***
Стрелки часов перешли за двенадцать, что означало пришествие полудня. В обычные дни Дима привык проводить под лучистым солнцем, бегая по мягкой траве. Но мать лишила его привычного досуга, заперев в этом страшном и ужасно скучном сером месте, решив что кости на руке сростятся лучше под присмотром врачей. А на самом деле они восстанавливались под невидимым взором обшарпанных стен палаты, на которых в ночи мерещились красные глаза, и белого дырявого одеяла, на котором мальчуган лежал с утра до вечера. Естественно, медсестры приходили периодически, отрешенно осматривали и уходили восвояси. Злобные старухи-так прозвал их Дима, хотя они были не старше его матери. Голова неприятно стукнулась о пол, а позже и все тело оказалось на холодных досках. Потолок тоже не чем не заинтересовал, потому Дима отпустил его восвояси. Осмотрев свою территорию, предоставленную на проживание, Сеченов младший в тоске закрыл лицо локтем правой, здоровой руки. Хотелось заняться чем-то увлекательным, да таким, чтобы пара дней пролетели незаметно. Хоть по мебели лазай. И он полез. Взобравшись на кровать, пружины которой не выдерживали веса и матрас доставал до пола. — Хороший батут. — хмыкнул себе под нос Дима. И, в попытке дотянуться до потолка, мальчуган приметил окно, находящееся достаточно высоковато, чтобы никто не выпал. Второй этаж все-таки. Но маленький летчик был стратегом, потому ящик для вещей, стоявший ровно под желаемой целью, стал своего рода «лестницей». Одной рукой хватаясь за противоположную сторону ящика, Дима с небывалым усилием залез. За стеклом сияло лето, зеленились деревья и припадала к земле трава. Помимо этого на траве сидел незнакомый парень и, кажется подбирал что-то с земли. Присмотревшись чуть лучше, взглядом дима зацепился за черную копну кудрей. Где-то он их точно видел. После пары минут размышлений в голове всплыл неизвестный мальчик с лилией на щеке. Непонятно, как медсестры проглядели его выход на улицу, ведь покидать больницу было строго запрещено, почти как тюрьма. Но Дима решил уточнить это у мальчика на заднем дворе, когда доберется до него. С небывалой скоростью маленький Сеченов вылетел из палаты, чуть-ли не спотыкаясь о детей, игравших на полу. Запросто он мог сломать себе и вторую руку, ведь со «шкафа» он спрыгнул не раздумывая, да так резво, что по ногам пронеслись колючки. Но сейчас думать о рисках было излишне. Он несся по коридору с небывалой радостью, хватаясь на поворотах за перила, чтобы не врезаться в стены. Когда лестница была позади, Дима спрятался за дверью, выходившей в приемное отделение. Необходимо было выждать момент, когда сторож отвернется, а медперсонал перестанет ходить. Проходили минуты, длившееся сейчас вечность, но даже так мальчик чувствовал себя героем книжки про шпионов. И вот момент икс настал. Собрав всю накопившуюся энергию в ногах, Дима стрелой пронесся меж толпы людей, собравшихся в помещении. И когда руки уткнулись в дверь, он с радостью пихнул их, вырываясь на свободу. За спиной утонул чей-то крик, видимо его засекли. Но догнать его не успеют, ведь он уже бежал по улице, а бабушка сторож не угонится за ним одна. Камни на дорожке, проходившей возле входа в здание, больно кололи босые ступни, ведь он даже не удосужился одеть тапки, боялся что незнакомый мальчик пропадет как мираж. Как только камушки сменились на мягкую траву, Дима побежал еще быстрее, огибая здание. Вытянув руки в стороны, изображая самолет, он улыбаясь летел навстречу солнцу. Ветер свистел сквозь пальцы, хлестал по лицу и предавал особые ощущение этим минутам. На горизонте показались густые стены деревьев и кустов, но они не казались враждебными, на них хотелось залезть и прыгать по веткам как белки. Вместе с ними показалась