Место девочки — в политике

Вальбурга Блэк

      Когда Вальбурге было семь, а Мариусу через пару дней — одиннадцать, они наткнулись на то, что немало их озадачило. Хотя как наткнулись…       Второй этаж Гриммо всегда стоял практически полностью закрытым. Там располагались столовая, большая гостиная, бальный зал и некая безымянная комната, назначение которой двум скучающим детям и хотелось узнать. Сириус на прямой вопрос отвёл глаза и сказал, что там всякий старый хлам, но Вальбурга ему не поверила. Во-первых, это был этаж для приёмов — кто в здравом уме там будет делать склад, когда их и на цоколе рядом с кухней несколько, причём открытых? А во-вторых, она слишком хорошо знала Сириуса.       Также на комнате стояли запирающие чары, которые снимались, когда Вальбурга уезжала — она знала это, потому что прекрасно видела магию. А ещё она была дочерью артефактора, который собаку на защитной магии съел. И племянницей Кассиопеи, обожавшей всё крушить, ломать и создавать хаос. Так что это было предсказуемо, что рано или поздно Вал стащит у тёти артефакт и снесёт дверь в эту загадочную комнату, устроив старый добрый взрыв…       Пока Кричер охал и пытался разогнать пыль, Вальбурга с Мариусом просочились внутрь — и обомлели. Вот уж чего они не ожидали, так это действительно склада… Склада верёвок, хотя Вал парой секунд спустя нашла гораздо более ёмкое слово.       Музей.       Верёвки всех цветов и размеров на всех поверхностях. Они лежали, висели, струились, обвивали, стягивали и удушали. Они были свободны и они были в бесконечных замысловатых узлах. Они сходились в танце, образовывали петли, а потом разбегались вновь.       А ещё там стояли манекены. Но когда Вал смотрела на то, что с безликими фигурами делали верёвки, как они обвивали их и стягивали, она думала, что дело тут вовсе не в каком-то простом увлечении вроде создания одежды или вязания. Тут что-то гораздо большее.       Она перевела взгляд на Мариуса. Тот выглядел смущённым.       — Зря мы сюда ворвались, — сказал он. — Это как-то…       — Неправильно? — усмехнулся возникший за их спинами Сириус, мгновенно отреагировавший на взрыв. — Даже интересно, что именно ты считаешь неправильным. О чём подумал, когда увидел.       У Мариуса запылали уши. Сириус, взглянув на него, рассмеялся: кажется, ругать их за неуёмное любопытство и взрыв он совсем не собирался. Вальбурга поджала губы.       — А мне кто-нибудь скажет?       Казалось, Марс вот-вот провалится сквозь землю. Сириус покачал головой.       — Возможно, чуть позже Мариус поделится наблюдениями с тобой, милая Вал. Но раз уж вы сюда ворвались, я должен показать, зачем и вам в жизни могут понадобится знания о правильном связывании…       Он взмахнул палочкой, и к ним рванулись верёвки! Вальбурга взвизгнула — особенно когда те, словно змеи, сомкнулись вокруг неё и Мариуса, прижав их друг к другу спинами.       — Я использовал простейшее Инкарцеро, — связывающее заклинание, — однако, в отличие от большинства волшебников, я прекрасно знаю, что делаю. Вы никогда не сможете выпутаться без помощи магии из этих пут, да и с ней это довольно проблематично… Ведь ваши руки совершенно не способны двигаться. Одна лишь надежда — на блэковский огонь. Или на помощь других волшебников.       Сириус обошёл их с довольной улыбкой, которая выглядела весьма зловещей. Вальбурга попыталась вывернуться и признала, что дедушка прав — она вообще никак не могла пошевелиться.       — А теперь фокус.       Он снова взмахнул палочкой. Верёвки резко ослабили натяжение, узлы распались — но вдруг снова оплели руки и тело. В этот раз Вальбурга смотрела на путы со всё возрастающим интересом.       — Этот способ выглядит крайне надёжным, — Сириус подошёл и специально пару раз дёрнул за верёвки с разных сторон, показывая им, что голой рукой не способен никак помочь им выбраться. — Однако попробуйте пошевелиться. И вы выясните, что не только сможете воспользоваться палочкой, но и при желании убежать на своих двоих. Или оказать сопротивление… — он повёл бровью. — Чистый обман, а не связывание. Однако если мне вдруг потребуется взять живьём того, кому я, на самом деле, хочу помочь, мне не составит труда всё обставить так, будто пленник вырвался сам, а я тут совершенно ни при чём!       Вальбурга пошевелила руками и попыталась сделать шаг. И правда — они могли двигаться!       Когда Сириус развязал их, Мариус тоже выглядел крайне впечатлённым. Вальбурга смотрела на деда полными восхищения глазами.       — А нас ты так научишь делать?!       Один вопрос, и Сириус словно помолодел лет на двадцать, такая лёгкая и хулиганская улыбка появилась на его губах.       — Почему бы и нет?..       Когда Марс сознался, для чего Сириусу верёвки, Вальбурга не удивилась и не испугалась. Она разозлилась. И в следующий раз, когда пришла на Гриммо, насупленно спросила деда:       — А почему ты сам не мог мне сказать?..       Она действительно не понимала. Взрослые разводили слишком много тайн вокруг таких простых дел, как деторождение и секс. И почему использовать верёвки — что-то стыдное? Это просто верёвки.       Впрочем, взрослые вообще любили зачем-то вставлять себе палки в колёса, когда дело доходило до удовольствия и способов его получения. Они, кажется, думали, что будут жить вечно, и тратили своё бесценное время на всякую ерунду: ограничения, правила и осуждение друг друга. Вальбурга искренне считала, что если бы все вокруг занялись исключительно своей жизнью и счастьем, жить стало бы гораздо проще…       Ах, этот идеальный мир, который вряд ли когда-то наступит!       Сириус, медитирующий над манекеном, задумчиво пожевал губу.       — Мне показалось, что это не очень правильно, если я скажу. Я ведь взрослый мужчина, а вы — дети. Или я не прав?       — Ты говоришь прямо как мама!       — А ты считаешь, что она совершенно во всём не права, м, Вальбурга? — Сириус пытливо сощурился. — Мне казалось, такое гораздо уместнее услышать от сверстника — по крайней мере, лично я узнал обо всём именно так. Да и Ирма определённо не хотела бы, чтобы я вмешивался в твоё воспитание в столь деликатном вопросе.       Вальбурга закатила глаза и подрыгала ногами. Она сидела на небольшом диване, и её совершенно не смущало, чем, скорее всего, дед мог на нём заниматься.       — Мама бы и Марса за уши оттаскала, узнай, о чём мы с ним болтаем, — она внезапно рассмеялась картинке, возникшей в голове. — А представь, что она и тебя бы за уши попыталась оттаскать!       Она залилась хохотом пуще прежнего. Сириус улыбался и снова выглядел ужасно молодым, словно именно её смех пробуждал в нём смутное желание жить, оставив прошлое — в прошлом.       После побега Вальбурги к морю мама больше не давала ей и шагу самостоятельно ступить. Вилась над ней, словно ворон над разлагающимся телом — и, наверное, будущим трупом она её и считала.       В ужасное лето после первого курса, когда ей вот-вот должено было исполниться тринадцать, всё собралось воедино: легенда, жгучая привязанность Вал к деду и Мариусу, а также абсолютное нежелание Вальбурги учиться из-под палки… У Вал ведь всё получалось и так, и школа ей казалась местом исключительно вредным и не подходящим для пестования своей магии. Её всему мог научить Сириус, разве не так?       Но даже это не заставило бы её сделать то, что она попыталась сделать. Правда, только сейчас, во сне, она вспомнила истинные обстоятельства произошедшего.       Обычно она предпочитала винить в первом случае только маму, а во втором — Сириуса. Так было безопаснее. Привычнее. Но, на самом деле, всё было гораздо глубже…       Море волнуется раз.       Море волнуется два.       