Тысяча и одна ночь

      — То, как ты ему преданна... — разбилось о затылок, и Хара словно бы невольно остановилась, уже успев положить ладонь на ручку двери, чтобы уйти. — Раздражает.       Это разозлило её, заставило нахмуриться, обернуться, посмотреть на него — слишком довольного, щурящегося в усмешке, демонстрирующего один из своих белоснежных клыков, словно у какого хищника, — и осознать, что она снова попала в ловушку, расставлять сети для которой он даже не старался. Мингю всё ещё полулежал на боку среди разбросанных вокруг подушек, и был похож на льва с гривой растрепавшихся тёмных волос. Халат на его груди был распахнут словно бы приглашающе, открывал взору смуглую кожу и кулон с крупным раухтопазом — единственным украшением, которое он носил и которое столь сильно подходило ему, что камень можно было перепутать с цветом его глаз.       — Осторожнее, султан, — чуть прищурилась в ответ Хара, даже не стараясь скрыть угрозу в своём голосе, — ведь я могу подумать, что вы не слишком довольны положением нашего Повелителя. Быть может, даже сами планируете занять трон?       Мингю запрокинул голову и рассмеялся настолько громко и не искренне, что по её спине пробежали мурашки, заставившие переступить с ноги на ногу. А когда он сменил положение, сев и положив руку на согнутое колено, захотелось сглотнуть моментально образовавшуюся сухость во рту.       Потому что Мингю смотрел на неё исподлобья, позволив своим волосам упасть на лоб, и более на его лице не было ни следа предшествующей улыбки.       — Говорю же: «Раздражает», — повторил он, будто выплюнув, и это заставило Хару отшатнуться, сделав едва ли заметный шаг назад. Девушка раздосадовано поджала губы, снова резко развернулась, позволяя себе излишнее, коснулась ручки двери, всё же намереваясь покинуть покои… Но замерла, услышав простое: — Я не позволял тебе уходить.       Его голос прогрохотал подобно раскату грома, пусть даже Мингю ничуть не повысил тон, и Хара вновь — как часто случалось в его присутствии — ощутила мурашки на своей коже. Шуршание одежды, раздавшееся за спиной, очень ясно дало понять, что он поднялся на ноги, и внутри у неё всё затрепетало от одновременного страха и тягучего предвкушения.       — Если бы я только захотел, — протянул он, — власть уже давно была бы в моих руках. Но в таком случае мне пришлось бы избавиться от сторонников брата и его... гарема, — Хара вздрогнула, ведь прикосновение его пальцев к позвоночнику оказалось обжигающим. А затем едва не задохнулась, ведь он, перехватив за талию, дёрнул к себе, вжал в своё огромное тело, носом заставил уткнуться в горячую грудь и продолжил, нагнувшись и зашептав в самое ухо: — Но разве я могу убить тебя?..       Она в одно лишь мгновение почувствовала себя в его полной власти. Снова.       Ощутила, как скорее застучало от этого сердце, как отзывчиво её тело прижалось к его, и как в носу засвербело от ощущения такого знакомого запаха. Снова.       Хара подумала, что рассыплется песком и исчезнет, когда обе его ладони легли на поясницу и заскользили вверх, собирая одежду и чуть сжимая тело. С ним нельзя было ощущать себя в безопасности и полной уверенности, с ним нельзя было не чувствовать себя уязвимой, и девушка, ещё шепча непослушными губами:       — Не надо... — сама, однако, запрокинула голову, позволяя Мингю коснуться своей шеи.       Снова.       Он царапнул зубами вместо того, чтобы поцеловать, почти словно бы укусил и мягко коснулся языком, пробуя на вкус. Дыхание у Хары сбилось, она зацепилась за его плечи, надеясь удержать себя на ногах, но оказалась придвинута ещё ближе, по-настоящему вжата в чужое тёплое тело. Его ладони заскользили вниз, поцелуи обрушились на шею один за одним, и девушка, не справившись с собой, едва слышно простонала куда-то в его грудь, попытавшись ещё замаскировать это под громким дыханием.       