маленькая фигурка и Дима остановил свой самолет, превращая его в лисицу, хитро подкрадывающуюся к своей добыче. Но добыча оказалась проворнее и засекла своего охотника. — Познакомиться хочешь? — спросил мальчик, повернув голову. Вокруг него были разбросаны цветы, которые видимо, собирал. Он улыбался, да так, что от него исходили солнечные лучи, и жмурился, видимо чтоб не ослепнуть от них. Но даже сквозь закрытые глаза он увидел как Дима робко кивнул. Не каждый день на него так сразу набрасываются и греют теплом. Незнакомец хлопнул по траве около себя, открывая шоколадные глаза, и Дима, растеряв все смущение, довольно уселся рядом. — Я Михаэль. Михаэль Штокхаузен. — сказал он, протягивая руку. На его ладони бегали белые рубцы. — Дима. Дима Сеченов. — повторил брюнет, пожимая руку новоиспеченному другу. Красной лилии на щеке уже не было, а спрашивать зачем клеить цветы на щеки было глупо. Взамен она обратилась пластырем. Они уже отпустили ладони друг друга, а Дима продолжал смотреть на Штокхаузена, рассматривая его с ног до головы. Что-то в нем было такое притягательное, но что именно-точно сказать нельзя. В глаза бросились повязки, разбросанные по рукам и шее. — Могу спросить? — начал брюнет, вновь обращая на себя внимание карих глаз. В них блестело солнце. — Что у тебя с руками? — Врачи порезали. — Зачем? Такой ответ поверг Сеченова в шок, но ответа не последовало. Михаэль приложил палец к его губам, широко улыбаясь. С зади послышались приближающиеся шаги. Они были стремительные и раздраженные. Дима обернулся. Это оказалась медсестра, которой доложили о сбежавшем шпионе. В лице она была похожа на разъяренного зверя, из-за чего ее приближение становилось еще страшнее. Сердце в груди учащенно забилось в преддверии скорого наказания. Но Михаэль даже не посмотрел в ее сторону. Только нашел на траве правую ладонь брюнета, крепко сжимая её. — И что вы тут вдвоем забыли? Сбежать решили или просто внимания привлекаете? — она говорила громко, почти переходя на крик. Диме хотелось сжаться до размеров мыши и убежать, чтобы не видеть её, но что-то не давало страху завладеть им в полной мере. И этим был кудрявый мальчик, крепко державший его руку. — Быстро во внутрь! Но ни один из мальчиков не шелохнулся. Они, окутанные зеленой травой, словно обвившей их ноги, были под защитой чего-то неизвестного. Что не давало девушке подойти ближе. В ладонь Сеченова уперлось нечто мягкое, что щекотало кожу. Вместе с этим по ладони потекло что-то необычайно теплое, как вода, капало на землю. Мальчику до жути хотелось узнать что это, ведь в руках Михаэля ничего не было, тем более теплой воды, но сейчас было не время, прежде нужно вытерпеть лекцию о хорошем поведении. Но почему-то медсестра молчала. Она только смотрела на Штокхаузена, который обернулся к ней через плечо, растрепывая свои кудри. Когда он успел, Дима не уследил. Зато заметил как поменялся взгляд девушки. С яростно-пылающего на довольно грустный, даже сочувственный. — Ладно…гуляйте. — сказала она и оставила их на попечение облаков. Почему она так переменилась в лице, Дима не понял, но был рад, что опасность миновала. Когда по правой ладони загулял ветер, Сеченов преподнес ее к лицу. На по коже стекала красная капля, скатываясь на землю. Остальные ее подруги были размазаны на всей площади руки. В центре лежал лепесток. Дима поднял встревоженный взгляд на Штокхаузена, пытаясь найти хоть какой-то ответ. Но вопросов прибавилось. На всей руке кудрявого мальчика, которой он держал брюнета, красовались анютины глазки и голубые васильки, пробивавшиеся из-под кожи. Вместе с ними текли красные ручейки. Дима хотел спросить Штокхаузена об его состоянии, об цветах на его руке, но от страха все слова застряли в