Красные искры

Наступает рождественская пора. Ты не фанат праздников. Ты ненавидишь громкую музыку. Ты ненавидишь трагедию в несколько актов под названием «поиск подарков». У тебя передоз от ёлок. А ещё ты терпеть не можешь Санту Клауса. Трудно представить, что твой отец сходит с ума по этому дерьму. Ты не можешь радоваться тому, что кто-то неискренне обменивается материальными подарками, только потому что общество считает, что это круто. А отец верит в какие-то высшие ценности и помнит старые добрые времена, когда Рождество ещё не было «обменом» — отец всегда был таким, даже когда вы с братом были шумными отпрысками, не желавшими спать, потому что «Папа-Ноэль скоро придёт!». А отцу приходилось укладывать вас обоих в постель, убеждая, что наутро вы получите свои подарки. Твой отец — что называется «хороший мужик». Греться под лучами его солнечной улыбки, возникавшей только потому, что он рад быть живым — высшая награда (даже если она достигается путём похода в церковь на ночную рождественскую мессу вместо нормального сна). Но что на самом деле является рождественским чудом — так это то, что благодаря такому милому, доброму, замечательному человеку, на свет появились два человека с эмоциональностью равной картошке, ты и Канкри. И вот сейчас тебя окружает радость, счастье… И группка набуханных в «зю-зю» придурков, парящих на собственных алкогольных парах. Ещё хуже становилось от того, что в связи с перелётом, у тебя сбился режим. Боже, лучше б ты остался дома, с семьёй, с отцом в двух тысячах километров к западу отсюда, в Сиэтле. Рождество успело заебать вас всех. Скоро выкатится солнечный диск, выёбываясь и возвещая вас всех о том, что настало блядское утро. Ты хочешь пойти спать. Но вместо этого ты сидишь на диване, наблюдая картину маслом: знакомые лица уткнулись в пол и валяются повсюду, словно киты выброшенные на берег. Все они пьяные. А ты — нет. Это тусовка у Пейшес. Ты не будешь пить тут даже под дулом пистолета. Последний раз, когда ты был у неё, ты проснулся с самым ужасным похмельем за всю свою жизнь, невозможностью ходить прямо около трёх дней, а ещё с новым пирсингом. Во всём виновата Миина, конечно же. Внизу был ад, то есть разгар вечеринки. Музыка (просто гудящие басы), которая заставляет трястись весь дом, настигает тебя даже тут. Ты рад, что сейчас ты не плаваешь внизу, в этом море идиотов, прижимающихся друг к другу как селёдки в бочке и танцующих как коровы на льду. Гораздо лучше быть тут, в отдалённых покоях Фефери, и нянчиться с бухариками, выбывшими из общей пьяной массы. И как же, блять, весело сидеть, попивая стаканчик воды и пытаясь не выколоть себе глаз декоративным зонтиком, который заботливо добавила в твой «восхитительный коктейль» госпожа Фефери. Зато диван весь твой, потому что все прибывающие сюда уже не в состоянии находиться в сидячем положении. Право по курсу находится Долина Нарколыг возглавляемая Гамзии Макарой, а слева Ручеёк «Немножко Подшофе», где Джон только что чуть не захлебнулся шампанским. Захватывающее зрелище. Чтоб подтвердить свои догадки о наркоте, ты прислушиваешься к Гамзии, громко заявлявшему что-то… И тут же думаешь, что лучше б не делал этого. — Бля, братиш, знаешь, что было бы охуенно? — спрашивает он Тавроса. — Нет, что? — Таврос, с каждой рюмкой становившийся всё более дёрганным, хищно улыбнулся. — Если бы мы все были этими… Как их там… Блять, теми кусками дерьма, которые прыгают? Помнишь, ещё мультик был про чудеса, там ещё были милые мышки и… Ебать, там ещё был огромный охуенный орёл! — Кенгуру? — догадался Таврос. — Да! — вскрикнул Гамзи, махая руками перед лицом друга. — Да, братан, кенгуру. Кен-гу-ру. Ты только послушай: «кен-гу-ру». Кен-гу-ру-у-у-у-у-у. Ну, что за блядство… — Кенгуру! Ке-е-е-ен… Гу-у-у-у! Это будет продолжаться всю ночь, если ты сейчас его не остановишь. Ты тыкаешь ногой под рёбра Гамзии. Достаточно сильно. — Ру-у-у, — заключает Гамзи так, словно его мозг только что перезагрузили. — А если бы у нас были бы эти животы с карманами, как у них? Мы бы складывали туда детей и прочую дребедень и прыгали бы, как кролики на Пасху. — Сейчас рождество, хуев ты клоун. — говоришь ты ему. Только сейчас Гамзи замечает тебя и улыбается, обнажая зубы со щербинкой между ними. Тебе кажется, что он только сейчас вспомнил, что ты существуешь. Куда ещё хуже, но Соллуксу обязательно было вставить свои пять копеек: — Я бы складывал туда свои ноутбуки, чужие ноутбуки, все ноутбуки. — Каркат, — говорит Гамзи, заторможено моргая, — давай посмотрим фильм про кенгуру? — Ты забудешь про своего, ебать его в сральник, кенгуру через десять минут. — Но мне нужно посмотреть на их животики, карбро. На их кармашки для кенгурят, — на слове «кенгурят» его голос сорвался на плач, а загримированное лицо прислонилось к твоей коленке. Класс, останутся пятна. Тебе стоило напиться, ничто не удержит тебя от совершения кровавого убийства этой ночью. — Лэп дэнс! — крикнула Джейд и запрыгнула на Фефери, сбив её с ног. Они обе полетели в гору снятой одежды. Они лежали там, в окружении своих тёмных волос и загорелых конечностей, смеясь, как черти в аду. — Я люблю свою девушку, — объявляет Дейв и делает фотку. — Роуз-Роуз, а Канайя умеет в стриптиз? Моя Джейд охуенно танцует. Роуз расплывается в загадочной улыбке, обводя взглядом элегантный фужер для шампанского у себя в руках. Ты думаешь, что она совсем не пьяна. Возможно, это даже её первый фужер и там безалкогольный сидр. Она относится к алкоголю с предельной серьёзностью после своих бурных подростковых лет. Как плохо, что она хладнокровная сучка и не хочет быть с тобой в братстве трезвости. — Боже, — Джон хихикает и закрывает руками лицо. — Расскажи нам про стриптиз, Роуз, — говорит Дейв. — Ты обязана. Она рассказывает, переводя тему на съедобное нижнее бельё, и ты в спешке пытаешься отключить мозг, чтобы не узнать о своей двоюродной сестре то, что бы ты не хотел знать ни о ком. Ты переключаешься на разговоры в Долине Нарколыг. Это, конечно плохо влияет на твою психику, но разговоры там куда более безобидные. — Мне кажется, я готов, — заявляет Таврос, глядя в пустой стакан. Гамзии наклоняется к нему, их волосы смещиваются в один цвет. Они вместе смотрят в стакан. — Сукин ты сын, — говорит Макара, трепетно выдыхая. Ты задумываешься о том, должен ли иронично напомнить им о том, что стакан пустой. Не. Не нужно портит момент. — Я всё решил, — говорит Таврос, передавая стакан Гамзии, который прижимает его к груди так, будто там находятся все секреты этого мира. — Сегодня у меня будет секс. Он встаёт. Что ж, Долина Нарколыг не такая уж безобидная. Наверное, тебе стоит сделать что-то, отгородить его от ужасной ошибки, о которой он будет жалеть до конца своей никчёмной жизни. … Это будет интересно. Соллукс переворачивается на спину, пытаясь соответствовать создавшемуся движу. Дейв останавливается на середине своего разговора о «там была гирлянда, типа, как будто моя задница была ёбаной ёлкой», чтобы взглянуть на Тавроса. — Вриска! — Таврос встаёт посреди комнаты, ноги на ширине плеч, руки в боки, кверху подбородок. Ради безопасности всей компании Вриска была загнана в самый дальний угол комнаты, где она играла в покер с Эквиусом и Непетой. То, как она склонилась над своими картами, напоминало какой-то ведьминский заговор на удачу. Кажется, на ней уже нет штанов. — Что тебе надо?! — крикнула она в ответ. — Готовься к самой бурной ночке в своей жизни! — объявляет Таврос. А потом добавляет. — Это значит, что мы займёмся сексом. Ну, если ты не против, конечно. — Оу, — отвечает Вриска, краснея до кончиков своих блондинистых волос. — Хорошо. Простите, господа, — она встала на ноги, переступила через валяющихся на полу, подошла к Тавросу и навалилась на него всем телом. Они скрылись за дверью. — Не каждый день такое видишь! Давай, Таврос! — усмехается Терези, снимая с себя столько же одежды, сколько было снято у Вриски, и садится за стол для покера. Улыбается, словно голодная акула. Эквиус начинает потеть. — Спорим, я тебя до трусов раздену! — В его трусах мои деньги! — Непета громко ударяет кулаком по столу, заставляя фишки для покера подпрыгнуть. — КК, — жалобно сказал Соллукс, поднимая руки вверх, пытаясь дотянуться до тебя, — помоги. Я упал и не могу встать. Нет, блять. Ты так больше не можешь. Они перешли границу «забавности» и теперь становятся всё более бесящими. Настало время найти одну из множества комнат для гостей, забаррикадироваться дверь, чтобы не проснуться рядом с озабоченной парочкой, и дождаться момента, когда безумная вечеринка утихнет. И тут ты слышишь