Судьба

      Итэр жесток, и на фоне его злобного равнодушия спокойное равнодушие Эи становится детским лепетом. Но Скарамучча уже привык к равнодушию других. Не первый год он бродит по миру, словно бы о нем все забыли.       Жестокость Итэра проявляется в его взгляде. Он режет холодом и презрением, обжигая оголенные плечи, придавливает к земле, и только широкополая шляпа защищает остатки гордости божественной куклы. Хотя какая гордость должна была у нее остаться?       Всего один взмах руки Итэра вызывает сильный порыв ветра, который ударяет Скарамучче в грудь и валит на спину. Огромная шляпа слетает с его головы, элегантно падает рядом, тихо шурша. Итэр делает пару шагов вперед, оказываясь прямо над лежащим на холодной вечерней траве парне. С такого ракурса обычного роста путешественник становится настоящим гигантом. И от этого что-то продолжает надрываться внутри куклы, что-то, что из раза в раз приводит Скарамуччу к хижине Итэра в Инадзуме.       Скарамучча каждый раз долго стоит перед входной дверью, пытаясь понять, каким образом он снова оказался здесь. Мир словно превратился в одну бесконечную дорогу к дому златовласого мечника.       Однако недоумение с каждым новым визитом постепенно превращалось в обожание. Поломанные временем нейронные связи воспринимали эти встречи как судьбу. Итэр — его судьба. Но Итэр не хочет ей быть…       Кукла будет просить.       Скарамучча может стоять на коленях и умолять, размазывая по щекам почти настоящие слезы. «Пожалуйста, Итэр, пожалуйста, коснись меня, трогай меня, прижимай к себе, Итэр, Итэр, пожалуйста…»       Но путешественник всегда игнорирует. Стоит на пороге и злобно смотрит, иногда с презрением, иногда с усталостью и ноткой сочувствия. Но каждый раз он лишь молча наблюдает за тем, как божественное создание унижается перед ним, а затем просто закрывает дверь. Скарамучча еще ни разу не решился выломать дверь или залезть в окно. Может, он сделает это когда-нибудь, если тоска начнет съедать его слишком сильно.       Итэр такой большой, сильный, властный. Почти как Эи. Даже немного сильнее…       — Итэр, коснись меня, коснись меня, пожалуйста, — пробормотал Скарамучча, протянув руку вперед, словно надеялся ей дотянуться до серьезного лица. Итэр даже не ударил ее. Даже такое от такого быстрого прикосновения Скарамучча бы мелко задрожал, пока электрические заряды удовольствия бегали по его проводам.       — И-и-итэр… — голос куклы дрогнул, она тревожно смотрела в янтарные глаза и искала в них ответ своим ненастоящим чувствам. — Итэр, я очень хочу тебя. Я хочу чувствовать тебя постоянно, мне нужно это, пожалуйста, Итэр…       — Ты механическая кукла, — негромко сказал Итэр, но даже эта короткая фраза резанула механическое сердце больнее самого острого меча. Но почему-то от этого пореза по всему телу разлилось приятное тепло, и Скарамучча смог лишь жадно сглотнуть и вздрогнуть.       — Итэ-э-эр… Я так хочу доставить тебе удовольствие, я сделаю что угодно.       В голове бешено стучала мольба коснуться его. Все тело божественного создания покалывало от напряжения и страсти. Он почти выгибался навстречу путешественнику, закусывал губу и едва удерживал себя от того, чтобы застонать. Никогда ему еще ничего не хотелось так сильно, как почувствовать руки Итэра на себе прямо сейчас.       Итэр поставил ногу на грудь Скарамуччи, и немного надавил. Парень откинул голову назад и мог лишь хрипеть от удовольствия, когда нога Итэра постепенно продавливала его внутренние органы, разные трубки и провода.       Итэр приносит ему боль: обволакивающую и убаюкивающую. Итэр, Итэр, Итэр!       Архонты, Итэр, Итэр, Итэр, Итэр, Итэр, Итэр, …       — Итэр… — прохрипел Скарамучча, и его руки потянулись к ноге путешественника: медленно, как будто под действием крио элемента.       Его правую руку пронизало электрическое лезвие, не нанеся серьезного урона носителю Электро Глаза Бога, лишь пощекотав и заставив вздрогнуть снова. Руки Скарамуччи достигли цели, но не попытались оторвать от себя тяжелый сапог, а наоборот, продавили его дальше. Изо рта куклы потекла фиолетовая смазочная жидкость, но ее глаза закатывались в сумасшедшем удовольствии, а треснувшие от напряжения восковые губы бормотали имя путешественника.       