pointless

Когда их отправляют смотреть закат в холодном Инчхоне в наказание за проигрыш в эпизоде run, Юнги понимает, что до этих съемок он не видел других мемберов почти два месяца к ряду. Над рекой, наконец, темнеет, стафф оперативно разъезжается, и, когда Чонгук царапает его плечо сквозь ткань куртки, Юнги оборачивается к нему очень медленно. Что-то во всём этом есть неестественное, когда он так смотрит. Юнги давно не разрешает себе думать слишком много, но сейчас почему-то за одну грёбаную секунду проваливается на сто лет в прошлое (сто? нет, всего десять), где Чонгук был мелким, послушным, неопытным, ранимым, потерянным, отчаянно старающимся сделать всё хорошо. Сто лет воспоминаний умещаются в одну секунду, после которой приходит осознание, что всё давным давно не так. Чонгук взрослый. Сильный. Самодостаточный. Опытный (что бы там ни включало в себя это чёртово слово). (И почему этот факт коробит тебя, Юнги? - спрашивает Юнги у Юнги) - Что? - спрашивает он коротко. О чем им говорить после съёмок? Свои жизни, свои карьеры, свои машины, свой круг общения. Столетней выдержки золотые дни в старой общаге ушли давным давно. - Давай сходим куда-нибудь? - предлагает Чонгук. - Без остальных? - спрашивает Юнги и сразу же, без перехода, - просто помолчать? - Можно, - легко соглашается Чонгук. Кажется, ему не будет неловко. Юнги будет, в этом разница. Ещё б понять чужие мотивы - было бы хорошо. Им ведь действительно не о чем говорить - какие общие интересы у них есть помимо работы?.. Юнги терпит поражение в попытке придумать хоть один. Но. - Окей. Он соглашается. Они не возвращаются в Сеул после заката, находят низкопробное круглосуточное кафе в Инчхоне и сидят там за заляпанным соусом столом под сломанным кондиционером, ожидая, когда принесут заказ. - Промоушен? - Юнги дежурно спрашивает о его сольном клипе, но Чонгук качает головой, морщится: - Мы пришли помолчать. Юнги замолкает, чувствует себя придурком на мгновение. И ещё очень, очень беспомощным. Паршивое чувство. От этого он злится: - Тебе не с кем помолчать? - Не с кем, - отвечает Чонгук просто. Он смотрит в сторону, потом переводит взгляд на Юнги. - Думал, с тобой можно. Юнги смотрит в ответ и молчит. Не потому что послушный - потому что иногда он просто не видит смысла спорить. Когда им приносят еду, Юнги отводит взгляд. Они реально просто молча едят, не перебрасываясь даже парой слов. Юнги осознаёт, что был напряжён всё это время, и волевым усилием расслабляет мышцы плеч. Что ж, Чонгук хочет молчать, значит, будем молчать. Но Чонгук вытирает рот тыльной стороной ладони и говорит. Юнги чувствует, что ещё немного и у него начнёт дёргаться глаз. - Я тоже хотел прийти на твой концерт, - оповещает Чонгук и пожимает плечами, - не смог, расписание. - Ничего, - отвечает Юнги коротко. Его собственная реплика гораздо, гораздо хуже: - Ты спал с актрисой из своего клипа? Чонгук не краснеет. - Да, - отвечает он вместо того, чтобы спросить, почему Юнги это волнует (и стать вторым человеком после Юнги, кто спросил бы это у Юнги). - Хорошо, - говорит Юнги зачем-то. - Она красивая. Выглядит хорошей. - Она такая и есть. Чонгук поразительно безмятежен, когда отвечает это. Следующий их обмен репликами выглядит как сцена из артхаусных фильмов для избранных, которые может понять только Намджун. - Зачем ты меня позвал? - Я не знаю. - Почему не Чимина? - Он громкий. - Почему не Намджуна? - Он скучный. - Я скучный. - Иногда нет. - Сейчас? - Сейчас нет. - Почему? Сломанный кондиционер внезапно включается, хотя в помещении и без того холодно. - Потому что я тебе нравлюсь, - говорит Чонгук всё так же безмятежно, и у Юнги всё обрывается и падает внутри. - Ты всем нравишься, - отшучивается он. Не слишком нервничает, а потом снова злится - понимает, что Чонгук просто в очередной раз проверяет границы дозволенного. Вырос он, блять. - Иди к черту, - говорит Юнги ровно. Злость тоже ровная, не горит огнём, а лежит камнем. Обточенным таким, гладким. Морским, тяжёлым. - Ещё до дебюта понравился, - добавляет Чонгук. Это он не провоцирует - голос такой, как у диктора на телевидении. Безэмоциональный. Или это тоже форма провокации?.. Юнги не понимает. Юнги откидывается на стуле, едва не скрещивает руки и лениво выбирает между "Ну ты же золотой" и "Ты невыносимый". Оба варианта сдадут его. - Никогда не думал об этом всерьёз, - выбирает он третий. - Правильно, - кивает Чонгук. - Это бессмысленно. - Бессмысленно, - соглашается Юнги. - Хочешь, я отвезу тебя домой? - спрашивает Чонгук через несколько секунд. - Я на машине. - Тогда ты отвези меня домой. - Ты тоже на машине. Чонгук вздыхает и отодвигает тарелку - видимо, просто чтобы занять руки. Юнги ничего не ждёт и некоторое время Чонгук ничего не говорит, складывает салфетку в кривое оригами, не смотря ему в глаза. - Попробуем? - говорит