своё имя. Ничего особенного, конечно. Но оно словно свалилось с небес, ведь настала тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Джон покрылся красными пятнами. Нехороший знак. — Дейв, нет! — начинает он, сворачиваясь калачиком на полу. — Нет. Дейв. Не надо. Боже, какой же он пьяный. — Джон, да. Джон, послушай. Джон, это охуенная идея. Я гений, — он гладит Эгберта по волосам, словно тот маленький пушистый зверёк, нуждающийся в ласке. Это совершенно разнилось с тем, каким азартным огоньком горели его глаза. — Каркат свободен, он качается, как маятник, по всему спектру сексуальных извращений. Это опиздюлительный план, разве ты не понимаешь? Это дерьмо выигрышней, чем троянский конь. — Что? — требовательно говоришь ты, только услышав слово «свободен». Зачем ему нужно было его вставлять? — Дейв, не нужно, — повторяет Джон. — Да. Смотри, Каркат же здесь. Давай спросим у него. Каркат, эй, Каркат! — он машет тебе рукой и орёт. Ты буквально в двух шагах от него. — Я прекрасно слышу твой словесный понос, — отвечаешь ты. — А хотел бы не слышать. Каждый раз, как до меня доносится хоть одно слово из твоей вонючей пасти, я начинаю жалеть о том, что не родился глухим. Что тебе нужно? — Каркат, у тебя же никого нет, да? Глаз задёргался. — Это всем, блять, известно уже как пять месяцев. — Крутяк, — Дейв кивает и показывает тебе большой палец. — Так вот, такое дело: ты должен трахнуть Джона. Ты опрокидываешь стаканчик с водой, тут же раздаётся шепелявый голос Соллукса снизу: «О, нет, дождь!» Но Дейв не закончил. О, да даст тебе Бог сил, он ещё не закончил. — Мы говорили о сексе. Ну, знаешь, про перепих, про ублажение дядьки Фрейда, про наездников, про шпили-вили, про глиномесов, про поливание сгущёнкой пончика… Бля, я захотел в Бургер Кинг. Давайте поедем? — Дейв! — рычишь ты. — Про то, как штурмовать жемчужные ворота своим розовоголовым монстром. Ну, секс. Настоящий, смотреть онлайн и без регистрации. В общем, Джон под моим давлением сознался в том, что ему было бы очень интересно попробовать анал. Он хочет, чтобы кто-то помесил ему глину. И тут Джон ударяет его по лицу. Разгорается несильная драка (валяние по полу). Это просто смешно. Нелепо, стыдно и, конечно, смешно. Нет никакой причины тому, что сейчас в твоей груди что-то заныло. Они пьяные. Они долбоёбы. Но ты прекрасно знаешь, почему из всех бухих одиноких претендентов на «замес глины», Дейв выбрал тебя. Всем известно, насколько ты был влюблён в Джона, когда тебе было тринадцать. Это было десять лет назад. Конечно, ты перерос этот возраст. — Нет, — выдаёшь ты. Лицо горит. Ты смываешься настолько быстро, что кажется, будто кто-то поджёг твой зад, и ты ищешь бассейн, чтобы его потушить. Ты заходишь в первую попавшуюся комнату. Но до того, как открыть её и закрыться там на веки вечные, ты слышишь сзади тебя крик: «Бро, бро! Брокат! Нет, погоди, подожди!» Дейв добегает до тебя, делает пьяный пируэт, врезается в тебя и в итоге висит на тебе, как баласт. — Послушай! — Дейв, ты пьян, — говоришь ты, тряся его за плечи и поддерживая, чтобы он не скатился вниз по стене, оставщись валяться тут, как кожура от банана, о которую все будут поскальзываться. — И только это тебя спасает. Если ты ещё раз попытаешься уговорить меня, я клянусь — эта новогодняя ёлка окажется у тебя в заднице и, пока я буду её там проворачивать, ты будешь исполнять ебучие арии не хуже оперного певца. Тебе это ясно? Дейв? Ой, блять, прекрати пускать слюни на мою рубашку. — Прости, — он говорит тихо, отодвигается и смотрит на тебя стеклянным взором. Он бухущий. Утром он себя возненавидит. — Я же твой друг, да? Просто поверь мне, тебе нужно заняться любовью с Джоном. Это твоя судьба, твоё призвание. Тебе так хочется спустить его вниз по лестнице вниз головой. Было бы справедливо. Но ты решаешь быть чуточку спокойнее. — Ты пьян, — ты говоришь вкрадчиво и внятно, — а я устал. — Я знаю, что я пьян, но тебя не было, когда… — Я был. — Нет, ты не обращал внимания. Мы говорили об этом, и ему стало интересно. Он хочет попробовать. И, когда я сказал «Каркат», его лицо сделала такую штуку. Ну, эту штуку. Верь мне. Твоя грудь сейчас тоже делает эту штуку. Тебе это совсем не нравится. Ты хочешь, чтобы Дейв отстал и дал тебе поспать. Наутро они проснутся с адским похмельем, это будет восхитительно, ты позлорадствуешь, держа их волосы, пока они выблёлывают свой желудок вместе с его содержимым. И никто ничего не вспомнит. Осторожно ловишь взгляд Дейва. Капилляры в его глазах полопались настолько, что еле-еле среди них угадывался зрачок. — О, да, мне нужно повесить неоновую вывеску в своей квартире, а на трусах написать «открыто для предложений»? Мне нужен парень. Не на одну ночь и не смывание десятилетней дружбы в унитаз. — Нет, тшш, Каркат. Каркат, слушай, — он берёт твоё лицо в свои горячие ладони. Он аккуратно трясёт твою голову, пытаясь сделать тебе выговор за то, что ты не слушаешь его бредовых советов. Длинные пальцы оглаживают твои уши и скулы, он трётся своим носом о твой, как кот. И это было бы даже мило, если бы не запах перегара из его рта. — Я понимаю, чел. Но я чертовски прав. Я это чувствую. — Надеюсь, ты чувствуешь не рвотные позывы, потому что у тебя целый водопад из слюней. Оказалось, что он всё-таки чувствовал рвотные позывы, потому что буквально через секунду он весь позеленел, и тебе пришлось отвести его в ближайшую ванную. Как же тебе везёт на идиотов. Дейв был первым в длиннющей очереди тех, кому нужно помочь проблеваться. По крайней мере, он занят чем-то настолько, что забыл о том, что пару минут назад ныл о том, как тебе нужно трахнуть Джона. Несмотря на всю твою ночную подработку держальщиком волос, ты первым встаёшь с роскошной кровати. Вроде бы гостевая комната, а кровать настолько огромная, что ты еле-еле занимаешь двадцать пять процентов от её общей площади. Нахуя такие траты? У богачей свои тараканы в голове. Ты трёшь глаза и смотришь на часы. Где-то полдень, и ты слышишь, как кто-то издаёт звуки умирающих китов где-то за стенкой. Вот он, гимн победы. Быть трезвенником — одно из лучших решений, приходивших тебе в голову за последнее время. В коридорах царит хаос на манер античных развалин. Ты еле сдерживаешь желание начать убираться. Господи, не позавидуешь горничной, которой придётся убирать всё это. Это просто свинарник. Всё насквозь провоняло рвотой. Спустя три разных ванных, ты находишь ту, которая не испачкана в… Ты не хочешь знать в чём. Быстрый душ помог проснуться — отдельное спасибо идиоту, который долбился в дверь, пытаясь попасть внутрь. Ты чуть не сдох от страха. Но в коридоре никого нет, когда ты выглядываешь. Будто бы никого нет во всём доме. Только парочка порванных бумажных стаканчиков валяются на персидском ковре, и бюстгальтер висит на лампе. Все пепельницы переполнены. Один почти голый чувак развалился в позе гордого орла в проходе. Ты переступаешь через него и продолжаешь путь на кухню. Она оказывается не таким уж и свинарником. Возможно это потому что где-то в доме есть настоящий бар, и причин шариться в холодильнике особо не имеется. Это время года всегда серое и мрачное с бесконечным ощущением дождливого рассвета, когда солнце загромаждено тучами, несмотря на то, что уже давно пробило двенадцать дня. Ты ненавидишь зиму. Когда ты ещё учился в школе, один учитель сказал, что не сомневается в том, что ты «зимний ребёнок». Ты родился в июне. Тебе нравится тепло летних дней, солнечные ожоги на затылке и красно-золотые тона не сходящие с неба ни на минуту. Зима — трудное время. Долгие сумерки, холод и дождь всегда загоняли в меланхолию. Словно в душе образовывалась одна большая чёрная дыра, а весна становилась недостижимой мечтой. Сложно найти хоть какую-то мотивацию на что-то. На кухне стоит кофемашина. После нескольких попыток разобраться с этой шайтан-машиной, ты находишь нужную кнопку и наливаешь себе напиток богов, возвращающий тебя к жизни. Ты поворачиваешься к холодильнику. Он пиздецки огромный. Ты даже не знал, что холодильники бывают таких размеров. Ты вряд ли дотянешься до верхней полки. На секунду ты задумался, что было бы, если бы кто-то из тусовщиков решил туда залезть, а потом не смог бы открыть дверь. Ты обожаешь Миину, не потому, что она сексуальная, или бесстрашная, или остра на язык — нет, ты просто уважаешь её уже многие годы. Но она тотально ебанулась. Ты голоден, и ты находишь немного хлеба. Сделать сэндвич — твой следующий шаг. Ты берёшь ручку холодильника и тянешь её на себя. Она не поддаётся. Ты тянешь снова, со всей силы, а сила была — у тебя тело лайнбэкера (сюрприз — в школьной футбольной команде ты был именно им). Но ничего. Даже когда ты прилагаешь буквально все усилия, вены на твоём загорелом теле вздуваются. Хорошо. Ещё раз. Держи ручку, встань напротив холодильника, одна нога вперёд — и сильный рывок! — Да почему ты не открываешься, ебанутое ты создание?! — Там нужно просто кнопку нажать, — говорит кто-то, и длинный палец проскальзывает мимо тебя, чтобы её нажать. — Нет, стой! Бля! — дверь открывается, а ты со всей дури падаешь на пол. Твоя жопа поцеловалась с полом. В засос. Больно. «Температура три градуса!» — объявляет холодильник. — Да пошёл ты нахуй! — кричишь ты, потирая больное место. Чёрт, ты теперь вообще не чувствуешь свою задницу. Если там останутся синяки и она будет походить на смурфика, ты будешь ужасно зол. — Поменьше криков! Поменьше криков! — кто-то-кто-конечно-же-Джон, потому что хороших событий с тобой не случается, и судьба к тебе не милостива. Он одет во вчерашнюю одежду и выглядит так будто… Что ж, так, будто ужасное похмелье из девятого круга ада пришло к нему и накрыло его с головой, пытаясь проломить ему череп. Синяки под глазами могут теперь сравниться с твоими, волосы взъерошенные и грязные, трупно-зелёный цвет опоясывал его нос, руками он сжимает голову, а глаза жмурит. Ты встаёшь на ноги, заглядываешь в холодильник (никаких замёрзших трупов, хорошо) и достаёшь неплохой такой кувшинчик свежевыжатого апельсинового сока. Если бы ты был настолько же богат, насколько семейство Пейшес, ты бы нанял какого-нибудь беднягу, чтобы он каждое утро выжимал из фруктов блаженный витаминный нектар. Ах, мечты. Ты выливаешь сок в стакан, немного отпиваешь сверху и даёшь его Джону. — Пей потихоньку, — говоришь ты ему, наблюдая за тем, как движется его кадык, пока он делает маленькие глоточки. Сперва он морщится, но вскоре жажда накатывает на него, и пьёт он уже с чуть большим наслаждением. Он прикрывает глаза, чувствуя, как напряжение понемногу уходит. — Как ты? — Ужасно. — Прекрасно, — ты злорадно усмехаешься. Джон показывает тебе язык, будто вы два детсадовца. Пока ты готовишь себе завтрак, он молча допивает сок. Возможно, тебе стоило бы чувствовать себя неловко и странно, ведь ты хозяйничаешь на чужой кухне, но ты по крайней мере за собой убираешь в отличие от некоторых. Кучка безмозглых идиотов. Джон опирается локтями в стол, теперь вы стоите совсем рядом. Он выглядит потерянным, кажется, он не совсем даже понимает, где он находится. Отлично. Он забыл. Замечательно. Кризис отменяется. Ты позволяешь себе облегчённый выдох. — Так, — начинает он, завороженно смотря на то, как подымается мякоть, когда он шатает стакан взад-вперёд, взад-вперёд, — ты точно не хочешь со мной попробовать? Ёб твою мать! Ты роняешь нож на доску, и он вздрагивает. — Ты сейчас серьёзно? В этом соке точно есть что-то завораживающее, потому что своим взглядом он скоро прожжёт в нём дыру. Самые спелые помидоры по сравнению с его румянцем сейчас выглядят розовыми. У него даже локти покраснели. Наступает неловкая пауза. — Я понял, это «нет», — говорит он еле слышно, но в этом всё ещё слышится какая-то вопрошающая нотка. — Это какой-то пранк? Если да, то засунь свои слова обратно в глотку, пока я не дал тебе пизды. Это не смешно, — на последних словах твой голос почему-то задрожал. Ты пристально смотришь на Джона. — Ты реально думаешь, что я могу так пошутить? — Эм, да?! И это был бы далеко не первый случай. Каждую неделю он зовёт тебя на бро-свиданку, чтобы посмотреть вместе фильм, иногда он легонько шлёпает тебя по заднице или целует в щёку в качестве тупого дополнения для своей ещё более тупой шутки. Он твой друг. Полнейший придурок, но он слишком замечательный. Ты можешь многое ему простить. Но это? Это зашло слишком далеко. Джон обиженно на тебя смотрит. — Что?! Нет, чел, я бы не стал так шутить! Что тут вообще смешного? — Даже не спрашивай меня, дубина. У тебя отвратительное чувство юмора. — Это не шутка! — кричит он, а потом хватается за голову и жалобно стонет. Похмелье никуда не ушло. — Это всё ещё тупо, — огрызаешься ты в ответ и… Оу. Блядство. Джон выглядит сломленным. Он поджимает губы, будто пытаясь спрятать у себя внутри что-то большое, что-то, что заставляет всё его существо забыться страданиями. Ты… Ты не хотел, чтобы это прозвучало так, но это всё правда. Он твой друг. Ты вырос с ним. Он был единственным мальчиком поблизости, которому разрешали играть с тобой, ребёнком эмигрантов. Он был единственным мальчиком, который хотел с тобой играть. И да, Дейв не даст соврать — ты действительно ублажал себя, представляя долгие поцелуи с Джоном Эгбертом. Лето, жара, ты лежал на спине, мечтая, а глаза непроизвольно сжимались от удовольствия. Эти мечты казались самыми хорошими, просто идеальными. Но есть тысячи причин, почему то, чего хочет Джон сейчас — неправильно. Ты мог простить это тогда, когда он был пьяным в стельку, но это должно закончиться здесь и сейчас, на кухне у Пейшес. Ты прекратишь все пьяные дрочибельные фантазии Страйдера. — Откуда у тебя вообще такие мысли? Попробуй сейчас напрячь свою одну извилину и попытайся представить себя на моём, блять, месте. Что это вообще за нахуй?! Ты просто проснулся однажды утром и решил, что хочешь засунуть член себе в задницу? Джон обречённо стонет и трёт лицо свободной ладонью, как будто это сотрёт румянец с его лица. — Ну, я это… Того… Что-то типа. Ну, иногда, — он крутит рукой в воздухе, держа указательный и средний пальцы вместе. Ты разгадываешь этот несложный ребус. Нетрудно, когда твой соперник дипломированный придурок. — Джон, засовывание пальцев в зад не делает тебя геем. Воу, если он покраснеет ещё больше, у него из ушей пойдёт пар, и он засвистит, как чайник. — Это не просто… Ну, не знаю, это просто, типа, не всегда хорошо получается?.. И это ещё под углом надо… У меня запястье затекает. Понимаешь, просто. Боже. — Тогда купи игрушку, — говоришь ты, закатывая глаза. — Ты её можешь заказать где-то, и никто даже не узнает. Вновь наступает молчание. Джон крутит стакан в руке. Ты узнаёшь это выражение лица — он будет сражаться до последнего. — Это как дрочка. Рука — это рука, но когда она чья-то становится приятней, — говорит он, собрав воедино свой последний аргумент. Так вот в чём дело. Джон только узнал про существование простаты и решил изучить её, полез в свой задний проход, как Алиса в кроличью нору. А ты тогда, блять, кто? Белый кролик? Секс. Просто секс. С Джоном Эгбертом. С Джоном, который вырос необычайно красивым, привлекательным, худым, с вечно взъерошенными волосами и огоньком в глазах, с улыбкой, способной сразить наповал. Энергичным. С Джоном, мальчиком, укравшим твоё сердце в тринадцать лет, когда вы вместе играли в прятки. С Джоном, парнем, который крадёт твою одежду, твой попкорн, твоё внимание, с радостью прогуливаясь по всей твоей жизни. — Почему я? — спрашиваешь ты. Пауза. Джон пожимает плечами: сначала одним, затем другим. Серость за окном прибавляет ему какой-то мрачности и грусти. — Я тебе доверяю. Ты мой друг. — Я хочу им остаться. Он впивается глазами в пол. Кивает. — Хорошо. И это могло бы быть концом этого разговора, это должно было быть концом, если бы не его тень, преследовавшая вас везде. Вы всё ещё видитесь часто, но не так часто, как ты совершенно по-дурацки привык. «Привет, Каркат» и «Пока, Каркат» всё ещё были, но исчезли идиотские огромные сообщения, которыми вы обменивались каждый день, исчезла лёгкость, с которой он прижимался к тебе, сидя на диване и нарушая твоё личное пространство. Это тебя бесит. Это он во всём виноват! Это он был тем, кто придушил тебя своим безмозглым предложением. У тебя было право ему отказать. Это вообще не должно ничего значить. Это просто секс. Секс. И это может быть просто, может быть весело, классно, радужно, без обязательств. Это может быть. Но не с Джоном. Его вина в том, что он задел эту тему, нажал на нужные струны в твоей душе и сделал это чем-то важным. Теперь это всплывает в голове каждый раз, как ты пытаешься ни о чём не думать. Ты волнуешься, что он может подумать, будто ты отказал ему, потому что он «недостаточно хорош для тебя». Он хорош. Он просто Джон Эгберт. Он сам по себе восхитительный. И если бы ты согласился, он бы занялся с тобой любовью, издавая нежные звуки, прося о большем, его губы напротив твоих губ и… Чёрт! Вау, слышь, ты, ублюдок, прекрати об этом думать! Ты пытаешься. Но миссия невыполнима. Воскресенье заканчивается ещё одной тусовкой. Ты не хочешь идти. Ты ненавидишь праздники. Тебе нужно учиться. Тебе не нужен ещё один раунд дебильных разговоров про животы