черпая информацию про мир, в который его занесло, написанную языком, который он не должен был понимать. И вроде бы дело полезное, но едва ли именно чтение было причиной его практически затворничества, скорее, очень удобным предлогом, даже для самого себя.       Конечно, ни о каком полном уединении не шло и речи, в конце концов, Вэй Ин жил парой комнат дальше по коридору, и периодически очень настоятельно навязывал свою компанию. Лань Чжань ничего против не имел, и это хоть немного вытаскивало его из болота, в которое он сам себя загнал. Можно было слушать бесконечные истории про работу, друзей, город и пить горячую камру, можно было чувствовать тепло. В дополнение к ней шла колючая ревность, но учитывая все обстоятельства, можно было и потерпеть. Самое главное, Вэй Ин всегда сам к нему приходил от яркого и живого мира, в котором жил. Правда, казалось, временами обижался на что-то. Как будто ждал, искал и не находил нечто важное во всём их общении.       И ещё, конечно, был а-Юань, но его практически сразу устроили в детский сад, чтобы он чему-то потихоньку учился и адаптировался к жизни на новом месте, азам местной магии и культуры, поэтому дома он бывал относительно нечасто, да и время проводил не только с Лань Чжанем и Вэй Ином. Это было хорошо, на самом деле, мало кто уже выделил бы в мальчике «чужака». Но когда он приходил, то забирался Лань Чжаню на колени и просил почитать вслух или поиграть на гуцине, делился всем своим детским и сокровенным. Когда Вэй Ин тоже был рядом, он трепал а-Юаня по голове, громко рассуждал о том, как умилительно выглядит ребёнок на руках Ванцзи. Такие часы были драгоценностями. И всё равно абсолютно не находилось сил заставить себя чаще выходить из дома в пугающе живой и безумный мир. Хотя, время от времени всё-же приходилось. Когда Вэй Ин звал, отказать ему просто не было ни сил, ни желания. Но на улице всё ещё было ужасно некомфортно, только разве что ночью, когда людей меньше, полегче, но режим дня быстро вернулся к привычному с детства. Лань Чжань ни о чем не жалел, просто не понимал — а что дальше.       Самое грустное и глупое, что эта новая жизнь, которая могла бы у него быть, стоило переступить через себя, вовсе не казалась ему плохой или недостойной. Напротив. Это было по своему притягательным, и ему действительно хотелось бы чувствовать себя уместно в ней. Когда-то одной из причин влюбиться в Вэй Ина была именно аура полной свободы вокруг него. Игривой лёгкости, которая притягивала также, как и пугала. Но Лань Чжань чувствовал себя слишком другим и попросту не мог прыгнуть в омут с головой. И даже обратиться к кому-то, как ему говорили, не мог. Не привык докучать почти чужим людям такими мелочами. Да и со стороны это всё вообще не имеет смысла, он просто сам создаёт себе проблемы.       На крыше разнообразия ради было пусто и тихо. Самое то, чтобы спрятаться от самого себя, слишком уж хорошо, красиво и захватывающе. Слишком легко ненадолго забыть обо всём. Лань Чжань тихо, будто боясь спугнуть момент, вздохнул и подошёл к самому краю, присел на него. Под ногами раскинулся запущенный сад, в котором играли кошки Макса. Звенящее умиротворение. Близкое вроде, но внутрь себя пустить не получается, как будто невидимое что-то до сих пор отгораживает его от этого мира. Тихое спокойствие внезапно разрезал отчаянный нечеловеческий то ли вопль, то ли вой, и практически из воздуха выскочило сложно поддающееся описанию нечто. Даже не практически, именно из воздуха оно и выскочило. Пронеслось мимо, издавая те самые душераздирающие звуки, чуть не скинуло Лань Ванцзи с края крыши и ускакало по облакам куда-то выше. Стеклянно — идеальная картинка мира разрушилась в одно мгновение, и заклинатель было подскочил на ноги, но его остановил голос из-за спины. — Не переживай, это просто чей-то сон, экстравагантный, но в целом абсолютно безобидный. Далеко не все видят себя во сне людьми, а может этот красавчик и у себя на родине как-то так и выглядит. Лань Чжань резко обернулся. Конечно же, за его спиной стоял хозяин дома, не раз упоминавший, что крыша — его самое любимое во всём доме, если не городе, место. Монстр над их головами, продолжая вопить, скакал всё выше на небо, и постепенно стихал вдали. Ванцзи взял себя в руки и вежливо поклонился в знак приветствия. Макс не удержал смешок. — Хорошее утро. То есть, уже, конечно, день, но всё равно хороший. Не моё дело, конечно, но много ли смысла было сбегать из дома аж в другой мир, чтобы тут хоронить себя заживо? — Вы говорили, я могу жить так, как мне комфортно, — заметил Ванцзи в ответ. — Говорил, от слов своих не отказываюсь. Проблема в том, что тебе не комфортно. И мне, кстати, тоже, не люблю, когда мой дом превращают в склеп. Но ругаться в этой ситуации было бы глупо. Дай руку, — Макс вытянул собственную ладонь, но Лань Чжань лишь виновато опустил взгляд, застыв как статуя. — Грешные магистры… Я ж тебя не есть заживо собираюсь, в самом деле, просто покажу кое-что. Только глаза закрой. Макс перехватил чужое запястье через все слои одежды и сделал шаг вперёд.       С закрытыми глазами было сложно сказать, что именно изменилось, но воздух вокруг как будто стал другим, и изменилось что-то ещё, куда более важное и ценное, что не так уж просто сформулировать. — Можешь открывать. Не переживай, это хорошее место. Тебе понравится. Тёмная сторона игривым ветром толкнулась Максу в руку. Мол, кого это такого интересного ты опять привёл, где ты их берёшь вообще таких. Цветной ветер игриво растрепал полы их одеяний, кончики налобной ленты. Лань Чжань поражённо оглядывался вокруг, выглядя по-настоящему потерянным в новой грани реальности. — Где мы? — Тёмная сторона, изнанка мира, если хочешь. Как я и говорил, хорошее место. И тут действительно проще отпустить себя, как видишь. Выстраиваемые в голове стены с стеклянным грохотом ломались, не выстаивая под звенящими ветрами темной стороны. Уже привычная боль на спине отступала. Лань Чжань сам не заметил, что плачет. И вместе с тем ему становится куда как легче, как будто всё, что сдерживало и тяготило, становилось ничем. — Прости, наверное, я раньше должен был тебя сюда отвести, но уж как вышло, — уже после того, как он успокоился, сказал Макс. — Когда мы отсюда уйдем, также легко тебе всё равно не будет, но что-то всё-таки останется.       Так легко и свободно, как сейчас, Ванцзи действительно не чувствовал себя никогда и нигде, несмотря на полный цветистый переливчатый хаос вокруг, который по идее должен бы пугать, но на самом деле лишь завораживает. Потому что вот сейчас — дом и хорошо, практически идеально и правильно, так даже пока мама была жива, не было никогда. Как будто к нему возвращались насильно выбитые с рождения кусочки его я.