Послевкусие

Когда тебе в горло вставляют ствол, из которого только что было выпущено несколько обойм, твои вкусовые рецепторы будут чувствовать только порох. Весьма неприятный вкус, думает Дань Хэн. Еще неприятнее смотреть на кривое лицо Блейда, зловеще нависшее над ним. От него всегда разило сладковатым душком опасности, и Дань Хеню нравилось это в какой-то степени, особенно когда дело касалось постели. Однако сейчас он был на грани того, чтобы задохнуться смрадом, творящимся в помещении. — Трое из пяти… — …Должны заплатить, и я один из них, спасибо, Рен, я уже понял, — челюсть неприятно ноет, но Дань Хэн даже так позволяет себе язвить. Влажное от слюны дуло теперь упиралось ему в лоб, но мужчина не спешит нажимать на курок. Он завороженно смотрит вниз, на Дань Хэня, колени которого уже наверняка устали и болят сидеть перед ним так долго. — Мне начинает казаться, что эта картина приносит тебе удовольствие, — говорит Дань Хэн. Он никогда не называл Блейда словом «бывший», считал, что это слишком пошло и отдавало каким-то глупым ребячеством. Их отношениям не были нужны термины, определения или ярлыки, ведь это всё — человеческое, а они — отнюдь. Блэйд улыбается. — Тебе не кажется. Вместо «бывший» Дань Хэн зовёт его собакой. Гребанной вшивой псиной, которая искренне ненавидит своего хозяина, но упрямо не желает его оставить. Она трепетно вьётся о его ноги, но как только Дань Хэн протягивает руку, чтобы погладить, намеревается отгрызть ему пальцы, и, если ей это не удаётся, скулит и сбегает до нового свидания. Однако теперь мужчина ему не принадлежит. Блейд убирает оружие во внутренний карман пиджака. Элегантно, словно это не он двадцать минут назад перестрелял весь ресторан просто чтобы добраться до своего дорогого друга. Наверняка он думает: ничего страшного, Кафка здесь приберётся. В конечном счёте, именно она его подобрала и ответственность за невоспитанного пса нести теперь придётся тоже ей. Дань Хэн мысленно извиняется перед ней за то, что так и не смог хорошо его выдрессировать. — Какой же ты ебанутый, — шипит Дань Хэн. Он отряхивается от грязи и крови. Дань Хэн очень расстроился — его новый дорогой костюм неотвратимо испорчен этим идиотом, которому нравилось устраивать шоу. — Сотни лет прошло, а ты всё такой же брезгливый. Парень оставляет замечание без ответа. Как скоро Кафка вывесит объявление о пропаже Блейда? «Нашлась собака, надоедливая и злая, просьба вернуть хозяину как можно скорее, желательно — в наморднике». — Раз уж ты беспричинно прервал мой ужин, позволь мне продолжить, — Дань Хэн садится за стол и упорно пытается представить, что запах железа — это от недожаренного мяса на тарелке, — В конце концов, этот стейк обошёлся мне недёшево, а официантов больше нет, чтобы принести мне новый. Мужчина за его спиной смеётся, наблюдая за показным безразличием. Блейд садится напротив, вальяжно раскидывает ноги и принимается напевать известную лишь одному ему мелодию, пока Дань Хэнь отчаянно притворяется, что его это не волнует. Вокруг абсолютная тишина, в помещении раздаётся лишь скрип ножа по керамике, но в его голове сплошной белый шум. — Хочу вставить тебе в рот. Дан Хэн решает не подавать виду, что его тошнит от запаха крови и плоти в помещении. Он решает не подавать виду, что ему страшно. Страшнее только признаться в этом самому себе. Он тщательно пережевывает во рту мясо, напоминавшее теперь лишь недожаренный пластик. Он знает — бежать некуда. — Разве это спасёт меня сегодня? — цинично замечает парень. Позволить себе подавиться было равнозначно проигрышу в их бесконечно долгой игре. — Возможно. — Сегодня ты уже вставил в меня ствол и моя челюсть этому не была рада, так что, — парень делает наигранную паузу; руки он убирает под стол — так, чтобы мужчина не мог заметить дрожь, — обойдёшься. — Этот вечер можно провести по-другому, Дань Хэн. Парень не отвечает, поэтому мужчина продолжает: — Сегодня я не убью тебя. А завтра? Плавали, знаем, думает Дань Хэн. Но он