кенгуру и анальный секс. Однако у тебя нет выбора. Непета вцепляется в твою руку и очень просит. Дейв пишет, что заедет за тобой через час. Джейд закидывает тебя сообщениями. Терези вообще тебя шантажирует. И ни слова от Джона. Ты идëшь. Это вечеринка у Ампоры. Нехорошее местечко. Дом у Пейшес был обставлен дико богато. Ничто не кололо так сильно, как осознание того, что ты, даже откладывая всю жизнь, не сможешь позволить себе диван, на котором сейчас устроилась твоя бедная задница. Обстановка в доме Ампоры была несколько другая: всё его богатство строилось на каком-то клишированном его понимании, вычурное настолько, что казалось, будто всё оно тут не к месту. Смеха тут не раздаётся, ведь каждый старается ненароком не задеть какую-нибудь винтажную вазу. Почти все твои друзья сегодня трезвые. Кроме Гамзии, но он приехал уже укуренным, это не в счёт. Эридан снуёт мимо людей туда-сюда, заставляя всех вокруг пользоваться подстаканниками: «Это красное дерево. Руками не трогать! Пожалуйста, сними обувь». Даже музыка слишком вычурная — никаких басов, просто обычная новогодняя музычка из торгового центра. Вы с Непетой заходите в комнату, напоминающую театральный зал. В ней вы находите настоящую ретро приставку Нинтендо. Берегитесь! Вас ждёт величайший баттл всех времён и народов. Вы играете, пока не затекает шея. И это единственная более-менее забавная вещица, произошедшая за вечер. Всё остальное время, шедшее, как назло, ужасно медленно, ты скучаешь — ещё ни разу ты не видел столько высокомерного говна, которое мнит себя чуть ли не богами. Иногда они останавливают тебя, чтобы сказать, что они предпочитают выпить, а один особенно умный идиот кидает в тебя своё пальто и говорит «Повесь!». Ты говоришь ему пососать, и он угрожает тебе увольнением. Точно. Пора валить. Честно говоря, иногда ты ненавидишь вселенную и каждый созданный ею организм, ползающий по ней, как паразит. Ты первый в очереди желающих уничтожить мир. Ты ищешь Непету, чтобы попрощаться. Выход уже в поле зрения. Всего лишь семь шагов, и свобода так близка… И тут, конечно же, ты замечаешь Джона. Он говорит с… О, нет. О, блять, нет. С Кронусом. Сердце в груди замирает от испуга, несправедливости и предательства. Ты смотришь в неверии на то, как Джон с большим энтузиазмом размахивает руками в разные стороны, рассказывая какую-то историю, и имитирует звук взрыва, его глаза горят, а Кронус даже и не думает об этом, всё его внимание собрано в его штанах. Он уверен, что Джон уже его. Ты ничего перед собой не видишь, в голове пульсирует ярость. Короткие покусанные ногти впиваются в ладонь, когда она превращается в кулак. Правильно. Не в твою смену. Ты идëшь к ним. — Джон, — выдаëшь ты. -. . . А потом он берёт этого кролика, да? И даёт его… О, привет, Каркат! Я не знал, что ты тоже тут. — Сюрприз! — твои губы растянгиваются в жалкой пародии на улыбку, пока ты берёшь его за загривок. — Ты идешь со мной. Тебе не должно быть приятно, что Джон беспрекословно тебе подчиняется, идя в твою сторону. Но чертовски приятно, что несмотря на напряжение между вами, он всё ещё тебе доверяет. Ты говоришь Кронусу: — Если ещё раз я увижу, как ты пристаешь к моим друзьям, я оторву к чертям твои яйца, сварю их вкрутую и буду играть ими в пинг-понг. Понятно? — Мы просто разговаривали, да, шеф? — возражает Кронус, подмигивая Джону. — Эм… — это весь его красноречивый ответ. Мозгов Эгберта хватает, чтобы понять, что создалось напряжение, но он явно только что потерялся в пространстве и времени. — Да-да, — говоришь ты сквозь зубы и позволяешь себе взглянуть на ширинку штанов Кронуса. Дерзко дёргаешь бровью, демонстрируя, насколько ты, блять, не удивлён. Твоя ладонь всё ещё на затылке Джона, и ты надавливаешь туда, чтобы он пошёл за тобой. Вы оба должны оставить Кронуса с голой жопой — потому что он что-то там да хочет ответить. У тебя нет сил слушать его бредовые отмазки, — пойдём. Тонна зимних курток висит на элегантной вешалке. Вот-вот и бедняга упадёт. Кучка мятой одежды уже валяется на полу. Ты замечаешь его синее пальто, немного порывшись замечаешь и своё. На улице холодно, ветер бьёт в лицо и кусает губы. Ты быстро застёгиваешься, а Джон совсем с этим не спешит — он игриво выдыхает струйку воздуха и смотрит, как она превращается в пар, который словно туман, окутывает его, а сквозь него отдалённо были видны уличные огоньки. — Домой? — спрашивает он, и ты не понимаешь — к тебе или к нему. В любом случае, вам по пути. Не важно. Ты киваешь, и вы идёте. Ты убираешь ладони-кулаки в карман и надеешься, что Джон не видит, как они трясутся. Твою мать, ты был буквально в шаге от того, чтобы набить морду этому самодовольному ублюдку. — И о чём ты только думал? — тихо выдаёшь ты. И получаешь удивлённый взгляд. — Кронус? — раздражённо продолжаешь ты. — Из всех, кого ты мог бы попросить — ты попросил его? — Мы просто говорил, чел, серьёзно. Он просто подошёл ко мне, и мы начали болтать. Что я ещё должен был сделать? Он нормальный. Ну, немного с ебанцой, — Джон хмурится. — Немного? — ты издаёшь истерический смешок. — Боже мой, Джон. — Погоди-ка, — он хватает тебя за рукав. — Ты правда думаешь, что я бы… С первым встречным?! — Что ж… — И вообще, помимо того, что ты это всё себе напридумывал — это не твоё дело! — говорит он, тыкая тебе пальцем в грудь. — Нет, это моё дело! Ты мой друг! — Это, конечно, мило и всё такое, но я и сам разберусь. Или ты хочешь, чтобы я приводил кого-то к тебе на одобрение? О, ваше величество, разрешите их писькам войти в ложе в моём заднем проходе! — Я не… — ты раскалываешься, а Джон расслабляется. — «Писькам». Блять, Джон, это ужасно. — Хе-хе, заставил тебя улыбнуться! — он смеётся, толкает твоё плечо своим. — Ты либо заставляешь улыбаться, либо реветь. Это ужасно, — говоришь ты, заставляя его смеяться ещё громче. Бля, какой же он красивый. Его глаза светятся. Он выглядит так трогательно… Твой смех растворяется где-то в атмосфере. — Но если серьёзно, Джон. Только не Кронус, хорошо? Раздражённый выдох. — Я по-твоему идиот? — он запускает пальцы в твои волосы, заставляя твои кудри лезть тебе в глаза. — Не отвечай. Чел, наша с тобой дружба делает миссию «заняться сексом» невыполнимой! У тебя там свой лист из тех, кто закончил твою школу хороших манер и жопотраха? Кого мне выбрать, чтобы ты одобрил? И тут настаёт момент, когда ты понимаешь — а Джон может попросить и кого-то ещё. Кого-то, кроме тебя. Через несколько дней, недель он, разгорячённый, может лежать голым в постели с кем-то другим. С кем-то другим. С кем-то другим, потому что ты отказался. И этот «кто-то» будет с ним, его губы будут исследовать каждый сантиметр его тела, он войдёт в него, и если у него будет хоть капля мозга, он заставит его получить удовольствие. Ему интересно, он хочет знать каково это — и он уже достаточно взрослый (ух, ты, ёб твою мать, «взрослый» Эгберт, умора). И наверняка найдётся кто-то, кто просто… Воспользуется? Одна мысль об этом заставляет что-то внутри неприятно ныть. Есть столько придурков, которые могут просто использовать его. Джон привлекательный, Джон нравится всем, многие захотят переспать с ним. Но вдруг они заставят его чувствовать себя использованным и опустошённым? А если нет? А если они хорошие, заботливые, и он будет чувствовать себя настолько классно, что больше никогда не захочет покинуть их постель? Что ж. Что ж, тогда у него появится парень. Ну, ты так думаешь. — Каркат? — говорит Джон, в его голосе проскакивают нотки волнения. И ты стоишь там, смотришь в пустоту, будто твой блядский паровозик из мыслей только что сделал «чух-чух» и провалился в ущелье. — Я сделаю это. Ой, блять, ты реально только что сказал это, да? Челюсть Джона почти отваливается. Вау, он сейчас сойдёт с ума, зовите санитаров! Сказанные тобою слова будто убирают какой-то тяжёлый камень с ваших плеч. Однако в процессе полёта с плеч, эти камни ударяют тебе по животу, оставляя там чудовищный след осознания того, что ты только что сделал. Больно. Ты поворачиваешься к нему, поднимаешь взгляд, чтобы встретиться с ним глазами. — Я сделаю это, — повторяешь ты и двумя пальцами помогаешь ему закрыть челюсть. Он вздрагивает от неожиданности. — Что, правда? — Да, — отвечаешь ты, прочистив горло от какого-то странного вязкого ощущения. — О, эм, — он вновь покраснел. Ты отмечаешь, что его взгляд бегает от твоих глаз к твоим губам и обратно, будто шестерёнки в его мозге пытаются понять, нужно ли сейчас тебя поцеловать. — Спасибо? — и это почему-то звучит до одури неприлично. Тебя захлёстывает волной смущения. — Да, — глупо повторяешь