Море волнуется три.       Море пришло.       Отомри.       Эта история началась с того, что Вал увидела, как Сириус рассматривал некие загадочные колдографии в кабинете. Но стоило ей войти, и Сириус тут же спрятал их в верхний ящик стола, закрывающийся на хитрый-хитрый магический ключ, который он всегда носил с собой. И, конечно, Вал совершенно не могла пройти мимо очередного секрета лорда Блэка, не сунув в него длинный нос.       Это были последние числа августа. Она настолько ужасно поссорилась с Сириусом, что даже не разговаривала с ним, а потому её разбивала тоска. Но также Вал испытывала и абсолютное нежелание ехать в Хогвартс, ведь там у неё не было самого дорогого — Сириуса и Мариуса. Ей хотелось приключений и ярких чувств, прежде чем она вновь отправится в эту унылую темницу.       Она получила их сполна, когда стащила ключ у задремавшего в гостиной Сириуса и вскрыла замок.       Вальбурга не знала, что предполагала увидеть на фото, которые лорд Блэк так тщательно прятал от её глаз. Казнь Роули Регулусом? Или, может, эксперименты Элладоры, от которых бы её кровь застыла в жилах? Но там, конечно, были совсем не они. На груди Сириус хранил ключ от своего сердца.       На колдографиях были запечатлены обнажённые женщины в верёвках. Сириус не снимал их лиц, чтобы они остались неузнанными, к тому же он и так знал, кто они. Ведь это было красиво. Завораживающе. Волшебно. Так можно было фотографировать лишь женщин, к которым испытываешь не только похоть, но и настоящую любовь.       У Вальбурги встал ком в горле. Сердце упорно отказывалось биться.       Прежде чем она поняла, что делает, она сбежала в Блэк-мэнор через камин. Вальбурга оставила кабинет разграбленным: не смогла разжать руки, положить колдографии на место и уж тем более — скрыть следы своего преступления. Ей надо было ощутить эту Боль. Но Вал бы не вынесла, если бы Сириус вошёл, а она смотрела.       Вальбурга забилась в беседку, словно раненный кровоточащий зверёк в свою нору. Слёзы текли по лицу сами собой, но не мешали размышлять. Вначале ей казалось, что на каждом фото были разные женщины, но скоро она уловила некоторое сходство между телами и вычислила, что их здесь всего три.       Меньше всего оказалось фотографий хрупкой девушки с веснушками на плечах. Она была совсем юной, ненамного старше неё самой, обвязки — неумелыми и простыми, а колдографии — старыми и потрёпанными. Наверное, это школьные времена самого Сириуса…       Следующая была такой же хрупкой, но обвязки на ней усложнялись, становились всё изощрённей, и их Вальбурга насчитала не меньше, чем у третьей женщины — но в отличие от последней, они никогда не повторялись. Можно было бы подумать, что так много колдографий сделали за раз или что это было крайне страстное увлечение, если бы ни одно "но" — на обороте каждой стояли числа. Вначале эта девушка явно встречалась с ним… Причём прямо во времена его брака с бабушкой! Потом куда-то исчезла на долгие годы. А после тридцатого года приходила к лорду Блэку каждый год в один и тот же день, словно у них появилась какая-то традиция. Но, несмотря на двадцать лет разрыва между фото, девушка нисколько не постарела. И Вальбурга знала, что здесь подозревать — метаморфизм. Только метаморфы могли оставаться молодыми вечно.       Но больше всего было изображений высокой статной женщины, чьё тело от колдографии к колдографии менялось. Оно становилось то толще, то худее, а её груди наливались силой и устало опадали. Женщина двигалась очень знакомо, а потому Вальбурга не сильно удивилась, заметив на некоторых изображениях, сразу после исчезновения загадочной метаморфини, шрам от проклятия на левом локте — это была бабушка Хэспер. Однако поразило Вал в её фотографиях иное.       