Уже десять лет прошло с того момента, как нас изгнали с острова Меткайина. Как нас разлучили. Даже спустя столько лет я помню твои слова во время нашей последней встречи, они сохранились в моем истерзанном войной сердце. К сожалению, пострадало не только оно. Горы Аллилуйя, про которые я тебе рассказывал, больше не смогли служить нам домом, хотя, это походило больше на жалкое временное укрытие. Нам пришлось спускаться с небес на землю, вернуться в родную местность, на которой нас уже поджидал враг. Даже после потери всех рекомов они нашли, чем заставить нас идти на поводу. Они взяли в плен детей, Тук в том числе. Я… я не знаю, как передать словами, что я чувствовал в тот гребанный момент. Как хотелось убить своими руками каждого, кто имел к этому хоть малейшее причастие. Клан разделился. Первая половина во главе отца отправилась на новую войну, а вторая с Кири на поиск нового дома. В одну из ночей сестре пришло ведение, что не стоит искать спасение на поверхности, нужно капнуть куда глубже. Эта мысль их привела к большому дереву, в корнях которого была небольшая дыра, ведущая к огромной сети светящихся пещер. Раньше никто из нас о ней не знал, не смотря на то, что мы с Тейамом и Кири прошерстили весь лес в свои годы. Было ощущение, словно сама Эйва создала это для нас. Потом Норм провел некоторые исследования, которые показали, что над этими пещерами находятся залежи какого-то копсириума, который так же выдает помехи на приборах слежения. С той битвы мы принесли гораздо меньше хороших вестей. Кожа на’ви зачастую покрыта шрамами, однако, когда эти отметины на тебе оставляет враг, они несут совершенно иное значение. А когда эти метки получают дети, то все понимание терпения выходит изо всяких границ. Куоритч знал, что Тук является Салли, поэтому, пока мы летели к ним, он решил отыграться за весь свой потерянный отряд суперсолдат. Когда я это увидел… когда я увидел, что лицо Тук все в крови, то меня ослепила ярость. Это было моей первой ошибкой, из-за которой я мог поплатиться жизнью. Если бы не взрыв, благодаря которому Куоритчу намертво зажало руку, он бы меня этой рукой и убил. Не смотря на это, я уже хотел покончить с ним, но мы слишком затянули с поисками и драками. Нужно было уходить, чтобы спасти детей. После нашего ухода «Адские врата» сияли адским пламенем. Папа сказал, что RDA будет сложно такое исправить даже в ближайшее десятки лет и воскресить сраного Куоритча ещё раз. Надеюсь, он провел свои последние минуты среди самых страшных мучений. Не стоило им лезть к нашей семье. В страхе люди покинули Пандору. Мы вернули наш дом и детей. Тогда наш народ окончательно вышел в свет и наконец-то перестал нести на своих плечах позорную ношу беглецов. Это событие стало поводом для ежегодных празднований, уже через пару дней будет эта памятная дата, нас посетят Бахты из Тсэопанг. Несмотря на все то веселье, которое нас ожидает, каждый раз в груди нарастает тревога. Я уверен, что это не конец, что надо было как-то убедиться в смерти Куоритча и его командира. Часто мне снятся об этом кошмары. Их стала видеть и Кири, а это уже говорит о большем. Однако мы готовы принять удар. Нас стало больше, но я все так же не позволю никого тронуть. Я не совершу эту ошибку еще один раз, как тогда у берегов Меткайина. Прости меня.
Ло’ак. 2179 год
Сегодняшний день и в правду особенный, не так ли?