он, наконец, так же не поднимая взгляда. Юнги пожимает плечами. Лет восемь-десять назад он бы, наверное, кончил мгновенно, если бы Чонгук такое предложил. Тогда Юнги, правда, сделал бы вид, что ему это не надо, высокомерно задрал бы нос, даже рассмеялся бы ему в лицо, наверное - подростковое желание казаться крутым в любой момент времени и не показывать слабину. А ещё взрослый страх за будущее: своё и группы. Теперь, спустя годы, за будущее можно не переживать, это правда. Теперь не так опасно. Но теперь, спустя десять лет, Юнги и ощущает себя совсем по-другому. Он не готов ставить под удар собственный комфорт ради сомнительных мероприятий. Даже тех, что могли бы заставить его сердце выпрыгнуть из груди, случись они десять лет назад. - А надо? - говорит он в итоге безразлично, но внутри уже предательски скребёт жадное предвкушение, и Чонгук всё равно что слышит этот скрежет. - Ты хочешь. Юнги не отрицает - глупо отрицать, хотя полностью согласиться не может тоже. Он вновь пожимает плечами. - Ну поедем на моей машине. - Ну поедем, - Чонгук зеркалит его, расплачивается и встаёт. Юнги встаёт тоже. Потом, когда они выходят из кафешки, смеётся - оказывается, воспоминания десятилетней давности не ушли за ту секунду, а зацепились за что-то шипастое внутри и повисли кровавыми внутренностями. Он предлагает ностальгическое: - Будем шугаться всякого звука как в старые добрые и поедем закоулками? Телефоны отключим и всё такое, да? Чтобы менеджеры не дозвонились. Чонгук смотрит на него так, будто хочет сказать, что уж он-то вообще-то собирался взять трубку, даже если они в этот момент будут в процессе пробования. Юнги выдаёт сухой разочарованный смешок. Он неиронично задет. - Ну тогда я вообще не понимаю, - бросает он. - Я тоже, - вздыхает Чонгук устало. Потом говорит без всякого перехода, - хорошо, что ты за рулём. Юнги заводит машину. - На сколько у тебя бак? - спрашивает Чонгук, разглядывая панель управления. - Мы же пришли помолчать, - парирует Юнги мстительно. Подумать только, ещё две минуты назад он был равнодушен как скала. Аппетит приходит во время еды, да? - Ну ладно, - соглашается Чонгук. Его всё так же совсем не парит это молчание. Сорокаминутная поездка от Инчхона до Сеула не растягивается в пресловутые сто лет. Юнги увлечен дорогой, Чонгук закрывает глаза, притворяясь спящим. Может, не притворяясь. У дома Юнги толкает его в плечо и наблюдает, как медленно он моргает, смотря по сторонам. - Пойдём. Ему неловко. Он открывает дверь, бросает ключи на полку, не оборачивается. Чонгук снова трогает его за плечо. Прямо сейчас? Это так тупо. Обернуться всё-таки приходится. Когда Юнги приближается, чтобы его поцеловать, Чонгук смеётся в голос, пытаясь скрыть смущение. - Ты смешной. Чонгук уже три года не называет его хёном, но именно в этой фразе Юнги почему-то ожидает услышать старое обращение. Юнги смотрит на Чонгука. Чонгук смотрит на Юнги. Улыбается - понял, чего тот ждёт, но говорить не собирается. Он больше не играет по правилам. - Это что-то в стиле твоих забитых рукавов и твоего пирсинга, да? Это "теперь я могу вот так, теперь мне можно"? - спрашивает Юнги раздражённо. - Нет, - говорит Чонгук. - Да, - говорит Чонгук. Юнги криво усмехается, взмахивает рукой, чтобы указать на дверь, но Чонгук хватает его за эту самую руку. - Не надо, -  просит он вкрадчиво. Они целуются, наконец, и это... странно. Не неприятно, но странно, не возбуждает ни капли. Так, иногда кладёшь что-нибудь в корзину на маркетплейсе и не заказываешь сразу, всё раздумывая: "А надо ли?" А через время оказывается, что было не надо, что ты и без этого живёшь прекрасно. Юнги ловит ассоциацию за хвост, как когда ему было 19. Чонгуку было 15 тогда. Сделать это нужно было тогда - или никогда. - Попробовали, - выдыхает Юнги с почти облегчением. - Не получилось. Рука Чонгука всё ещё лежит у него на затылке. - Точно? - спрашивает он ровно, и Юнги смотрит на его губы в темноте коридора. В слабом свете окна поблёскивает серебром серёжка. Он медлит отвечать. Сердце вдруг заходится в груди как ненормальное, запоздало реагируя на случившееся. Чонгук гладит большим пальцем его затылок. - Точно, - говорит Юнги. - У меня бак на 40, - говорит Юнги. - У меня промоушен с завтрашнего дня, - говорит Чонгук. - Отпусти, - говорит Юнги, и глотку у него не вовремя сжимает изнутри спазмом. Чонгук убирает руку. - Всё нормально? - спрашивает он, и этот вопрос такой взрослый, что Юнги снова ловит когнитивный диссонанс. Это они заботились о Чонгуке раньше, а не он о них. Это странно. Нравится, но так же странно, как его поцелуй. - Нормально, - кивает Юнги. Всё и правда так. Это в 19 и 15 понять, что ничего не получится, было бы трагедией. Хорошо, что они выросли. Хорошо, что они здесь. Юнги улыбается. - Смотаемся обратно за твоей машиной? Чонгук вторит его улыбке. - Едем.