ты, — пожалуйста. Пожалуйста?! Хорошо, ладно, пожалуйста, кто-нибудь, убейте тебя. Это ужасно. Но это Джон. И слава богу, что это Джон, потому что сначала он непонимающе моргает, а потом начинает ржать, как ёбаный Фёрби, если его пощекотать. На самом деле, это больше напоминает истерический смех — ему приходиться ухватиться за твоё плечо, чтобы не упасть на землю от смеха. Согнувшись пополам, он хватает ртом воздух. — Я рад, что тебе так смешно, — ты прячешь свою улыбку за воротником куртки. — Это слишком, чел, — говорит он, отдышавшись. — «Пожалуйста». Боже. Ай! Прекрати меня щипать! Всё, хорош, ладно. Больше никакого смеха — только серьёзные лица. Эм, что ж, — он вновь состроил то застенчивое выражение: глаза опущены и их почти не видно из-за ресниц, он чуть прикусывает нижнюю губу, а щёки вновь розовеют. — М-м, — выдаёшь ты, чувствуя себя идиотом, потому что тебе безумно нравится то, как сейчас выглядит Джон. Ты испорченный. Чёрт. И награда «Самый тупой в мире мудак» достаётся… Каркату Вантасу! Толпа взрывается аплодисментами… А, погодите, это не аплодисменты — это просто пульс подскочил. — Мы сделаем это… Сейчас? — тихо говорит Джон, поднимая глаза, наконец-то достигнув отметки «краснее помидора» в цветовом спектре. Тебя, однако, будто окатили холодной водой. — Нет! — почти выкрикиваешь ты. Вы оба вздрагиваете. Ты продолжаешь, мягче. — Нет, не сейчас. Во вторник? По вторникам Джон не работает, а последняя пара у тебя заканчивается к полудню. У вас будет время для… Этого. Для того, чтобы всё прошло нормально, не считая того, что Джону наверняка придётся лицезреть то, как ты буквально сам себя казнишь внутри за то, что сейчас ты согласился на какую-то очевидно провальную хуйню. — Хорошо, — он соглашается, — во вторник. Рано утром в понедельник ты, полный энтузиазма (да-да, конечно), сидишь в библиотеке, пытаясь понять хоть что-то в том, как проводится УЗИ (заведомо зная, что всё равно ничего не поймёшь). Ты осознаёшь своё обречённое положение, когда телефон в кармане вибрирует. Экран встречает тебя дружелюбно-синим текстом. ЭКТОБИОЛОГ. мне надо как-то подготовиться? КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ДА. Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ ТЫ СДЕЛАЛ ДЕПИЛЯЦИЮ СВОЕГО ОЧКА И СТАЛ МАСТЕРОМ СПОРТА ПО РАЗДЕЛУ ЙОГИ ДЛЯ ЕБЛИ В ЗАД. Тишина в ответ. Чёрт, если такой безобидный подкол уже его обескуражил, что же будет завтра? Блять. И чем ты только думал, когда соглашался на это? … На самом деле, ты не особо-то и думал. Вообще. Тебе бы хотелось бить себя в грудь и уверять, что это ради блага Джона — ты ведь хочешь, чтобы ему было хорошо, чтобы никто не ранил и не использовал его, чтобы он был счастлив и доволен… Но это будет ложью. Не совсем, конечно, тебе хочется, чтобы у него всё было хорошо. Настоящая причина того, что ты предложил ему бесплатную поездочку на твоём хуе — ты просто не можешь думать о том, что кто-то другой сделает это с ним. Ты до странного собственник, ревнивец и полный придурок. Соглашаться было плохой идеей. И чем больше ты об этом думаешь, тем больше в этом убеждаешься. Что, если это разрушит всё, что есть между вами сейчас? Джон — это твой партнёр по играм, по фильмам, бросвиданкам, и самое главное — он твой друг. Это было худшей идей в мире. «Хватит», — говоришь ты себе. Это просто секс. Просто секс. Всё пройдёт хорошо и немножко неловко. Вы переспите, и любопытство Джона будет удовлетворено. Это всё. Да. Хорошо. День сменяется вечером, а от Джона ни весточки. Это славно — ты можешь фокусироваться на учёбе, потому что ты просто адски отстаёшь от всех в группе. В библиотечных окнах отражается небо, становящееся синим, словно синяк. Тебе нужен перерыв на кофе, иначе ты просто решишь порвать с медициной. Ты надеваешь куртку, выходишь на улицу, и тут тебе вновь приходит сообщение. ЭКТОБИОЛОГ. мне нужно что-то принести? КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ПРИНЕСТИ? ЭКТОБИОЛОГ. не знаю! ну, там, типа, презервативы, полотенце, пластыри? … Полотенце. Пластыри. КАНЦЕРОГЕНЕТИК. Я СЕРЬЁЗНО НАЧИНАЮ ДУМАТЬ О ТОМ, ЧТО НАШЕ ПОНИМАНИЕ ТОГО, ЧТО ТАКОЕ «АНАЛЬНЫЙ СЕКС», ОЧЕНЬ СИЛЬНО ОТЛИЧАЕТСЯ. ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ТАК СХОДИШЬ С УМА, ТО ПОЧЕМУ ТЫ ВООБЩЕ ПРОСИЛ КОГО-ТО ЗАСУНУТЬ ТЕБЕ ЧЛЕН В ЖОПУ? ЭКТОБИОЛОГ. эй, я вообще-то никого не просил, балда! я был пьян, эта идея просто пришла в мою голову, окей? и я сказал дейву, типа: «чел, я хочу попробовать это когда-нибудь». а потом он попросил тебя сделать это. плохой дейв. ужасный друг. Ему даже в голову не пришло просить кого-то кроме тебя. Ты пытаешься игнорировать тот зародыш тепла, который вдруг образовался где-то в груди, где-то рядом с сердцем, которое стучит в бешеном ритме. Ты не можешь не чувствовать себя таким счастливым. Ты гладишь экран телефона большим пальцем. И тут бариста кашляет, пытаясь обратить твоё внимание на себя, и ты практически роняешь телефон. Забрав кофе, ты выходишь на мороз и пытаешься написать что-то онемевшими от холода пальцами. Огоньки города отражаются в экране, пока ты пишешь. КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ЕСЛИ ЭТО ПРАВДА ПРОСТО ФАНТАЗИИ ТВОЕЙ БОЛЬНОЙ ИЗВРАЩЁННОЙ ПЬЯНОЙ БАШКИ И ТВОЕГО ТУПОВАТО-ЕБАНУТОГО ДРУЖКА, ТО ДАВАЙ МЫ ПРОСТО НЕ БУДЕМ ЭТОГО ДЕЛАТЬ? Через несколько мгновений, он отвечает: ЭКТОБИОЛОГ. но я хочу. Блять. Ой, блять. Ты тяжело сглатываешь, трёшь рукой грудь, пытаясь уменьшить внезапно возникшую там боль. Наверное, пить кофе в такую минуту было хуёвой затеей, потому что сейчас ты почти не можешь дышать. КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ХОРОШО. ТЕБЕ НЕ НУЖНО НИЧЕГО ПРИНОСИТЬ. ПРОСТО ПОПЫТАЙСЯ РАССЛАБИТЬСЯ. Ха-ха, очень смешно. Как ты можешь такое говорить, когда сейчас помрёшь от стресса? ЭКТОБИОЛОГ. легко говорить, чел. я не уверен, чего ожидать, и как это всё пройдёт, и что мне вообще нужно будет делать. Ты практически ответил «не переживай, я о тебе позабочусь», но в вашем… Договоре нет места для таких сентиментальностей. И как ответить на это? Наверное, сказать правду. Почему бы и нет? Всё-таки он будет лежать голым в твоей постели где-то через двадцать четыре часа. Ты всё ещё не можешь до конца осознать это. КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ВСЁ, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО — ЭТО ПРОСТО ЛЕЖАТЬ НА ЖИВОТЕ, Я ДУМАЮ. НО МЫ МОЖЕМ БЫТЬ В ЛЮБОЙ ПОЗЕ, В КОТОРОЙ ТЕБЕ КОМФОРТНЕЕ. КАНЦЕРОГЕНЕТИК. А ЕЩЁ Блять, ты не хочешь говорить, но он должен знать. ЭКТОБИОЛОГ. ??? КАНЦЕРОГЕНЕТИК. Я ДОЛЖЕН ПРЕДУПРЕДИТЬ ТЕБЯ, Я ДУМАЮ. ОБ ОДНОЙ… ВЕЩИ. ВАЖНОЙ ВЕЩИ. ЭКТОБИОЛОГ. о, да, звучит очень успокаивающе:/ КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ЗАТКНИСЬ. ТАК ВОТ, ПОМНИШЬ, КАК Я СДЕЛАЛ ПИРСИНГ? ЭКТОБИОЛОГ. эм, да? Не так сложно представить, с каким непонимающим, смущённым лицом сейчас Джон смотрит в экран. Но ты совершенно это не представляешь и совершенно точно не думаешь, что это очень мило. Нет. Совсем. КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ТОТ ПИРСИНГ, КОТОРЫЙ НИКТО НЕ ВИДЕЛ? Ты даёшь ему пару минут обдумать это. ЭКТОБИОЛОГ. О, БОЖЕ. Бинго! ЭКТОБИОЛОГ. КАРКАТ, НЕТ! Я НЕ ГОТОВ. МОЯ ЗАДНИЦА НЕ ГОТОВА. ЧТО, ЕСЛИ ТВОЙ ЧЛЕН ЗАСТРЯНЕТ? КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ТЫ ДРАМАТИЗИРУЕШЬ. ТИШЕ, ДЖОН. ОН НИГДЕ НЕ ЗАСТРЯНЕТ. ЭКТОБИОЛОГ. я не освоил позу «собака мордой вниз», каркат! КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ДЖОН. ТЫ ЖЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ШУТИЛ НАСЧЁТ ЙОГИ? ЭКТОБИОЛОГ. что КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ЭТО БЫЛА ЧЁРТОВА ШУТКА. ЭКТОБИЛОГ. чел ты… КАНЦЕРОГЕНЕТИК. ЧТО, ЧТО ЭТО? Я ЧТО, ОТПРАНКОВАЛ ТЕБЯ ПО ПОЛНОЙ? ТВОЙ ЁБАНЫЙ ШУТНИЧЕСКИЙ РЕКОРД С КРАХОМ ВАЛИТЬСЯ ВНИЗ, СМОТРИ! СТЫДНО, ДЖОН. СТЫДНО. НЕ ВОЛНУЙСЯ, Я БУДУ РЯДОМ, ЧТОБЫ ПОКАЗЫВАТЬ НА ТЕБЯ ПАЛЬЦЕМ И РЖАТЬ ВО ВСЮ ГЛОТКУ. ХА-ХА. ЭКТОБИОЛОГ. ты не отпранковал меня, ты, дурачок! это не считается! сейчас не время для шуток! я думаю, что потянул мышцу, пытаясь встать в позу: ( Целая куча ответов приходит на ум сразу: «я сделаю тебе массаж», «я зацелую все места, где ты что-то потянул» и даже, да простят небеса, «завтра я потяну все твои мышцы». Каждая из них ужасна. Почему тебе нельзя флиртовать? После секса начнётся нормальная, обычная жизнь, и ты просто не сможешь простить себя за эти жалкие попытки. Телефон вибрирует. ЭКТОБИОЛОГ. а что там за пирсинг? КАРКАТ. «УКУС ДЕЛЬФИНА». По этой фразе можно понять, что это всё — дело рук Миины. Всю дорогу до библиотеки, ты ждёшь пока Джон ответит, у тебя начинается тремор, ты