Космогония

       Маленькая планета висит в невесомости, а на ней маленький Бог лежит на своей маленькой кровати и смотрит на большого человека. Глаза его широко раскрыты, красные радужки сияют стоп-сигналом: «Не лезь, сожрет». Он улыбается своей фирменной полубезумной улыбочкой. Слишком широкой для человека, а зубов в ней столько, что Белос постоянно сбивался, считая. Каждый раз разное количество.        «Ты ПоЙмАл МЕня.»        Говорит Бог, а у Белоса ощущение, что поймали его. Он улыбается в ответ. Угрожающе, обнажая клыки, следуя древнему животному рефлексу. Белос никогда не признается, но он боится. Боялся с момента их первого знакомства и даже намного раньше. Этот пожирающий нутро паразит жил с ним с самого рождения, впитался с молоком матери, кормился строчками религиозных догм и оплетал его мозги, будто мох. Потому что страх был частью каждого человеческого существа.        Иногда Белос ненавидел быть человеком.        Только не поймите неправильно, человечество Белос любил, но скорее как Христос, распятый на кресте. Он должен был родиться мессией, апостолом, вторым пришествием, если угодно, но никак не обычным человеком. И первые тридцать лет своей жизни, «Филиппа», Белос с удовольствием бы из себя вырезал, как тератому, рудимент его жизни.        Ведь именно там пульсировало его гниловато-сладкое человеческое нутро. Из этой раковой опухоли тянула к нему руки Смерть, с самого его рождения. Всегда запугивала, проводила когтями по тонкой коже, холодила внутренности, но никогда не резала. Всегда промахивалась.        И этот слепой стрелок убил мать «Филиппа» при его мерзком кровавом рождении, и подвел отца к петле, подпинывая под ним стул. На корабле, на котором они с братом направлялись в Америку, жили крысы. «Филипп» наблюдал, как эти жирные лощеные звери пожирают друг друга, борясь за место под солнцем. Мальчик опасался их, но всегда с завороженным интересом наблюдал за кровавой возбужденной мешаниной. Прикоснуться страшно, заразиться грязью, грехом, смертностью…        В Грейсфилде они с братом жили в старом доме рядом с лесом. Среди жителей ходили слухи, что там живет сам Дьявол, но ходил в той чаще только «Филипп». Вся жизнь его тогда состояла из обычных детских дел: поджигать жучков, искать недоеденные трупы животных и собирать ветки для святых кострищ. Маленький мальчик чувствовал, что отличается от других маленьких мальчиков и девочек. Нимб мнимой святости уже тогда начинал вспыхивать над его чреслами, отпугивая греха приверженцев.        Конечно, настоящую Смерть «Филипп» встретил намного позже. Когда на главной площади тянуло его танцевать хоровод перед огромным костром, который черным дымом уносил уродливый визжащий ведьмин дух. Когда драму Каина и Авеля на новый лад разыгравший, оросил свои руки кровью братоубийства, а плоть отравил чумным проклятием. Когда впервые среди мусора и будущего блеска встретил он Коллекционера.        Белос даже спустя тысячу лет в мельчайших подробностях вспомнит их первую встречу. Как небесный купол разверзся из чрева лунного диска и уши заложило от ледяного смеха звезд. Перед ним предстал Бог, лишь в крупице своей космической силы, но уже способный свести с ума. Бог чужой, Бог страшный, про него никто не рассказывал «Филиппу» на воскресной службе.        В тот день «Филипп», уже тридцать лет умирающий и гниющий в собственном страхе «Филипп» погиб кончательно. Человеческое эго утопло в налитом серебром разуме, лишь изредка теперь отравляя мысли своим трупным смрадом.        «Ты всё испортил.»        Белос отчаянно цедит эти слова на Коллекционера сквозь скрип сжатых зубов. Ему не страшно, лишь праведный гнев сжирает сердце. Он здесь мессия, он прав, он готов бросить вызов самому Богу, чтобы вырвать потускневший нимб и сожженные крылья. Он одна из корабельных крыс, борящаяся за место под солнцем.        Бог смотрит на него, скалит свою пасть и смеется.        «РаЗвЕ ТЫ нЕ ЗНаеШь, ЧТО наДО ДелАТь с УпАвШЕй ЗВЕздОй?»        «Мне не нужны твои подачки»        Белос ненавидит эти глупые детские игры в желания. Желания нужно вымаливать на коленях в кровь, вырывать зубами из чужой глотки, а не просить у звезды. По-другому их просто не услышат сквозь слои атмосферы и хор таких же жалких голосов. Коллекционер это знает и слова его звучат натуральной издевкой.        Белос сильнее сжимает хрупкие фарфоровые плечи, вдавливая своего мучителя в постель. Злость грозилась вылиться за границы его тела, затопить эту маленькую планету, этот архив, все Кипящие Острова. Хотелось плесенью разрастись по всему миру, сожрать целиком, лишь бы никогда больше не видеть. Но сейчас больше всего желал он раздавить Коллекционера. Сломать углеродные кости, почувствовать как по рукам течет антиматерия, услышать треск сверхновой в ушах.        Шелковая нелепая пижама шуршит под пальцами, блестит лукаво, словно дешевый батист. Мерцают над головой бутафорские звезды. Вся эта ситуация — сплошной сюр, деревенский театр. Даже ведьминские фарсы на площади смотрятся реалистичнее, чем это. Белос с трудом берет свою злость под контроль. Концентрированная ярость всё ещё плещется по венам, скапливается по разъеденной эрозией проклятия коже и пропитывает мерзкой зеленью одежду. Как глупо будет потерять сейчас остатки контроля и по-настоящему напасть на Коллекционера. Он —Бог воздушных замков, пустых обещаний и детских игрушек, но всё ещё намного сильнее человека. Белос не собирается умирать с таким позором.        Коллекционер смотрит на него завороженно, следит за метаниями, словно на лучший в мире спектакль. Воздух искрится озоном, как при настоящей грозе. Признак опасности — думает человек. Признак восторга — знает Бог.        Если у Архивистов было понятие влюбленности, то именно её Коллекционер чувствовал. Белос обычный смертный, но амбиции его ненасытнее черной дыры и прямо сейчас он подходил к горизонту событий, лишь бы дотронуться до такого восхитительного парадокса. Братья и сестры его, настоящие божественные сущности, меркли в сравнении с этим человеком. Кем-то, кто не боялся бросить вызов мирозданию.        Сам Коллекционер никогда не был хорошим Богом. Призванный собирать и хранить, он находил это предназначение смертельно скучным. Жестокие детские игры занимали всё его сознание и в лучшие дни он ввергал в хаос целые вселенные. Другим, серьезным и педантичным архивистам, не нравился такой трикстерский подход. Они выкинули Коллекционера из собственного пантеона, обрекли на существование в виде тени на стене.        После такого предательства можно было тысячелетиями лелеять мысли о Рагнарёке. На стенах межмирья Коллекционер рисовал картины космической бездны, поглощающей их родной мир. Бесконечное забвение, затмение всех звезд и открытие архивов с самыми опасными и жестокими существами мультивселенной. В каждой религии были легенды о конце света и звездные дети не исключение. Но сейчас, наконец в плоти и крови, Бог не спешил вернуться за возмездием. Зачем-то на долгие месяцы он остался на Кипящих Островах, разбавляя скуку мелкими играми с Кингом.        Вспомнились ему и титаноловы. Одна из его маленьких, быстро наскучивших игр. О, как давно Бог не отвечал своей пастве! Это смешное слово Коллекционер позаимствовал у Белоса, как и многие другие «правильные» религиозные термины и ритуалы. Человек любил восторженно расписывать веру своего мира и стоило признать, вся эта затея с культом была лишь попыткой понять, что такого он нашел в «правильной» религии.        Глубоко в душе Бог надеялся, что подходящая формула выдаст нужный результат. Особенные ритуалы, молитвы и легенды, чтобы вывести таких же восхитительных смертных, как Белос. Какого же было его разочарование, когда ничего, кроме тупого идолопоклонства не вышло. Коллекционер тут же бросил надоевшую игрушку, стоило только осознанию кольнуть разум.        