Празднование в честь победы над небесными людьми уже пройдет под грядущим ночным небом. На земле будет зажжена россыпь костров, но лишь около одного будет звучать главная песня. Пятипалой рукой будет создано пламя, чей дым разнесет его имя по землям всего близлежащего леса и морей. Джейк Салли был тем, благодаря которому вновь Пандора освободилась от въевшихся багровых пятен на своем лазо́рево-зеленом одеянии. Лучшие голоса уже в течении семи лет звучат для него, его семьи и друзей, но самое главное — это слышат те, чьи сердца бились в унисон во время битвы, чьи крепкие руки не бросали орудий, чьи боевые кличи отдавались эхом в воздухе. Это слышат воины, которые отстояли свой дом. Величественные песни им исполняют Бахты — издавна кочевой немногочисленный народ, который жил только благодаря своему голосу. Тот, кто имел чистую кровь народа песен, не смел убивать, ведь излишне светлая душа была непреодолимым пороком для подобных деяний. И это являлось самым ужасным качеством, которое только могло быть у на’ви, ведь приходилось постоянно заниматься собирательством и обменивать голоса на уже убитую дичь. Так бы их жизнь и могла течь дальше, пока одна из Тсакато, глава клана, четыреста лет назад не приняла решение покончить с этим. Объединившись с другими Бахтами, они заключили соглашение с кланами воинов, благодаря которым народ песен перестал нуждаться в простых вещах, таких как постоянный кров и еда. Чистая кровь и светлая душа с каждым поколением покрывалась чернотой все больше, стали пропадать голоса и появляться новые руки, держащие окровавленный нож. Каждой Тсакато было тяжело смотреть на это, но то решение было принято ради жизни их народа, которому приходилось тяжело все прошедшие столетия. Центавра освещает Пандору уже две тысячи сто семьдесят девятый год, кланы, в которых остались Бахты, можно было пересчитать по пальцам, а те, в котором имелась чистая песенная кровья, и то подавно. Тсэопанг — народ искусных убийц, который содержит в себе самую большу́ю частичку чистого голоса Пандоры. Именно эта деревня была по пути к Оматикайя во время битвы за Древо душ и попала под око небесных дьяволов, чей злобный противный смех доносился из железных икранов, когда несколько смертоносных снарядов осквернили земли Тсэопанг. Жизни Олоэйктана и Тсахик уберегла Великая мать, но крики народа заставляли их самих упасть и мучаться от душевной боли. К сожалению, дьяволы смогли затронуть ту самую частичку, те самые чистые голоса, один из которых, спустя время, горестно потух. Ке’лан была единственной оставшейся Тсахато, которая следовала передающимся из поколения в поколение традициям, остальные главы с недавних пор следуют ослабленным правилам. Не смотря на то, что строгости Ке'лан даже побаивался сам Олоэйктан, её смерть оплакивали все, лес наполнился самой душераздирающей песней и был покрыт наитемнейшей пеленой за прошедшие времена. С этого момента прошло уже как двадцать пять лет, осталось всего одна деревня, в которой остался чистый голос Пандоры. Бахты Тсэопанг дарили свои песни многим деревням поблизости. Их творения на’ви слышали в совершенно разных ситуациях: кто-то в первые минуты своей жизни, для кого-то это стало последним звуком перед тем, как оставить свое тело и воссоединиться целиком душой с Эйвой, кто-то слышит это после удачной икнимайи, или же просто во время вечернего веселья. Бахты всегда были рады дарить свои песни другим, это было их пристрастием, их жизнью. В Тсэопанг издавна было разделение голосов, бесспорно, все они были прекрасны, но народ должен был избрать тот, за которым будут следовать другие, который мог вдохновить остальных. Это звалось по простому: slanrire si tuté/tutan mokri, со временем «вдохновляющий» был заменен на «главный», так, казалось, намного проще для восприятия остальными. Победа над небесными людьми для каждого на’ви была особенной, и для того, чтобы воспеть воинов той битвы, приходилось выбирать главные голоса с особой дотошностью, ведь именно данный день должен пройти идеально. Этим занималась последовательница погибшей Тсахато — Рира, и в этот раз её выбор был необычным, ведь всегда на таком праздновании выступают