---
Время расставить точки над i. Когда Аня звонит ему на исходе рабочего дня, звенящим голосом что-то щебечет о внезапном приезде и предлагает встретиться, Сергей решает, что это все как нельзя вовремя. Ни к чему откладывать неизбежное. Даже если речь о разбитых сердцах. … Аня с порога бросается ему на шею, и глаза у нее сияют каким-то особенным нежным светом. И Сергей совершенно не к месту думает о том, что Ирка такой безоглядно-безоговорочной в проявлении чувств никогда не была. — О чем ты хотел поговорить? — спрашивает наконец Аня, доверчиво устраивая голову у него на плече. — А ты? — отзывается машинально, оттягивая момент неизбежного. Аня кусает губы, словно пытаясь немного притушить широкую сияющую улыбку. А затем произносит такое, что у Глухарева все внутри обрывается. И даже не понять — от радости или… — Сереж, я… я беременна.[По]пытка пятая. Расставить точки над i
24 марта 2022 г. в 17:13
— Я тебя никогда не брошу, Ирк, слышишь?
Ирина доверчиво прижимается к нему, беззащитно цепляясь за плечи. И почти не помнит сейчас ни о чем: ни о том страхе, выжигающем ее изнутри до грани истерики, ни о тех пропущенных вызовах, на которые Глухарев совсем не спешил отвечать. Были дела поважнее.
Но сейчас он, искренне испуганный — за нее и из-за нее — крепко прижимает ее к себе в смятой постели и обещает не оставлять.
Ира верит. Твердо, безоговорочно, абсолютно. Потому что нельзя солгать о таком.
А Сергей и не лжет.
Жестокая и нелепая случайность все переворачивает с ног на голову; перетряхивает изнутри.
Он боится ее потерять. Так болезненно-сильно, что все замирает в груди.
Ведь как бы сложно, запутанно и порой драматично не было все между ними, она — его. Его Ирка, такая безумно родная и близкая. Одновременно чужая, недосягаемая, далекая. Не завоеванная.
Такие женщины никогда и никому не принадлежат до конца. Разве что самим себе. Не растворяются без остатка, не отдаются целиком и не прощают предательств.
Ирка его не простит тоже. Если что-то поймет, что-то узнает — ни за что не простит.
А он без нее уже не сможет. Не вывезет, не выплывет, банально не выживет.
Ирка — она ведь окончательно-бесповоротно-его — подкожно, домурашечно, внутривенно. Та, к которой возвращался каждый раз, разочарованный и жалкий, точно зная, что она снова примет, поймет, простит. Точно зная, что сколько бы не было их — других, молодых и красивых — ни одна из них никогда не заменит Ирку. И ни к одной из них он не сможет чувствовать то же, что чувствует к ней.
— Ир…
Ирина вопросительно вздергивает бровь, выжидающе смотря на него. Садится на кровати, плотнее запахивая халатик.
— Ир, давай поженимся, а?
Раскрасневшиеся щеки медленно затапливает напряженная бледность. Дежавю накрывает холодной волной цунами.
— Сереж, у нас никогда не будет нормальной семьи. И родить ребенка я тебе уже не смогу. И…
— И плевать я хотел на все это, — договаривает Глухарев вполголоса. Тянется к ней за поцелуем. И когда Ира обнимает его за плечи, утягивая на смятую постель, думает, что если в этот раз она согласится, он будет самым счастливым на свете. Определенно.