Возможно, Белос действительно был особенным.        Он отличался от раболепных титаноловов, которые ловили каждое его слово. Он не был похож на невежественных ведьм или миролюбивого Кинга. Последний особенно разочаровал. Физиология Титанов словно создана, чтобы противостоять высшим межзвездным существам, но последний их представитель так боялся собственной силы. Кинг лавировал в словах как мог в свои восемь лет, сглаживал углы, просил играть «понарошку». Всё, лишь бы немного заглушить ослепительный свет божественной силы.        Белос же был одержим. Душа его пылала синим пламенем религиозного обожания. Настолько ослепляющее, заполняющее чувство, которое застилало все намеки на страх или сомнения. Человек был подобен пожару, уничтожающему всё на своем пути ради благой цели. Он стремился сожрать, поглотить в себя всю вселенную во имя своего Бога. И этим Богом был не Коллекционер. Он даже не уверен, что этим Богом был тот самый, из «правильной» религии. Единственный, кого когда-либо Белос возносил на пьедестал — он сам. И действия его пахли лишь нарциссовыми полями да звездной пылью. Иногда даже сам Коллекционер верил, что поклонения здесь достоин отнюдь не он сам.        «ПРошУ ПоЗвОль, Я ВеДЬ знАю, ЧЕго ТЫ хОчЕшь НА САмоМ ДелЕ.»        Голос Бога дрожит камертоном в тишине пародийного космоса. Он сам опускается чуть ли не до мольбы. Коллекционер готов собственноручно возвести церковь в честь человека и украсить так любимыми ему крестами. Он готов преподнести всю вселенную на золотом блюде, чтобы увидеть, как маленький смертный паук поглотит само мироздание. Он готов собственноручно облить керосином все Кипящие Острова, если у Белоса будут спички.        И Белос догадывается. Догадывается и молчит. Только смотрит с подозрением. Коль так благоволит ему сей Бог этого мира, так к чему не дал свершиться планам? Если Коллекционер знал, чего он хочет, так зачем этот цирк во время Дня Единства? Они четыре сотни лет провели вместе, а пути господни оставались всё также неисповедимы.        Бог протягивает руку к человеку. Жест этот лишен того пафоса и величественности, которая была свойственна подобным историям. Пальцы неестественно желтого оттенка дрожат. Хлюпает и незаметно колышется проклятая плоть под прикосновениями, словно илистая ловушка, готовая заразить этой мшистой скверной.        Проклятие мягкое, жилистое. Плоть слоится на лоскуты, давая Коллекционеру войти пальцами внутрь. Он неслышно хихикает от забавных ощущений. Напоминало чем-то мягкие и почти жидкие сгнившие внутренности животного. При определенном напоре, Бог мог бы даже пройти сквозь щеку, но Белосу это определенно не понравится.        «БЕЛОС я ЗнАю ТЕбя УжЕ ЧетЫрЕ СОтНи лет. ВЕдь ТвОя ЦеЛь наМноГО МасШТАбнЕе этоГо ГЛуПоГо ДнЯ ЕДИнстВа. НЕ обМаНыВай хОтЯ БЫ себЯ, ЛУчшЕ ПоЗвОль МНЕ проДЕмоНстРиРОВаТЬ.»        Коллекционер свободной рукой начал расстегивать пуговицы на своей пижаме, обнажая тело. Их ведь раньше не было, правда? Белос старался не заострять внимание на внешности Бога, от постоянно меняющихся его очертаний у него начинала кружиться голова, а от несуществующего света болеть глаза. Будто сама реальность не могла выдержать присутствия Архивиста и зернилась, распадалась на куски на границах с его телом.        «Видно всё же плохо знаешь. Меня дети не интересуют.»        Шутка, знакомая им обоим, но смешливо фыркают они по разным причинам. Для Белоса едкой иронией сочилась вся эта ситуация. Сколько бы сил он не прикладывал, сжимая фарфоровые плечи, Коллекционер не обращал на это внимания, легко освобождая руки и делая что вздумается. От этого в груди снова начинала клокотать лавовая злость. Разница сил, очевидная, но такая несправедливая.        Бог же рассмеялся вполне искренне. Тело его — маленькое и смешное — как раз для того, чтобы вводить в заблуждение наивных ведьм и демонов. Кинг, кажется, уже вполне искренне верил, что Коллекционер просто не ведает, что творит. Но он никогда не подумал бы, что Белос тоже попадется на эту уловку.        «оБИЖаЕшь, я Не НАстОльКО СКуЧныЙ.»        Бог заговорщически подмигивает и от этого жеста мурашки по коже. Он опускает руку с щеки Белоса. Пальцы выходят из проклятого месива с отвратительным, хлюпающим звуком. Человек щурится неприятно, болезненно. Тонкой нитью дискомфорта из него вытаскивали что-то, словно из самого сердца.        Когда Коллекционер показал свою руку, в ней уже лежал кинжал. Потертая ручка, изогнутое лезвие, идеально наточенное и блестящее, прямо как в тот самый день. Глаза Белоса расширились и он потянулся к болезненно знакомому оружию.        «Неужели ты позволишь мне…»        «а С КАкиХ пор ВелИКОмУ МесСИИ чеЛОвЕчЕСКомУ нуЖнО рАзРЕшЕНИе?»        Человек сжал пальцы на рукояти кинжала. Болезненно, до побелевших костяшек, будто его сейчас отберут. На сверкающем лезвии до сих пор танцевали искры пламени. Или то были капли крови? Коллекционер точно знал, куда стоит надавить, чтобы затронуть остатки души Белоса. Бог, готовый отдать себя на растерзание смертному и человек, желающий поглотить вселенную.        Атмосфера в комнате изменилась. Рука Белоса не дрожала, когда он поднял нож. Перед ним расстилалось само мироздание в теле, напоминающем маленького ребенка. До этого он видел Коллекционера только пляшущими тенями на стене, своими личными пятнами Роршаха, а теперь мог разглядеть его оболочку по-настоящему. Очевидно, что это был просто очередной фасад из множества других, ибо Богу физическая оболочка нужна как собаке пятая нога.        Тело Бога выглядело как резина. Кожа неестественных цветов была идеально гладкой, без родинок или изъянов. Кажется, даже тени она поглощала в себя, из-за чего Коллекционер начинал казаться каким-то плоским, словно так и застрял в своей тюрьме. Никакого намека на кости или мышцы, которые эта кожа должна была скрывать. Бог выглядел куклой, пластиковой и неживой.        Белос начал разрез с основания шеи. От прикосновения лезвия тело под ним моментально с тихим хлюпанием раскрылось. Линия между теплым желтым и холодным синим начала расходиться по швам. Словно две противоположные силы, которые насильно сплели вместе, а Белос распутал, привел в порядок, организовал эту маленькую детскую вселенную под ним. По ножу пробежали электрические искры, маленькие звезды.        Его личный большой взрыв сопроводился тихим стоном Коллекционера, откинувшего назад голову.        «Можешь не делать вид, будто что-то чувствуешь.»        «а МНе КазАлОсь ТАкоГО иЗвРАщЕНца КаК ТЫ таКое ДолЖНО ЗавОДитЬ.»        Бог смеется, но тело его впервые трепещет настоящей дрожью. Жаждал он этого момента, кажется, с самого начала звезд. Архивисты всегда собирали, классифицировали и организовывали, ибо всё их существо было лишь мешаниной из звездной пыли и туманностей. Коллекционер знал, у каждого из старших личной трагедией было собственное запутанное существо, а он, единственный счастливчик, смог найти того, кто распутает его самого.        Уже с большей уверенностью, Белос вонзил нож глубже, не чувствуя никакого сопротивления. Костей и правда не было, только мягкая, раскрывающаяся перед ним плоть. Появились первые капли крови. Или того, что ей должно было быть. Черная вязкая субстанция, напоминающая нефть, капли звезд блестели в ней и тут же тонули, проживая свою секундную жизнь. Человек моментально испачкался. Эта странная субстанция слегка раздражала, щипала, мешалась с жилами проклятия, проникая под кожу. В воздухе витал запах ничего. Стерильная пустота, лишь так можно было это описать. Белоса моментально затошнило.        Лишь мерзкое хлюпанье лопало тишину пространства. Человек почти не дышал, наблюдая за отвратительно поглощающим зрелищем. Божественное нутро разверзлось перед ним как самая сокровенная тайна вселенной. Случайные органы, лишь имитация человеческих. Словно Коллекционер был мягкой игрушкой, в которую вместо ваты напихали мяса. Черная кровь струилась, пачкая одежду и простыни.        