надёжные главные голоса. Мужской голос таковым и был — Тхепсоон являлся тем одним из немногих парней, кто не связал свою жизнь с оружием и кровью. Женским главным голосом зачастую была его сестра Ода’эль, однако сейчас к выезду в цепляющем глаз наряде готовится отнюдь не она. — Волнуешься? — тишину между подругами разбил вопрос, который за сегодняшний день прозвучал уже не раз. — Нет, не волнуюсь, — пробормотала Тейрин, надевая на себя главный элемент одеяния главного голоса — плетеная повязка на голову, которая оплетала так же и уши, за которыми были закреплены перья от маленьких в начале, до длинных и плавно изогнутых в конце; все они были на вид белыми, но на свету отдавали золотым отливом, — я же пела для Оматикайя не один раз, — однако, когда головной убор уже был на ней, по телу прошлась легкая дрожь. Со стороны её уверенность совсем таковой не выглядела: губы все искусаны еще с того момента, как Тейрин сообщили, что именно она будет главным голосом на этом праздновании, сейчас кончик хвоста подметает пол одной из «комнат» Дерева-Дома, а пальцы в свободное время то хлопают по ногам, то водят когтями до голубых полос, которые потом приобретали фиолетовый окрас. Скрима не стала что-то говорить еще, ведь не хотела спугнуть хоть какой-то настрой. Хотя, какой настрой должен быть, если для Бахт петь — это обычное дело? Так и будет, если расти в окружении Бахт или понимающих убийц, но семья Тейрин таковой не была. Мать, Мо’ар, имеет чистую кровь воина, брат, Кейо, пошел по её стопам, отец, Томмэл, сначала имел чистый голос, но из-за Битвы за Древо Душ ему пришлось защищать клан вместе с остальными, и чистый голос был очернен, что уже, по мнению его матери, не давало возможности ему вернуться в родное русло. Мо’ар была той, кто никогда не ценила песни, поэтому острые слова в адрес дочери вылетают довольно часто, ну, а брат, как и было сказано ранее, в этой сфере тоже идет по её стопам, не редко от него слышатся глупые шутки и то, что воином быть гораздо лучше, чем «бегать и рот открывать». Лишь Томмэл все понимает и поддерживает Тейрин в её занятии. Но за все эти годы его поддержка не создала такой прочной основы, чтобы сейчас сидеть и не думать, что сделаешь что-то не так. Хоть в нынешний момент её основным волнением было выступление, но все-таки было еще кое-что, о чем она волновалась. Было несколько на’ви, перед которыми она боялась спеть фальшиво. Одним из них был тот, который во время песни будет стоять рядом. Еще давно Тхепсоон был люб её ушам. Голос каждой Бахты был уникален и прекрасным по своему, но среди всех парней именно его пение было особенным для её сердца. Когда в Тсэопанг по ночам зажигают костры, чтобы распить с соплеменниками чашечку кавы, Тхепсоон зачастую сопровождал все это пением, которое потом перетекало либо в танцы, либо в засыпание друг у друга не плечах. Уже как несколько лет Тейрин участвует в таком не ради того, чтобы выпить или повеселиться, а чтобы послушать его голос и ощутить приятное тепло в груди. На самом деле, сейчас хочется думать о одной из таких ночей, лишь бы в голове не крутилось дурацкое убеждение, что что-то может пойти не так. Что эта ошибка может стать грязным пятном в её имени, как Бахты. В девятнадцать лет такие ошибки уже не будут прощены, простая оплошность может довести до того, что попросту голос Тейрин больше не будет избран для выступлений даже в роли второго. Когда она думает об этом, представляет, что скажет семья, что скажет Тхепсоон, на глазах сразу наворачиваются слезы, а сердце в груди начинает биться с удушающей болью. Становится страшно за себя, за свое будущее… ведь его попросту не станет. Как и многие Бахты, Тейрин никогда не убивала, не проходила икнимайю, зачастую даже нож с собой не носит. Спустя столько лет она попросту не сможет начать охотиться, побоится подойти к дикому икрану, постыдится выкрикивать боевой кличь. Очередной раз Тейрин закусывает нижнюю губу, уже чувствуется слабый вкус крови, все ноги уже исчерчены фиолетовыми полосами, а сердце начинает с каждым прошедшей минутой бить больнее. В такие моменты нахождение Скримы рядом — благословление Великой матери, даже её простое присутствие рядом помогает хоть немного отвлечься от этого цикла тревожных мыслей, но лучше всего будет, если она с ней хоть о чем-то поговорит. Однако никакое словно не лезло из-за кома в горле, поэтому сквозь сомкнутые губы оставалось лишь мычать одну мелодию с вечерних плясок. Повезло, что Скрима быстро это подхватила, уже начиная напевать слова.'eveng kä mì kelutral Hu tsngal kava mì pxun. Na'vi srew asim hu txep, Ke omum tìkawng, Omum nì'aw sìltsan zusawkrr trr