Только Мингю усмехнулся, наверняка услышав и разобрав, сильнее стиснул руки на её талии и поднял над полом так легко и свободно, словно бы она совсем ничего не весила. Хара именно поэтому обхватила его тело ногами и схватилась за шею, боясь упасть, а младший султан, непривычно глядя на неё снизу вверх, дёрнул правым уголком рта. Его руки очень быстро переместились на её бёдра, удерживая на себе, и с приятной силой сжали, заставив покрыться мурашками с ног до головы.       — Дождусь ли я момента, когда ты посмотришь на меня также ласково, как на моего старшего брата? — тихо спросил он. — Или тебе нравится всегда ругаться со мной? Тебя это веселит?       — Ничуть, — честно призналась Хара, скользнув подушечками пальцев по его шее. — Но так легче.       — Ты даже не любишь его.       — Люблю…       — Ложь, — слишком легко понял Мингю и, качнув головой, заставил пряди своих волос упасть на лоб. Она не смогла остановиться, прежде чем мягко коснулась их, убирая и заправляя за уши. — Твоё сердце не способно любить сразу двоих.       Её пальцы неконтролируемо задрожали от таких его разоблачающих слов, и Хара смогла лишь буркнуть тихое:       — Всё не так, — прежде чем закусила нижнюю губу и замолчала.       Мингю же смотрел на неё пристально и чуть насмешливо — как умел с самого детства, когда ещё титулы не играли совсем никакой роли, а она лишь изредка оказывалась во Дворце, приходя со своим отцом, и не была ещё частью гарема его старшего брата. Тогда всё казалось настолько простым и понятным, что даже недовольство взрослых в ответ на то, как Мингю ловил её руку и похищал, утягивая в самые укромные уголки сада, ощущалось самой настоящей ерундой.       Он с каждым годом становился всё опаснее и — вместе с тем — привлекательнее. Красиво говорил, мягко касался, аккуратным шёпотом на ухо рассказывал о последних новостях и украдкой целовал в щёку, смеясь над тем, как затем взмывала её ладонь, нацеленная на его лицо, но никогда не достигала его.       Последующие шесть лет войны ожесточили Мингю, а её, оставшуюся совсем одной, попросту толкнули и заперли в гареме взошедшего на престол Султана. Хара была благодарная ему за тепло, за кров, за заботу, но так и не смогла — это была правда — заставить себя по-настоящему полюбить его.       Мингю по-прежнему имел над ней совершенно особую власть. Он гипнотизировал и будто бы заставлял её пальцы касаться его шеи, мягко оглаживать затылок, забираться в волосы и, пытаясь не утонуть в тёмных глазах, смотреть в ответ. Или же, — сама понимала Хара, — ей проще было думать, что всё это с ней вытворял он, а не её чувства.       — Он звал тебя в покои? — снова заговорил Мингю, и его голос словно разлил тепло внутри всего её тела.       — Ты знаешь, что нет, — перешла Хара на шёпот, словно боясь, что кто-то мог услышать, сколь непочтительно она обращалась к младшему султану. — Совершенно очевидно, что Сэром — твоя шпионка. Она слишком сильно хотела подружиться со мной, едва попала в гарем. Тебе нужно тщательнее выбирать себе глаза и уши.       Мингю усмехнулся, словно бы ничуть не задетый тем, как легко она раскрыла его планы, и снова сжал ладони на её бёдрах.       — Беспокоишься обо мне?       — Прекрати думать, что у меня есть к тебе чувства, — солгала Хара и даже сама удивилась тому, насколько легко эти слова сорвались с её губ. — Я — женщина нашего Повелителя.       Черты лица Мингю ничуть не огрубели от услышанного, он не повёл и бровью, не потерял своей усмешки и лишь прищурился сильнее.       — Досадное недоразумение — то, что ты оказалась в его гареме.       — Судьба распорядилась именно так.       — Судьба сделала меня твоим первым и единственным мужчиной, — не согласился Мингю, и Хара закусила изнутри щёку, ведь сказать ему против этого было нечего. — А теперь поцелуй меня. Я слишком скучал.       Это было неправильно, более того — запретно. Но девушка вновь пошла на это, потянулась к чужим губам, переместив ладони на его скулы, и почувствовала, как внутри что-то словно оборвалось, стоило их устам мягко соприкоснуться.       Мингю в тот же миг поцеловал её сильнее и глубже, заполнил разум только собой, и Хара почувствовала, как он двинулся по комнате, продолжая с лёгкостью удерживать её на руках и целовать столь самозабвенно, что хотелось даже плакать.       