горле. — Любишь васильки? — неожиданно спросил Михаэль, выдергивая мальчугана из омута мыслей. Он повернулся к Сеченову. На щеке его сидел голубой яркий цветок, а губы расплылись в мягкой улыбке. Его совершенно не пугало появление растительности на себе. — Не знаю. А сейчас есть время говорить об этом? — Любишь. Иначе бы они не появились. — мечтательно произнес он. Кажется что фраза была закончена, но, почувствовав непонимание Димы, решил пояснить. — На мне не растут цветы, которым взбредет в голову появиться. Только те, которые нравятся собеседнику. Спасибо, что добавил мне в коллекцию такие красивые цветы. Несколько минут Сеченов молчал, пытаясь переварить услышанное. — Тогда почему ты всегда один? Ведь это так необычно, всем должно быть интересно. — Дима видел его несколько раз после первой встречи. И он был один, только иногда его сопровождали взрослые. — Все боятся неизвестного, а я олицетворение этого слова. — сказал Михаэль, продолжая улыбаться. Словно его это никак не огорчало. — А еще до поры до времени никого не подпускали ко мне, даже когда они сами проявляли интерес. Боялись, что я их заражу или цветы начнут расти еще больше и сделают мне хуже. Но ничего такого не было, все равно они постепенно разрастаются все больше. Это сейчас их так много, а раньше, два месяца назад, когда все только началось, они росли по одному в день. Ведь они вольны делать что хотят, вне зависимости от нас. — и в доказательство этому на его лице выросли маленькие букетики васильков. Диме было ужасно грустно за него. Столько времени сидеть взаперти в этих ужасно страшных и скучных стенах. Аж дрожь берет. Но его сочувствие прервал Михаэль. — Приходи сюда завтра. В это же время. — проговорил Штокхаузен, протягивая голубой цветочек Диме. Цветы с его руки уже опали и лежали на земле, но не увядали, а на руке остались прорези. — Обязательно! Ночью Диме не спалось. Мысли никак не могли успокоиться, все летали и летали по голове. Уносили прочь из душной, темной комнаты под чистое летнее небо к кудрявому мальчику, игравшему с самой природой. Хотелось вновь взяться за его руку, почувствовать прилив смелости, улыбку, буквально греющую тебя своими лучами. Увидеть магическое появление цветов. Уже не терпелось подорваться с кровати и выбежать на улицу, навстречу чудесам. Но сон взял свое, забирая к себе в края, успокаивая взбушевавшуюся энергию. Соскочил он с утра по раньше и каждые пять минут посматривал на часы, ждал полудня. Завтрак был проглочен в кратчайшие сроки, да так что Сеченов чудом не подавился. Взрослые, которые были с ним в палате, сопровождавшие своих детей, пытались внушить ему, что есть нужно медленно, распробывая каждый кусочек, но Дима пропустил все мимо ушей. Он хотел сделать все быстро, чтобы и время быстрее пошло. А время шло медленно, растягивало день как можно больше. И вот, после того как каждый уважающий себя взрослый сказал ему не мешаться под ногами, пробегая к настенным коридорным часам, назначенное время наступило. Сеченов моментально подорвался с места, когда стрелка только ступила на послеобеденную территорию. Все тот же маршрут, только теперь он не походил на побег. Теперь это был огромный стадион, через который нужно было пробежать, чтобы добраться до победной точки. Никто его не остановил, даже сторож. Только недоверчиво, по-старчески, поглядела на пробегающего мальчика. С чего наступила такая привилегия, Дима мог только предполагать. И предположил. Во-первых, у Михаэля, возможно, влиятельные родители, что договорились, чтобы он мог гулять когда захочет, а Дима просто стал его другом и эта акция и на него распространилась. А во-вторых, медсестра просто поняла, что они не бояться её криков и рассказала всем какие они отважные. Пока Сеченов