Самый мерзкий

«Доброе утро, Антон. Вот, снова гудит этот говно-будильник. Вот бы его разъебало.» Шастун поднимается с кровати, да так резко, что темнеет в глазах. Кости в коленях, как обычно, хрустят, и он с грохотом падает обратно. «Блять, снова эта темнота, как же охуенно, когда конечности не держат, и я, будто, попадаю в другую вселенную. Почему я не родился слепым». Просрав пару минут в таком положении, палка поперлась в ванную комнату. Снова босые ноги докасаются до ледяного «блядского пола, ненавижу». Он смотрит в зеркало и видит все ту же уродливую рожу. Она действительно уродливая. Синяки под глазами ни хуя не под глазами, они растянулись до самых щек. Этот бледно-желто-розово-зелено-синий цвет лица. Что за урод. Новые прыщи снова покрыли ебло. Они были не только на роже, но и на лобке, жопе, а иногда и на теле появлялись, наверно, из-за нечистой одежды. Шастун не менял ее и не мылся с восьмого класса, как умерла бабушка, зато курил каждый день, что было очень заметно, так как прекрасно сопровождалось вонью изо рта. Вместо чистки зубов, Шаст просто выходит из квартиры через, как обычно, незакрытую дверь и, вместо чистки, зажигает сигарету. Ему некого бояться, больше некого, так зачем закрывать дверь? Его уже поимели в восемь лет в анальчик. Не просто поимели, порвали, оставив лежать в крови. Задница тогда болела ну: «охуеть, как». Смотря на свои дрожащие пальцы, которые держали бычок, Антон лишь думает: «Какой же ты мерзкий, Антон-гандон. Убить бы тебя, да вот только, ты что-то больно-стойкий для такого дрыща. Сколько раз себя ни колечил, а кроме лужи крови ничего нет, никакой смерти. Подонок, даже убить себя нормально не можешь.» Ногти были сломаны, и под ними виднелась грязь, до чего было омерзительно, просто пиздец. На новой затяжке Антон закашлялся. Горло по-прежнему болит. Ощущение, будто кто-то специально постоянно держит ножик рядом с его горлом и с каждым днем нажимает им туда все больше. «Помню, как об меня тушили сигареты. Должен признать, я уже соскучился по этой боли.» Дойдя до школы, он поднимается к туалету, и, подходя к зеркалу, наконец, вытаскивает наушники, которые не вытаскивал из ушей со вчера, а сегодня через них, прямо в немытые уши, звенел блядский будильник. «Ну и уебище». Антон вытаскивает грязными руками из глаз накопившуюся за ночь желтую хуету из глаз, а затем лезет в, от серы, плохо-слышащее ухо, вытаскивая новый слой говна оттуда. В зеркале он видет мертвеца. Ощущение такое, что из красных глаз с лопнувшими каппилярами скоро вылезут черви, а изо рта поползут слизняки. Почесав голову, на одежду сыпется перхоть. Еще и эта «блядская аллергия, сука, ненавижу.» Весь нос в гное. Шастун уже давно перестал обращать внимание на урчащий желудок, поэтому, и в этот раз проигнорировал. В туалет заходит «какой-то хер с горы». Антон все-равно плохо видит, и слышит, так что, по хую, что этот хер сейчас скажет. — Фуууу, опять ты, Шастун, когда ты уже помоешься, я отсюда чую запах твоих небритых подмышек! — Неизвестный закрыл нос пальцами и закрылся в кабинке. «Можно подумать, у меня есть средства на дезодорант, ха, размечтались. Так нравится смотреть на ваши гадские лица, которые отвращаются от меня!» - Шаст улыбнулся, нащупав в кармане кофты нож. Нет, им он резал себя, он не собирался калечить никого из школы. Хотя, часто это представлял и от этого становилось так хорошо, не представляете! «Главное, чтобы "отсутствие" не поставили». Мало того, что парень проснулся к третьему уроку, к четвертому он уже ушел домой и, как обычно, и проходил остаток его дня, он, покурив, принялся дрочить. «Кажется, я где-то слышал, что от сорока двух раз после того, как кончил, можно подохнуть. Думаю, я отрублюсь раньше.» Но мастурбировал парень не на порно или красоток из журналов. Он представлял, как по очереди перетрахивает каждого из одноклассников, а потом и учителей, и как те помирают с распоротым анусом. Кончил. Идя к зеркалу в ванной, он поссал, заодно выссав остатки спермы. Вновь повернулся к зеркалу. «Интересно, кто ночью поливает мое лицо маслом?» Снова его любимое занятие. Выдавливать прыщи и смотреть, как на зеркало брызжет гной. Еще и поры. А они выдавливались иначе, медленно, так хорошо, иногда хотелось их сожрать. Но больше, конечно, пожрать хотелось какого-нибудь кошачьего корма, а не говна. «Надеюсь, я успею сегодня отобрать у кошек хавалку». Снова выходит Тамара Васильевна. Но «что за херня?» Почему в руках еда человечья, а не кошачья? «Решила подразнить меня, старая мымра? Я тебе покажу!» Зарезать старую каргу было не трудно. Шаст снял кофту и забросил туда тело, которое разрезал по кусочкам. «Пожарить бы его на костре, еще вкуснее будет. Пиздец, вот это я жесткий! И как меня еще в психушку не словили?!» Костер хорошо разгорелся, Антона нюхал свой ужин, держа в руках оставшиеся ненужные палочки. «Ой». Снова случайно, а точнее "случайно", порезался. Да уж, дерево — не лучший вариант. «Мой нож был бы лучше, он оставляет такие красивые шрамы!» Но пора домой. А хотя, для чего? Чтобы снова проснуться от этого говно-звука на следующий день? «Когда же я умру от остановки сердца?» Уже закрывая глаза, мальчик подумал о своем образе жизни. «Боже, какой же я мерзкий. Да. Определенно самый мерзкий.»