Inside my mind

Кристин немедленно отшатывается, отстраняется, отдаляется, как только способна, но ей кажется, словно она пригвождена к месту, словно не может этому сопротивляться, словно она сама стала той неподвижной куклой в человеческий рост, которую он создал её неотличимой копией. Жуткий страх переполняет её, но она не способна ни устремиться обратно к озеру, ни молить его о прощении, ни даже глотнуть воздуха. Кристин ощущает всё будто со стороны: белая ткань полумаски горит в ладони едва не смертельным приговором, она всё ещё находится слишком близко, а в глазах напротив, прежде восхищённых ею, разверзается сама бездна. Он предупреждающим взглядом сказал ей не трогать маску, когда она потянулась к ней, заворожённая его мастерским управлением лодкой и чудеснейшим голосом из всех, что когда-либо слышала. Он мягко отталкивал её ладонь всякий раз, когда она намеревалась прикоснуться к ней, пленённая, опьянённая, околдованная песней ночи и его мрачной таинственной красотой. Он наконец открылся ей; чистый образ Ангела и имя безликого Призрака Оперы, устрашающего целый театр, так внезапно и так удивительно ясно слились воедино, стоило ему только заговорить, почти все тайны между ними теперь были разрушены — и ей оставалось сделать лишь шаг и движение, ей оставалось уничтожить его последнюю преграду перед ней, ей оставалось лишь сдёрнуть маску и, ничего не боясь и не чувствуя более никакой робости, вверить учителю, оберегавшему и направлявшему её, собственный голос, сознание, душу… Если бы только ей не хватило осторожности и усердия, чтобы его отвлечь. Если бы только Ангел не льнул к её руке, будто это прикосновение было для него наивысшим блаженством. Если бы только она сумела увидеть, услышать, почувствовать каждое из его напоминаний ей и сигналов, что она не должна совершать этого, если бы любопытство и стремление узнать его до конца не были столь сильны… Она почти знала, что дорожит Ангелом, очарована человеком в чёрном плаще и, кажется, влюблена в две соединившиеся ипостаси одного человека, учителя, гения, маэстро, она почти признавалась ему в этом, она почти верила, что он сам с невообразимой силой любит её… но только мгновение — и всё сорвалось в ад. Всё разрушилось, точно по глади серебряного зеркала ударили с неистовой ненавистью, разбивая на тысячи осколков. Кристин слаба, безвольна, она вскрикивает, она отлетает назад и падает, больно задевая локтём каменную поверхность, когда он с силой толкает её прочь от себя. Кристин не может дышать, она не в силах выговорить ни слова, она только ощущает, что слёзы скатываются по щекам, а ладонь оцарапана до крови, но это не имеет никакого значения: перед ней будто возникает дьявол, способный её убить. Кристин боится его, она до ужаса и застрявшего в горле крика боится, что он доберётся до неё, сделает эти два шага и задушит, или поднимет и бросит в озеро, или с нечеловеческой силой и с безумным огнём во взгляде толкнёт вновь, или, может быть, навсегда здесь оставит… Он прикрывает рукой половину лица, и сквозь пальцы едва виднеется неровная покрасневшая кожа. Так вот что ты прятал? Кристин думает, он красив, он красив и таким, это всё совершенно не важно, Кристин правда пытается произнести это, но только всхлипывает и сжимается, желая стать незаметнее и меньше, желая навсегда исчезнуть, желая никогда больше не существовать здесь… Потому что он проклинает её. Его движения и слова почти лишены смысла, он словно не осознаёт ничего, он говорит об отвратительном чудовище, страстно жаждущем красоты, и он, скорчившись, медленно подползает к ней, преображаясь в дикого зверя, совершившего смертоносное нападение и уничтоженного собственной уродливостью и ничтожностью. Кристин почти лишается чувств. …кажется, угроза, как разрушительный ночной шторм, отступает, его агония, ярость, сумасшествие сменяются чем-то абсолютно иным, он вновь произносит её имя почти кротко, но страх в ней только достигает предела. Она всё ещё видит дьявола внутри него, и она не способна оставаться с ним по собственной воле ни секунды. Она протягивает маску в слепой надежде избавиться от него, но теперь она неизменно видит дьявола в каждом его жесте и взгляде, и ей хочется бежать от него, не разбирая пути. Страх перед его сущностью становится её ужаснейшим проклятием и кошмаром. Она понимает, что всё ещё влюблена в светлую часть его души и что когда-нибудь ей придётся сделать решающий выбор, предать ли Ангела Музыки или последовать за ним в преисподнюю. Она зажмуривается, она только кусает губы и молчит, она не знает и ни за что не хочет знать, каким окажется её ответ. Возвращаясь, слабо держась за его руку, Кристин думает только о том, что его лицо никогда не оттолкнуло бы её, но то, что внутри него, гораздо ужаснее и чернее, чем спрятанное под маской. Они оба измучены, почти уничтожены и тяжело дышат; путь наверх, до гримёрной, кажется почти непреодолимым. Она больше не видит и не слышит его до самого убийства Буке.