думал, он уже успел прибежать к месту встречи. На полянке, как ему сначала показалось, никого не было. Но присмотревшись по-лучше, глядя сквозь зеленые тротуары, увидел две тонкие, протянутые к белоснежным облакам, руки. Там же чернела макушка Штокхаузена. Сквозь его пальцы ветвились пучки медуницы. Темно-розовые, фиолетовые и голубые всплески, все это было прямо перед Димой. И пока он рассматривал маленькие цветочки, незаметно сам для себя подошел к Михаэлю на расстояние шага. — Ты пришел. — мягко сказал он, поворачивая голову к брюнету. И снова кожу Димы одарило теплотой солнца. — Конечно. — ответил Дима, укладываясь рядом с цветочным мальчиком. Трава целовала лицо и здоровую руку Сеченова. Кажется она приняла его как Михаэля. Или же подчинялась ему? Пальцы, выглядывающие из-под гипса, коснулись темной футболки, которая была мягче облаков. Улыбка сама полезла на лицо. — А чьи это цветы? Такие красивые. — Их любит моя мама. Дима не знал в её в лицо, но уже догадался, что эта женщина была чуткая, нежная и до ужаса доброй, только по этим нежным цветочкам. Цветочкам, причинявшим Михаэлю боль. — А тебе не страшно? — Ты про что? — спросил Штокхаузен, глядя на Диму своими шоколадными глазами полными непонимания. Обрели свой обычный радостно-нежный взгляд, когда Сеченов дотронулся до его пальцев, пачкаясь о капли крови. — Раньше было. Но сейчас они часть меня. Зачем бояться самого себя? — Его ответ полностью удовлетворил брюнета. Даже заставил хихикнуть, ведь вместе с его словами на волосы, перекочевавшие на лоб, налетел ветер, играя с ними. На улице они пробыли пару часов, до самого вечера. Угадывали на что похожи ходившие по небу облака. Были и львы, и слоны, и акулы, встречались даже инопланетяне. Когда же по небу пошли великаны со злыми волшебниками, пальцы мальчиков переплелись на траве, насколько это было возможно с гипсованной рукой. Они не считали это чем-то зазорным, только продолжали показывать на облачных зверей, громко смеясь. Когда же пришло время расставаться, по мнению взрослых, они вновь договорились встретиться здесь. На поляне теперь принадлежавшей только им. Летняя духота не спала даже ночью. Только сильнее цеплялась за землю, не желая уходить. Она превратила палату в солярий, где властвовал горячий воздух. Окна в её владениях не открывались, словно подкрепляя власть. Одеяло было откинуто и одиноко лежало в ногах. Не пугал даже подкроватный монстр, которому было не до детских рук, свисающих с кровати. Он тихо-претихо шмыгнул сквозь стену в ночные дебри, отыскивая прохладный воздух. Дима лежал с закрытыми глазами, пытаясь заснуть уже в тысячный раз, но кажется был обречен до утра наблюдать за спящими соседями. Или же каждую ночь кого-то назначали стражем, чтобы охранять покой спящих, и подошла его очередь? Да, пусть и так, заниматься этим Сеченов был не намерен, поэтому, перевернувшись на спину, постарался поймать хвостатого хранителя снов. И даже почти поймал, всего то нужно было побегать за ним пятнадцать минут. Но, как это бывает, он выскользнул из пальцев, словно его что-то напугало. И не только его. Плечо Димы кто-то обхватил ладошкой, встряхивая тело целиком. Сердце начало наращивать бешенный ритм, вгоняя брюнета в панику. Глаза распахнулись, в страхе ищя монстра, которого вообразил себе Дима. Подскочив на месте, он скинул с себя державшую его руку. Но монстра поблизости не оказалось. Только кудрявый силуэт с шоколадными глазами, в которые падало лунное свечение. — Не переживай так. Это я — казалось, что за боязнь монстров из темноты Михаэль должен до конца жизни насмехаться над ним. Но он продолжал смотреть на Сеченова и своим присутствием разгонял страх. Волшебный. — Я узнал тебя. — улыбнулся Дима и темнота развеялась. — Но