— Эй, Тейрин, — Скрима прервала песню и приобняла её за плечи со спины, — все будет хорошо, если хочешь, то я попрошу Риру поставить меня рядом с тобой. — Спасибо, — Тейрин погладила одну из рук подруги, — думаю, не стоит волновать её по таким вопросам. — Даже если от этого зависит итог выступления? — не подумав, сказала Скрима, получив уже по руке легкий шлепок, который заставил её слегка отодвинуться, — о Эйва, прости, я не это имела ввиду. — Ke omum tìkawng, omum nì'aw sìltsan zusawkrr trr, — еще раз пропела Тейрин, прикрыв глаза. — Вот именно, думай о хорошем, — поувереннее заговорила Скрима, — думай, как все будут восхищаться твоим пением! — Думаешь? — с легкой улыбкой спросила она. — Ну конечно! — воскликнула Скрима, — я представляю реакцию Ода’эль, когда тебе будут хлопать и подпевать, — с гордо поднятой головой продолжила та, уже представляя это. — А что с ней будет не так? — наивно поинтересовалась Тейрин, на что подруга медленно опустила голову и, широко распахнув глаза, посмотрела на неё. — Рин, маленький слепой и глухой пролемур, — с безнадежностью в голосе начала Скрима, опершись головой о ладонь, — неужели ты не видела её лицо, когда Рира в пару к Тхепсоону назвала твое имя? — в ответ Тейрин развернулась и безнадежно поморгала, таким образом отрицательно отвечая на вопрос, — у неё было примерно такое лицо, — Скрима сделала удивленное лицо с недопонимающим взглядом, которое резко сменилось на хмурое с прищуром и злостью. — Может ей что-то в глаз попало? — предположила Тейрин, посмеиваясь с выражений подруги, которые она явно преувеличивала для веселья; по всему Дереву-Дому разнесся звук хлопка ладони о лоб, — у нас с ней у обоих хорошие голоса, не думаю, что она бы стала так злиться из-за такого пустяка. Меня же выбрали только один раз. — Тейрин, ты глупая и наивная, — не сдержавшись, перебила её подруга, — ты так можешь говорить о мне, ведь я чуть ли не прыгала от радости, когда услышала слова Риры, а не о Ода’эль, у которой было лицо, словно она лопу съела. — А может и в праву съела? — уже в виде шутки продолжила та, но для Скримы это звучало слишком правдиво, от чего хотелось глаза назад закатить, но, к сожалению, не получится. — Если бы у тебя в голове что-то было, я бы по ней ударила, — выдохнув, сказала она, положив свою голову на плечо Тейрин, — тут даже кава не поможет. — Да-да, — с улыбкой проговорила та, понимая, что сердце уже спокойно бьется, а на душе не так волнительно, — спасибо, Рима. — Слу-ушай, — резко подняла голову та, — Джейк Салли же был небесным дьяволом? Может у них есть свои необычные напитки? — Даже если есть, то тебе их не предложат, — усмехнувшись, сказала Тейрин, поднявшись на ноги, — их дадут мне, как главному голосу. — Эй! — недовольно выкрикнула Скрима, пока Тейрин выходила из Дерева-Дома, — ты же со мной поделишься? — Обязательно! — Ты к бабушке? — спросила Скрима. — Да! — Не опаздывай, а то Рира отрежет тебе хвост! — напоследок добавила та. Направляясь к Древу Душ, Тейрин шла мимо соклановцев и блестела перьями на своей голове, которые так и привлекали их внимание, хоть все воины уже привыкли, что Бахты носят яркие одеяния и большое количество украшений. На одном из празднеств кто-то из владельцев чистых голосов услышал, что Джейк Салли в разговоре со своим другом назвал Бахт какими-то тсы-га-на-ми. Это слово было очень тяжело выговорить, не то, что понять, но все были уверены, что сам Турук Макто не выскажется плохо в адрес тех, кто дарит ему незабываемые вечера. К Древу Тейрин идет не одна, а со своим набором вновь всплывших бредовых мыслей, но сейчас придется было их отбросить, ведь нужно продумать весь возможный диалог с бабушкой. Каждая