удивлён, как вообще смог допить свой кофе. ЭКТОБИОЛОГ. ебаный в рот Красноречиво. Однажды утром после легендарной попойки, когда ты напрочь забыл, что с тобой было, ты решил взглянуть на свой член и понять, почему он болит, и тогда — твоя реакция была примерно такой же. Вторник. Ты энергично шагаешь по своей маленькой квартире. Она действительно маленькая, места в ней, как в конуре. Твои родители виновато улыбались, когда дарили тебе её, но тебе она по-настоящему нравится. Вода есть, зимами здесь тепло, и самое главное — она твоя собственность. Ничего страшного, что в ней всего две комнаты — ванная и, ну, всё остальное. Ты отгородил кухню от гостиной небольшой ширмой. Вообще, по большей части в квартире есть только стол, за которым ты решаешь задания и ешь, кровать, на которой происходит всё остальное, телевизор, стоящий на большом деревянном ящике из-под молока. Под кроватью лежит матрас на случай, когда у тебя вдруг остаются гости, а рядом с ней пластиковые контейнеры, в которых лежит твоя одежда. А если ты вдруг решаешь что-то приготовить — в квартире стоит стойкий запах чеснока ещё неделю. Тебе нравится эта атмосфера. Это твоё место, твой дом. Твои постеры развешаны по стенам, твоя еда лежит в холодильнике и твоя гирлянда висит над твоей кроватью… Над кроватью, в которой ты сегодня проведёшь ночь с Джоном. Ты очень нервничаешь. Но тебе нельзя, не когда ты пообещал заботиться о том, чтобы Джону было хорошо. Это ты должен его успокаивать, а не он тебя. Это ты должен снять с него одежду, поцеловать его в шею, притянуть его поближе и заставить стонать «Ещё!». Ну, или твоё имя. Ты признаёшь, что это было бы восхитительно, ты часто думал о том, как Джон кричит твоё имя от удовольствия. И это всё может произойти через… Ты смотришь на часы… Блять, через пару минут. Он опаздывает, и ты волнуешься, но, как ни странно, ты почти смог расслабиться, думая обо всех событиях, произошедших в последнее время. Чёртов Дейв. Он наверняка обо всём знает. О, он точно знает, но когда эта «блестящая идея» промелькнула в его голове, он был ужасно бухим. А это никогда не было началом чего-то хорошего. Стук в дверь. Это должен быть Джон, потому что все остальные твои друзья знают, что тебе больше нравится, когда они пользуются дверным звонком. В горле застрял ком. — Там, — голос дрожит, как будто тебе вновь тринадцать, — там открыто. Дверь осторожно открывается. Это Джон. Он пролезает в щель, а потом также осторожно прикрывает дверь. Щёлкает замком, не говоря тебе ни слова. Он нервничает. Очень нервничает. В целом, ты тоже. — Привет, — начинаешь ты, удивляясь тому, каким нежным и мягким вдруг стал твой голос. Приветствие застаёт его врасплох, и он смотрит на тебя, как на экзамен, к которому не подготовился. Атмосфера накаляется. Ты думаешь, правда ли то, что сегодня он впервые увидел в тебе объект обожания, сексуального желания. Естественно, у тебя это не впервые — ты представлял себя с Джоном много, много раз до этого дня, думая, что твои желания никогда не сбудутся. Что ж, всякое случается, да? — Привет, — наконец отвечает он, сглотнув ком в горле. Твоя кровать прямо перед ним, и он не не может оторвать от неё взгляд. Это неловко. В этом простом действии нет ничего сексуального или чувственного, но твой член ноет от возбуждения, доказывая то, какой ты всё-таки кусок дерьма. Вы изучаете друг друга в дымке зимней темноты, гирлянда горит мягким светом и отражается в очках Джона, ложится синим цветом на его тёмные волосы. Они всё ещё влажные, должно быть, он помылся после работы. Наверное, поэтому и опоздал. Ты должен нарушить тишину. Ну же, скажи что-нибудь. — Ты хочешь, эм… Ёбаный в рот, — сейчас самое ужасное время для того, чтобы говорить «ёбаный в рот». — Не знаю, посмотреть фильм перед тем, как мы… Он качает головой и перебивает тебя: — Нет, всё нормально. Давай просто… Сделаем это. Сейчас. Ты делаешь шаг к нему. — Каркат? Останавливаешься. — Что? — Ничего. Не бери в голову. Хорошо. Ты берёшься за край своей футболки и снимаешь её, небрежно бросаешь на пол. Джон всё ещё стоит в своём пальто, шарфу и варежках. Это смешно и очаровательно одновременно. Два шага отделяют тебя от него. Ты гладишь его по руке, а потом снимаешь с него шерстяную варежку, отмечая, что Джон разглядывает твой голый торс. Закончив с варежками, ты снимаешь с него шарф — ты будто бы открываешь подарок на день рождения — затем пальто, свитер, ты пытаешься не задеть его очки. Под свитером рубашка. Щёки Джона горят, его уши тоже, и тебе очень хочется его поцеловать. Но ты сдерживаешься. Он дрожит, как осенний лист. А. Ты даёшь ему время, чтобы он всё осознал, тянешься руками к пуговицам на рубашке, расстёгиваешь их — медленно-медленно, ведь только так ты сможешь сдержаться от поцелуя или от того, чтобы взять его за бёдра. Его кожа тёплая, он пахнет божественно. Атмосфера вокруг кажется такой интимной — а ты ведь всего лишь расстегнул две пуговицы. Вы рядом. Дыхание сбивается. Джон берёт тебя за запястья. Его пальцы холодны. — Послушай, я… Я не могу. Ты позволяешь себе криво улыбнуться. — Хорошо, — говоришь ты, отстраняясь. Он наконец отмирает. Он судорожно дышит, грудь поднимается и опускается. — Прости. Ты даёшь ему щелбан. — Эй! А это за что?! — Да потому что ты долбаёб ёбаный. Тебе не за что извиняться. Всё нормально, — говоришь ты ему — и говоришь правду. — Оу, — он моргает так, будто твой ответ даже не приходил ему в голову, будто если он попросил заняться с ним сексом, он должен желать до конца. — Фух, эм… Чёрт, — и он неловко засмеялся, садясь на твою кровать. Создаётся впечатление, будто он только что соскочил с рельс, увидев быстро надвигающийся поезд, в крови адреналин, а кожу покалывает от страха. Странно, но ты почему-то чувствуешь себя точно также. Но всё нормально, потому что он невинно улыбается, стоит тебе натянуть свою футболку обратно. Всё нормально, потому что ты всё ещё можешь взъерошить его волосы. Всё нормально, потому что ты садишься рядом с ним — матрас прогибается под твоим весом, заставляя Джона немножко подвинуться к тебе, вы сталкиваетесь плечами. — Чем займёмся? — ты скрещиваешь руки на груди и поднимаешь брови. Ты — мудачьё, но тебе почему-то хочется его уколоть. Джон, всё ещё слишком красный, указывает на твой телевизор. — Может, посмотрим фильм? — Давай. Вы смотрите один фильм, потом ещё один, пока вы не замечаете, что небо на улице потемнело. В холодильнике есть немного еды, и ты делишь её с Джоном. Вы играете в майнкрафт на твоём ноутбуке, и ты чувствуешь, как его тело постепенно обмякает, и он прислоняется к твоему плечу. Ты думаешь, что он тоже плохо спал прошлой ночью. Как и ты. — Ты спишь на мне, — говоришь ты, тыкая его локтем под рёбра. — Не-е-ет, — отвечает он, трёт глаза, смещая очки. — Можно я посплю на тебе? Его квартира буквально за углом. Вся ваша компания жила близко друг к другу, чтобы встречаться. Вы всегда видитесь на улице. Джон мог бы работать курьером и у себя в Сиэтле, но он поехал со всеми вами в Нью-Йорк, за что ты ему очень благодарен. Он часто остаётся у тебя. Всем нравится твоя маленькая квартирка, не проходит и недели без того, чтобы никто не остался у тебя с ночёвкой. — Дай угадаю: тебе снова будет нужна моя одежда? Притащи уже сюда весь свой гардероб, ты, сорока, пиздящая пижамы, — жалуешься ты ему, ложась на живот и вытягиваясь, чтобы дотянуться до пластикового контейнера с одеждой. Штаны и старая футболка — вот лук Джона на сегодня. Ты достаёшь из-под кровати матрас, подушку и спальник. Даёшь ему одеяло, чтобы он не замёрз ночью и убираешь простынь, которую ты раньше использовал как самодельный балдахин для кровати, чтобы видеть Джона лучше. Что-то скребёт на душе от осознания того, что он бы мог сейчас спать рядом с тобой, в кровати, обнимать тебя. Думает ли Джон о том же? Сложно сказать, он пялится на подоконник, его лицо кажется каким-то голым без привычных очков, валяющихся на полу рядом с матрасом. Ты залипаешь на красные следы у него на переносице. А потом ваши глаза встречаются, ты чувствуешь, будто тебя ударили. — Помнишь, как мы в детстве играли в доктора? — наивно говорит он. Ты смотришь на него, как на идиота. Серьёзно? Сейчас? После того, что было? Тут Джон вдруг понимает, что сказал. — Ладно, это звучало слишком пошло. Я просто вспомнил. Не стоило даже пытаться узнать, как он вообще дошёл до этого после того, что случилось сегодня. Или не случилось. Но вы действительно играли в доктора. Разыгрывали ситуации между жизнью и смертью, когда нужно было вскрыть тело и провести настоящую операцию, чтобы заставить его сердце