От того, что не с ним. От того, что этих тайных встреч становилось недостаточно. От того, что чувства было не вырвать из груди.       — Я всё равно заберу тебя у него, — пообещал Мингю в её губы, словно прочитав мысли, и Хара судорожно выдохнула неожиданное даже для самой себя согласие:       — Заберёшь.       Младший султан тогда же снова поцеловал её, сильнее стиснул ладони на бёдрах, удерживая на руках, а Хара двинула губами в ответ, легко царапнув ногтями по его сильной шее. Быть выше, находиться сверху, иметь возможность перенимать инициативу и быть ведущей ощущалось таким особенным, непривычным, но до безумия приятным, что ей казалось, что она никогда не сможет прервать этот поцелуй и никогда не сможет надышаться Мингю.       Их губы мягко сталкивались снова и снова, а у неё голова шла кругом от всего того множества чувств, которые захватили грудь и контролировали дыхание. Она не могла говорить о своей к нему любви вслух, запрещала даже самой себе осознавать её и признаваться в ней, боясь не выдержать и сойти с ума. Но так приятно было иногда поддаваться этим эмоциям и ощущать себя балансирующей на самом краю пропасти, не опасаясь упасть вниз, удерживаемая столь сильными руками, что Хара эгоистично не могла отказать себе в такой вольности.       — Ты выберешь меня, — снова шепнул Мингю в самые её губы, даже не разрывая поцелуя. — Скажи, что выберешь.       Она пальцами запуталась в его отросших тёмных волосах, на ощупь слишком похожих на дорогой шёлк, и зажмурилась изо всех сил, в очередной раз собираясь сбежать с ним от всего этого мира и всех своих обязанностей.       — Будь твоя воля, — добавил он ещё тише, — выберешь меня.       — Выберу.       Всё вокруг закружилось, стало похожим на одно большое пятно, когда Мингю вместе с ней повалился на кровать, и Хара ощутила, насколько мягко собственное тело отпружинило от воздушной перины.       Она тут же позволила себе коснуться его выглядывающей из-за глубокого выреза халата груди и провела руками выше, до самых плеч, чтобы медленно и осторожно заставить одежду заскользить вниз. Улыбка Мингю, повернувшего голову и поцеловавшего тыльную сторону её ладони, опьянила лишь ещё сильнее, и она с готовностью встретила его губы своими, выгибаясь в спине.       Он касался её очень умело и знающе, обнажал перед своими взглядами и ладонями, осыпал поцелуями и баюкал в своих чувствах. Мингю заставлял думать только о себе, забывать о мире вокруг и концентрироваться лишь на нём. И это казалось Харе сладостно-приятным, очень особенным, трепетным и откровенным.       Её тело знало только его. И её сердце — он снова был прав — тоже.       Она попросту не могла не любить его уверенный взгляд, усмешку на красивом лице, сильные и надёжные руки, сжимающие её талию, и сладкие поцелуи. Они распускались на тонкой коже розовыми бутонами, цвели лишь одну ночь, не оставляя после себя следов, но были самыми ценными, самыми красивыми, самыми волшебными в песках их пустыни. Мингю осыпал ими словно бы без устали, опускаясь всё ниже по её телу, гладил подушечками своих пальцев и просил не стесняться, не пытаться скрыть тихих стонов, вновь и вновь срывающихся с губ.       Когда его дыхание коснулось внутренней стороны бедра, Хара не смогла скрыть сильного трепета, вцепившись в мягкие простыни, и это заставило его улыбнуться, оставляя в укромном месте ещё один поцелуй.       — Ты будешь моей, — тихо и хрипло протянул Мингю. — Посмотри на меня и скажи это.       Ей было стыдно, а тело неконтролируемо дрожало. Но едва их взгляды встретились, Харе почудилось, будто она может лишиться сознания. Её султан смотрел прямо, открыто, уже ничуть не вызывающе, а словно бы — наоборот — уязвимо и выжидающе. Так, словно бы от её ответа зависела вся его жизнь.       — Скажи, — попросил он снова. И снова прижался губами к её бедру. — Ты будешь моей?       — На одну ночь, — пообещала она дрожащими губами.       — На тысячу, — не согласился, однако, Мингю и, коснувшись совсем откровенным поцелуем, заставил запрокинуть голову, теряясь в себе и в ощущениях. — На тысячу и одну ночь.       На много тысяч и одну ночь.