Он не знает, почему рождается во второй раз; у него красивая мать,
которая ему, честно, очень нравится, и отец с терпением настоящего святого,
чем он искренне восхищается; и они люди.
И он
человек.
Это просто странно; он не помнит, чтобы был таким слабым даже, когда сотни печатей держали его под горой, а его тело разлагалось и регенерировало каждую проклятую секунду — он плохо помнит те первые годы; он думает, что мог наговорить много грубых вещей своему племяннику и ещё больше зла на Су Сиянь
(хотя, скорее всего, к тому моменту она уже была мертва). Это слабое тело, которое едва ли может что-то, кроме самого минимума, даже если звери в лесу всё ещё умнее людей, и дрожат при виде его; это забавное зрелище, которое он не может объяснить.
Ещё есть тени, более активные, чем он помнит; такие голодные и властные, цепляясь за него так, будто в мире не осталось больше ни одного демона — он
отмахивается от них (он был Императором; он не кланялся никому, вне своей прихоти, и не собирается начинать); ему не нужна ни сила, ни вечная жизнь, которая придёт с темнотой, одинокой и забытой.
У
Тяньлан-цзюня Вэй Ина нет причин проживать долгую жизнь.
***
В клане Вэнь рождается необычный ребёнок, тихий и невозмутимый, даже в первые дни своей жизни. Он растёт незамеченным, в руках своей обеспокоенной старшей сестры и расстроенных родителей, которых забирает стихия далеко от дома, когда он должен был быть слишком юн, чтобы помнить их (это неправда, он помнит каждую доброту, которую ему оказали), а также среди многих дядюшек и тётушек, старых и морщинистых; достаточно хрупких, чтобы он предлагал помощь во всём, что ему могли доверить. Взрослые любили его, несмотря на то, каким неразговорчивым и нелюдимым был мальчик.
Единственная странность, которая кажется им пугающей: змеи. Нескончаемое множество змей, куда бы вы не пошли, будут окружать этого ребёнка; змеи будут виться вокруг него и шипеть, а мальчик будет улыбаться им и смеяться, как будто способен понять их. Не менее необычно то, что любой домашний скот или лесные звери —
боятся этого ребёнка.
Вэнь Нин был юн, когда его дядя, лидер клана, пришёл, чтобы забрать обоих детей в качестве семьи, на тренировки и обучение; старшие фермеры могли только молиться за этих детей, чтобы судьба была к ним милостива.
(Однако, переживать стоило за всех, кто выступит против этого ребёнка.)
***
Могильные Курганы были странным местом, это напомнило ему пустоши, с которыми он никогда не знал, что делать, после гражданских войн; если бы он не знал лучше, то подумал бы, что это часть его территории, но, что же, у него появляются сомнения, что он вообще в
своём мире.
Он снова лишился родителей, на этот раз по случайности, а не планированию его самого и его сестры, когда они хотели избавиться от них
(он всё ещё ненавидит их, так сильно, что его кровь закипает). Ему грустно от этого, потому что ему нравились эти люди, и ему некому мстить, потому что его родители выиграли в битве, ценою жизней, и это
так тяжело… он демон, был и остаётся им, даже если его тело принадлежит человеческому роду; он не может не мстить, он не может не желать разорвать кого-то на части, он не может…
он так и не убил своего сына, хотя хотел.
Правда в том, что он не знает, как быть человеком.
Несмотря на то, сколько времени он провёл среди людей, сколько читал о людях,
родился человеком — он не понимает их. Если демон любит, то он любит с силой тысячи солнц; если демону что-то принадлежит, то он заберёт это с собой в могилу; если демон возненавидит, то это никогда не пройдёт — он не знает людских понятий прощения, милосердия и той вещи с
отпустить; последнее это самое нелепое, что он слышал.
Для демона нет ничего хуже, если ему нечего любить, ненавидеть или иметь.
Иногда ему интересно, понимал ли это его сын, когда не стал убивать его? Знал ли он, что это ощущение бессилия хуже смерти?
Ребёнок пяти лет смеётся среди могил;
да, скорее всего знал.
***
Вэнь Жохань встречал гениев; тех, кто понимал, как управлять мечом только с одного взгляда, тех, кто был природно силён от рождения, тех, кто мог сражаться против сотен мечей голыми руками; однако, даже гении начинали с чего-то, и он просто знает, что его племянник другой.