биться снова — как Нео и Тринити в «Матрице». Вы брали маркеры, махровый халат твоей матери и ингалятор Канкри, который заменял вам магическую штуку, способную вылечить любую болезнь. Ладно, ты улыбаешься. Он тоже. Хорошие были времена. — Мы спиздили столько кетчупа, — говоришь ты. Твоя мать была в ярости, а отец, не тратя времени на эмоции, бегал за вами по всему саду. — Очень много, — соглашается Джон. — Но так круто, что ты реально решил стать врачом! — Просто медбратом, говоришь ты, придерживая голову рукой и смотря на него вниз. Джон закатывает глаза, думая, что ты просто зануда. Но это было абсолютной правдой — ты медбрат, на то, чтобы стать врачом, мозгов не хватило, как бы не старался. Если ты продолжишь эту тему, Джон будет бить тебя подушкой, как делает это всегда в таких случаях. Абьюзер. — Всё ещё круто, — повторяет он. — «Медсестричка Вантас». И похотливо подмигивает. Блять. Ты не помнишь, сколько уже лет этой шутке. — Спокойной ночи, — фыркаешь ты и ложишься на спину, убавляешь яркость гирлянды, пока она не покажется тебе маленькими незаметными звёздами в темноте комнаты. — Ночи, — мягко говорит он. В его голосе читается что-то ещё, но ты не можешь понять что. А когда ты оборачиваешься, чтоб посмотреть — он уже спит, подложив руку под голову. Ты изучаешь взглядом его лицо — его скулы, нос, губы, ресницы, пытаешься уложить в голове всё то, что случилось между вами… И засыпаешь, как полнейший кретин, на краю кровати, чуть ли не падая. Он просыпается раньше тебя, ест хлопья, пачкаясь, как последний свинтус (очаровательно), и стоя рядом со столом, вместо того, чтобы сесть на стул, как любой нормальный человек. Ты пытаешься отогнать сон и встать, тёплый плед путается в ногах, и по твоей спине пробегают мурашки. — Доброе утро! Ты что-то мычишь и пытаешься скрыть то, как ты на него пялишься своим невыспавшимся взглядом. У Джона есть отвратительная (восхитительная) привычка — надевать твои вещи, которые очевидно ему велики. Он надел твои штаны, а под ними у него буквально ничего нет, что значит то, что его член сейчас трётся о ткань твоих старых штанов. Блять. Это, блять нечестно. Он уходит через десять минут, переодевшись во всё своё и сверкая от переполняющей его энергии. А ты остаёшься смотреть на закрытую дверь. Встав рядом с окном, ты видишь, как его синяя кофта скрывается за поворотом. — Meu Deus, — вздыхаешь ты, закрывая лицо руками и хватая ртом воздух так, будто ты сейчас потонешь в своих эмоциях. Садишься на пол, кладёшь голову на колени и пытаешься уложить в голове всё, что произошло. Что доказывает то, что ты унылое говно? Ты жалеешь. Жалеешь, что ничего не случилось, и ты ненавидишь себя за это. Ты готов продать многолетнюю дружбу за девственную задницу Джона. Ты хотел. Ты очень хотел. Чёрт. Сквозь библиотечные окна виднелось суровое серое небо. Под стать твоему настроению. Сегодня оно уже побывало во всём спектре хуёвости, внутри как будто бы обрушился дом. Упс, ещё один этаж упал из-за того, что ты снова облажался. Ты даже не читаешь — твой взгляд явно не сфокусирован на книге. Ты просто не хочешь быть дома. Здесь ты можешь побыть один. По крайней мере пару часов, потому что за ними следует последняя вечеринка в году — в честь Нового года. Ты не хочешь идти. Ты очень не хочешь. Блять, ты не хочешь. Не хочешь. Тебе нужно время. Время, которого у тебя не будет. «Потом справлюсь», — обещаешь ты себе. Всего лишь один вечер тебе нужно натянуть на себя жалкое подобие улыбки, почтить своим присутствием безмозглых уёбков, коими являются твои друзья. Они хотят, чтобы ты там был. И ты будешь. Это наименьшее, что ты можешь сделать для них. В конце концов, это просто ты. Каркат Вантас. Сейчас это ты, кофе, книги и библиотечный стол. Ты мог бы разбить здесь лагерь. Но тебе не хочется мешать библиотекарям, которые и так кружат рядом с тобой, как стервятники, пытаясь уличить тебя в том, что ты что-то делаешь с их книгами. Перед тем, как идти, ты забегаешь домой, быстро принимаешь душ и готовишься. Обычно перед тусовками к тебе заходит Джон — он живёт ближе всех, он приходит, даже не сказав. Сегодня зашёл Дейв, и ты впервые благодарен ему за его существование. — Йоу, — говорит он, когда ты открываешь дверь. Первое, что ты видишь — красный. Слишком много красного. Столько, что у тебя начинают болеть глаза. Где он, блять, нашёл алый смокинг?! — Чё за хуйня? — Рад, что тебе нравится, — Дейв удовлетворённо кивает. — Ебать, а ты осмелел. Ага. Твои джинсы чуть-менее-помяты-чем-обычно, а ещё на тебе жилетка которую ты у кого-то одолжил, кажется. — Да, я просто зверь, — ты закатываешь глаза. — Давай уже просто пойдём? Он поднимает брови в непонимании. Ждёт, пока ты скажешь что-нибудь ещё, но ты закрываешь дверь, и вы идёте на остановку, чтоб поймать автобус до дома Лалонд. Идёт снег. И Дейв, вырядившийся, как пугало, уже замёрз. Видя, как он дрожит, ты благодаришь генетику за то, что у тебя есть немного жирка. Ты отдаёшь ему свой шарф, потому что не хочешь объяснять потом полиции и Роуз то, почему этот дебилоид замёрз насмерть. Вовсе не потому, что ты добрый. Нет. — Ну, — начинает Дейв, также хорошо, как целый фургон младенцев, которые обосрались. То есть, просто ужасно, — чё как, как там кроличьи норы? Почему-то этот вопрос не вызывает отвращения. Вся твоя уверенность куда-то исчезает, кажется, он выбил из тебя эмоции. Ком застрял в горле, но ты пытаешься его проглотить. Толкаешь Дейва в плечо и отводишь взгляд. Твои глаза сейчас — твой самый большой враг. Они слезятся. Конечно, потому что всего лишь дует сухой ветер. Только и всего. Молчание. Дейв поражён. Становится понятно, что он явно не ожидал твоей реакции. Он неловко гладит тебя по кудрям. Он не умеет поддерживать, но старается как может. — Мне жаль, — говорит он мягко, и такой голос ему идёт больше, чем его привычный резкий тон, режущий уши. — Ничего не было, — спешишь сказать ты, пока он не надумал себе всяких глупостей. — Всё нормально, мы всё ещё друзья. — Погодь, то есть, вы не поебались? А почему тогда ты такой недовольный? Ну, больше чем обычно явно? Чё случилось? Ты закрываешь глаза, делаешь вдох, потом выдох. — Ничего. Ничего не случилось. Ничего, а ты хотел, чтоб случилось. Потому что ты долбаёб и обманщик, потому что ты все эти годы продолжал верить, что Джон Эгберт — это всего лишь детская мечта. Ты совсем не хочешь его сейчас, когда тебе двадцать. Конечно, ведь уже давно после ночёвок ты не лежишь на том месте, где лежал он, вдыхая запах, оставшийся на постели. Ты ведь не плакал, когда у него появилась девушка. Ты никогда не задумывал о том, что однажды, когда вы вместе будете сидеть в кинотеатре и он будет рассказывать тебе что-то, ты «случайно» повернёшь голову, и вы поцелуетесь. И не ты последние несколько дней мечтал отсосать ему и разглядывать каждый сантиметр его тела. Нет. Не. Всё нормально. Твоя влюблённость ведь уже давно прошла, да? Да. Ага. Дейв всё ещё гладит тебя по волосам, и кажется, внутри него нарастает паника. — Тебе нужно выпить, — шепчет он и встаёт на носочки, смотря на дорогу, будто бы автобус приедет раньше, а не с опозданием, как истинная леди. — Выпить и съесть креветку. Ты смеёшься. — Только если ты её почистишь, красная жопа бабуина. — Всё что угодно, малыха, — обещает Дейв. Его рука продрлжает гладить твою шею, пока не приедет автобус. Он сожалеет. Но он не должен. Конечно, именно он это начал, но он не виноват, что вы не закончили. Он на самом деле приносит тебе выпивку и очищенную креветку. Ну, это не единственный твой подарок, на вечеринке ты получаешь поцелуй от Арадии, галстук от Терези (которой просто нравится душить мужчин), рождественский свитер, связанный Канайей, книгу от Роуз (это романтичная порнуха, и ты прячешь её в кармане, как какую-нибудь контрабанду, у тебя на неё большие планы — ты прочтёшь её под одеялом, уплетая за обе щёки мороженое). Вечер спокойный и приятный, тут не так много народу, как ты думал. Почти никто не танцует… Если, конечно, игнорировать Рокси и Калли, которые почему-то танцуют «Танец маленьких утят», хотя фоном играет Рождественская оратория Баха. Ты ешь креветку и смотришь на богато украшенную ёлку. Она гармонирует со всем интерьером особняка… А из-под ёлки торчат ноги Гамзи. Он уже успел потерять один ботинок, и ты слышишь, как он что-то говорит про светлячков. Под ёлкой раскиданы подарки — ты уверен, что это всего лишь пустые коробки, которые стоят там для вида. Но одна из них в форме пениса, а бантик повязан на яйцах. Твои друзья такие идиоты. Ты слышишь вздох. Одна коробка дышит. — Таврос? — спрашиваешь