встреча с ней была по особому волнительна, ведь все Бахты запомнили не только её справедливость, но и строгость. Уже подойдя к одной из ветвей Древа, Тейрин достала из-за спины кончик самой длинной косы и, прикрыв глаза, создала связь. Мир вокруг стал таким, словно ты смотришь на него сквозь полупрозрачные фиолетовые листья, этот оттенок покрыл всю округу, так же, как и фигуры на’ви. Неподалеку, спиной к Тейрин стояла женщина в традиционном одеянии Тсахато: накидка, которая по виду походила на земное пончо, однако для каждой правительницы был свой уникальный узор, соответствующий их мелодии души, так же на голове была повязка, по бокам которой свисали нити с бусинами. Женщина обернулась и, слегка поджав губы, словно чем-то недовольна, сделала пару шагов к своей внучке. Тейрин молча поприветствовала её жестом, ведь от взгляда бабушки с самого начала стало еще больше не по себе. Устремив взгляд в пол, ей приходилось только ждать, когда та скажет слово. — Тейрин, — Ке’лан коснулась своего лба, а после подала руку вперёд, однако больше ни одно слово не вышло из её уст, пока та обходила внучку вокруг, осматривая эти золотистые перья, топ, у которого от груди к рукам шли цветные круглые бусины, а по центру груди было незамысловатое тонкое плетение. Так же она обратила внимание на браслеты и небольшую кость не убитого зверя, что являлось отличительным знаком Бахт. Не смотря на то, что в Древе Душ все ощущения кажутся слабее, но этот строгий взгляд просто пробивал до костей, заставляя стоять по струнке и лишь нервно перебирать пальцами. — Что-то не так, бабушка? — всё-таки спросила Тейрин тихим, почти спокойным голосом, на что Ке’лан встала перед ней, недовольно дёрнув хвостом. — Долго, — лишь сказала она, чем создала ещё больше вопросов. — Что именно? — Тейрин взяла себя за запястье и немного сжала его, чувствуя, что сейчас будет серьезный разговор. — Ты, — так же кратко ответов Ке’лан, однако, продолжая видеть недопонимания в глазах внучки, решила сказать больше, чем одно слово, — ты лишь на девятнадцатый год своей жизни носишь одеяния главного голоса, — она в очередной раз оглянула её, — твой отец уже выступал под этим именем не раз в твоём возрасте, потом так же продолжал петь... — Но папа же в двадцать один стал воином… — тихо с грустью перебила Тейрин. Почему-то, когда бабушка сравнивает её с отцом, на душе сразу откладывается тяжелый груз, который еще долго остается хорошо ощутимым. Настолько ощутим, что к глазам подступают слезы. — Не смей сравнивать своё неумение с жертвой Томмэла, — строго и громко произнесла та, заставив Тейрин слабо дрогнуть и пожалеть о том, что она что-то сказала про отца, — он сделал тяжелое решение и стал воином, чтобы защитить Бахт и Тсэопанг!«Но почему-то он все-таки не смог защитить тебя»
— Я была не права, прости, — ничего более Тейрин сказать не могла, ведь иные слова были бы «неподобающими» и только усугубили бы ситуацию. Бабушка всегда права. Услышав её, Ке’лан вздохнула, убрав недовольство с лица. — Какую песню ты будешь исполнять? — 'awve txep atan, — Ке’лан прикрыла глаза, вспоминая эту песнь. — Её нужно петь с душой, — сказала она, вновь посмотрев на Тейрин, — это посвящение рукам, державшим луки и ножи. Для того, чтобы это исполнить с нужным чувством, надо хотя бы видеть, как ведут себя воины в бою. Ты это видела? — Да, — кивнула Тейрин, — мы со Скримой наблюдали за охотой… — Бой — это не охота, — строго перебила её Ке’лан, — бой идёт между на’ви, ты должна почувствовать их мотив, их силу, их мысли. Ты это чувствуешь? — Я не раз пела эту песнь, Рира сказала, что она выходит у меня лучше всех, — начала Тейрин, однако, видя очередное недовольство в глазах бабушки, поняла, что всё-таки стоит ответить на вопрос, — да, я чувствую это, мне это видится, — в ответ во взгляде лишь промелькнуло осуждение, — я… Я смогу, бабушка. Я не подведу тебя. — У тебя нет выбора, — Ке’лан посмотрела в сторону, а слова прозвучали так, словно это обыденность, — ты не можешь опозорить моё имя. — Да, бабушка, — поджав губы, она посмотрела вниз, зажмурив глаза, ведь от таких слов волнение нахлынуло ещё сильнее.«Тейрин!»
«Тейрин, ты где?!»