Прошло так много лет после их развода. Они не называли друг друга иначе, как "потаскушка" и "вялый хрен", но судя по числам на оборотах она до сих пор приходила к Сириусу. Зачем? Почему? Как такое возможно?.. У неё же есть лорд Ранкорн!       Вальбурга не понимала.       — Вал, доченька? Что ты здесь делаешь?       Она вздрогнула и подняла глаза на маму. Та, увидев Вальбургу в слезах, сделалась отнюдь не грозной, как обычно — на её лице проступил странный, животный испуг, которого Вал никогда не видела и не понимала его причин.       Хотя нет. Понимала. Мама опять нафантазировала ужасов. Она не понимала, что Сириус скорее зальёт мир кровью, нежели хоть пальцем коснётся Вальбурги. Даже волоса с её головы не может упасть на Гриммо.       Мама быстро подошла к ней, обеспокоенно разглядывая. И лишь в этот момент опустила глаза и увидела разложенные на полу беседки колдографии.       Вальбурга с исследовательским интересом наблюдала за её реакцией, однако мать вновь удивила. Она даже не поморщилась, словно прекрасно обо всём знала. Лишь слегка поджала губы, тяжело вздохнула и опустилась на пол перед сгорбленной на лавочке Вал. Мама положила ладони на её колени, заглянула в глаза и вдруг почти умоляюще попросила:       — Вальбурга… Пожалуйста, не лезь в его личную жизнь. Ничего не спрашивай, не надо. Если хочешь, я могу стереть тебе память об этом. Только, пожалуйста, никуда не сбегай. Сириус любит тебя, правда, очень сильно любит. Он ценит тебя больше всех. Но должно быть между вами то, что вы будете хранить в тайне. Однажды и у тебя появится личная жизнь, понимаешь? Не ревнуй его. Не рушь ваши прекрасные отношения.       Мама говорила удивительно нежно, но Вальбурге лишь хотелось вцепиться ей ногтями в лицо. Хотя бы ей, а не этим грязным шлюхам, которыми Сириус так дорожил. В лицо слабой и жалкой матери, которой не совладать никогда с магией и силой Вальбурги, в то время как эти гадины прячутся в самом недоступном для неё месте — в сердце лорда Блэка.       — Хорошо, — возможно, чрезмерно покорно согласилась она и поднялась, не глядя на фотографии. — Верни их ему. Не могу смотреть на них.       Вал бросила матери в руки ключ от сердца лорда Блэка.       — Мне надо побыть одной. Пойду к себе, подумаю. Может, поплачу. Хорошо?       Мама как-то слишком понимающе улыбнулась. Вальбурга тяжело вздохнула и постаралась выйти из беседки как можно спокойнее, чтобы она ничего не заподозрила.       Но, на самом деле, ей хотелось сорваться на бег.       Мать проверила её через час, но Вальбурга притворилась мирно спящей. На мгновение Вал затрепетала от лёгкого поцелуя в лоб, которым её одарила мама, прежде чем уйти к себе. Однако гулкие пустоты, что та расковыряла в ней, отвратительные подводные пещеры было невозможно заполнить парой ласковых фраз и жалостью. Вал тошнило от матери. Тошнило от себя, ведь она беспрестанно тянулась к ней — маленькая жалкая девочка.       Вальбурга выждала ещё полчаса, прежде чем отправилась к Мариусу.       То жалкое запирающее заклинание, что поставила мама на его дверь, — о, как же хорошо она знала свою дочь! — Вал сломала играючи. Она села на край кровати и провела пальцами по красивому лицу, на которое ей хотелось смотреть вечность.       Марс был очень красив в свои шестнадцать.       Он поморщился и проснулся, на ходу перехватив её руку.       — Вал? Ты зачем пришла?       В его шёпоте звучал привычный страх. После первого побега Вал хвостиком таскалась за Марсом, а за ними — ее мама. Он боялся даже дышать в сторону Вальбурги, и совершенно не хотел, чтобы Ирма снова застала их наедине.       Трус.       — Мариус, у меня к тебе просьба, — она нервно улыбнулась. — Я у тебя не останусь, потом к себе пойду. Просто… может… ты… поцелуешь меня?       