ты у неё. Из коробки вылезает он. На его голове огромный бант. — Ш-ш-ш! — шипит он, осматриваясь вокруг. — Что за хуйню ты тут устроил? — О, Каркат, пожалуйста, тише. Если ты вообще на такое способен. — Окей, — соглашаешься ты. — Что я получу взамен того, что не буду орать твоё блядское имя во всё горло? Таврос невинно хлопает глазами. Блять, у него самые длинные ресницы в истории мира. Это должно быть незаконно. — Я буду стирать твою одежду на протяжении недели. — Двух. — Десяти дней. — Двенадцати. — Хорошо. Ты согласно хмыкаешь, кладёшь в рот последнюю креветку и загораживаешь Тавроса своей спиной. — Что ты тут делаешь, если не секрет? — Не секрет, — отвечает Таврос. — Я прячусь от Вриски. — Серьёзно? — Помнишь, эм, как мы с ней занялись любовью? — К сожалению, — говоришь ты, пытаясь утопить в шампанском свои воспоминания. — Ну, в общем, я так, эм… Хорош в постели… Что она теперь от меня не отстаёт. И, эм, ну, у меня от неё болит член, — и он даже звучал бы убедительно, если бы не это деланное самодовольство в его голосе. — Мои соболезнования. — Спасибо, — Таврос улыбается. — Ой, чёрт! И тут, устремляясь чётко к вам, идёт угадайте кто? Вриска. Таврос прячется обратно, только бант торчит. Ты скрещиваешь руки на груди. — Привет, Вантас, — приветствует она. — А! Паучья сука собственной персоной. Красивый лифчик. Только, кажется, ты забыла надеть поверх него платье. На улице минус десять, у тебя отвалятся все твои восемь сосков. — Это топ, бескультурщина, — она скрещивает руки, из-за чего её грудь вздымается. На самом деле, она выглядит потрясно, как и всегда. Даже жаль, что она не в твоём вкусе. — Ой, простите мою невежественную задницу. Что тебе надо? — Ты не видел Тавроса? — спрашивает она. Ты фыркаешь. — Конечно, это ведь моя обязанность — присматривать за твоим секс-рабом. Серьёзно, отстань от него, Серкет. Никто не должен бвть подвержен воздействию твоего ненормального характера и целого блядского букета психических расстройств больше, чем на пять минут. — Иди ты нахуй, Вантас, — она закидывает волосы назад одним ловким движением. — Конечно, это нравится мне больше общения с тобой, — ты кладёшь в рот последнюю креветку. — Привет, Вриска! Привет, Каркат! Креветка попала не в то горло, и ты начинаешь закашливаться и задыхаться. Очень привлекательно. Очень сексуально. — Ой, блин, с тобой всё хорошо? — спрашивает у тебя Джон. Просто восхитительно. — Эй, Джон, — Вриска улыбается своей очаровательной улыбкой во все тридцать два. Или сколько там у пауков? — Нравится вечеринка? — Да, всё классно. Я вообще щас зову всех на салют, — он указывает большим пальцем за свою спину, где уже собралась кучка людей. Он улыбается и покачивается на носочках. Что-то он слишком весёлый. — Дейв и Терези готовили салют? — уточняешь ты и так известный всем факт. — Ага! — Мы все умрём, — ты вздыхаешь, отставляешь в сторону свой стакан и глядишь в сторону людей, собравщихся посмотреть на это зрелище, включавшее в себя двух эмоционально-неуравновешенных долбаёбов с набором пиротехники. Джон тоже хочет уйти, но тут он замечает кое-что… — Эй, Таврос! Почему ты одет, как подарок? Это выглядит очень смешно, хе-хе. Лицо Вриски заискрилось, на нём появилось то самое выражение, какое возникает у хищников, нашедших добычу. Она кидается в кучу подарков. Бумага шуршит. Банты отрываются. Таврос кричит. Гамзи хонкает. Ты не хочешь этого видеть. Лучше уберечь себя от психологической травмы. Сзади раздаётся стон. Срочно нужно уходить! На улице холодно и горло начинает сжиматься, когда лёгкие наполняются свежим морозным воздухом. На окнах дома иней, а под твоими кроссовками раздаётся хруст снега. Маленькие пушинки падают на землю, заслоняя её, словно стараясь укрыть от какой-то опасности, обнять. Ты находишь местечко среди толпы, расположившейся у костра — единственного источника тепла тут. Поодаль Дейв и Терези стоят рядом с коробкой фейерверков, заговорчески переговариваясь. Где-то раздаются звуки салюта — видно, какой-то нетерпеливый идиот, бухой в стельку, потерял счёт времени и подумал, что новый год уже наступил. Краем глаза ты замечаешь знакомые помятые джинсы. — Воу, а кто-то реально не может подождать пару минут! Ты закрываешь глаза и отдаёшься стуку своего сердца. Конечно. Это Джон. Ты смотришь на него и киваешь. Он где-то добыл бенгальский огонёк. Блядски холодно, ты мёрзнешь в своей ультра-модной жилеточке. Джон проигнорировал надпись «оденьтесь официально» на приглашении — на нём рубашка, джинсы и жёлтые светящиеся в темноте кроссовки. Ужас. Он переносит холода гораздо лучше Дейва, поэтому с лёгкой улыбочкой стоит и крутит в руках этот сраный бенгальский огонёк. На него падают снежинки, тут же растворяясь, умирая на его тёплом лице. И тебе хочется дотронуться до него. Слова пропадают и остаётся только незримый груз в твоей груди. Тебе остаётся только наблюдать за тем, как отражаются огоньки в его красивых глазах. Искры разлетаются во все стороны, исчезают в темноте, коснувшись земли. Время близится к полночи. В подтверждение твоей догадки на улице собираются все соседи, в этот момент все становятся какими-то близкими, всех объединяет одно — старая добрая традиция. Раздаются самые разные голоса: «Десять! Девять! Восемь!» — Спасибо, — вдруг говорит Джон, — за то, что ты так спокойно отнёсся к тому, что произошло. Ты в недоумении смотришь на него, он явно смущается. Ты позволяешь себе лёгкую полу-улыбку. — Я рад, что предложил тебе, — признаётся он. Всё в один миг стало больше походить на какой-то сон. Слова врезаются в твоё сознание, подобно пулям. «Семь! Шесть!» Этот придурок такой красивый, ты не понимаешь, как мог уживаться рядом с такой красотой и не обдрачиваться на него каждую секунду. Ты вновь влюбился в него, как последний идиот. Возникает некоторая пауза. Тебе просто нужно собраться с мыслями и что-то сказать. На душе вдруг потеплело, словно огонёк смог согреть тебя. «Пять! Четыре!» — Всё в порядке. Я рад, что ты попросил. «Три! Два! Один!» Темнота ночи раскрашивается разными цветами, будто лист бумаги. Дейв и Терези наконец реализуют свои сумасшедшие планы и запускают свои фейерверки. Сначала синий, затем красный. Толпа ликует. «С Новым годом!» — кричат все, включая Джона. — С Новым годом, — говорит он тебе нежно. Ты беспомощно улыбаешься. В нём появилось что-то такое… Смущённое. Почему он так обводит взглядом всё твоё лицо? Почему останавливается на губах? Осознание накатывает на тебя одним большим тёплым шаром. Он хочет, чтобы ты поцеловал его. Ты разрешаешь себе посмотреть на его губы. Он дышит рвано, ты чувствуешь тугой узел в груди и внезапную пустоту в животе. Ты превращаешься в один большой клочок нервов. Джон тоже — это видно по его глазам. Он пытается спрятать свои чувства. Ты не говоришь ни слова. Просто целуешь его. Его губы холодные и тёплые одновременно. Сначала у вас почти нет связи — лёгкий «чмок» в губы. Связь появляется тогда, когда ты, не почувствовав сопротивления, решаешь ощутить его губы, всю их полноту. Джон шумно выдыхает, слегка подрагивая, его холодные пальцы касаются твоего подбородка. Ты проводишь языком по его губам и наблюдаешь за ним из-под ресниц. А вскоре после — от него следует ответ: он сплетает ваши языки, углубляя поцелуй. Ты чувствуешь его пульс. Ты чувствуешь свой пульс. Вы будто бы слились воедино. Ничто не может прервать вас сейчас… Ноги становятся ватными, внутри всё горит, тебе так легко и хорошо, как не было никогда. Чудо, что ты всё ещё не летаешь. Тебе уже совсем не холодно. Кто-то прочищает горло. Кто-то смеётся. Кто-то присвистывает. У кого-то вырывается: «Наконец-то, блять!» — Значит ли это, что у Карката вчера была бурная ночка? — Терези, ебать её в рот. — Я запутался… — отвечает Дейв. Не разрывая поцелуя, ты жестами показываешь им, что если они не отъебуться — то точно отхватят пиздюлей в ближайшее время. Но поцелуй всё-таки разрывается — потому что Джон не может сдержать счастливой улыбки. Вы всё ещё близко, просто стоите рядом, ты обнимаешь его, а он зарывается пальцами в твои волосы. Ты чувствуешь его дыхание на своей коже. — С Новым годом, — шепчешь ты, глубоко вдыхая и пытаясь осознать, что это всё — не сон. Это реальность. Джон сейчас в твоих объятиях. Джон с тобой. И это всё, о чём ты мечтал. — Хм… — начинает он. Легко трётся своим носом о твой — вы оба смеётесь, видя, как запотели его очки. Что ж, поцелуй вышел немного жарким. — Может, вместо обычной бросвиданки, сходим на настоящее свидание? Боже, он тебя убьёт. — Блять, Джон, — ты обнимаешь его крепче. — Я думал, ты никогда не спросишь.