как ты пробрался сюда? Ты знал где моя кровать? Зачем ты здесь вообще? Вопросов были тысячи, но на них он дал только один ответ: Неважно. Штокхаузен обхватил правую руку брюнета, стягивая того с кровати. Его глаза светились от несгораемого желания показать что-то поистине волшебное. И Дима не сомневался, что это было правдой. Неведомое чувство не давало сомневаться в этом мальчишке с нескрываемой радости к жизни и волшебством под кожей. — Вставай скорее, ты просто обязан увидеть это. — шептал Михаэль, продолжая тянуть сонного мальчишку с кровати. Сползти с кровати Дима смог только спустя несколько мгновений. И только-только ступни нащупали прохладные половицы, Штокхаузен потащил его к двери, крепко-прекрепко держа ладошку брюнета, чтоб Морфей вновь не утащил его к себе. Времени обутся не нашлось как и просить подождать цветочного мальчика еще пару минут. Он был настолько взбудоражен чем-то, что казалось сейчас лопнет. И это чувство передалось Диме. Каменная плитка раскачивалась под ногами, словно огромный океан с большими вонами. А мальчишки были кораблями, что проплывали по нему с такой осторожностью, боясь встревожить кровожадных акул. Тихие шлепки босых ног отдавались по стенам, но так беззвучно, что не грозили разбудить живность этой местности. Под ногами послышалось почти неслышное падение. Но Дима не смотрел вниз. Даже если это цветы, то ему все равно на них. Он смотрел только на идущего в темном коридоре Михаэля, ведущего их смотреть на мирские чудеса. Их ладошки крепко сцепленны и души тоже. Ступать по черным лестничным пролетам было страшно, казалось один шаг и ты летишь в бездну. Но Штокхаузен шел так уверенно, что темнота расступалась перед ним. Он приказывал ей. Так они и вышли на первый этаж, пустынный и одинокий. Выход во двор был в нескольких метрах от них и Сеченов уже поспешил к нему, но Михаэль потащил его в противоположную сторону, в другое крыло больницы. Здесь все было таким неизведанным, но не страшным. Из окон струился белый свет, освещая черные кудри светлой кромкой. Дима посчитал это красивым. Его красивым. Когда, казалось, бесконечный коридор был пройден, они оказались около самой дальней двери. Штокхаузен, опустив пальцы брюнета, толкнул ее, утягивая в свой маленький мир Диму. А мир этот был прекрасен и необычен. В палате была только одна кровать, поставленная около окна так, чтобы с подушки было видно небо. Пол был усыпан цветами, которых было бесчисленное множество. Великолепные розы, темно-бардовые, ало-красные и нежно-розовые, дружелюбные ирисы, их светло-фиолетовые с белыми проблесками лепестки лежали на полу, белым светились ромашки, а вместе с ними желтыми солнышками одуванчики. И ни одного завядшего. Вместе с ними здесь гуляли северные ветра, которые захлопнули дверь, отделяя их от мира за границей этой комнаты. Михаэль с прыжка заскочил на кровать и та радостно заскрипела, встречая хозяина, и Дима, не раздумывая, последовал его примеру. Хоть с порога кровать казалась маленькой, но оказавшись на ней, Сеченов осознал, что места здесь как раз для них двоих. Штокхаузен повернул маленький рычажок и распахнул окно, единственное, которые открывалось в этой больнице. Свежий ночной воздух окатил лицо Димы прохладой. Глаза заслезились, но это не мешало продолжать смотреть на волшебное небо, которое так хотел показать ему Михаэль. Черное, с небольшими синими переливами, небо окружило землю. Множество белых звезд видели на нем и радостно подмигивали им. Большие и малые они собирались в созвездия, которых не было в природе. Все звездочки окружили огромный полумесяц. Ясный и чистый. Совсем как их души. — Звезды такие чудесные. — зрачки Сеченова расширись от неописуемой красоты небосвода, но они становились