Место девочки — в политике

Орион Блэк

      Весь первый день на острове Вал и Орион много купались и лежали под солнцем, напитываясь его силой. Практически молчали. Обменивались лишь скупыми и неловкими фразами, когда готовили еду, а потом, когда тьма опустилась на землю, пристально смотрели в глаза друг другу у костра, словно два хищника, неуверенных в собственных силах.       Второй день они почти без магии строили себе хижину и привязывали взятые с собой гамаки. Заниматься общим делом оказалось довольно весело, да и разговаривать стало как-то проще.       — Как ты додумался до этого, Орион? — фыркнула Вал. — Мог бы снять дом… Или взять хотя бы магическую палатку! Но нет! Мы, аристократы, почти королевская семья, строим хижину из говна и палок!       — Из палок и листьев, — хладнокровно поправил Орион. — Зато как птицы красиво поют, какой чудесный рассвет и нет никаких людей… Неужели тебе не нравится? И это ведь работа по тебе, госпожа аврор, быть готовой к любым условиям и вызовам?       Она в первый раз за долгие годы рассмеялась и испуганно застыла, будто забыла, что способна на подобное. И отвернулась, смутившись.       А у Ориона по загривку пробежали мурашки от того, какая она была пронзительно красивая в этот момент: босоногая и ещё более кудрявая, чем прежде. В длинной белой рубашке по колено. Со слегка загоревшими щиколотками, с которых после недавнего купания до сих пор не осыпался песок.       Он тоже отвёл взгляд. В его груди мучительно быстро билось сердце.       Наверное, именно поэтому вечером того же дня, когда они запекали рыбу в углях, он, решившись, сел рядом с ней.       — Можно, я спрошу тебя кое о чём?..       Вал перевела на него тёмные глаза, в которых таилась неуверенность, но всё же кивнула.       — Что случилось с тобой после рождения Регулуса? Как ты себя чувствовала? Я до сих пор не понимаю.       Ей явно стало неуютно от этого вопроса. Вначале взгляд её затуманился от неприятных воспоминаний. Потом стал жёстким и колючим. Но она, не желающая больше воевать, подавила его, поморщилась и, подтянув к себе ноги, обняла колени.       Глаза её смотрели в темноту, которая из-за отсветов огня извивалась за деревьями, словно потаённые мысли.       — Я не знаю, — она начала кусать губы. — Я… меня как будто было двое, Орион.       Её пальцы стиснули колени. Ориону казалось, что каждое произнесённое слово даётся ей с боем. Будто собственный голос, выходя наружу, режет её изнутри.       — Первую звали Вал, — тихо выдохнула она. — Она любила мужа и детей и безумно радовалась тому, что у неё, наконец, есть нормальная семья — её самая сокровенная мечта. Эта Вал утёрла нос всем: никогда не верившим в неё старшим Блэкам, мертвецу Сириусу и, что самое главное, Тому Риддлу, — чёрные глаза блеснули холодной злобой. — Она наслаждалась своим новым положением матери. Своими чувствами и тем, что её, наконец-то, любят именно так, как она этого хочет.       Она покачала головой, и нежные черты её лица словно заострились.       — Вторую же звали Вальбургой. В недолгой тишине дома, когда Кассиопея и Сириус засыпали, она спрашивала себя раз за разом — а того ли она хотела? Пелёнок, криков, бессонных ночей? Ловить тёмных магов ей казалось теперь гораздо более приятным и полным смысла занятием, чем этих же тёмных магов воспитывать.       Вальбурга надолго замолчала, словно глядела куда-то вглубь себя.       — Она была недовольна, — продолжила Вал. — Она не знала, как всё исправить, и чувствовала, как её затягивает в трясину. Но первая Вал постоянно твердила, что скоро всё закончится, надо только потерпеть. Вот станут дети постарше, чтобы их можно было оставить с Кричером — вот тогда заживём. Всего три года… К тому же не всё так плохо, правда? Мы ведь так любим детей! — голос её наполнился сарказмом, — А потом родился Регулус.       Она, наконец, повернулась и посмотрела на Ориона.       — Я не жалею, что у нас трое детей. Но для меня тогда это оказалось чересчур, — Вал сглотнула комок в горле. — Я сейчас скажу нечто ужасное… Но когда мне дали на руки Регулуса, я не испытала того же восторга, как с Сириусом и Кассиопеей. В голове лишь бесконечно крутилась мысль: я ещё на три года в клетке, в рабстве… Снова, — она на миг подняла глаза к чёрным небесам, затянутым тучами. — О, каким же чудовищем я себя тогда ощущала…       Она снова надолго замолчала. И, когда вновь посмотрела на Ориона, взгляд её стал жёстким.       — Я тоже хочу спросить тебя, Орион. Почему ты бросил меня, когда мне больше всего была нужна твоя помощь? Почему ты решил, что пары недель помощи достаточно?.. Ведь это и твои дети, но ты, ты…       Голос Вальбурги дрогнул, она отвернулась. За эти годы в ней скопилось столько обиды, что, казалось, она вот-вот взорвётся.       Орион поднял глаза к небу, тяжело вздохнул и первый раз в своей жизни сказал:       — Прости меня, Вал.       Это было настолько неожиданно, что она уставилась на него, как на фантастическое существо. Пальцы её вцепились в песок.       — Я не понял, насколько это важно для тебя, — слова жгли язык едкой горечью. — Мне нужно было всё взять в свои руки. Полностью закрыть Гриммо 12 от посещений старших Блэков, отправить тебя на работу и нанять гувернантку, — он скривился от воспоминаний, в которых он и Вал бесконечно кричали и оскорбляли друг друга. — А потом убеждать тебя каждый день на протяжении вечности, что нам нет никакого дела до мнения наших родителей. Что мы справимся с любыми трудностями.       Вальбурга смотрела на него широко раскрытыми глазами, буквально впитывая каждое слово.       — Но все мы хороши думать задним числом, не так ли?.. — тяжело выдохнул Орион.       Вальбурга грустно улыбнулась и покачала головой.       — Сладкие мечты… Но не думаю, что у тебя получилось бы, — голос её стал мягче. — Я ведь тоже была хороша… Первая Вал, идеальная мать, в которую я играла, никогда бы себе этого не позволила. Как же! За детьми будет ходить какая-то чужая женщина, что за стыд!       Она снова перевела взгляд в темноту, которая питала её силы.       — Желание казаться, а не быть — кошмарно, — она обняла свои ноги и уперлась подбородком в колени. — Вот бы вернуться в прошлое и дать себе оплеуху за это… И что за глупость это была, просить уйти тебя с работы? Ради чего?       Она скривилась, словно ей было стыдно за себя из прошлого.       — Как будто это лучше, чем гувернантка, и родители не вытрясли бы из меня душу за это! Да они меня бы уничтожили!       Орион позволил себе усмехнуться. А Вальбурга продолжала, и с каждым словом боль будто бы выплёскивалась из неё наружу:       — Почему, почему мне до сих пор так важно, что они скажут?! — Вальбурга почти кричала. — Почему они до сих пор имеют власть надо мной? Я, словно заведённая механическая кукла, продолжаю двигаться по намеченному пути "идеальной матери", которой мне никогда уже не стать. И даже сейчас… — её глаза были словно у подстреленного ворона. — Почему я с тобой? Потому ли, что хочу прийти с тобой к миру, защитить наших детей? Или потому что мне всё ещё не достаёт кубка "лучшая жена на свете"?       Голос её упал до презрительного шёпота, так знакомого Ориону. Он частенько звучал и в его собственной голове.       Орион наклонился к песку и молча провёл по нему пальцем, а потом ещё и ещё. Вальбурга озадаченно нахмурилась, а через минуту начала медленно заливаться краской.       — Держи, — подмигнул ей Орион. — Он твой.       Она отвела взгляд от кривого кубка, больше похожего на беременную чашу. На нём, вылезая за границы, красовалась надпись: "Вальбурга — лучшая жена в мире". Орион махнул палочкой, и буквы ярко засветились серебряным светом.       — Но это ведь неправда… Мы причинили друг другу столько боли. Я причинила! — попыталась протестовать она, но безуспешно.       — Вручать кубок может только муж, — ухмыльнулся Орион. — А ты себя судить не имеешь права. Можешь так своим внутренним Вальбургам и передать!       Теперь очаровательный румянец на её щеках стал ещё более заметным. Она вытащила собственную палочку из кармана и нарисовала такой же кубок, только идеально ровный. И написала похожую надпись, загоревшуюся нежно-зелёным светом:       "Орион — лучший муж на свете".       Вальбурга нервно облизнула губы под его взглядом. Орион давно не чувствовал к ней такой всепоглощающей нежности.       — Послушай… — едва слышно прошептала она, и Орион понял, что плотина прорвана. — Мне ещё очень многое надо сказать тебе, но я… Совсем не уверена… В своём благоразумии.       Глаза Вальбурги были пропастями в неизвестность.       — Я до сих пор зла на тебя. Выхожу из себя, стоит только вспомнить. Так что… Если я вдруг снова начну кричать на тебя, как прежде — не верь мне. Это говорят эмоции, не я, — она ещё крепче сжала пальцами колени. — Если бы ты слышал, что я в своё время высказывала Риддлу, ты бы понял, что наши с тобой ссоры — детские шалости… Я могу сорваться и выплеснуть всё, что копилось во мне все эти годы, в самом отвратительном ключе… Поэтому не верь мне.       Орион прекрасно знал, о каких фразах говорит Вал. С первых её слов они уже звенели у него в ушах.       "Как ты можешь называть себя мужчиной, если не способен заткнуть свою мерзкую мамашу, когда она поливает меня дерьмом?.."       "Иди и трахай свою работу, раз она тебе важнее меня".       "Я проклинаю тот день, когда вышла за тебя, Орион".       Он передёрнулся. Зажмурился. Это было настолько похоже на атаку легилимента, что он сам не сознавая того поднял окклюментный щит. Вот только он не учёл, что атака шла изнутри него самого.       Эта боль просилась наружу. Хотела обрести форму. И потому Орион тихо сказал:       — Вал… Напиши сейчас на песке то, что тебя мучает. Я хочу это видеть.       Вальбурга посмотрела на него почти испуганно, будто он попросил её вскрыть себе заживо горло.       — И я тоже напишу своё. Пока мы так искренни, Вал, нельзя терять ни секунды.       Он встал, не дожидаясь её согласия. И взмахнул палочкой, рисуя светящиеся буквы поверх песка, словно белым мелом по доске.       Она искоса поглядела на первые несколько предложений. Снова вспыхнула и поднялась на ноги. Её палочка тоже рассекла воздух.       Орион, на самом деле, не знал, что ему сказать, как выразить то, что засело внутри. И потому написал об одиночестве, в котором он остался, когда Вальбурга ушла в себя. Он ведь никогда не был душой компании, а те немногие коллеги, с которыми он общался, никогда и ничего не знали о его семейной жизни. Он никому не рассказывал, какие у них с Вальбургой случаются скандалы. Все думали, что они — идеальная семья.       Если бы Регулус-старший был жив, наверное, Орион мог бы рассказать ему — только ему. Но дядя был тёмным магом… И он погиб в результате одного из экспериментов в конце пятьдесят девятого года. Чуть больше, чем через месяц после рождения Сириуса и Кассиопеи.       Какая ирония, что именно рождение Регулуса, которого они назвали в честь любимого дяди, стало началом разрушения их с Вальбургой брака.       Осталась только Алайна, которую так невовремя перевели в Британский Отдел Тайн. Которая, конечно, могла выслушать, но совершенно не могла помочь. Потому что в людях она разбиралась только когда они уже были мертвы...       К тому же с чего бы ей вообще хотеть помогать женщине, которую она ненавидела ещё со школы?..       И всё же Орион любил Алайну. За поддержку. За лёгкость. За безответственность, которую он себе никогда не мог позволить.       А ещё Орион писал о том, что они с Вальбургой не очень-то отличаются. Он тоже имел сильную зависимость от мнения родителей, вот только если Вал сопротивлялась каждую секунду, то Орион — никогда.       