Этот ребёнок уже
знал, как сражаться; этот ребёнок уже
понимал слабые места человеческого тела и использовал свой рост и комплекцию, как величайшее оружие; этот ребёнок уже не имел колебаний, когда убивал своих противников, одного за другим.
Вэнь Нин был даже более кровожаден, чем Вэнь Жохань в его годы; даже хуже, чем его другие дяди и тёти, которых Вэнь Жохань убил задолго до рождения этого ребёнка;
хуже, чем бабушка Вэнь Нина, единственная женщина, что была лидером клана Вэнь (о, его мать никогда не требовала ничего меньше идеала).
Но также, и он не знал, пугает его это или будоражит, но мальчишке казалось было…
всё равно, скольких он убил в том, что должно было быть обучением, пока не пришлось позвать лидера клана, чтобы остановить это.
У Вэнь Нина глаза своего отца, своей бабушки, зелёные и равнодушные — на мгновение, Вэнь Жоханю почудилось, что он очутился далеко в прошлом, когда был слаб, чтобы мать даже взглянула на него. Это проходит также быстро, как и начинается, когда мальчик не приветствует его, не кланяется, хотя знает, что он лидер его клана. Гордый и непоколебимый;
идеальный Вэнь.
(Он не получает преданность этого мальчишки, ни через год и ни через пять; он горд в том, как верен человеку, о котором Вэнь Жохань никогда не слышал.
— Я уже отдал свою верность, — единожды отвечает ему Вэнь Нин, недавно ставший Вэнь Цюнлинем, даже через боль, пытки и шрамы; ни разу не дрогнув, не издав ни единого звука в наказании за непослушание; они знают, что если бы у них не было его старшей сестры на острие меча, то его бы давно не было в этом клане, в этих землях, в этой стране.
Вэнь Жохань может уважать это, даже если не одобряет).
***
Он позволяет мужчине в фиолетовом увести его, хотя часть его всё также говорит ему
убить каждого культиватора, которого он встретит. Он этого не делает, и немного гордится собой, потому в домах на воде и нежно-розовых цветах есть некое…
умиротворение. Он бы мог провести в подобном месте свою человеческую жизнь, не заботясь ни о чём в мире.
У него также есть новая старшая сестра, так отличавшаяся от его первой
(он всё ещё не знает, что с ней случилось), и младший брат, которого у него никогда раньше не было. К сожалению, щенки его нового брата боятся его, вместо рычания, как это делали дворняги Илина; эти псы умнее людей, потому что люди лишь изолируют ребёнка от его питомцев. Он, конечно, не был идеальным родителем или дядей, но даже он не отнимал у своего племянника его домашнего любимца, который любил нежится на кровати, несмотря на то, что это была довольно ядовитая змея, размером с дракона — лишь бы дитя было счастливо, как говориться.
Тяньлан-цзюнь никогда не думал, что доживёт до того момента, когда будет осуждать чьи-то методы воспитания детей.
— О нет, — говорит он, внезапно прозрев, — кажется, я старею…
Его новая сестра недоумённо моргнула, а его новый брат попытался столкнуть его в воду за глупости; милые дети.
Его человеческое тело растёт вместе с ними; жена главы клана, Мадам Юй, напоминает ему стольких его бывших, что почти смешно; он отчасти уверен, что она могла быть кем-то из его прошлого, слишком много в ней от южных демонов, чтобы он не получал наказания за множество взглядов.
Он учится вместе с другими детьми, развивает своё золотое ядро и это до ужаса легко, что он зевает чаще, чем следовало, обгоняя людей вдвое, втрое старше его человеческого тела по
мастерству и
опыту. Ну, что же, он
старше всех них, в этом нет ничего удивительного. Сражаться для него легче, чем дышать и жить; для любого уважающего себя демона, который был воином, это
естественно.
Ему становится настолько скучно, что он сбегает красть фазанов, пугать бродячих мёртвецов и флиртовать с обворожительными женщинами и мужчинами, едва обращая внимания на то, какой промежуток человеческого возраста их может разделять. Это делает ему репутацию очень развязного молодого человека, хотя он не чувствует в себе того неутолимого голода
вожделения, будучи человеком. Он всегда отчасти завидовал своему племяннику за то, что эта сторона наследия крови Небесного Демона, обошла его стороной; хотя, он никогда не хотел этого знать, но ему интересно, где его сестра нашла одного мужчину, который бы не утомился от бесконечного марафона.