Разрез закончился в самом низу живота. Белос отбросил в сторону кинжал и он растворился космической пылью. Бог наблюдал за происходящим немигающим взглядом. Будь он хоть трижды с даром всеведения (которого у него не было), всё равно до последнего сомневался бы в том, сможет ли человек свершить задуманное.        Белос поддел пальцами край разреза. Кожа жесткая, словно подсохшая, жировая прослойка напоминала мякоть апельсина. В свое время ему приходилось вскрывать, есть и изучать всё демоническое многообразие островов, но такое человек видел впервые. Он раскрыл рану, желая увидеть больше, позволяя всему мешку склизких, покрытых черной субстанции органов выйти наружу. Лунное чрево с мерзким чавканием выплюнуло всю эту мешанину кишок, сердца, желчи и легких. Это были фиолетовые органы без цели и назначения, даже без понимания. На многих из них росли зубы, глаза и волосы, словно скопление тератомных образований. Впрочем, возможно для божественной сущности наличие органов и было что для смертных опухоль. Бесполезно, случайно, опасно.        «Я мОГу ПоМЕНять ИХ, ЕсЛИ теБе Не нРАвИтСЯ»        Коллекционер увидел замешательство Белоса, но тот лишь покачал головой.        «Не утруждайся. Тогда это будут обычные внутренности, а сейчас передо мной вся вселенная на блюдечке»        Именно. Сумасшедшая, жестокая, неестественная вселенная чужого мира. Суть мироздания в мешание мяса и крови. Если кто-то и мог упорядочить это безумие, то только собственноручно Белос.        Он потянул на себя то, что должно быть кишечником, склизкое и холодное, больше похожее на огромное мармеладного червяка. В очертаниях он узнавал знакомые ему органы. Легкие, покрытые зеленоватой венозной пленкой. Сердце с отростком желчного пузыря и оторванными тромбами, странная красная опухоль, сочащаяся и пульсирующая.        «А это что должно быть?»        Белос без капли омерзения, взял это в руки. Оно мягкое, пальцы утопали в этой дрожащей как желе пародии на мясо.        «АпПенДицИТ.»        «Аппендикс в смысле? Он не так выглядит знаешь ли.»        «Как буДТо Я еГо КОгдА-то виДЕЛ…»        Коллекционер обиженно фыркнул и отвернулся, а человек снова обратился к «аппендиксу». Рот наполнился слюной от взгляда на это ярко-красное нечто. Руки уже полностью покрылись слизью, которую источал орган. Обычный смертный в эту секунду наконец отступил бы, но только не Белос. Он поднес к губам эту ядовитую сингулярность и откусил. Если конец света от этого действия и произошел, то только в другой реальности. Здесь и прямо сейчас человек почувствовал только нарастающий голод.        Он стал пожирающей черной дырой. Плоть божественная по текстуре была, что мясо, но на вкус оказалась на удивление сладкой. Растянуть трапезу, как изначально хотелось, уже не оставалось сил. Теперь Белос знал только то, чтобы есть, и есть, и есть…        Коллекционер выгнул спину навстречу и откинул голову в своем собственном экзистенциальном удовольствии. Заполненный с самого рождения, он чувствовал, как постепенно нарастает внутри правильная, успокаивающая пустота. В конце концов, плотность Архивистов действительно была слишком велика для бескрайне отсутствующего космоса.        Белос внезапно рассмеялся. Тихо и спокойно, словно звездопад, рассыпался его голос, накрывая Коллекционера с головой. Он удивленно открыл глаза. Человек, весь в мерцающей крови, с кусками плоти в руках, улыбался самой детской в мире улыбкой.        «Нет, ничего, просто забавно…»        В голубых глазах впервые сияло что-то, похожее на восхищение. Коллекционер жадно ловил каждую черту лица человека в этот момент, обещая себе запомнить его до конца звездного свечения. Словно на него наконец обратил внимание его личный, смертный, маленький, но такой могущественный Бог.        «…Никогда бы не подумал, что звездный небосклон на вкус как черничный мармелад»