бездонными черными лужами, когда обращались к Михаэлю. — Ага, совсем как ты. — сказал Штокхаузен, тихо смущаясь. — А ты знал, что звезды-это души покинувших землю людей? Они смотрят за нами и направляют на правильный путь. — Это неправда. — Правда-правда. И когда-нибудь люди начнут исследовать космос и поймут это. Но первым, среди них, будешь ты. — Михаэль оторвался от звезд и, ярко улыбаясь, повернулся к Диминому лицу, тыкая пальцем в его грудь. Такой волшебный, что даже в такую чушь брюнет поверил без сомнений. Но чудеса развеял внезапный приступ кашля, так подло подкравшийся с зади к кудрявому мальчику. Одна ладонь прижалась ко рту, сдерживая кровь и лепестки, выпрыгнувшие наружу, которые так и норовили запачкать все рядом стоящее. Но это не могло их удержать, самые прыгучие упали на грязноватый гипс, расплываясь на нем прудами, оставаясь там навечно. Вторая же рука костяшками пальцев прижалась к гуди, словно освобождая путь воздуху. Из шоколадных глаз полились прозрачные ручейки. Они за секунду наполнились звездным сиянием и обрели нечто скрытое от глаз. — Все хорошо? Может позвать кого-нибудь? — Диму била тревога, но сделать он ничего не мог. — Не нужно… Просто в груди заболело, сейчас пройдет. — кряхтя проговорил Михаэль, отдирая ото рта руку. В маленькой ладошке остались кровяные подтеки и пара ромашек с гвоздиками. Они отправились на пол, да так аккуратно, словно они не причиняли ему боли. Щеки и локти покрылись гурьбой белых ромашек, красных гвоздик и нескольких васильков. Но слова друга не смогли унять паники внутри Сеченова, поэтому тот так и продолжил шокировано смотреть на Штокхаузена, распространяя страх по всей комнате. Даже пропустил как с рук Михаэля опали бутоны, когда тот потянулся в его щеке. Нежная, чуть прохладная, ладонь легла на его лицо. Она успокоила его в два счета, а от улыбки кудрявого Дима тоже засветился радостью. Не прошло и секунды как Михаэль обхватил шею брюнета двумя руками и потянул на себя. Мгновение и Дима оказывается на груди Штокхаузена, обнятый со спины. Удобно и тепло. Безопасно. Его руки тоже касаются спины кудрявого и замирают там до утра. Волосы развивались от маленького ветерка, а звезды облепили их лиа со всех сторон. Они были счастливы, наслаждаясь этой ночью сполна. С утра, как оказалось, Диму обыскалась дежурная медсестра. Пришел день выписки. Неожиданно и не очень желанно. Нашла она его в цветочном саду одного кудрявого мальчика. Спина Сеченова была усыпанная цветами, которые не скатились на одеяло. Шум она подняла такой, что она мальчугана с просони подпрыгнули на месте. отругали обоих, но им было не страшно, они держали друг друга за руки, защищая каждого. Позже, около десяти утра, за Димой пришли родители. Провожать товарища Михаэль пошел с радостью и какой-то грустью. Боялся снова остаться в одиночестве. Всю дорогу до выхода он держал руку Сеченова, продолжая улыбаться. Но его выдавали глаза. Чертовски красивые глаза, с маленькой грустинкой внутри. И только Дима хотел сказать что-то по-настоящему важное для них обоих как перед глазами встали силуэты отца и матери. Ладошка брюнета выскользнула из пальцев Штокхаузена и мальчик полетел им навстречу. Михаэль смотрел как Сеченов улыбается что-то бурно рассказывая родителям, что именно он не слышал. Но буквально через мгновение брюнет вновь подлетел к Штокхаузену, хватая того за руки. — Я буду приходить к тебе каждый день, поэтому не смей забывать обо мне! — протараторил Дима, улыбаясь кудрявому в лицо. — Я и не собирался. Никогда. — глаза Михаэля снова засверкали.***