Может, ему тоже стоило найти себе демона змеиной расы? (Насколько он мог слышать на отшибе цивилизации, что говорило о многом, его сын не был удостоен такой чести; бедный Лорд Шэнь.)
Тут и там он слышит шёпот людей о талантах их поколения: о Нефритах Гусу Лань, о молодом и свирепом лидере клана Не, о юном таланте клана Вэнь.
Вэй Усянь, разминая затёкшие мышцы, думает, что хотел бы с ними сразиться.
***
Вэнь Нин находит трогательным, как его сестра злится от его имени; у него никогда раньше не было этого:
старшей сестры; ему интересно, что бы изменилось, если бы она у него была?
Его цзюньшаню Цин-цзе несравненно понравилась бы; он знает это.
Хотя её профессиональные руки врача
дрожат, когда зашивают его хрупкое тело, что не может излечить себя так быстро, как он привык, она продолжает ругать его самыми строгими и едкими словами; он уверен, что его цзюньшань бы был сражён; потому что Вэнь Нин любит её каждый день с той дикой добротой, которую ему дарят просто так.
Единственный, кто всегда ценил его за сам факт существования, это дядя.
Его верность всегда будет принадлежать его Императору, через все жизни, которые он будет помнить и после них, но он может дать свои любовь, силу, защиту своей сестре в ответ; это меньшее, что он может сделать.
Вэнь Цин — женщина с железной волей, но она также всего лишь человек со страхами; люди предпочитают очень много думать, они не чувствуют эмоции так ярко, как демоны, которые едва могут их обуздать; она не даёт ему разрешения убить каждого в этом клане, кроме тех, кого предпочтёт оставить в живых.
Возможно, она не верит, что он способен на это — это просто смешно; он был
генералом, у него достаточно самообладания, чтобы иметь планы и представляя, как подло и быстро можно избавиться от половины армии, как посеять сомнения, как обратить всех друг против друга, как поднять мятеж, как отравить людей, как разрушить их волю, как манипулировать и лгать, как использовать любой вид оружия, чтобы избавиться от оставшихся. Он бы мог устроить бойню меньше, чем за семь дней, и выйти из неё единственным выжившим; возможно, не
невредимым, потому что это такое слабое тело, как бы он ни старался сделать его достаточно близким к бессмертному уровню пиковых лордов Цан Цюн, но победителем.
Его дяде цзюньшаню всегда нравилось, когда он приносил ему головы самодурных королей сторон света, ему улыбались так ярко за это маленькое действие.
Но Цин-цзе не демон, как и Мастер Шэнь, она человек праведных взглядов.
И хотя он не понимал их, он будет уважать её решение, покуда она не передумает; до тех пор, он просто позволит Вэнь Жоханю,
высокомерному мальчишке, пытаться добиться от него признания его своим
господином.
Чжучжи-лан может только удивляться подобной наивности.
***
Облачные Глубины — место, которое заставляет его кожу чесаться, а глаза могут искать мужа своего сына, который непременно сказал бы что-то вежливо-высокопарное, чтобы просто
поздороваться, когда они случайно пересекались, пока его сын стоял бы грозной тучей позади (в самом деле, его лицо в такие момент напоминало Су Сиянь так сильно, что ему хотелось почти рассмешить его; хотя, наверное, его бы лишили языка;
опять).
Поэтому он сбегает в первую же ночь, чтобы найти алкоголь или кого-то на весёлую ночь, если таковые найдутся; его брат шипит на него, чтобы он не позорил клан Цзян, и Вэй Усянь легко чмокает его в щёку, отчего тот брюзжит слюной;
ох, люди, так любят притворяться, что не хотят прикосновений, в самом деле.
Он встречает второго из Нефритов Гусу Лань; его сердце немного разбивается, прежде чем собраться воедино; он предлагает выпить,
зная, что его отвергнут, и он сражается,
зная, что может победить, техника юноши не столь совершенна, он может сломать ему руку прямо сейчас, всего одним правильным ударом ноги, но… только на миг, он вспомнил слишком
многое.
