[По]пытки

Ткачев смотрит на то, как Зимина обнимает на прощание сына — и внутри что-то болезненно начинает дрожать. Она, такая сильная, непробиваемая и жесткая, именно сейчас невольно, сама не замечая, показывает ему свою последнюю слабость: любовь к сыну. Наверное, последнее и единственное, что держит ее, не давая сдаться, упасть, отступить — не считая службы. Он знает, почему и из-за кого она такой стала. Такой ожесточившейся, резкой, железной, неспособной кому-то поверить и так сильно боящейся показать то живое и искреннее, что в ней осталось. И тем поразительнее — то, что самое дорогое, сына, она доверила кому-то другому. Ему. Когда «палачи» дышат в затылок; когда пули свистят над головой; когда каждый день может стать последним, совсем как уровень в дурацкой стрелялке, она хочет спрятать, оградить, уберечь Сашку — и доверяет это не кому-нибудь, а Ткачеву. Ткачеву, что два года неизменно надежен и верен. Бок о бок. Плечом к плечу. Ни на шаг от нее. Вдвоем в руинах отдела, откуда сотрудники побежали как крысы с тонущего корабля. Вдвоем против карповских отморозков, готовых грохнуть их ради денег. На автосвалке под прицелами автоматов. В одной машине после работы, потому что Ирине Сергеевне сейчас опасно одной… Разве день за днем, год за годом находясь рядом с ней, он не заслужил хотя бы немного доверия? Какой-то умник сказал, что любовь живет три года. Химическая привязанность не может длиться дольше — и по всем законам этой самой химии Паша давно бы перегорел. Но. Но это невозможное что-то. Ткачев и не знал никогда, что так возможно любить. Преданно, бескорыстно и просто. Ничего не требуя, ни на что не надеясь, ни о чем не мечтая. Просто любить — также естественно, как жить и дышать. И чувство это, наверное, умрет только вместе с ним. Ирина медленно разворачивается к нему, с трудом отстраняясь от сына. И в ее глазах — обычно непроницаемых, словно внезапно заиндевевшее Черное море — Паша видит так много… Просьбу. Надежду. Страх.       — Паш… Он знает, о чем она хочет его попросить. Уберечь ее сына.       — Ирин Сергевна, все будет хорошо, — ему даже хватает сил ободряюще улыбнуться. Хотя внутри взрывается что-то от мысли: как она здесь одна? Кто убережет и защитит ее саму?       — Ирин Сергеевна, вы уж поосторожнее тут, — все-таки срывается Паша, уже открывая дверцу машины. Полковник привычно насмешливо вздергивает бровь. Но в глазах у нее пожарным отблеском — прохладное недоумение от этой внезапной и совершенно необъяснимой… заботы?       — Я постараюсь, — усмехается одними губами. А Паша, выруливая на оживленную трассу, думает о том, что обязательно выполнит просьбу начальницы. Чего бы ему ни стоило.