Тейрин обернулась, словно слышит этот голос совсем рядом с собой, но это лишь простая игра Древа Душ с её разумом. — Тебя зовут, — напоследок Ке’лан положила свою руку на её плечо, — сильного голоса тебе, Тейрин. — Благодарю, бабушка, — выдавив улыбку, сказала она, после чего перед глазами появились ослепляющие белые вспышки. Руки сами разрывают связь, пока голова ещё приходит в порядок. Мысли прояснились до конца, когда на тыл ладони упала капля. Проведя пальцами по своей щеке, Тейрин поняла, что это была слеза. «Неужели снова» — подумала она, после чего в очередной раз услышала свое имя. Ей пришлось быстро вытеркть единственную мокрую дорожку на своем лице и выбежать из-за ветвей Древа. Во время связи время идёт совсем иначе, казалось, что прошло пару минут, а на деле Тейрин видимо уже сильно опаздывает, раз за ней кого-то прислали. Из леса вышла знакомая фигура. — Ода’эль? — удивлённо спросила она, ведь вспомнив то, что говорила Скрима пару часов назад, казалось, что сестру Тэепсоона Тейирн увидит тут в последнюю очень, — а где Скрима? — пока ответ ещё не поступил, она смотрела на её одеяния и в глубине души удивлялась, ведь непривычно видеть на голове Ода'эль не пышную копну перьев, а лишь несколько штук, торчащих из-за ушей. — Все ждут одну тебя, — «мастерски» уйдя от поставленного вопроса, Ода’эль старалась не смотреть на Тейрин, но взгляд всё-таки цепляли те самые бело-золотистые перья. В груди появилось просто отвратительное чувство, словно от глобального проигрыша, позора, который заставил лишь закатить глаза, делая вид, что ей все равно на происходящее. — Прости, — сказала Тейрин, начав идти к Ода’эль. — Извиняться перед Рирой будешь, — та демонстративно развернулась и пошла в сторону сборов, а Тейрин хвостиком поспешила за ней. На окраине деревни стоял десяток лютоконей, на которых уже сидели Бахты в ожидании лишь одной. Рядом со свободным зверем стоял Томмэл и заговаривал Риру, чтобы та не так сильно обращала внимание не время. — Мы вернулись, — выкрикнула Ода’эль. — Наконец-то, — сказала Рира, оторвавшись от диалога. — Пап, и ты тоже здесь, — улыбнувшись, сказала Тейрин, подойдя к отцу. — Как я мог пропустить такое событие в жизни моей маленькой Бахты, — положив руки на её плечи, сказал Томмэл, нежно улыбнувшись. — Если бы твоя дочь пришла раньше, у вас бы было время на разговоры, — пробурчала Рира, на что он по доброму закатил глаза. — Ну ты же знаешь Тсахато и её уроки, — на эти слова Риру пробило слабой дрожью от не очень приятных воспоминаний. — Па-ап, ты не поедешь с нами? — спросила Тейрин, садясь на лютоконя. — Нет, мне всё-таки нужно остаться с твоей матерью, сама знаешь, — последние слова он произнес с саркастичный недовольством. Тейрин усмехнулась, ведь шутить между собой про ворчание Мо’ар уже давно стало для них обыденностью. — Хорошо, — с улыбкой проговорила она, устанавливая связь. — Следом за вами поедет Кейо, мало ли что, сейчас ближе к ночи выходят опасные звери. — Самый опасный зверь — это мой брат, — усмехнулась Тейрин. — Мы выдвигаемся! — выкрикнула Рира, после чего посмотрела на Томмэла. — Хорошо, — он взял руку дочери, поднес ко лбу и что-то начал шептать на на’ви, — хорошего выступления, моя маленькая Бахта, — добавил тот под конец и сделал несколько шагов назад, после взглядом провожая дочь, пока та не исчезла за листьями. Стук копыт раздался по земле, Рира вышла вперёд, ведя за собой остальных. Когда уже едешь туда, где вершится твоя дальнейшая судьба, становится ещё страшнее, чем было до этого. Сердце вновь закололо, оставалось лишь мять седло, повторяя и повторяя то, что все будет хорошо. В спину сверлит чей-то взгляд, с каждым шагом лютоконя она была ближе к Оматикайя.До празднования остались считанные часы