***
…Я хотел бы уснуть, да уж очень темна
Эта ночь, — и луна не сребрится.
Думы всё неотвязно тревожат мой сон…
Ночь февральская, прохладно. Тишина. Так же тихо, как в ту ночь — от того тревожно. Снег торопливо стучит по крыше, чуть слышно барабанит по стёклам. Саше кажется, что ещё секунда — и он сойдёт с ума. Нет, нельзя так, особенно сейчас.Привет. Не разбудил?
А Москва что? Москва, конечно, хмурится, чертыхается — снова от работы отвлекают, какой тут может быть сон. Он набирает кое-как, быстро: Нет. А чего тебе там не спится-то, Саш?Не получается, Миш. Приезжай, пожалуйста, мне что-то без тебя совсем не засыпается💔
Миша тотчас смекает, — на часах полпервого, — ага, значит, снова у него страхи проснулись. Ну так надо к нему ехать сейчас же. Его Сашенька грустит, его Сашенька страдает, его Сашеньке страшно без него. Ну ты нг переживай, я щас приеду, прилечу. Не знаю как, но я заберу тебя Ты только держись и не плачь ❤️ А Саша от всего этого не устал, нет, — он заебался.Ты всё-таки понял…
Хорошо, попытаюсь.
Спасибо💕
)
Чего тебе привезти?Валерьянку.
И себя, желательно, тоже.
Угусь Давай, всё 😘💗 Не грусти ) Романов на мгновение улыбается благодарно: «спасибо».Пока, жду❤️
***
Да, дети только дети. Пусть азарт
подхлестнут приближающимся мартом…
3:50.
Дверь так громко хлопает, что штукатурка с потолка сыпится. Лязгает какая-то неведомая железка, свалившаяся на пол, — а ведь Миша всего-навсего нечаянно уронил ложку, которую обычно используют, чтобы легче обуваться было, — и Александр вжимается головой в подушку, словно ожидая чего-то, в шорохи вслушивается. Вода в ванной включается, шумит, газ в колонке вспыхивает. Питер трясёт, бьёт крупной дрожью, и он жмурится, сжимая одеяло до побелевших костяшек. Пытается взглянуть на ночное небо у себя за окном, на Невский, на луну, что слабо светится в дымке облаков. Но не выходит. Пугается ещё больше, губы нервно покусывает, а в голове только одно: «Прошу, пусть это будет Миша, пожалуйста… Господи Боже, умоляю! хоть бы– Мишенька! В комнату со скоростью света залетает Москва. Быстро скидывает сумку с плеча, стягивает с себя всю лишнюю одежду и незаметно юркает на кровать к Саше. Саша высовывается из-за спасительного одеяла и от ужаса чуть не подскакивает, увидев прямо перед своим носом родное веснушчатое лицо и глаза, такие светлые, любимые. — Ну, привет, Звезда моя. Опять бессонница мучает? Романов успокоиться старается, шепчет, прижимаясь к Мише: — Ага… До инфаркта так доведёшь, Миш, зачем пуг– однако его тут же затыкают мягким, невинным без какого-либо подтекста поцелуем, крепко-крепко обнимая. Московский глубоко вздыхает и, преспокойно усаживаясь ближе, вполголоса произносит: — Нет, Саш, это ты меня так до инфаркта однажды доведешь. Как вот так можно, а? — глядит любовно, кудри каштановые рукой приглаживает, — Ты раз… двадцать, наверное, мне звонил? — и со всей душой целует в лоб. — Посмотри на себя: весь растрепался. Окна вон, как крепко закрыл. Холодно тебе? Романов только молча кивает, глаза облегченно закрывает, до чего же устал, к чужим рукам ластится, зевает, жмурясь: наконец-то можно в мишиных руках спокойно уснуть– Только обрадовался и на́ тебе: — Ладно, Сашунь, ты лежи, а я сейчас приду, — но Сашка в руку нарочно вцепляется, просит, отведя взгляд: — Миш, не уходи. Прошу тебя. И Миша всерьёз не уходит, остаётся, только смотрит на него недоумевающе. — Что ты мне предлагаешь делать? Я бы хоть чай заварил, а то так сидеть, сложа руки… — пальцами волосы перебирает, успокаивая, — Да и… Сашенька, послушай меня, пожалуйста. — в щёку нежно-нежно целует. Саша послушно навостряет ушки, пока навстречу к тёплым губам Московского подаётся. — Ты же сам хорошо понимаешь, что я рано или поздно выйду на кухню, чтобы чаю нам разогреть, а то так и будешь валяться здесь голодным… Романов тут же головой мотает и бровки тонкие хмурит, носик недовольно морща: — Ну я же не настолько ленивый, Миша. И с чего ты взял вообще, что я голодный?! Я кексик съел, мне этого вполне себе хватило. Миша смеётся. — Ой, Саша-Саша… Это разве еда? — голову на плечо кладёт, спрашивает скучающим голосом: — Ты себя как-нибудь успокаивал? Саша неловко мнётся, но всё же отвечает: — Я… Ромашку пил перед тем, как тебе писать. И… знаешь, мне не помогло… Зато тебе вот написал, и легче стало. — Ну? Так это когда было? — столица в ожидании ответа строгий взгляд бросает на Сашу как на непослушного ребенка, но тот молчит. — Два часа уж прошло, ты чем думал? — смотрит сверху вниз, — Ты же умный мальчик, Саш. Неужели нельзя было сериальчик себе какой-нибудь включить, нормальной еды покушать? Питер тяжело вздыхает, переносицу пальцами массирует и очки откладывает в сторону, расфокусированным, неясным сонным взглядом рассматривая Михаила, говорит тихо-тихо: — Подожди, подожди… Это не так работает, Миш. Мне, чтобы успокоиться, ты нужен. Не могу я спать, если тревожит меня что-то. Понимаешь, у меня… Московский спать расхотел сразу же, слушает внимательно, каждое Сашино шевеление, взгляд да смену тона подмечает — что уж о словах говорить. Романов совсем себя не бережёт, всё время о чём-то напряжённо думает, всё беспокоится. Ну разве так можно? Как всегда романтизирует, дурак: это же надо так от страха кукожиться, собственных мыслей бояться и при этом ещё так увлечённо рассказывать о них же, слова находить такие, что потом думай: «а так ли оно было?». Ладно, пусть расскажет всё. Миша перебивать не станет.