Итэр убрал ногу, рассматривая содеянное. Грудная клетка была продавлена, как старый диван, восковой корпус надломлен. Скарамучча, безусловно, был еще жив, и смерть в ближайшее время ему не грозила.       Если его не сломать сейчас, уже завтра он придет снова бубнить под дверью…       Когда наточенное лезвие прошило бледную щеку прямо под глазом, кукла закричала: не то восторженно, не то в ужасе. Фиолетовая кровь вялым фонтанчиком выплескивалась на щеку, растягиваясь тонкими паутинками за высунутым из раны мечом. Скарамучча дернулся и заметил заинтересованный взгляд Итэра, направленный на слегка приподнявшиеся шорты парня. Да, у куклы был вполне функциональный орган.       Словно желая в этом убедиться, Итэр снял их и на пробу провел по твердому стволу горячей сухой рукой. Скарамуччу всего подкинуло, он закричал от неожиданного прикосновения, и кровь из его щеки пошла с новой силой. Она постепенно заливала всю его правую щеку, капала на траву, растворяясь в ней с тихим шипением.       Итэр смочил пальцы в смазочной жидкости и уже медленнее провел рукой по вставшему члену, с намного большим интересом наблюдая за томящимся лицом божественной куклы.       Кукла не знала, чего и желать. Руки ее возлюбленного ласкали его член, самое уязвимое место во всем теле, и, казалось, от напряжения нейронные связи начинали плавиться. Иначе ничем нельзя было объяснить помутнение в глазах и невыносимый жар в голове. Словно залипшая пластинка, Скарамучча мог только продолжать бормотать короткое имя. Он молил не останавливаться.       — Итэр, п-пожалуйста… коснись меня еще, да, там… м-мх, Итэр, а-а!       Жестокость путешественника проявлялась в том, как грубо он сжал чувствительный орган, вырвав из выгнувшейся куклы рваный крик. А затем поднес свое лицо совсем близко к лицу Скарамуччи, негромко сказав: — Удовлетвори меня, и я оставлю такую падаль, как ты, в живых.       Слишком сильные заряды блуждали по его проводам, конечности слушались плохо и не сразу отзывались на команды. Скарамучче понадобилось около полуминуты, чтобы перевернуться на четвереньки, а затем поднять переднюю часть тела. Щеку резануло болью, но смазка на холодном воздухе уже начала застывать, образуя защитную пленку. Божественная кукла вцепилась в бедра Итэра, как в свою последнюю опору, а сухой язык с нажимом провел по штанам в том месте, где можно было почувствовать набухающий член. Горячий, живой, настоящий, самый настоящий член путешественника.       Скарамучча жадно опустил штаны и прихватил губами его через трусы, опаляя обжигающим воздухом из вентиляционных систем. Внутри ломающегося робота можно было бы жарить яичницу.       Сняв и их, Скарамучча сначала голодным волком набросился на мягкий член, но его почти тут же грубо оттащили за волосы, чуть их не вырвав. Вместо сознательного вопроса кукла смогла лишь зашипеть, а ее глаза, на миг потеряв управление, закатились наверх, словно от удовольствия.       — Тц, ты робот, — сказал Итэр. — Рот сухой.       Скарамучча не знал, означало ли это отказ.       — Порви смазочные сосуды во рту, — сказал Итэр снова после небольшого молчания.       Кукла потерянным взглядом осмотрелась в поисках чего-нибудь острого. Она не думала о том, будет ли это больно, или о том, что это может сломать ее навсегда. Сумасшедшее удовольствие перекрывало любые позывы здравого смысла. Скарамучче хотелось больше. Ему нужно, нужно было больше, больше Итэра, больше его ненависти, или любви, но только не равнодушия!       Не найдя ничего лучше, Скарамучча подхватил лежащий на траве меч путешественника, уже носивший следы его крови, и одним быстрым движением, не раздумывая, насадился на него открытым ртом, подставляя щеку под удар. Под истошный вскрик меч прошел насквозь, и рот поломанной куклы начал заполняться вязкой горячей фиолетовой жидкостью. Не менее страстно, чем он насаживался на меч, Скарамучча насадился ртом на член Итэра, обволакивая его своим языком. Мягкий, такой нежный, Скарамучча мог бы ласкать его часами. Ведь он кукла, он никогда не устанет, у него нет рвотных позывов… Итэр должен выбрать его!       