Теплое солнце грело землю, траву и лица мальчиков, лежащих на яком зеленом ковре. Все на том же месте, где они стали ближе друг другу. Белоснежно-чистые облака проплывали над ними и дружественно махали. А дети им в ответ. Это был еще один день, когда они собирались после выписки брюнета. Тысячный, кажется. — Запомни меня таким. — сказал Михаэль, поворачивая голову к Сеченову. Теплые желтые блики расплылись по его лицу, а летняя трава заползла в черные кудри, сплетаясь с ними в одно целое. — Каким? — Ну вот каким ты видишь меня сейчас. В данную минуту. — он говорил, а голос его с каждым словом ласкал уши Димы сильнее. Брюнет не мог запомнить его сегодняшнем днем, ведь образ Михаэля и так уже отпечатался в его голове. В каждой маленькой детальке его движений, глаз, улыбки и волос. Без постоянного кашля, сопровождавшего Штокхаузена с каждым днем все больше и больше. И цветы прорастали на нем как на клумбе, причиняя еще больше увечий. Даже сейчас, когда кудрявый сел, на земь упали цветастые лепестки. Поманив Сеченова последовать его примеру, он снял со своей щеки голубой цветочек. Василек. Подержав его в руках пару мгновений, он нежно преподнес его к губам. Совсем скоро эта маленькая капелька оказалась вложена в ладошку брюнета. Наконец оторвав глаза от подарка, Дима встретился с шоколадным взглядом. Он светился счастьем и нежностью. Сеченов улыбнулся, аккуратно держа цветок в ладошке. Михаэль тоже улыбался, хоть его глаза и блестели от появившихся слез. Послеобеденный воздух теплыми ручейками врезался в лицо Димы. Прошло два дня с тех пор как подаренный Михаэлем василек жил у него дома. Без воды и поливки, просто лежал на столе и цвел. От его имени на душе потеплело и продолжало теплеть, когда Сеченов вошел в больничные стены. Но быстро пройти ему не дали уборщицы, несущие пару огромных коробок. Благо Дима успел в них заглянуть. Они были до верху наполнены увядшими цветами. Сердце подсказывало что что-то не так, но мальчик продолжил свой путь к палате кудрявого. Но не успел он пройти и пару метров как увидел в коридоре пару людей. Женщина, на вид нежная и добрая, уткнулась в плечо супруга, тихо всхлипывая. Мужчина приобнимал ее рукой, поддерживая. У него были черные короткие кудри. дима моментально понял чьи это родители. И тут же в голове сложилась картинка: увядшие цветы в коробках, горюющие родители и склонившая голову медсестра. Кислород перестал поступать в легкие, а зрение мутнеть. В горле застрял горестный вой, так хотевший вырваться наружу. Медленно отступая назад, он смог добраться до выхода и не упасть, хотя ноги и становились ватными. Оказавшись на свежем воздухе, который душил еще больше, брюнет понесся по траве за больницу. Перед глазами мелькала кудрявая макушка и солнечная улыбка, окончательно добивая сердце. По щекам потекли горячие, горькие слезы. Ноги вели мальчика сами, туда где было хорошо и радостно все эти недели. И вот, оказавшись на месте, горе поразило его полностью. Колени упали в высокую траву, больно ударяясь об землю. Ладошка прижалась ко рту, чтобы не закричать во всю глотку. И Сеченов, сгорбившись над землей, продолжал разрываться на части внутри.***
Прошло много лет. Повзрослевший Дима исполнил «пророчество» из детства, запустил человека в космос. Первым в мире. Вечерами он смотрит на небосвод, выискивая там звезду, душа которой принадлежит кудрявому ребенку. Чудесному ребенку, подарившему цветок, по сей день лежащий в кармане у сердца академика. Единственный, который не ушел вслед за Михаэлем. Остался на память о нем, один голубой василек с его щеки и многочисленными волшебными воспоминаниями. Он помнит как медсестры говорили меж собой о мальчике, который любил природу, но только Сеченов знал, что он и был природой. Мальчик в выцветшей футболке, разрисованных пыльцой кедах. С лицом и руками, усыпанными многочисленными цветами и солнечным светом. Мальчик по имени Михаэль Штокхаузен.