[По]пытки

Первый бандит отлетает в сторону, впечатавшись в стену, и затихает без признаков жизни. Второго Ткачев без проблем (годы оперской практики, блин!) укладывает на пол, заломив руки за спину и рявкнув для убедительности:       — А ну не дергайся! Бандит матерится сквозь зубы, пока Ткачев ловко защелкивает на запястьях наручники; а Саня, тараща глаза, все-таки тыкает по кнопкам мобильного, вызывая наряд. И Паша, глядя на взъерошенного перепуганного подростка, думает совершенно не к месту, как все могло бы обернуться, окажись на его месте, рядом с сыном, сама Ирина Сергеевна. Разве справилась бы она в одиночку с двумя отморозками, решившими избавиться от свидетелей своих криминальных дел… Ирина Сергеевна… И в груди невыносимо сжимается что-то — от тревоги, от беспокойства, от неизвестности. Он здесь. Она там. В окружении своих подчиненных — а по факту совершенно одна. Кто ее защитит? Правильнее — кто, если не он…

---

      — А круто вы их, дядьПаш, — восхищенно выдает Зимин, успевая уплетать мороженое. Они сидят в захудалой кафешке, сдав наркодельцов с рук на руки местным ментам; и Сашка, уже совершенно оправившийся от безумного приключения, воспринимает произошедшее словно какой-то боевик.       — Рад, что тебе понравилось, — усмехается Ткачев, рассеянно прихлебывая кофе. — И давай без «дядь», ладно?       — Идет. Хорошенькая официантка, она же барменша, с интересом поглядывает на него из-за барной стойки — и при взгляде на кукольно-смазливое личико Паше почему-то становится до ужаса муторно и тоскливо. А ведь всего несколько лет назад, поймав подобный взгляд, Ткачев бы уже затащил эту девицу в свой номер, а потом и в постель. И, сбежав от нее наутро, не испытал бы никаких угрызений совести. А сейчас… А сейчас ему противно даже думать о том, что в его жизни может быть какая-то женщина кроме нее. Невыносимой рыжей начальницы, то безрассудно бросающейся в самое пекло, то устраивающей хитроумные комбинации, то безбашенно рисковой, то осторожной, словно лиса на охоте… И день за днем постепенно узнавая ее, Паша убеждается все сильнее: таких больше нет. Не бывает подобных женщин. До невозможности сильных и трогательно-хрупких одновременно, железно-непробиваемых и невероятно ранимых, начальственно-грубых и неизъяснимо-нежных… Готовых защищать других, не признавая, что сами нуждаются в защите; таких изломанных, выжженных и разбитых — и настолько живых, непосредственных, настоящих… Не бывает таких. Только она одна. Неповторимая, невероятная, нужная. И Ткачев обреченно знает одно: даже если между ними не будет никогда ничего, другая женщина рядом ему не нужна. И он, может быть, действительно двинулся — но, если будет нужно, он бескорыстно посвятит ей всю свою непутевую жизнь. Ведь лишь рядом с ней эта жизнь имеет хоть какой-нибудь смысл.