Начинается дождь, а кувшин вина разбивается.
И он не готов влюбляться ещё раз;
один раз это его уже сгубило.
— Извини-извини, — смеётся он преувеличено радостно, поднимая руки вверх, — давай немного остынем, я уверен, что такому красивому молодому господину не пристало мокнуть под дождём, — он подмигивает, отходя на шаг, чертя расстояние между ними, между его побегом и неприятностями.
— Бесстыдник, — называет его юноша, столько похожим на Су Сиянь, что это почти ломает его.
Вэй Усянь сбегает.
(Менее чем через два месяца, его выгоняют, когда он едва не
убивает наследника Цзинь; это жёлтые одежды, это ядовитые слова, это такая жгучая ненависть, что просто чудо, что он держался так долго.
Он хотел убить его, так сильно, как ничего и никогда не хотел столь
ярко в этой жизни.
Цзян Чэн останавливает его, на его лице написан страх, а он не любит, когда дети, о которых он заботится,
боятся чего-либо; нет ничего, чего бы он не сделал для тех, кого считает
своими,
он ведь похитил для а-Чжу культиватора, хотя и жаждал уничтожить их всех; поэтому Цзинь Цзысюаню было дозволено сделать вдох.
Порка Мадам Юй мешает его слабому телу встать на ноги в течение двух месяцев, это оставляет шрамы.
Ему приходится снова обуздать свой гнев, потому что его сестра плачет из-за этого.
Начинают говорить, что его глаза отдают багровым, поверх серого, цветом.)
***
Вэнь Нин чувствует человека рядом с собой, когда стреляет по мишеням; Вэнь Сюй решил, что безопаснее всего ему выдать лук,
во избежание, несмотря на его звание главного ученика; как будто он уже не доказал, что способен расправиться с большинством из них голыми руками.
Стрела попадает в мишень, затем ещё одна и ещё одна, пока не закончатся в колчане.
— Меткий стрелок, да? — отзывается мальчишеский голос наблюдателя, полный энергии и смеха, он одет в чёрное и красное, что на секунду сбивает его собственное дыхание; мало кто использует эти два цвета, тем более в таком порядке:
красный для внутренних одежд,
чёрный для внешних. Три слоя для демонов, вместо приличных пяти для людей.
— Я просто… — начинает Вэнь Нин, усилием воли заставляя себя заземлиться, ему не положено витать в облаках,
мечтая о несбыточном, — долго тренировался.
Что правда, у него были
годы опыта в первой жизни; его цзюньшань научил его обладать каждым видом оружия, которое он знает.
— Правда? Для твоего возраста это поразительные навыки, — улыбается юноша, это тёплая и приятная улыбка;
он хочет видеть её чаще, — я Вэй Усянь, — ему протягивают руку, полную мозолей и маленьких шрамов, схожих с его.
Вэнь Нин пожимает руку, это странное чувство не покидает его.
— Вэнь Нин, — отвечает он, ощущая то спокойствие,
что всё в порядке, которое никогда не приходило за эти годы.
***
Ему требуется время, целый день, если честно, чтобы следить за лучшим талантом клана Вэнь; он видит страх других людей в одеждах красного солнца, это столь очевидно, что ему хочется почти сразу же вызвать того на поединок, однако… что-то останавливает его.
Что-то говорит ему:
не сейчас.
Не так; не с тем, как другие глаза следят за каждым из них.
Не с луком перед соревнованием, которое не имеет для него реальной ценности или даже напряжения.
Он находит ребёнка клана Вэнь одного среди скал, когда пускает стрелы в головы нескольким любопытным ушам не из его клана (он научил своих младших лучшим навыкам, чем этот ужас), когда приземляется перед ним и чужая молниеносная стрела вынуждает его резко уклоняться, когда капля крови стекает по его виску, и это заставляет его усмехнуться.
— Лови, — и он кидает ребёнку один из, кха, одолженных мечей, обнажая свой.
Он не знает, чего он ждёт, но то, как мальчик Вэнь ловит меч, как обнажает его, как встаёт в стойку и держит его…
ему нужно убедиться в этом.