Эти мысли и заполненность в своем рту членом и смазкой заставили Скарамуччу застонать снова. Давление усиливалось и в голове, и в члене, оно становилось едва ли выносимым. Лишь эти томные звуки как будто немного его ослабляли.       — Бери глубже, — процедил Итэр, словно скрывая боль. Кукла охотно повиновалась, и кончик члена при каждом толчке упирался ей в горло. Смазка вытекала через свежее отверстие в щеке, капала на землю.       Скарамучча потерял счет времени, проведенного в этом блаженном состоянии, когда только боль от распоротой щеки держала его в сознании. Платы в его голове уже почти горели от проходящих через них зарядов, туманные глаза влюбленно смотрели на мрачное лицо Итэра. Руки то вцеплялись в его бедра сильнее, то обессиленно расслаблялись. По следам смазки на члене можно было увидеть, что Скарамучча качественно вбирает его полностью, вымазывая орган в горячей жидкости до самого основания.       Наконец Итэр шумно выдохнул и за волосы оттянул ненасытную куклу от своего члена. Воздух ударил по поврежденным системам изнутри, Скарамучча сглотнул твердеющую смазку только потому, что с нею перемешался предэякулят Итэра, который кукла хотела сохранить в себе навсегда. И даже если бы смазка забилась где-то, перекрывая вентиляцию… Скарамучче просто хотелось всегда быть рядом с Итэром, даже таким извращенным способом.       Путешественник снова швырнул куклу на землю, и что-то хрустнуло в ее спине. Скарамучча коротко вскрикнул, мысленно отмечая, что это, наверное, треснул его позвоночник. Боль пронзила его тело в обе стороны: вверх, отрезвляя разум, и вниз, заставив член нетерпеливо дернуться.       — В твоем теле больше нет дырок, кроме твоего рта? — с ухмылкой спросил Итэр, поднимая свой меч. — Давай я добавлю, раз тебе так нравится.       Одним движением он стянул свободные шорты и приставил острие к ровному местечку за членом. Кукла закричала снова, когда меч одним движением вошел в ее тело, а из появившегося отверстия тут же заструилась фиолетовая кровь. Все тело состояло из боли и удовольствия, невыносимой боли, от которой темнело в глазах, и бесконечного удовольствия от факта, что все это с ним делает его судьба. Итэр может хоть изрешетить его восковое тельце в мельчайшую сеточку, пока основной процессор Скарамуччи работает, любое его действие будет приносить удовольствие.       — Сразу мокрый и достаточно растянутый, — хмыкнул путешественник, отложив меч и сняв со Скарамуччи шорты полностью. Он положил его ноги на свои плечи и приставил покрасневшую головку измазанного в смазке члена к неровной дырке. Войдя внутрь, его член снова потревожил только что разорванные провода и смазочные сосуды. Пленка на члене из смазки хорошо защищала от электрических импульсов, а если те и пробивались, то лишь заставляли член путешественника вздрогнуть — а вместе с ним вздрагивал чуть ли на плачущий на каждом толчке Скарамучча. Кончик твердеющего члена упирался в него где-то глубоко внутри, там, где-то в животе. Каждый раз, когда он выходил, Скарамучча чувствовал холодную пустоту, и разорванные сосуды, которые тревожили движением снова и снова, начинали ныть все сильнее. А потом Итэр делал резкий толчок, выбивая через все восковое тело куклы полувскрик-полустон, и заставляя ее каждый раз блаженно выгибаться. Электричество шипело на концах порванных проводов, от его резких импульсов Скарамуччу подкидывало, он постоянно вздрагивал, но ни на секунду не умолкал. Его глаза то закрывались, то, открытые, с нескрываемым обожанием смотрели на путешественника. Кровь хлюпала на каждом толчке, и это чувство открытости, полного доверия, будоражило мозг куклы каждый раз, когда человеческий член упирался в тупик сделанной мечом дырки.       Больно, Итэр, хорошо… Больно, Итэр, хорошо, больно, Итэр, хорошо, больно, Итэр, хорошо, три слова слились в одно понятие: Итэр. Итэр делал больно, но от боли Скарамучче было хорошо. Ему было настолько хорошо, что становилось больно, но главное, что это был Итэр.       — Ит-тэр, Итэр… Итэр! — постанывала божественная кукла, то запрокидывая голову назад, то снова поднимая взгляд на лицо путешественника. В его янтарных глазах можно было утонуть. И Скарамучча тонул между толчками, когда ему давали миг на передышку. Он тонул, задыхался, выныривал и снова тонул.       