Он просил прощения у Вал за своё малодушие. За свою неспособность спорить с матерью и отцом: они ведь старше, умнее и они любят его, желают только добра… Их нужно понять и простить, у них ведь свои беды в жизни. Вот только почему-то их беды и раны всегда были важнее, чем боль Ориона. И боль Вальбурги.       Когда Орион закончил, голова его лопалась от мыслей о прошлом. От разговоров, которые можно было закончить иначе. О годах жизни, которые больше невозможно повернуть вспять.       Он смотрел в темноту за деревьями и отчаянно надеялся, что в будущем, скрытом за ней, его решения будут лучше. Что он справится.       Когда закончила Вал, её пальцы дрожали. Они молча поменялись местами и начали читать.       У Ориона перехватило дыхание.       Он даже близко не подобрался к боли Вальбурги — она, в отличие от него, прекрасно знала, о чем хотела рассказать.       Как ни странно, она писала вовсе не о себе. Она писала о Сириусе, прошлом патриархе. О Риддле. Об Альфарде и Сигнусе. О родителях и старших Блэках. Она писала, как сильно ненавидела их — и как сильно любила.       Они были её сутью, её личностью. Через любовь и ненависть она отождествляла себя, будто никогда и не было Вальбурги как Вальбурги, как отдельной от них сущности. Это выглядело жутко, словно она всю жизнь прожила в каком-то лживом образе, да так и не определилась, кто же она такая.       А потом, когда она дошла до Ориона, светящиеся буквы поплыли перед его глазами.       "Я была слишком навязчивой? — спрашивала Вал безмолвно. — Я просила слишком много любви и внимания? Всю жизнь я пыталась не быть, как Альфард, но, когда мы с тобой поженились, я стала такой же?..       Когда я рассказала тебе о проклятии и ритуале, ты совершенно не уловил главного. Чтобы снять его, мне и правда требовалось поверить тебе. Контрзаклятие действует точно так же, как и Фиделиус, и тогда я правда очень сильно доверяла тебе. По-настоящему.       Я полюбила так сильно, Орион, что ты стал единственным человеком для меня во всём мире… И я задушила тебя этой любовью, не так ли?..       Мне всегда говорили, что я слишком властная и бескомпромисная, что это отвратительнейшие мои качества. Что мои желания — ничего не значат. Что я прошу за себя слишком большую цену, а на самом деле не стою ничего. И, когда ты изменил мне, Орион, моя собственная мать сказала, что этого и следовало ожидать, потому что кто в здравом уме полюбит такую, как я? А я сидела и не могла понять, за что? Я ведь не сделала ничего плохого. Просто любила тебя так сильно, как хотела, чтобы и ты любил меня".       Ему захотелось закричать, что нет, это неправда, она стоит сотен таких, как он — но Вальбурга уже прочла его послание и безмолвно ушла. Следы её вели к побережью, а не к построенной хижине, словно она не хотела слышать его ложь.       Орион обернулся обратно к тексту, заново пробежал его глазами до самого конца, будто хотел, чтобы он навеки впечатался в память… И бросился следом, чувствуя, как бьётся кровь в висках, как горят щёки от стыда.       Послания Вальбурги и Ориона заканчивались одним и тем же словом:       "Прости".       А ему хотелось закричать:       — За что?!       И как можно скорее обнять её.       Они с Вальбургой долго сидели на побережье, неловко обнявшись. Кажется, даже уровень океана поднялся из-за того, как много слёз они пролили на том берегу.       Ненависть должна была выйти наружу в месте, где её никто больше не увидит. Где они смогут оставить её навсегда.       Когда слёзы закончились, Орион сходил обратно к костру за давным-давно остывшей рыбой. Они то и дело бросали друг на друга не то испуганные, не то смущённые взгляды, пока ели, обляпавшись рыбьим жиром с головы до ног.       — У неё такой вкус, — усмехнулась Вальбурга, — будто я только что родилась и первый раз её пробую...       Орион улыбнулся.       — Так и есть, Вал.