Пару закатов назад — другая жизнь

      Закатное солнце последний раз блеснуло, отражаясь в разбитых вазах и осколках выбитых рам, и затем скрылось, погружая руины в полумрак. С высоты городских стен раньше можно было разглядеть дворец, великую пагоду, погребенную вместе со статуей Наследного принца, рынок Сяньлэ, дома крестьян и знатных семей, — теперь же она, уменьшившись втрое, открывала неприглядный вид лишь на обваленные хижины нищих, забившихся на окраину.       Сяньлэ долго сражалось за право на существование, но в итоге пало, как падают листья по осени, и никого, кто мог бы скорбеть по утрате родины, не осталось. Фэн Синь сидел, закутавшись в прохудившийся генеральский плащ, в руинах государства, которому отдал свою жизнь. За столько бессонных ночей под его глазами залегли тени, погнутые доспехи больше не были по размеру, а лицо покрыла щетина. Даже бродяги, проходя мимо него, совали в его руку обгрызенные, грязные или надломанные монетки. По привычке хмурость не сходила с лица, поэтому от благодарной улыбки, взрезавшей лицо, нищие только пятились назад, бубня: «Ну, отец, не гневайся, понимаем… понимаем… больше не подойдем…».       На забытых дворцом окраинах патрульные Юнани ходили втрое реже, а карикатурных лиц сбежавшего принца и его приближенных вовсе не было видно, поэтому Фэн Синь не утруждался скрывать лицо или свой изможденный вид — в конце концов, тут не было никого, кто мог бы признать в нем блистательного генерала, пару закатов назад возглавлявшего армию. Впрочем, принца, наверное, признали бы — не знать его в лицо было в Сяньлэ позорно, почти так же, как не знать свою мать.       Холодный ветер обдувал его, чуть приподнимая спутанные сальные волосы, непривычно распущенные, что придавало Фэн Синю большее сходство с местными бродягами. Он распластался на уцелевшем обломке стены, как раньше мог распластаться на нежной траве после изнурительной тренировки. Но после войны не было приятной боли в мышцах, не было свистящего в ушах теплого ветра и блаженной пустоты в голове. Не было ничего, кроме вселенской усталости и желания сдаться прямо сейчас, на этой стене. Пусть найдут, пусть казнят, пусть лишат Наследного принца и Му Цина необходимости поддерживать его.       — Солдат.       От голоса, тихого, глубокого и чуть хриплого, в груди что-то неприятно-приятно кольнуло. Ни имен, ни званий, безликое «солдат» — все, что у них теперь осталось. Не будь на Фэн Сине доспехов, его можно было бы окликнуть «собака», «бродяга», «эй» и как угодно еще. Особенно зная Му Цина.       — Вставайте, солдат. Вы заслужили отдых в более приятном месте.       Таких солдат, как он, было много. Те, кто выжил, присягнули новому государю, и их не чествовали и не унижали — об их участии в войне милостиво забыли, и это было поистине милосердно со стороны победившей стороны.       Вместо привычной взбучки Му Цин опустился рядом, холодно и безучастно рассматривая копошащихся нищих, после чего еле заметно вздрогнул. Бледная кожа в сумраке будто посерела; обычно аккуратно убранные в хвост волосы болтались в небрежном растрепанном пучке, и выпавшие пряди скрадывали тонкие черты, пряча в своей тени.       Фэн Синь знал, что уже на рассвете они навсегда покинут столицу, запрячутся в глубинку и изредка призраками будут проноситься по бедным улицам деревень, запруженным торговцами, детьми и девами. Урывками глотать отголоски сиятельного правления королевской четы, слышимые в базарном гомоне и смехе селян.       Фэн Синь не знал, чему он был предан больше — принцу или Сяньлэ. Семья Наследного принца заменила ему семью, дала кров и еду. Сделала все, чтобы он стал послушным псом у них на поводке, который с радостью сломает себе руку, если потребуется, и поблагодарит за возможность служить Его Величеству. Но куда более безмерный восторг вызывала у Фэн Синя обычная крестьянская жизнь, отдаленная от аристократических дрязг: свежие локвы, раздаваемые нежными сестрицами на людных улицах; утлые лодчонки, нагруженные рыбой и возвращающиеся домой; базарные торги, где никто не хотел уступать ни монетки; порой неумелые, но всегда зрелищные уличные выступления.       Фэн Синь считал, что время, проведенное вне дворца, бесценно, и мечтал после отставки поселиться на окраине деревушки, охотиться в лесах, сменив блистательный Фэншэнь на обычный охотничий лук. Но Му Цин пришел, взяв на себя труд быть палачом, оторвать его от ностальгии по безвозвратно утерянным временам и заставить подняться, вопреки желанию быть похороненным здесь, на этой стене.       Слеза, неразличимая в полутьме, скользнула к вискам и скрылась, а пальцы беспомощно сжались на запястье Му Цина, его палача и спасителя.       — Мы не можем, — сипло и на выдохе, будто каждое слово царапало горло и потрескавшиеся губы. Му Цин только посмотрел на него своими невозможно отстраненными глазами и прошептал:       — Должны.