[По]пытки

Полотнище бинта крепко обхватывает плечо; на чисто-белой ткани медленно расплывается кровавая клякса. Ирина тупо смотрит на красные потеки, на ловкие руки врача — и к горлу комом подступает дурнота. Не столько от вида крови — сколько она ее уже повидала, давно выработался иммунитет — сколько от очень простой и жестокой мысли: не заслони ее в последнюю секунду Ткачев, она была здесь не сидела. Ужас обжигает, пробирая насквозь даже через привычную непроницаемо-ледяную корку бесчувственности, спокойствия, равнодушия. И сквозь холодное оцепенение накатывает пониманием. Еще никто и никогда не жертвовал собой ради нее. Вот так обыденно, естественно и легко. Как будто это само собой разумелось. И, проводив щедро подкупленного врача, Ирина замирает у дверей кухни, растерянно глядя на неестественно-бледного Пашу каким-то иным, совершенно новым взглядом, и сама не знает, отчего вдруг так нестерпимо-больно в груди.       — Паш, спасибо тебе… Я… — слова проталкиваются с таким трудом, словно даже говорить не хватает сил.       — Ирин Сергевна… Ткачев медленно поднимается, делая пару шагов к ней. А Ирина, глядя в его серьезное измученное лицо, думает, что не выдержит, если он снова скажет ей какую-то правильно-благородную хрень о том, что «я сделал, что должен был» и «так поступил бы любой». Хрена с два любой бы так поступил. Хрена с два кто-то еще так смело, безрассудно и самоотверженно закрыл бы ее собой.       — Ирин Сергевна, я не мог по-другому. Вы же знаете. Он говорит это так открыто и просто. А Ирине кажется, что у нее в груди взрывается что-то. Может быть, намертво застывшие льды?       — Паша… Кровь в висках шумит оглушительно — так, что не слышно даже дикого стука сердца. Ирина медленно подается к нему — опьяненная опасностью, адреналином, внезапным оглушающим, пугающе-сладким открытием… Губы замирают в миллиметре от его губ. Ткачев осторожно придерживает ее за руку, останавливая в последний момент.       — Не надо. Не надо, Ирин Сергевна, — говорит очень спокойно и мягко, ласково сжимая ее ладонь. — Сами потом пожалеете. Вот так, из благодарности… Не надо. И выходит из кухни, даже не обернувшись.       — Но я же… — тихо выдыхает Ира ему вслед, почти не различая, как яростно грохочет сердце, сбиваясь с ритма. В коридоре затихают шаги.       — … Совсем не поэтому, — падает едва слышно уже в закрытую дверь.