Вальбурга не знала, как ей хватило смелости. Наверное, это всё потому, что сердце всё ещё не билось, и она хотела заставить его поскорее забиться вновь. Иначе она не сможет сопротивляться. Нет, совсем не сможет.       Нет, сможешь. Если Марс не поцелует, если не покажет, что хотя бы он любит, она…       — Вал, — Марс выглядел так, будто хотел отпрыгнуть от неё. — Ты же не заставишь меня это сделать? Ты понимаешь, что будет после? Она мне голову оторвёт.       — Мне очень нужно, Мариус, — она не могла объяснить ему. Вал едва могла шептать пересохшими, искусанными в кровь губами. — Я хочу снова почувствовать себя… Хочу…       Она протянула к нему руку, но он отпрянул. Пальцы сжались в кулак, а потом безвольно опали на одеяло.       Трус. Трус. Трус.       — Ясно. Хорошо. Я поняла… Значит, я никогда этого не узнаю, — Вал усмехнулась. — Спокойной ночи тебе, Мариус.       Она всего лишь закрыла дверь за собой, но ей показалось, что внутри она оставила свою жизнь. Сбросила тело, и теперь может идти куда угодно.       Но не к океану, не к заливу. Ей это незачем. Ей не нужна ничья любовь, кроме этих двоих.       Стой… Они любят тебя… Останься.       Они думали, что Вал — хорошая девочка. Но это было не так. Вальбурга развязала верёвку на столбике кровати, — она спрятала её под балдахин от случайных взглядов и эльфов, — и пошла с ней в оранжерею. Только там она могла найти истинное уединение.       Это началось сразу после Хогвартса. Вальбурга связывала себя, а потом терлась о подушку между ногами. Так она получала удовольствие, о котором не могла раньше и мечтать — только в этом аспекте ей и нравилось становиться взрослой. Она и сама плохо понимала, как придумала себе подобное развлечение, но это было гораздо большее волшебство, чем любая магия.       Сегодня она собиралась воспользоваться верёвкой иначе.       Она уже затянула скользящий, удушающий узел, когда услышала крики. Кажется, она очень зря не заперла Мариуса — это был он. Он поднял тревогу, грязный предатель и трус.       Он любит тебя.       Нет, совсем не любит. Никто и никогда не полюбит Вальбургу, потому она никому не позволит себя полюбить. Ей никто не нужен.       Она поскорее перекинула веревку через железную балку, считая секунды до момента, как кто-нибудь всё же сломает её запирающие заклинания. Надела петлю на шею. Услышала грохот и взглянула в огромные глаза Мариуса и на плачущего Альфарда, ворвавшихся внутрь… Что тут делает Ал? Они что, не позвали взрослых?       Они любят тебя.       Нет, они никого не любят, кроме себя. Особенно этот маленький, мерзкий…       Любят.       Вальбурга улыбнулась и соскользнула с табуретки. Верёвка обнимала её шею нежнее, чем руки Мариуса, пытающиеся подхватить ноги.       Вальбурга отбивалась. Выла. Била Марса по лицу. Откуда-то сверху сыпались осколки потолка — это её душа сыпалась. Верёвка вдруг ослабла, и Вал почувствовала вкус крови, своей и чужой.       Разбитые губы Мариуса целовали её, заставляли застыть и подчиниться. Язык проникал внутрь, ласкал нёбо и дёсны, вырывал ответ.       Любит.       Нет. Нет. Нет. Только не так. Это не любовь. Вальбурга не хочет такой любви. Она хочет умереть. Ей не нужен такой мир и такие люди вокруг.       Потолок сыпался, трескался, кричал. Альфард утробно выл. Кровавые губы и язык проникали внутрь, ослабляя власть верёвок. И в то же время лишь усиливали её.       Вальбурге не выбраться.       Словно почувствовав биение своей жертвы в паутине, старый паук уже был тут. Когда Вал, наконец, вырвалась из ослабевших рук Мариуса, она успела взглянуть в его тёмные, полные боли и злобы глаза.       Ты предала его. Он любит тебя.       Нет. Это Сириус предал. И он никого не любит. Ничего не любит, кроме своего вялого хрена и верёвок.       Вальбурга невольно улыбнулась, понимая, что в следующий раз придётся быть гораздо быстрее в попытке убить себя.       А потом пришла темнота.