— Давай немного поспаррингуем, — продолжает он, и в их части ущелья тише, чем где-либо, любые птицы улетели, а звери сбежали, — без причины, — он улыбается, обнажая зубы, как если бы он всё ещё был демоном, и у него были клыки, — без условий, до первой крови, — он всегда любил ставки, потому что мало, кто мог даже заставить его вспотеть, поэтому он утомлялся от сражений, в которых, он знал, что побеждал.
Кроме его племянника, единственного другого Небесного Демона на всё их Царство Демонов; с кем ему никогда не могло надоесть сражаться, когда Чжучжи-лан освоил все виды оружия и даже превзошёл его в нескольких.
Меч был одним из них.
— Хорошо, — соглашается Вэнь Нин, тихо и ровно.
Совсем как Чжучжи-лан.
В следующую секунду тот двигается достаточно быстро, чтобы он
не мог отвлекаться на моргание, и ему приходится уклоняться, чтобы сохранить свою голову;
Чжучжи-лан любил отрезать головы своим врагам по какой-то причине; он знает, куда будет следующий удар чисто инстинктивно; потому что они делали это тысячи раз до этого, десятилетиями,
больше столетия.
Он знает это, он знает его, он знает, что ничем не мог заслужить такое благословение.
Вэнь Нин Чжучжи-лан тоже понимает это; он знает, что искать, он знает моменты, когда в стоическом лице его племянника проявляются трещины, он знает, что его
узнают, поэтому он улыбается лишь шире,
смеясь; они не останавливаются, наоборот, удары становятся только смертоноснее.
Они —
Небесные Демоны, они сражаются так, словно смерти для них не существует.
Правило первой крови было обоюдно забыто, когда было необходимо
узнать и
подтвердить, и это работало в обе стороны; его сестра всегда говорила, что нет более драматичных демонов, чем их раса.
Это заставляет его смеяться громче, и смех эхом отражаётся от скал в серое небо, когда его тело напрягается так сильно, как никогда в этой жизни; удары всё ещё до смешного слабы; будь они всё ещё демонами, они бы подправили рельеф этой местности.
Чжучжи-лан (это он,
он, он) восседает на нём, с осколком меча у его горла, которое режется о лезвие из-за тяжёлого дыхания; это было ожидаемо, его племянник освоил меч лучше, чем он; он всегда предпочитал сражаться голыми руками, если честно.
Его племянник дышит тяжелее, чем он; и он почти может видеть момент того, как дыхание прерывается, как вдохи превращаются в всхлипы, как собираются слёзы и падают прямо на него;
его племянник ничуть не изменился, он плакал также, когда вытащил из-под печатей и смог дотронуться до него.
— Цз-
цзюцзю, — задыхается Чжучжи-лан, и,
ох, давно же тот его так не называл; он вырастил его с привязанностью к семье, наверное, было очень жестоко с его стороны бросать своего племянника после такого.
— Привет, Чжучжу, скучал? — улыбается он, не скрывая счастья, убирая от себя лезвие без какого-либо сопротивления.
Он раскрывает объятия, уже зная, что его племянник врежется в него, прижимая к земле, хотя давно не ребёнок; более того, теперь они примерно одного возраста и одной комплекции; не то, что бы это кого-либо из них волновало.
Проходит так много времени, а его племянник и не думает отпускать его
(а он не может сказать ему прекратить), и он уже начинает думать просто поднять их обоих и вернуться в лагерь с «талантом клана Вэнь» на руках, чтобы сказать, что он теперь принадлежит клану Цзян; лица всех вокруг бы того стоили.
К счастью, Цзян Чэн находит их, когда начало смеркаться, а соревнование отчасти закончено, когда он едва ли подбил те забытые им флаги, между слежкой, побегом от своих (и клана Лань) и убийствами.
— О, шиди! — зовёт он со всем необъятным счастьем, которое чувствует;
опять же, это больше, чем испытывают люди. — Я краду его, — указывает он на
Чжучжи-лана Вэнь Нина на своих коленях, который прочно вцепился в него руками, пряча лицо в сгибе его шеи и плеча;
он всегда так делал, будучи маленьким милым демоном.
Цзян Чэн, как хороший младший брат, смотрит на него со всем разочарованием и отчаяниям от его выходок, на которое способен.
Тяньлан-цзюнь Вэй Усянь только смеётся над всем этим.