уже понимал, что согласиться, независимо от того, что вообще мог сказать этот бесстрастный мужчина перед ним. С какой-то стороны, это напоминало нечто, что смертные зовут «стокгольским синдромом», только вот жертвой здесь был не он. Это Блейд не может его отпустить — он так просто не умеет. — Ладно, хорошо. Несвежий запах людских тел сгущался вокруг них и неприятно давил на обоняние. Дань Хэну невыносимо хотелось покинуть это место, с Блейдом или без. Тот наблюдал за ним, не спуская глаз, выражение его лица было почти что довольным, если он умел испытывать нечто похожее. Он ждал его слов. Как и подобает собаке, Блейд кусается. Вся спина Дань Хэня, вплоть до поясницы, была покрыта следами зубов. Он был благодарен за то, что мужчина не начал лаять, потому как прилюдии у Блейда всегда были слегка странными. — Слишком много думаешь, — говорит Блейд, — лучше сосредоточься на мне. Ответить ему уже не дают. Дрожь перестаёт быть той вещью, которую Дань Хэн может контролировать, когда длинные пальцы мужчины входят в него. Блейд быстро приспосабливается и понимает, как доставить ему удовольствие. В конце концов, последние сто лет они были заняты тем, чтобы впечатляюще точно изучить друг друга. Сто лет — довольно нетривиальное число, когда дело касается отношений. Дань Хен задыхался, пытаясь не разорвать зубами подушку. Мысль о том, что этот мужчина, склонившийся над ним, раздражал его, осталась где-то очень далеко, где-то, где ее нельзя было найти и снова осознать, отчего ему начинало казаться, что это всегда было неправдой. Руки больше его не держали — парень упал на простыни, сломавшись под грубым напором. Грязные звуки шлепков кожи наполнили комнату; обиды, ненависть — всё было беспощадно вытеснено их собственными смешавшимися запахами и телами, остались лишь мутные ошмётки действительности, до которых никому не было дела. Рука мужчины, щупавшая его грудь, потянулась дальше, к шее, чтобы крепко обхватить её и сжать. Воздуха в груди начинало не хватать, но Дань Хэн с ужасом осознал, что заинтересован в том, чтобы Блейд продолжал. Его член, упиравшийся всё это время в матрас, стал твёрже, когда он начал задыхаться. — Дань Хэн, любовь моя, — Блейд разжимает руку на его шее, но лишь слегка, для того чтобы он мог оставаться в сознании, — я не убью тебя, потому как ты умрешь в любом случае. Твоя смерть будет не моих рук дела, понимаешь? Дань Хэн ничего не понимал. Он его почти не слышал, сосредоточившись только на своих ощущениях. Ему было плевать, что нёс Блейд, потому как тот всегда любил произносить из своего рта бред с присущей ему пафосной страстью. Дань Хэн говорит: — Заткнись. Мужчина входит ещё глубже, когда Дань Хеню казалось, что глубже быть уже просто не может, и его наполняет глубокое противоречивое удовольствие. Спина прижимается к спине, руки сцеплены, а покрывало под ними превращается в один большой беспорядок. Всё, на что был способен Дань Хэн теперь — это непрерывно громко хрипеть и пытаться дышать в перерывах между толчками. Мир теряет чёткость. Перламутровые капли липко стекают по настрадавшейся спине на кровать. Мышцы невыносимо болят, но Дань Хэню нравится эта боль, потому что она говорит — ты ещё жив. Голос пока не вернулся к нему, так что, когда он пытается говорить, из горла выходит только жалкий хрип. Всё, что его интересовало в этот момент, лишь дальнейшие действия Блейда. Однако тот уходить не спешил. Между ними устанавливается долгая и тяжёлая тишина; когда вы знаете друг друга невероятно долгий век, то вдруг оказывается, что больше не осталось ничего, что можно было бы сказать. Остаётся поминать прошлое. — Умирать — это страшно? — спрашивает Дань Хэн. Его голос охрипший и невозможно тихий. Когда Блейд долго не отвечает, ему кажется, что он его даже не слышит. В темноте парень различает его силуэт. Под пронзающим взглядом мужчины было что-то неуловимое, что-то мёртвое, заставляющее всё внутреннее сжаться. В беззвучие ночи парень слышит его голос. — Я не помню.