Нет, задыхался он не от того, что тонул в его глазах. Это Итэр положил тяжелую руку на его шею, безжалостно сжимая воск под собой. Вентиляционные пути сузились, горячий воздух от работающих систем больше не мог охлаждаться. Всего через несколько секунд Скарамучча почувствовал безумную слабость, а еще через несколько все его конечности словно отмерли, и он чуть не выключился, как ему наконец дали вздохнуть. На вдохе Итэр снова толкнулся в него, и вся восковая кожа Скарамуччи словно загорелась. Он томился в своей собственной оболочке, ему было все мало, боль на обеих щеках уже почти утихла. Только разрезающая его тело вдоль боль в сломанном позвоночнике и искрящие провода в животе держали его в сознании.       — Итэр, Ит-тер… И-и-итэр, пожалуйста, пожалуйста, Итэр… ах! Итэр, ударь меня, Итэр…       Просить ему долго не пришлось. Одна точно выверенная пощечина открыла только-только затянувшуюся рану на проколотой насквозь щеке, и смазка лениво потекла снова, а все лицо прошила вспышка боли. Скарамучча смог лишь захрипеть вместо крика, потому что его снова начали душить, и мир, вместе с теплым членом внутри себя, не переставающим двигаться, вместе с пульсирующей болью в спине и щеке, вместе с суровым взглядом Итэра начал меркнуть. Толчки становились все отдаленнее и слабее. Все опустилось в кромешную темноту. Жар в голове стал слабее, успокоилась боль.       Пока Скарамучча не вдохнул снова, и вместе с этим вдохом вернулось все: и разрывающий его живот орган путешественника, все больше и больше измазывающийся в фиолетовой крови, и все повреждения, продолжающие напоминать о себе. Голова продолжала плавиться.       — Перевернись, — грубо приказал Итэр, доставая член полностью. Кукла даже не сразу поняла, чего от нее хотят, а когда поняла, начала отчаянно, пока путешественник не передумал, переворачиваться на живот. Потревоженные, снова открыли все нанесенные раны, снова хрустнул позвоночник, и Скарамучча замер, как будто его сковал паралич. Но Итэр ждал, и заставлять его ждать было нельзя, поэтому божественная кукла послушно плюхнулась на траву, приподнимая задницу, испачканную кровью. Итэр снова приставил член к дырке и продолжил двигаться, не сбавляя темпа, не произнося ни звука, продолжал вбиваться в податливое восковое тело. Теперь, под новым углом, каждый его толчок словно упирался в сломанный позвоночник, изогнутый теперь в такой позе, что и без лишней стимуляции он невыносимо болел. Крики куклы стали еще отчаянней, но оттого сильнее в них слышалась бесконечная любовь. Архонты, Скарамучча все бы отдал, чтобы не умереть сейчас, только чтобы когда-нибудь испытать это снова. То, как Итэр доминирует над ним, как полностью подчиняет себе, это великолепное чувство. То, как Итэр делает бесконечно больно и безумно хорошо, как слова мешаются в голове… Как он заставляет целый мир меркнуть, как он заставляет кричать от боли — или в экстазе?       Скарамучча заметил, что что-то изменилось. Дыхание путешественника сбилось, стало отрывистее, немного ускорился темп. Кукла знала, что совсем скоро ее тело станет сосудом для спермы путешественника. Это знание возбуждало ее, заставляло снова и снова подмахивать тазом вопреки сломанному позвоночнику, искренне стараясь изо всех сил доставить Итэру удовольствие.       Итэр должен выбрать его!       Член стал как будто чуть-чуть больше, и в момент, когда Итэр вошел на полную, кончая внутрь и выпуская все свое драгоценное семя, Скарамучча почувствовал, как что-то очень горячее волнами расходится по его телу. Ему хотелось кричать снова и снова, кричать на исходе сил, на последнем дыхании, кричать, надрываясь…       Его грудь была насквозь проткнута мечом. Рот наполнился кровью, она текла и текла откуда-то изнутри, и Скарамучча никак не мог сплюнуть ее полностью. Его искуственно сделанная дырка продолжала сжиматься, не выпуская из себя разомлевшего путешественника. Температура в мозгу достигала критической отметки.       С проколотыми почти насквозь щеками, разорванным тазом, смещенным позвоночником и пробитой грудью, божественная сломанная кукла была мертва.